Праздник жизни — молодости годы и оборотная сторона праздника

 

В среду, когда самбисты возвращались с плавания, они увидели у своего дома несколько художественных гимнасток.

— Мальчики, как хорошо, что мы вас дождались: приглашаем вас на день рождения. Приходите, пожалуйста, послезавтра вечером: грандиозный бал, танцы, игры, фейерверк!

— А кто у вас родился-то?

— Лиза.

У Валентина вспыхнуло лицо. Ведь это ради нее он надевал на себя тесную бледно-голубую майку из шелка, которая оттеняла мускулатуру и эффектно подчеркивала бронзовый загар его кожи; в этой майке, взяв книгу, он задумчиво бродил, когда выдавалась свободная минута, по лесной дороге между Республикой Самбо и домом художественной гимнастики в надежде встретить Лизу. Он то закладывал руки за спину и ходил наморщив лоб — воплощеньем философских раздумий, — то потихоньку шел, держа книгу перед глазами, и от этого железными бугорками выделялись его бицепсы. По счастью, он стоял позади всех, и никто не увидел, как он покраснел.

— О чем речь? — ответил Женька за всех. — Будем как дважды два — четыре.

— Поглядите-ка, математические способности так и выпирают из Пильщикова, — не преминул съязвить Сергей, — он с ходу сделал великое открытие: дважды два — четыре. Молодец!

— Сам себя высек! — Женька расхохотался. — Для него это великое открытие.

— Ну, мальчики, дома разберетесь, кто из вас хуже, — перебили девушки. — Точно придете?

— Точно!

Перебравшись через протоку к себе, самбисты призадумались.

— Итак, товарищи, — сказал Антон, — во весь свой грозный рост встает проблема подарка. Ввиду важности события заседание совета министров объявляю открытым. У кого какие предложения?

— Сколько у нас денег? — спросил Кирилл.

Министры пересчитали деньги — это было нетрудно сделать, — оставалось семь пятирублевых бумажек.

— Так, — начал Антон, — на обратную дорогу — девять рублей бесспорных. Остается двадцать шесть. На молоко и творог за две недели — двадцать один рубль. Хлеба нам хватит еще на три дня, после этого останется жить двенадцать дней — по пятьдесят копеек ежедневно. Итого еще шесть рублей. Всего получается тридцать шесть рублей. Итого в наличии имеем дефицит в один рубль.

— Н-да, — протянул Женька, — не густо. Может быть, принесем им в дар связку рыбы?

— Вот еще! — возмутился Валентин. — Джентльмены! Красиво мы будем выглядеть? Такие подарки приносили друг другу ровно семьдесят пять тысяч лет тому назад человекоподобные обезьяны! Рыба в крайнем случае продукт обмена, но на подарок на именины!

— Братцы, а так ли уж необходимо нам ежедневно выпивать по литру молока? — спросил Антон после долгой паузы, во время которой все напрягали мысль в поисках решения. — Может быть, девятьсот граммов хватит? Это высвободит нам полтора рубля в конечном счете.

— Мало! Ведь рубль пойдет на покрытие дефицита, а что купишь на полтинник? — спросил Кирилл. — Может быть, нам незачем есть так много хлеба?

Покряхтывая, согласились урезать хлебный рацион. Это дало еще полтора рубля.

— Итак, товарищи министры, имеем два рубля, каковую гигантскую сумму ассигнуем на подарок. Голосуем!

Вверх поднялось пять рук.

— Единогласно. Следующий вопрос: где и как изыскивать подарок?

— Товарищи! — начал Сергей Смородинцев. — Кто из нас сможет лучше разобраться в таком тонком и сложном вопросе, я сказал бы даже — в таком ответственном дипломатическом вопросе, чем наш испытанный премьер и министр иностранных дел? Что может тут сделать, к примеру, какой-нибудь министр лесной промышленности или заведующий рыбными промыслами? Товарищи! Я призываю вас, ввиду особой ответственности, командировать за подарком в Ряйселе нашего дорогого премьер-министра! Музыка — туш! Ура!

Назавтра, перед началом вечернего занятия, Антон, объяснив причину, попросил у Глеба разрешения взять велосипед и съездить в Ряйселе.

— Хм, елы-палы, как же я тебя отпущу в рабочее время? — спросил Глеб, покручивая тонкий ус. — Вас сюда прислали заниматься, а не девочкам подарочки, видишь ли, покупать.

— Глеб, ведь время для меня не пропадет. Семнадцать километров туда, семнадцать обратно, тридцать четыре километра на вело — это нагрузка.

