Он всегда готов к продолжению рода

 

Существует, по крайней мере, еще одно важнейшее отличие вида Homo sapiens от всех остальных млекопитающих. И происхождение этого явления объяснить достаточно сложно, если вообще возможно с точки зрении эволюционного развития. Речь идет о поразительных изменениях в сексуальной жизни и строении половых органов.

Человек – единственный антропоид, который способен вступать в половые связи независимо от периода овуляции у женщин.

То, что нам кажется волне обыденным, при внимательном рассмотрении оказывается противоречащим тезису о том, что в эволюции закрепляются лишь изменения, ведущие к большей устойчивости вида. Прежде всего, частота и продолжительность полового акта у людей значительно больше, чем у большинства близких ему видов и родов. Если отбросить соображения удовольствия, то с точки зрения выживания такая продолжительность и частота совокуплений очень невыгодна, и животное не может себе ее позволить. Прежде всего, в момент совокупления оно оказывается уязвимым для хищников, его враги могут в этот момент занять его территорию. Это отнимает много энергии и бесцельно расходует силы – ведь беременность возможна только в период овуляции.

Животное вступает в соитие с четко обозначенной и генетически заложенной целью – продолжить род, сохранить или расширить популяцию. Этому подчинен весь ритм его сексуальной жизни. И совсем иную картину мы наблюдаем у человека.

У большинства животных самка подает некие «знаки», которые должны показать самцу, что наступил период овуляции, пора спаривания, и что можно продолжать род. У одних представителей животного мира, например, краснеют ягодицы или изменяется окрас, практически у всех выделяется остро‑пахнущий мускусный секрет, который самец может почувствовать на очень большом расстоянии. В самках приматов генетически заложено привлечение самца в строго определенный момент, чтобы сильный пол не растрачивал свои силы понапрасну.

А вот женщина явно не показывает того, что наступил период овуляции, более того, зачастую она и сама точно не знает, способна она в определенный момент к зачатию или нет, если, разумеется, не воспользоваться сложными и не всегда точными расчетами. К тому же нередко бывают сбои в ритмах, у разных женщин периоды могут различаться в среднем от 26 до 30 дней, что также не увеличивает шансы на продолжение рода. Подсчитано, что у гипотетической человеческой особи весьма свободных нравов, которая вступает в связи с абсолютно здоровыми мужчинами, способность к зачатию составляет лишь 28 % в месяц. А вот у животных при их очень редкой овуляции и крайне редких совокуплениях способность к зачатию оставляет 75 %, т. е. почти в три раза больше!

Самец человека к тому же вынужден тратить много энергии на такую частоту половых актов – если в современном мире этим можно пренебречь, то в период борьбы за выживание такая неоправданная трата сил могла бы стоить человечеству полного поражения в конкуренции с другими видами. Однако этого не произошло – либо в таком изменении ритма половой жизни есть свой смысл, который мы доселе не осознали, либо он таким был задан изначально, а не сформировался эволюционным путем.

Это – очень важное и поразительное отличие. А могли ли неандерталец или питекантроп иметь такой же круглогодичный цикл совокуплений, как человек? То есть стояли ли они ближе к современным людям или к животному миру? Ответить на этот вопрос точно невозможно, но именно здесь и заключено одно из важнейших отличий человека от обезьяны и возможность постоянного воспроизводства. Практически все животные имеют очень четкий цикл совокуплений в период овуляции у самки, периоды «брачных игр» и многое другое. Но не таков современный человек и, вероятно, все другие виды людей, которые предшествовали ему на земле. Он особенный – «круглогодичный». Очень сложно объяснить причину этого с точки зрения «накопления изменений». Может быть, как предполагает ряд специалистов, это произошло из‑за потребления мясной пищи? Но масса животных, в том числе волки и собаки, также питаются мясом, но никто не замечал у них в течение тысяч лет изменения цикличности половой жизни. К тому же древний человек, хотя и был плотоядным, все же питался мясом от случая к случаю, а его основным рационом были плоды и коренья.

