Почувствовал Алексей всю глубину мелодии и понял, как Варя-рябина

Тоскует о своем дубе.

                 ...Но нельзя рябине

                  К дубу перебраться.

                  Видно, сиротине

                  Век одной качаться... -

Пропела она, и в голосе ее почувствовалась горечь настоящих слез, а

Когда смолк этот голос, Алексей представил, как сидит она сейчас

Где-то там, под деревьями, залитыми весенним солнцем, и слезами полны

Ее большие круглые тоскующие глаза. Он почувствовал, что у него у

Самого защекотало в горле, ему захотелось поглядеть на эти старые,

Заученные наизусть письма, лежащие у него в кармане гимнастерки,

Взглянуть на фотографию тоненькой девушки, сидящей на лугу. Он сделал

Движение, чтобы дотянуться до гимнастерки, но рука бессильно упала на

Тюфяк. Снова все поплыло в сероватой, расплывавшейся светлыми

Радужными кругами тьме. Потом в этой тьме, тихо шелестевшей какими-то

Колючими звуками, услышал он два голоса - Варин и еще другой, женский,

старушечий, тоже знакомый. Говорили шепотом:

- Не ест?

- Где там ест!.. Так, пожевал вчера лепешечки самую малость -

Стошнило. Разве это еда? Молочко вот тянет помаленьку. Даем.

- А я вот, гляди, супчику принесла... Может, примет душа супчик-то.

- Тетя Василиса! - вскрикнула Варя. - Неужто...

- Ну да, куриный, чего всполохнулась? Обыкновенное дело. Потрожь

Его, побуди - можа, поест.

И прежде чем Алексей, слышавший все это а полузабытьи, успел

открыть глаза, Варя затрясла его сильно, бесцеремонно, радостно:

- Лексей Петрович, Лексей Петрович, проснись!.. Бабка Василиса

супчику куриного принесла! Проснись, говорю!

Лучина, потрескивая, горела, воткнутая в стену у входа. В неровном

Чадном свете ее Алексей увидел маленькую, сгорбленную старуху с

Морщинистым длинноносым сердитым лицом. Она возилась у большого узла,

Стоявшего на столе, развернула мешковину, потом старый шушун, потом

Бумагу, и там обнаружился чугунок; из него ударил в землянку такой

Вкусный и жирный дух куриного супа, что Алексей почувствовал судороги

В пустом желудке.

Морщинистое лицо бабки Василисы сохраняло суровое и сердитое

Выражение.

- Принесла вот, не побрезгуйте, кушайте на здоровье. Может, бог

даст, на пользу пойдет...

И вспомнилась Алексею печальная история бабкиной семьи, рассказ о

Курице, носившей смешное прозвище: Партизаночка, и все - и бабка, и

Варя, и вкусно дымившийся на столе котелок - расплылось в мути слез,

Сквозь которую сурово, с бесконечной жалостью и участием смотрели на

Него строгие старушечьи глаза.

- Спасибо, бабушка, - только и сумел сказать он, когда старуха

Пошла к выходу.

И уже от двери услышал:

- Не на чем. Что тут благодарить-то? Мои-то тоже воюют. Может, и им

Кто супчику даст. Кушайте себе на здоровье. Поправляйтесь.

- Бабушка, бабушка! - Алексей рванулся к ней, но руки Вари удержали

Его и уложили на тюфяк.

- А вы лежите, лежите! Ешьте вот лучше супчик-то. - Она поднесла

Ему вместо тарелки старую алюминиевую крышку от немецкого солдатского

Котелка, из которого валил вкусный жирный пар. Поднося ее, она

Отвертывалась, должно быть, для того, чтобы скрыть невольную слезу: -

Ешьте вот, кушайте!

- А где дед Михайла?

- Ушел он... По делам ушел, район искать. Скоро не будет. А вы

Кушайте, кушайте вот.

И у самого своего лица увидел Алексей большую, почерневшую от

Времени, с обгрызенным деревянным краем ложку, полную янтарного

Бульона.

Первые же ложки супа разбудили в нем звериный аппетит - до боли, до

Спазм в желудке, но он позволил себе съесть только десять ложек и

Несколько волоконцев белого мягкого куриного мяса. Хотя желудок

Настойчиво требовал еще и еще, Алексей решительно отодвинул еду, зная,

Что в его положении излишняя пища может оказаться ядом.

Бабкин супчик имел чудодейственное свойство. Поев, Алексей заснул -

Не впал в забытье, а именно заснул - крепким. оздоравливающим сном.

Проснулся, поел и снова заснул, и ничто - ни дым очага, ни бабий

Говор, ни прикосновение Вариных рук, которая, опасаясь, не умер ли он,

Нет-нет да и наклонялась послушать, бьется ли у него сердце, - не

Могло его разбудить.

Он был жив, дышал ровно, глубоко. Он проспал остаток дня, ночь и

Продолжал спать так, что казалось, нет в мире силы, которая могла бы

Нарушить его сон.

Но вот ранним утром где-то очень далеко раздался совершенно не

Отличимый среди других шумов, наполнявших лес, далекий, однообразно

Воркующий звук. Алексей встрепенулся и, весь напружившись, поднял

Голову с подушки.

Чувство дикой, необузданной радости поднялось в нем. Он замер,