— Так, так, — Глеб задумался. — Что же, ладно, запишем урок в журнале: «Велосипедный марш тридцать четыре километра». Что, правильно?

«Вот подлец!» — подумал Антон, но делать было нечего.

— Ладно! — сказал он нехотя. — Можно идти?

Он заскочил в сарайчик, взял пятирублевую бумажку, спрятал ее в кепку и побежал к мосткам.

Преодолев семнадцать километров гористой песчаной дороги, где сплошь и рядом приходилось слезать с велосипеда и бежать с ним в гору, Антон за несколько минут до закрытия ввалился в магазин. Посетители с любопытством уставились на могучего белокурого парня, загоревшего дочерна, одетого в белую ветхую майку и плохонькие штаны. Очень молодой, он оброс светлой бородкой, громадные запыленные ступни были босы. Примерно такое же впечатление произвел бы первобытный человек, появившись в музыкальном салоне.

Антон подошел к прилавку и стал внимательно разглядывать полки с товарами.

— Что для вас, молодой человек? — нарочито небрежно, скрывая интерес, спросила его молоденькая продавщица.

— Девочка, — начал Антон.

— Да, мальчик?..

— Девочка, пособите нашему горю. Нас пять парней, и надо подобрать подарок такой же симпатичной девушке, как вы.

— Да? Что же вы хотите подарить?

— А что бы вы, например, хотели себе в подарок?

Девушка рассмеялась.

— И где это такие хитрые живут? Мало ли что я хотела бы! Ну, швейную машину, радиолу, можно шерстяную кофточку на худой конец. А много у вас денег?

— Два рубля.

Все рассмеялись.

— Ну, мальчик, ко мне с такими подарками и не подступайтесь. Тоже мне — пять парней, говорите, и всего-то вас на два рубля хватило?

Антон только вздохнул.

— Да, плохи ваши дела, вытолкают вас всех пятерых прямо с порога. Вот будь вы побогаче, я бы показала кое-что…

Она прошла вдоль прилавка и сняла с полки нарядную красную с белым коробку. Внутри на белой атласной подушечке лежал красивый флакон. «Белая сирень», — прочитал Антон.

— Вы понюхайте только, — сказала девушка. — Вот это подарок так подарок! Любая барышня сразу на шею бросится.

— Бросится, говорите? — задумчиво переспросил Антон.

— Непременно! А впрочем, нюхайте не нюхайте, вам от этого легче не станет — четыре шестьдесят стоит!

— Девушки, — обратился Антон к стоявшим у прилавка подружкам продавщицы, которые с видимым удовольствием и интересом следили за развитием событий, — а вы что скажете: хороший это подарок?

— Самый лучший! — ответили ему.

Жгутов стоял, опустив лохматую голову.

— Молодой человек, быстрей выбирайте, мне магазин закрывать надо, — сказала продавщица.

— Эх, была не била! Девушка! Давайте «Белую сирень»!

— А деньги?

Антон вздохнул, снял кепку и вынул сложенную в узкую полоску пятирублевую бумажку, распрямил ее, разгладил ребром ладони на прилавке и отдал.

— Вот так так! Ну и расчетливый ныне молодой человек пошел! Имеет пять рублей, а норовит за два отделаться. Ай-яй-яй, нехорошо, нехорошо, — покачала головой продавщица, заворачивая коробку.

— Эх, милые, рассказал бы я вам…

Он с отчаяния купил на сдачу книжку-малютку и шелковую ленточку — для смеха, чтобы подарить новорожденной, попрощался и вышел на крыльцо, вконец расстроенный. Девушки за его спиной сразу застрекотали наперебой, обсуждая происшествие.

Хотя назад дорога чаще шла под гору, Антон ехал медленно. Сомнения и раскаяние жгли его душу.

Самбисты, ожидая Антона, сидели у костра. Радостными возгласами встретили они премьер-министра, вернувшегося из ответственной зарубежной поездки. Жгутов с убитым видом подошел к ним и уселся на землю, вяло сделав приветственный жест.

— Что с тобой? Деньги украли?

Он помотал головой.

— Не тяни! В чем дело? Бабку какую-нибудь переехал по дороге? Велосипед сломал?

Молча развернул он пакет.

— Ух ты! — восхищенно протянул Женька. — Красотища!

— Я знал, кого рекомендовать для этой миссии, — сказал Сергей. — Постой, постой, — осекся он, — а сколько это стоит?

Антон горестно покачал головой.

— Сколько?

— Четыре шестьдесят, — выдохнул он. Воцарилась гробовая тишина.

Женька злобно крякнул и плюнул в костер.