Более того, человек производит на свет поразительно слабого младенца. Столь слабого и несамостоятельного младенца нет ни у одного другого биологического вида на Земле. Он беззащитен, абсолютно несамостоятелен в течение долгого времени. Он привязан к родителям или к воспитателям очень долго, и его взросление, в том числе и увеличение объема мозга, идет чрезвычайно долго. Неоправданно долго – для выживания в природном мире это очень опасно, ведь не только он сам взрослеет очень долго, но и кто‑то из его родителей обязан, отвлекаясь от своих основных обязанностей, заботиться о нем.

Его мозг растет медленно и долгое время остается неприспособленным к самостоятельному мышлению. Например, у приматов мозг младенца при рождении достигает уже 70 % мозга взрослой особи, остальные 30 % набираются за несколько месяцев. А вот у человека мозг ребенка составляет лишь 20 % «взрослой величины», а процесс роста заканчивается приблизительно в 23 года.

Обычно это приводится в качестве доказательства возможности длительного воспитания и передачи опыта человека и, как следствие, большей «разумности» человека. Но сам факт, что человек рождается с маленьким мозгом, который затем быстро растет, еще не является доказательством его разумности. С точки зрения безопасности значительно выгоднее производить на свет почти «готовых» детенышей. Даже самые близкие к человеку приматы – шимпанзе, горилла и орангутан – воспитывают своих детенышей гораздо быстрее.

Например, детеныш орангутана рождается почти также как и человек, через 9 месяцев, взрослая мужская особь весит около 85 кг и достигает 140 см. В среднем три года его воспитывает мать, а уже к десяти годам он достигает половой зрелости (самки – к восьми годам). И это – замечательная возможность для быстрейшего продления рода.

Но можно возразить – человек и живет дольше других приматов, а поэтому у него такой «затянутый» цикл развития. Безусловно, это так – но только это справедливо для людей сегодняшних дней. А вот в древности кроманьонцы едва доживали до 30–35 лет. Почти столько же живет и горилла. Горилла носит на руках свое дитя лишь первые три месяца. Ее рост близок к человеческому (1,7 м), а вес достигает в дикой природе 135–220 кг. Кстати, всю эту массу горилла питает плодами и растениями – она вегетарианка и вполне поддерживает «спортивную форму» и без мясных белков. Шимпанзе живут до 45 лет в дикой природе и доживают до 58 лет в неволе, то есть в этом плане они максимально приближены к человеку. Но цикл развития у них тоже сильно укорочен – детенышей воспитывают до 2 лет, а в 13 лет они могут начинать производить потомство. И все это, безусловно, оправданно с точки зрения сохранения рода. А вот человек, казалось бы, создан таким, что теоретически он не смог бы даже выжить.

Вообще заметное увеличение жизни человека произошло очень поздно, лишь в конце каменного века, что удалось установить по степени износа зубов. Но даже это увеличение показалось бы незначительным по сравнению с продолжительностью жизни современного человека. Анализ показал, что около 30 тысяч лет назад доля людей, доживавших до 30 лет, возросла в пять раз. Эти люди – глубокие старики по меркам того времени – уже вполне могли иметь внуков и участвовать в их воспитании. Как полагает ряд ученых, в частности, Рашель Каспари из Мичиганского университета и Ли Сангхи из Калифорнийского университета, такой демографический сдвиг способствовал выживанию детей и улучшил передачу накопленного опыта от поколения к поколению. По их мнению, это должно было привести к росту численности первобытных племен и ускорить процесс социальной организации. Возможно, так и было, но даже такой прирост в возрасте и наличие «стариков» в племени не сильно отличают «прогрессивного» человека того времени от продолжительности жизни вполне «примитивного» шимпанзе. Последний, впрочем, жил, вероятно, даже дольше.

