Глава 8, в которой Зимра встречает друзей, а княжеская благодарность не знает границ

 

То, что Эйнор волнуется, Гарав заметил не сразу.

Если честно, он обалдел при виде Зимры.

Все трое прилипли к борту корабля – только Эйнор стоял молча, не сводя ласково сияющих глаз с наплывающего города, а Фередир буквально отрывал Гараву рукав вместе с рукой и твердил, захлёбываясь:

– Видишь? Вон порт! Вон, смотри – чёрные пузатые корабли и красные паруса – харадские! А вон под чёрными парусами, с высоченной кормой – это гондорские… а, смотри‑смотри‑смотри – эльфийский корабль! Вон тот, как лебедь! А – вон! Вон, гляди! Олло Нэлтиль, это и есть Олло Нэлтиль – а вот это всё – Трёхбашенная Крепость, нас там ждут и мы там живём! То есть теперь и ты будешь жить! Гляди, Волчонок, ну гляди же – правда, здорово?!

Гарав кивал заворожённо. Спору нет, Форност был больше и, пожалуй… величественней, что ли? Древней мощью издали веяло от его башен, стен и мостов. Но Зимра словно бы радостно взбегала вверх по склонам гор, и среди густющей сочной зелени белели полосы мощёных улиц и алели крыши домов. Казалось, город устремился в небо – и венчает его на высочайшей горе, словно корона с тремя зубцами, белая с жёлтым трёхбашенная крепость. Море было спокойным, зеленоватым, и корабли на этом фоне казались поставлеными на почти ровную ткань изящными модельками. И Гарав не удивился, когда Эйнор вдруг поднял руку и звонко запел на каком‑то из эльфийских языков, приветствуя родной город…

…Пять дней на плоскодонном речном корабле, вяло тянувшем по течению плоты из строевого леса – в Зимру, а оттуда на верфи в Гондор – были скучными. Корабль шёл с убранными парусами и имел в длину не больше двадцати шагов – ложась на носу, человек рисковал уткнуться головой в конские крупы на корме. Пашке помнилось по фильмам, что вот на таких длиннющих плотах‑связках плавают люди и даже жгут костры и ставят временное жильё. Но здесь такого не было, хотя хвост из плотов был солидный. Экипаж – три человека – из дельты, похожие на пригорян, но говорившие не на адунайке, а на каком‑то странном языке, который немного знал Фередир – отнеслись к пассажирам с лошадьми совершенно без восторга и примирились с ними только после появления трёх зарни. Учитывая, что как‑то заботиться о пассажирах они не собирались ни сном ни духом, как и где‑то причаливать по пути, заработок достался им за просто так. Гарав это высказал громко, чтобы слышали все. Но корабельщикам оказалось глубоко безразлично, что думает белобрысый оруженосец.

– Они не любят нас, потому что раньше в лесах по всему Эриадору как раз они и жили, – пояснил Фередир Гараву как‑то, когда они сидели на борту, свесив ноги, чертя пятками по воде и держась за ванты. Был вечер, и берега дико медленно ползли мимо. – Везде, повсюду. Мои предки тогда ещё не перешли Мглистые горы, а нуменорцы только‑только строили первые крепости на берегу. Потом нуменорцы стали рубить лес… Сперва ничего, а потом, уже при плохих королях, забрались в самые чащобы, в священные места, и перестали за лес давать разные нужные вещи. Ну, эти возмутились, похватали луки‑копья, сперва даже наступали, жгли крепости небольшие, убивали всех чужаков – да только куда им было против настоящих нуменорских армий… Кого перебили, кого загнали вовсе в глушь… Пригоряне, дунландцы на востоке и эти вот, жители плавней – они все изначально одного народа. Вообще‑то моя семья с ними дружит, но эти какие‑то совсем угрюмые…

– Жадные они, а не угрюмые, – отрезал Гарав. – Видят – трое беззащитных подростков плывут по важному делу, вот и решили круто навариться.

Смысл фразы Фередир понял и долго заглядывал в лицо Гараву, пытаясь понять, шутит он насчёт беззащитных подростков или как? Гарав остался непроницаем, и Фередир стал рассказывать, как здорово у них в поместье.