— А как же ты нам так хорошо все рассчитал, объяснил да сам же навыворот и пустил? Вот полюбуйтесь!

— Боже мой, чего ты кипятишься? — вкрадчиво сказал Сергей. — Проблема отнюдь не новая: взаимоотношения вождя и массы.

— Да бросьте вы, — вмешался Кирилл, — так еще лучше. Подарили бы пустяк, самим бы стыдно было. А теперь придется подналечь на рыбу и ягоды, не пропадем!

— Все ясно, околпачила его продавщица, ей надо план выполнять, она и сбыла этот флакон, — вставил Женька.

— Э, в общем редкостный подарок, — защитил Антона Валька. — Что мы, хуже всех? Я думаю, хм, так: извернемся. Надо будет обмен с пловцами наладить.

— Точно. Не расстраивайся, Антон, — сказал Кирилл. — Давай ешь и ложись.

Все пошли спать, только дежурный, Валентин, остался разогревать чай для Антона. Медленно, с неохотой поглощая кашу, Антон спросил его:

— Ну, Валька, что еще скажешь?

— Хм, черт побери, дело, знаешь ли, такое, что… В общем, я стал о тебе иначе думать.

— Интересно…

— Да я, видишь ли, считал, что ты страшно рассудочный парень, уж очень у тебя все правильно получается, а оказывается, и у тебя порывы бывают. Я, знаешь ли, просто обрадовался.

Антон не отвечал, он сидел обняв колени и смотрел на рдевшие угли.

— Ты что молчишь?

— Я это уже слышал, и не раз… машина, робот, рассудочный. Так вот, я хочу спросить: я что, выгадываю что-нибудь для себя? Карьеру делаю?

Валька задумался. Нет, тут, пожалуй, тепленьким местечком не пахнет. Что же — к звездам?..

— А наверно, так чертовски трудно жить, а? — ответил он вопросом.

— Как так?

— Ну… правильно, все как надо.

— А Кирилл, по-твоему, правильно живет?

— Кирилл? Да, я думаю.

— А может он иначе? Молчание.

— Наверно, нет, — подумав, ответил Валька.

— Значит, ему было бы трудно жить неправильно. Без большой цели.

Валька помолчал.

— Хм, здорово! Понимаю. А у тебя тоже есть большая цель?

— Есть.

— Какая?

Антон долго не отвечал.

— Чтобы все люди были людьми! — наконец с силой произнес он.

Такие, как Антон, раскрываются крайне редко, и Валька почувствовал необычность минуты, хотя и не совсем понял слова Антона. Он уважительно сказал:

— А я-то думал, почему ты с Балтийского завода на философский пошел, а не в кораблестроительный…

— Эй, вы! Ложитесь! — крикнули им.

Они пошли в сарайчик. Тихая ночь опустилась на лес, холм, неподвижное озеро. Все кругом уснуло…

Назавтра после вечерних занятий стали готовиться к празднику. Прежде всего нужно было побриться. Вообще-то склонность к бритью не входила в число добродетелей самбистов. Возможно, дело было в том, что из пятерых ни один не захватил с собой зеркала, и они (конечно, из врожденной деликатности) не решались беспокоить друг друга обременительной просьбой: побрей, дескать. Поэтому сейчас лезвия с треском продирали просеки в густых, первозданных зарослях. Обильно лилась кровь, раздавались горестные стоны, но чего не вытерпишь во имя красоты и культуры!

Через полчаса самбисты преобразились: каждый надел рубаху, заранее выстиранную для торжественного случая. По кругу пустили одеколон, и все по очереди щедро трясли флакон над головой до тех пор, пока лес на километр вокруг не наполнился удушливым запахом красной гвоздики. Полностью приведя себя в цивилизованный вид, чистые и благообразные, самбисты уселись ужинать.

— Слушайте, министры, — сказал Антон. — У нас осталось крупы только на завтра. Днем больше, днем меньше — все равно. А сейчас надо идти надолго, тратить энергию. От нашего скудного творога толку не много. Я предлагаю — дополнительно сварить кашу и поесть хоть раз досыта.

Самбистов не нужно было уговаривать. Вмиг был разведен огонь, и через двадцать минут они уже уписывали без меры и ограничения горячую кашу.

— Ну, братцы, — сказал Сергей, отдуваясь и делая попытку вылезти из-за стола, — мой дух играет, и я готов на любые героические подвиги. Я готов даже оптимистически думать о будущем Пильщикова…

Но Женька на этот раз не ответил, он сидел блаженно развалясь и ковырял палочкой в зубах.