На первый взгляд человек, проигрывая всем остальным представителям животного мира, в том числе и обезьянам, практически во всем, очевидно, выигрывал в другом. Он имел возможность многократного совокупления в течение всего года, без каких бы то ни было циклов и ограничений. Да, у него были самые слабые младенцы, которые жили меньше обезьян. И вырастали они существами, значительно более слабыми и неловкими по сравнению с другими представителями животного мира. Но человек мог их произвести на свет очень много, причем мы не знаем, сколько младенцев умирало почти сразу после рождения. И здесь количество вполне могло подменить собой качество. В человеке действует какой‑то совсем иной механизм, загадочная программа постоянного и бесконтрольного самовоспроизводства, которая не имеет объяснений в области «накопления мутаций».

 

Самый неудачливый охотник

 

Так может быть, они – наши предки – были смелы, отважны и удачливы на охоте? Добывали много мяса, и от избытка белковой пищи изменился их цикл жизни, в том числе и половой цикл? И тем самым они обеспечивали себя более качественной пищей, чем обезьяны? Ведь сколько известно популярных повествований о великих удачливых охотниках древности!

Но вот исследования последних лет показали, что древние люди были никудышными охотниками. И вообще, вероятно, охотились редко – замечательные художественные фильмы об удачных охотниках на мамонтов и саблезубых тигров страдают изрядной долей фантазии.

Мясо они получали не совсем благородным способом – в основном они собирали падаль. Джеймс О’Коннел из университета Юты со своей группой сравнил древние отметины с зазубринами на костях, полученные опытным путем. Оказалось, что вид следов и их взаиморасположение на костях подозрительно напоминают те, которые оставляют люди‑падальщики из современного племени хадза, сохранившегося в Восточной Африке. Значит, древние люди в основном питались падалью, поскольку вряд ли могли действительно одолеть крупных животных. Так откуда же пошли рассказы об удачных охотах на мамонтов, медведей и тигров? Откуда все истории о «великих охотниках в шкурах»? Прежде всего, из наших предположений – ведь в действительности восстановить, что же происходило на самом деле, невозможно. Никто не мог видеть, как они копали огромные «волчьи ямы», накрывая их травой, и сидели в засаде в ожидании попавшегося животного. Никто в точности не расскажет, собирались ли они вместе, чтобы загнать большое животное, например, тигра и оленя. Да и зачем это, когда можно спокойно питаться павшими животными, не рискуя погибнуть во время охоты. Даже сегодня, обладая самым изощренным огнестрельным оружием и большим опытом охоты, далеко не всегда можно придти с охоты с хорошей добычей – об этом вам расскажет любой охотник. Так почему же мы должны поверить в то, что люди, вооруженные палками, были лучшими охотниками, чем мы сегодня?

 

Гориллы нередко ассоциировались с агрессией и силой, хотя стоят по строению ДНК не так далеко от человека. (Иллюстрация из рассказа о том, как гориллы якобы выкрадывают человеческих женщин)

 

Так может быть, само совместное питание падалью и являлось важнейшим фактором эволюции: ряд специалистов полагают, что людям приходилось заниматься собирательством и развивать свои навыки коммуникации между собой?

Но племенами (стадами) живут не только люди. Гориллы, шимпанзе, бонобо, орангутаны, – все они проживают группами до 30 особей. И это никак не отражается на их изменениях – никто еще не видел, как, скажем, шимпанзе, генетически ближайший родственник человека, эволюционировал в какой‑то другой вид или хотя бы изменил свой цикл жизнедеятельности из‑за того, что живет стадами.

Люди на всем протяжении своего существования в течение миллионов лет были собирателями, а не охотниками. Точнее, они могли охотиться, но вряд ли сделали бы это удачно. Нередко из этого делается вывод о том, что на первый план выходила роль женщины‑собирательницы, а не мужчины‑охотника. Но, как показывают наблюдения за современными племенами в Австралии и Полинезии, собирательством занимается как раз все племя, здесь просто нет охотников. Мужчины могут отогнать заостренными палками животных, но не более того. И после этого все равно принимаются за собирательство. А подавляющее число охот для них оканчивается полным крахом, и если бы окружающий лес не давал столько плодов, то люди просто бы умерли с голоду, надеясь лишь на удачную охоту.