– Мы ведь туда обязательно съездим, – говорил он, и Гарав кивал – слушать Фередира было приятно, потому что от его слов буквально веяло грубоватым искренним желанием поправить другу настроение. – Там тааааааакие есть девчонки! Обязательно тебя познакомлю, хочешь – с парочкой даже… если тебя хватит сразу на парочку. Это, кстати, здорово, когда сразу две…

– Угу, а потом платить алименты на сто адресов, как ты, – засмеялся Гарав.

Фередир понял и это, пожал плечами совершенно спокойно:

– Да ну и что? Ты оруженосец княжеского рыцаря, потом станешь рыцарем, в деньгах у тебя точно нужды не будет. Сыновья твои – законные, нет – станут воинами, дочери – матерями воинов. Всё одно с одним связано и всё правильно. А если тебя убьют – и вовсе не о чем беспокоиться.

– Ты считаешь? – слегка прибалдел Гарав.

Фередир всем своим видом показал, что двух мнений быть не может…

…Дважды Гараву снилась Мэлет. Или это были не просто сны, потому что Мэлет разговаривала вполне осмысленно, улыбалась и вообще как будто сидела рядом. А один раз приснился Карн Дум. И взгляд Ангмара. После этого сна Гарав проснулся в поту, с постыдной ёкающей слабостью внизу живота (к счастью – не больше), весь дрожа, и до утра просидел у борта, вспоминая слова Эйнора: «Он не оставит тебя в покое». Как‑то так сказал рыцарь. Да что ж мне, до конца дней своих бояться, разозлился он в конце концов. Короче, к тому утру Гарав утвердился в двух вещах: первое – Ангмара следует уничтожить ради его личной безопасности; второе – в плен на этой войне ему более попадать нельзя…

…И вот она – Зимра. Её речной порт – морской дальше, уже на побережье, хоть его видно издалека и с реки.

Даже экипаж оживился – то ли от того, что избавится от пассажиров, то ли потому, что скоро продаст груз. Фередир просто ликовал. А Эйнор… Эйнор, перестав петь, придерживая рукоять Бара, смотрел на крепость и чуть шевелил губами. Потом встряхнулся:

– Мы собираемся, – сказал он и откашлялся, потому что голос у него сорвался на последнем слове и пискнул. – Прибыли.

Кораблик подошёл к причалу бортом, ловко сбросив буксировочные концы – плоты продолжали плыть сами по себе, вперёд по течению, туда, где их ждали на берегу и на лодках люди с баграми. Но Гарав не смотрел туда. Придерживая повод Хсана, он свёл его – последним – на берег по колеблющимся сброшенным сходням. Вёл и видел, как пальцы свободной руки Эйнора комкают подол куртки.

После пяти дней на палубе хотелось пробежаться. Просто и тупо пробежаться. В воздухе пахло морем и цветами. Раньше Гарав никогда не был у моря и думал, что все эти рассказы про запах соли и йода, «особый запах» моря – просто романтический бред. А оказывается – правда… Пристань была выложена белыми каменными плитами, и люди вокруг, занятые своими делами, выглядели похожими и непохожими на обитателей Форноста. Нуменорцев Гарав почти не видел – большинство были светловолосые родичи Фередира (и, видимо, самого Гарава, если так можно сказать), много встречалось харадримцев. Одеты люди оказались легче и ярче, чем на севере, но в целом похоже. Кишмя кишели дети, причём выглядели они вполне беспечными и довольными жизнью.

– Дома, – сказал Фередир и так глубоко выдохнул, что, казалось, подул новый ветер. Словно с этим выдохом он сбрасывал с себя какую‑то тяжесть. И Гарав понял, что весёлый и бесшабашный Фередир тоже всё это время таскал на плечах груз страха. Может быть, привычный и обыденный, но…

Неудивительно, что в средневековье люди взрослели быстро…

…Гарав вначале думал, что их не встретили и даже немного обиделся – разве их миссия не была важной?! Но буквально при выходе с территории порта (Гарав увидел вывеску таверны с изображением рыбы, с блудливой улыбочкой выглядывающей из кружки с пенящимся пивом, и хотел уже спросить Фередира, не тот ли это «Пьяный тунец», про которого Фередир говорил в селе, где они встретили гномьего разведчика?) их поджидала группа из десятка всадников – под княжеским флагом, в богатой одежде, рядом с которой потёртая поддоспешная кожа путешественников показалась почти что нищенскими обносками. Гарав почувствовал смущение, но тут же отметил, что более их внешний вид никого не задевает и не оскорбляет – напротив, им были откровенно рады.

