Месту колки тянулась вереница подвод, привязанных одна к другой.

Старикашка в треухе, в стеганых штанах и ватнике, перехваченном

Поясом, за которым торчал топор, под уздцы подводил к вырубке коней, и

Женщины баграми вкатывали льдины на дровни.

Хозяйственный Степан Иванович решил, что работают они от колхоза,

Но что организовано дело бестолково. Уж очень много людей толкалось,

мешая друг другу. В его хозяйственной голове уже составился план. Он

Мысленно разделил всех на группы, по трое в каждой - как раз по

Стольку, чтобы они могли вместе без труда вытаскивать на лед глыбы.

Каждой группе он мысленно отвел особый участок и платил бы им не

Чохом, а каждой группе с числа добытых глыб. А вон той круглолицей

Румяной бабенке он посоветовал бы начать соревнование между

тройками... Он до того увлекся своими хозяйственными размышлениями,

Что не вдруг заметил, как одна из лошадей подошла к вырубке так

Близко, что задние ноги ее вдруг соскользнули и она очутилась в воде.

Сани поддерживали лошадь на поверхности, а течение тянуло ее под лед.

Старикашка с топором бестолково засуетился возле, то хватаясь  за

Грядки дровней, то дергая лошадь под уздцы.

- Лошадь тонет! - ахнул на всю палату Степан Иванович.

Комиссар, сделав невероятное усилие, весь позеленев от боли,

Привстал на локте и, опершись грудью о подоконник, потянулся к стеклу.

- Дубина!.. - прошептал он. - Как он не понимает? Гужи... Надо

рубить гужи, конь сам вылезет... Ах, погубит скотину!

Степан Иванович тяжело карабкался на подоконник. Лошадь тонула.

Мутная волна порой уже захлестывала ее, но она еще отчаянно боролась,

Выскакивала из воды и начинала царапать лед подковами передних ног.

- Да руби же гужи! - во весь голос рявкнул Комиссар, как будто

Старик там, на реке, мог услышать его.

- Эй, дорогой, руби гужи! Топор-то за поясом, руби гужи, руби! -

Сложив ладони рупором, передал на улицу Степан Иванович.

Старикашка услышал этот словно с неба грянувший совет. Он выхватил

Топор и двумя взмахами перехватил гужи. Освобожденная от упряжки

Лошадь сейчас же выскочила на лед и, остановившись у проруби, тяжело

Поводила блестящими боками и отряхивалась, как собака.

- Это что значит? - раздалось в этот момент в палате.

Василий Васильевич в незастегнутом халате и без обычной своей белой

Шапочки стоял в дверях. Он принялся неистово браниться, топать ногами,

Не желая слушать никаких доводов. Он сулил разогнать к чертям

Обалдевшую палату и ушел, ругаясь и тяжело дыша, так, кажется, и не

Поняв смысла происшествия. Через минуту в палату вбежала Клавдия

Михайловна, расстроенная, с заплаканными глазами. Ей только что была

От Василия Васильевича страшная головомойка, но она увидела на подушке

Зеленое, безжизненное лицо Комиссара, лежавшего неподвижно, с

Закрытыми глазами, и рванулась к нему.

Вечером ему стало плохо. Впрыскивали камфару, давали кислород. Он

Долго не приходил в себя. Очнувшись, Комиссар сейчас же попытался

Улыбнуться Клавдии Михайловне, стоявшей над ним с кислородной подушкой

в руках, и пошутить:

- Не волнуйтесь, сестренка. Я и из ада вернусь, чтобы принести вам

Средство, которым там черти веснушки выводят.

Было невыносимо больно наблюдать, как, яростно сопротивляясь в

Тяжелой борьбе с недугом, день ото дня слабеет этот большой, могучий

Человек.

8

Слабел с каждым днем и Алексей Мересьев. В очередном письме он

сообщил даже "метеорологическому сержанту", кому единственно поверял

Теперь свои горести, что, пожалуй, ему отсюда уже не выйти, что это

Даже и лучше, потому что летчик без ног - все равно что птица без

Крыльев, которая жить и клевать еще может, но летать - никогда, что не

Хочет он оставаться бескрылой птицей и готов спокойно встретить самый

Плохой исход, лишь бы скорее он наступал. Писать так было, пожалуй,

Жестоко: в ходе переписки девушка призналась, что давно уже

неравнодушна к "товарищу старшему лейтенанту", но что нипочем бы ему в

Этом не созналась, не приключись с ним такое горе.

- Замуж хочет, наш брат нынче в цене. Ей ноги что, был бы побольше

Аттестат, - язвительно прокомментировал верный себе Кукушкин.

Но Алексей помнил бледное, прижавшееся к нему лицо в час, когда

Смерть просвистела над их головами. Он знал, что это не так. Знал он

Также, что девушке тяжело читать его грустные откровенности. Не узнав

даже, как зовут "метеорологического сержанта", он продолжал поверять

Ей свои невеселые мысли.

Ко всем Комиссар умел найти ключик, а вот Алексей Мересьев не