Итак, наши предки вовсе не были отважными охотниками, и вряд ли сумели бы за счет охоты прокормить потомство. Человек, наверное, был самым неудачливым охотником, да и вряд ли он этим занимался всерьез.

 

Человек – «лысая обезьяна»

 

Одним из важнейших факторов, отличающих хотя бы чисто внешне человека от обезьяноподобных предков, является его относительная безволосость, не случайно человека нередко полушутя называют «безволосой обезьяной». Факт потери волос относят к следствиям эволюционных трансформаций, хотя логически он мало объясним.

Почему вообще в процессе эволюции человек должен был терять волосы? Почему он потерял их не все и густой волосяной покров сохранился на голове, лобке, в подмышечных впадинах?

Так может быть, волосы выпали под воздействием усиления солнечной радиации? От радиации, действительно, происходит выпадение волос, но обычно это заканчивается либо гибелью самого человека, либо потерей способности к детопроизводству, что практически одно и то же.

Возможно, волосы перестали выполнять свою согревающую роль, когда человек начал пользоваться огнем и шкурами? Но у современных людей, у которых, в частности, наблюдается обильное оволосение тела, волосы не выпадают из‑за того, что они носят теплую одежду. Более того, не наблюдается и прямая зависимость между климатом и волосяным покровом на теле, в частности, обильное оволосение можно наблюдать у южных народов и крайне незначительное – у ряда северных народов, например, у арктических монголоидов. Очевидно, что волосяной покров в данном случае никак не связан с согреванием тела.

Оволосение головы дает нам значительно более интересный материал для размышлений. По этому поводу много обычно говорят об адаптации к природным условиям, например, хорошо известно, что курчавые волосы негроидов создают прослойку, защищающую голову от перегрева. Но это не объясняет, куда же делись остальные волосы.

 

На этой иллюстрации древний гоминид, вооруженный заостренной палкой, безволос, но это не обязательно отражает реальность. Сегодня нет никаких возможностей установить, когда человек потерял волосяной покров и почему это произошло. А может быть, он изначально был «лыс» и не имел никакого отношения к «волосатым» предшественникам?

 

Так что же произошло с тем диким волосатым существом – предполагаемым предком, который изображается на многих иллюстрациях? Когда и почему у него выпали волосы? И был ли, например, яванский питекантроп волосатым или безволосым? Ответить на этот вопрос, исходя из предположений и поэтапной эволюции, невозможно, ведь мы не можем доказать «волосатость» нашего предка, обнаружив его шкуру. А по традиции изображаем всех других гоминидов – и австралопитеков, и питекантропов, и синантропов, и недавно открытых Людей прямоходящих в Африке и Азии – волосатыми, чтобы подчеркнуть их «дикость». Но были ли они на самом деле такими – этого никто в точности сказать не может.

Уместнее предположить, что предком человека было изначально безволосое существо, точнее, с волосяным покровом, напоминающим наш. Волосяной покров не уменьшился, а, наоборот, увеличился. На голове он выполняет защитные функции, но, скорее, не от холода, а от солнца, как в вышеприведенном примере с негроидами. Ту же функцию выполняют и лобковые волосы. Сам факт их существования свидетельствует о том, что человек не носил одежд и даже подобия набедренных повязок, волосы защищали его не от холода (в этом плане они малопригодны), но от жесткого излучения, характерного для жаркого климата, сохраняя способность к деторождению. Вероятно, волосы в подмышечных впадинах развились как защита подмышечных лимфоузлов, равно как и «волосистая» защита паха и паховых лимфоузлов.