– Мы ждали, Эйнор сын Иолфа, – сказал, раскрывая объятья, рослый атлет, возглавлявший встречающих. – Мы все ждали, а князь ждёт и сейчас. Поторопимся – весть о том, что ты вернулся, радостна, но увидеть тебя своими глазами будет для него ещё большей радостью!

Садясь в седло, Фередир шепнул Гараву:

– Рауд сын Тира, княжеский майордом[26] нас встретил. Великая честь.

– А почему не сам князь? – спросил Гарав, перехватывая повод.

Фередир сделал огромные глаза и промолчал, даже слегка отъехав от Гарава, как от сумасшедшего…

… – Удачной ли была твоя поездка? – Рауд улыбнулся Эйнору. – Олза извёл отца упрёками в том, что тот не послал его.

– Поездка была разной, – ответил с улыбкой рыцарь. – И, если бы поехал Олза, сейчас мир был бы иным совсем.

– Ты не встречал в тех местах Серого Странника?

– Я встречал многих, – пожал плечами Эйнор. И жалобно покачнулся в седле: – Ох, мудрый майордом… Я сейчас хочу лишь представиться Нараку и убедить себя, что я и правда вернулся.

– Понимаю, – кивнул Рауд. – А кто твой второй оруженосец?

– Йотеод Гарав Ульфойл, он бежал из ангмарского плена. Достойный и храбрый воин.

– Ну, другого рядом с тобой не может и быть, – убеждённо кивнул Рауд…

…Чем выше вела полная солнечным светом и мягким теплом улица, тем шире она становилась и тем богаче были дома по её краям. Фередир кому‑то махал, с кем‑то здоровался, вертелся в седле и шутил с двумя своими ровесниками из свиты майордома. Гарав не обижался, что дружок про него подзабыл – он ведь вернулся к себе… Да и по сторонам смотреть было интересно. Во многих садах, разбитых вокруг домов, журчали фонтаны – небольшие, не такие, как в Форносте. Конские копыта звонко били камень… и вдруг мостовая ухнула вниз, и стоящие по обе стороны моста, ведущего к крепостным воротам над пропастью, стражи в чёрно‑алом спросили:

– Кто идёт?

В ответ Эйнор протрубил в рог и крикнул:

– Рыцарь Кардолана Эйнор сын Иолфа возвращается, исполнив долг, чтобы услышать слова князя!

Гарав обернулся, когда они ехали по мосту – кавалькада майордома поотстала, трое путешественников оказались впереди. И у мальчишки захватило дух – отсюда, с вершины Олло Нэлтиль, мир был громадным и поделённым начетверо: синее небо, зелёное море, алые крыши города и изумрудные луга и рощи вокруг него.

– Господи, – вырвалось у мальчишки. Больше слов не было, и Гарав молчал до того момента, когда в гулком каменном дворе исполненный собственного достоинства мальчишка лет десяти – в чёрно‑алом, с кинжалом на золотом поясе – принял поводья Хсана и, преклонив колено, звонко и весело сказал – искренняя радость перебивала церемонность слов:

– Войди в крепость князя, где тебя давно уже ждут, отважный рыцарь Эйнор сын Иолфа!

Эйнор, спешившийся первым, оправил куртку, коротко глянул на оруженосцев. Рыцарь был бледен, а его голос позванивал:

– Идите за мной и молчите. Сейчас решится… – Он не договорил, но Гарава пробрал морозец, да и Фередир притих…

…Коридор – справа глухая чёрная стена, слева арочные окна, в проёмах между которыми застыли металлическими истуканами семифутовые гиганты, гвардия князя, опускавшие мечи за идущими – от плеча и вниз, остриём в каменный пол из алых плиток. Собственные шаги били по ушам. Гарава подташнивало от напряжения…

…Зал. Справа камин. Спереди – трон. По сторонам трона – два гвардейца, у камина – два поднявших головы пса. Всё. Больше никого нет. Ни толпы придворных, ни торжественной музыки.

Только рыжий человек на троне – в ало‑чёрной мантии, на рыжих волосах корона – серебряный обруч, восемь пар золотых мечей. Настоящий меч – обнаженный, длинный – поперёк колен. У человека пронзительные недвижные глаза (глаза викинга, подумал Пашка) и густая короткая борода – рыжая с сединой.