Подходя к дому художественных гимнасток, самбисты услышали шум, хохот, пение. Их появление было встречено громким тушем. От огромного костра навстречу им бросились девушки, окружили, завертели, затормошили, забросали упреками за опоздание. Ухватив под руки, их доставили к костру, прямо к нарядно одетой Лизе, которая сидела в окружении подруг. Антон потихоньку сунул пакет Валентину и вытолкнул его вперед.

— Девочки! Диво какое! — не смогла не съехидничать даже в этот высокоторжественный момент Лиза. — А самбисты ведь побрились! Эту жертву надо оценить по достоинству.

Валька похлопал глазами, но затем прочистил горло, подошел к имениннице:

— Э-э-э, представителю самого женственного вида спорта от… хм… представителей самого мужественного вида спорта, — и протянул ей пакет.

Лиза встала, чинно сделала книксен, держась пальцами за юбку, и взяла сверток из его рук. Подружки вмиг разорвали упаковку.

— «Белая сирень»! — вырвался общий вздох. Лиза открыла коробочку, и волшебным кристаллом ослепительно блеснул в свете играющего пламени флакон.

— Валечка! — взвизгнула Лиза. Подскочив к нему, обняла его и чмокнула в щеку.

 

Ярыгин так и остался стоять столбом, а Лиза опрометью бросилась в толпу смеющихся подруг. Он произнес извечное «хм», после чего по-прежнему пребывал в состоянии отрешенности. К самбистам подошла Мария.

— Ого! Ого-го! — сказал Сергей. — Вот это царица бала!

Стройная, нарядная, красивая, как тот редкий цветок, который однажды раскрывается в свой урочный час, она положила руки на мощные лохматые затылки Женьки и Кирилла и сказала, глядя в глаза Антону:

— Мальчики! Вы почему опоздали? Придется вам праздничный ужин есть одним, мы вас не дождались и поели раньше.

Самбисты оторопело переглянулись.

— Видишь ли, Машенька, — осторожно сказал Антон, — нам в некотором роде некуда будет класть ваш праздничный ужин. Мы, видишь ли, наелись.

— Бросьте вы тут разводить всякие церемонии, — отмахнулась Маша, — ужин ваш, вовсе не обременительный, нам известен. Да чтоб такие герои не смогли поужинать — никогда не поверю!

— Машенька…

— Марш без разговоров! Что мы тут, зря старались, готовили? Кисель земляничный на закуску.

— Ну, братцы, уж если земляничный кисель, тогда надо идти. — Возвращайтесь быстрее, мальчики! — крикнули им вслед девушки. — Нам без вас будет скучно.

Маша рассадила самбистов за столом и отвалила каждому по такой порции, что они жалобными голосами стали просить одну порцию на всех, чтобы не переводить продуктов понапрасну. Мария была неумолима. Тогда, перемигнувшись, самбисты пошли на хитрость.

— Ой, Маша! — закричал Сергей. — Что это у тебя на плите подгорает?

Девушка бросилась к плите, а самбисты, мигом перескочив через скамейки, метнулись в дверь — и были таковы. Один только Валентин, который все еще находился словно в столбняке, остался на месте, и на него обрушился весь гнев Маши.

— Раз так, то ты тут будешь сидеть до тех пор, пока не съешь все, — решила она, всерьез разозлившись.

С приходом самбистов начались танцы. Женя подскочил к Лизе, прищелкнул пятками и подхватил ее на вальс.

— Ах, мальчики, какие вы молодцы! — сказала Лиза. — Мы все так растроганы вашим подарком. Это ведь такая прелесть! Где вы сумели достать?

— Э, пустяки для нас, — ответил польщенный Женька. — Если надо для такой великолепной девушки, мы из-под земли достанем.

Женька был весел и доволен. Энергия так и клокотала в нем, он шутил, хохотал, не пропустил ни одного танца, и его глаза сверкали воодушевлением, отвагой и радостью.

Валентин, который наконец вырвался от Маши, был физически не в состоянии танцевать. Он грустно сидел в темноте, положив руку на футляр аккордеона, и смотрел на танцующих. Он столько мечтал о том, как пройдет этот вечер, а все получается не так, гораздо хуже. Ребята шутят, танцуют, играют в шарады, милая Лиза, красивая, остроумная, все время хохочет, она счастлива своей молодостью, общим вниманием к себе, а он, Валька, сидит тут один, в стороне от всех, пригвожденный к месту чуть ли не ведром земляничного киселя, насильственно влитым в него, и ему хочется плакать…

Тут и нашли его, молчаливого, нахохлившегося, Кирилл с Антоном.

— Валька, ты что? Обкормила тебя Маша, что ли?

Он не отвечал.