Мутит всё сильней.

У Эйнора мёртвое лицо. Губы с синевой. Что он… а, да.

Оруженосцы встали на колено по сторонам от Эйнора, опустившегося первым. Склонили головы. Голос – голос Эйнора:

– Мой князь, я вернулся.

– Я вижу, рыцарь. – Голос сильный, густой, чуть хриплый, голос командира воинов, который в сражении кричит не «вперёд!», а «за мной!» и добавляет ещё пару слов, которые не напишут в красивых летописях. – С чем?

– Со словами, которых ты ждал. И многими другими, которых ты не ждал, но которые отвечают твоим мыслям.

Гарав не может не смотреть – он смотрит, не поднимая головы, исподлобья. Человек откидывается на троне. На лице – радость… и ещё что‑то. Кивок.

На лице Эйнора живут глаза – серые, сияющие, полные печали и преданности. «Князь ему был вторым отцом», – вспомнил Гарав. Эйнор смотрит на князя так, словно просит у него прощения. За что? Непонятно… В ушах звенит.

Из‑за трона бесшумно выступает рыжий – похожий лицом на князя – мальчишка лет шестнадцати. Серьёзный, строгий (а искоса подмигивает Эйнору), на руках поднос – большой, тяжёлый, нагруженный какими‑то мешками… От мешков пахнет хорошо выделанной тонкой кожей (как обострилось обоняние…).

– Ты сделал то, что должно, рыцарь Эйнор сын Иолфа и мой воспитанник. – Князь встал. Эйнор бледнеет ещё больше, хоть это и невозможно. Губы шевелятся… он встаёт в рост. – Теперь и я исполню свой долг – долг воздаяния за храбрость и верность. Фередир сын Фаэла, оруженосец.

– Да, мой господин. – Фередир вскидывает голову.

Нарак берёт с подноса один из мешков. А, нет, это скорей большой кошель…

– Большее дать могут лишь Валары. Мой долг воздаяния тебе, Фередир сын Фаэла, оруженосец.

Фередир принял кошель (да, тяжёлый).

– Благодарю тебя, князь Кардолана и мой господин.

– Встань, оруженосец рыцаря Эйнора.

Нарак перешёл к Гараву, уже не глядя на поднявшегося рядом с Эйнором Фередира.

– Тебя я не видел до этого дня, Гарав Ульфойл, – голос князя. – Но я уже знаю – добрая слава летит впереди воина, – что ты не зря был посвящён в оруженосцы Эйнором… а это немало, ибо и ранее был он одним из достойнейших моих рыцарей – ныне же скоро станет достойнейшим рыцарем возрождённого Арнора!

Эйнор тихо ахает, не выдержав. Но Гарав слышит это краем уха.

– Гарав Ульфойл, оруженосец.

– Да, мой господин. – Собственный голос кажется Гараву звучащим со стороны.

– Большее дать могут лишь Валары. Мой долг воздаяния тебе, Гарав Ульфойл, оруженосец.

Гарав туповато смотрел на княжескую руку с кошелём. Потом поднял глаза. Он чувствовал, что сейчас заорёт в лицо Нараку, куда он должен деть всё это и какое это имеет отношение к тому, что было… что он видел… что, что, чтооооо!!!

Не крикнул. Но не потому, что испугался. Просто он увидел вблизи, что вокруг глаз князя лежит сеточка морщин, а сами глаза – усталые и благодарные. Немолодой уже сильный человек, который держит на своих плечах неподъёмную тяжесть ответственности, просто не знал, чем и как ещё благодарить своих людей. И, кажется, сам понимал, что это немного нелепо: золото (или что там?) – за такое.

Гарав сглотнул и сказал тихо:

– Благодарю тебя, князь Кардолана и мой господин.

– Встань, оруженосец рыцаря Эйнора, – кивнул князь. – А ныне я отпускаю вас, чтобы вы отдохнули после трудов.

И он уходит. Он просто встаёт, кивает и уходит, не оглядываясь, на ходу поправляя пояс…

…В тяжеленным, тонком, но прочном кожаном кошеле Гарава – даже, скорей, всё‑таки мешке – с тиснёным кардоланским гербом – Алыми Мечами – оказалось пятьсот кастаров. Новеньких.

Жалованье наёмника за двенадцать лет. С лишком. С хвостиком почти в полгода. Или цена небольшого поместья – не с замк о  м, но с домом, с садом, с пахотной землей и даже кое‑каким скотом.

Но это было ещё не всё. Там же лежала длинная массивная цепь: золотые плотные звенья, в двух вставлены крупные рубины, огранённые в виде четырёхконечных звёзд, между ними – крест из четырёх ромбиков‑сапфиров. Там же был перстень – серебряный широкий обруч, на нём – серебряная орлиная лапа, сжимающая большой неогранёный изумруд. Там же – два зарукавья для рубахи, тяжёлые, из золота с красивым алым отливом, каждое украшено орнаментом‑чеканкой и двумя поясками из мелких, сверкающих ледяными лучиками бриллиантов. Ещё небольшая серебряная серьга: сложное плетение тонкой проволоки, в сердцевине которого холодно лучился неизвестный Гараву призрачно‑фиолетовый камень, казалось, постоянно меняющий форму. И свёрнутый пояс из алой кожи с янтарными дисками по всей длине через равные промежутки, подвесами для ножен меча и кинжала и массивной золотой пряжкой в виде двух заходивших друг за друга и скреплявшихся накрест мечей.

Но это было не всё. Там был пергамент. Пергамент с печатью и подписью князя. Вязь эльфийского письма, которое Гарав пока так и не выучил.

Эйнор спокойно‑торжественно прочёл – голос для Гарава звучал где‑то далеко‑далеко, – что двадцать пять акров пахотной земли, дубовая роща мерой в два акра и три акра рыбного пруда в нижнем течении Барандуина (тут же был отлично выполненный и отдельно заверенный чертёж с привязкой к большой карте) отныне являются собственностью… и так далее.

Как‑то равнодушно и отстранённо мальчишка понял, что… богат. Реально богат. Вот так вот – бах! – и богат.

А перед этим пониманием во весь рост стояла мысль, что он хочет есть и помыться. И – спать. Спать долго‑долго. Без снов. Вообще без снов. Не двигаясь. Спать.

Они стояли в коридоре, смежном с тем, что вёл в тронный зал. Стояли и смотрели на подаренное князем – разложенное на широком подоконнике. И тут Гарава прорвало.

– Неужели всё это… всё, что было… – Гарав не пытался сдерживать рыданий, – всё это измеряется рыбным прудом?! – Он истерично захохотал, захлёбываясь слезами и запрокинув голову – разом вспомнились все ужасы и мучения, пережитые в этом путешествии, все те моменты, когда не оставалось надежды совсем…

Эйнор ударил его ладонью по лицу – крест‑на‑крест. Дурной, нехороший хохот захлебнулся. Гарав устоял на ногах, поднёс ладони к вспыхнувшим щекам, погладил их. Вытер лицо тыльной стороной правой.

– Спасибо, – поблагодарил он искренне.

– А чего ты хотел? – слегка насмешливо спросил Эйнор. – Чтоб о тебе сложили балладу?

– Хотя бы… – Гарав слабо улыбнулся.

– Так сложи сам, ты ведь умеешь, – серьезно предложил рыцарь.

– Может, и сложу, – пообещал Гарав не менее серьёзно. – А что получил ты, храбрый рыцарь Эйнор, мой господин?

– Неважно, – спокойно ответил Эйнор. – Я получил то, что ожидал и на что не смел надеяться.

И больше ничего не стал объяснять.

– А ты, Фередир? – Гарав посмотрел на молчащего рядом дружка, который всё это время рассматривал пол под своими сапогами. Тот поднял неожиданно усталые и очень взрослые глаза.

– Да то же, что и ты, – он вздохнул. – Только вместо пахоты – выпасы, а вместо рыбного пруда – соляной берег на озере. Я тебе говорил, что у нас кони. Выпасы – это здорово…

Мальчишки долго смотрели друг на друга. И лишь через какое‑то время встрепенулись. Сообразили, что они – одни.

Эйнор стоял в десятке шагов, уткнувшись лбом в колонну. Во всей его позе были облегчение и… и какое‑то странное бессилие.

– Тяжела судьба Кардолана, – сказал он глухо. – И я её вестник, оруженосцы. Тяжёл и этот груз. Идёмте. – Он оттолкнулся от колонны всем телом, словно она притягивала к себе. – Надо отдохнуть.