— Ну, в чем дело?

— Не троньте меня, ребята. Не весело, ну и не весело. Ничего не поделаешь.

— М-да… Слушай, Валя, сыграй что-нибудь потихоньку.

Валентин отказывался недолго. Он сел на футляр, подумал и заиграл «Полонез» Огинского. Играл он так мрачно, что все сразу затихли и повернулись к нему. Постепенно его обступили в полном молчании. Женька и Лиза подошли последними и стали позади всех. Исполнение «Полонеза» поразило девушку. Она примолкла, вытащила свою руку из Женькиной.

— Вот в чем дело, — тихо сказала она.

Ей припомнились случайные встречи с Валькой на дороге, когда он, заливаясь краской, твердо шагал мимо нее, выдерживая выражение философской сосредоточенности на конопатом лице. Вспомнила его восхищенный, сияющий взгляд, обращенный на нее, вспомнила, как он оторопел от ее сегодняшнего дурашливого поцелуя.

— Ну и Валька, до чего любит похоронные мелодии! — с хохотом произнес Женька. Лиза неприязненно посмотрела на него, а он уже громко кричал: — Валя! Дай мажорного! Душа веселья просит!

Валька глянул в его сторону и резко переменил мелодию, заиграв камаринскую и напевая: «Ах ты, сукин сын, камаринский мужик!» Затем поднялся со своего места, перешел на веранду, и начал подыгрывать девушке, которая сидела за пианино. Женька опять устремился к Лизе, которая согласилась с ним танцевать крайне неохотно. После танца Антон подозвал Женьку:

— Иди-ка на минутку!

Тот с явным нежеланием отошел от Лизы.

— Чего тебе?

— Отойдем. Слушай, что ты прилип к Лизе? Не видишь, как Валька по ней мучается?

«Прилип к Лизе!» Побледнев от гнева, Женька уже ничего не слыхал. Кулаки его сжались, брови сошлись к переносью, и грудь тяжело задышала. Он грубо выругался, сплюнул под ноги, и это был весь его ответ. Круто повернувшись, он пошел назад. Одним прыжком Антон настиг его, схватил за ворот и бросил оземь. Рука молниеносно скользнула Женьке на горло. Но в сознание проник голос совести, и негромко и предупреждающе прозвучало одно только слово: «Комсорг!» Антон заставил себя резко разжать руки. Женька видел, чего стоила эта выдержка, и просто струхнул. Антон, переводя прерывистое дыхание, сказал лишь: «Дурак!» — и, перешагнув через него, пошел к веранде, около которой по-прежнему танцевали и веселились. Женька поднялся, отряхнулся: «А ведь я, пожалуй, маху дал. Ну и Жгутов, просто бешеный!» — и поплелся к народу.

Сергей, увидав его, удивился.

— Ты чего такой кислый? Валька скис, так это понятно, по Лизе страдает, а ты с нею весь вечер — и тоже кислый. Нет, братцы, у физиков логику искать — пустое дело.

Только сейчас до Женьки дошел смысл слов Антона, и он крепко выругал себя. Он сразу же направился к Антону, но начался танец, к Антону подошла Маша и пригласила его. Женька вздохнул и пригласил первую попавшуюся девушку. Лиза сидела около заметно повеселевшего Вальки и о чем-то оживленно говорила с ним. Да у Женьки, правду сказать, совсем пропала охота ее приглашать.

— Антон, чем ты озабочен? — спросила Маша. — Тебе у нас не нравится? Почему ты хмурый?

— Да нет, у вас хорошо, весело.

— А в чем же дело?

— Зуб разболелся.

— А интересно, как зовут этот зуб?

Антон отмолчался. Мария пытливо глянула ему в лицо, вздохнула и тоже замолчала.

Праздник окончился в начале первого. Самбисты стали прощаться с девушками.

— Э, нет, так легко вы с нами не расстанетесь! — заявила Лиза. Она схватила аккордеон и надела ремень себе на плечо: — Я Валечке помогу донести. Айда с ними, девочки!

— Ну, тогда неси футляр, — сказал Валька, — а я буду играть.

Он заиграл «Подмосковные вечера», и оживленная ватага с песней двинулась к республике Самбо. Маша взяла Антона под руку и, задерживая шаг, отстала с ним. Прижавшись к его плечу, девушка шла все тише. Пение слышалось уже далеко впереди. Несколько раз закусив губу и наконец решившись. Мария с отчаянием и радостью сказала:

— Антон… Антон… — Остановилась и повернулась к нему: — Ты такой… такой сильный, хороший… Я хочу бывать с тобой, видеться… часто-часто… Антон! — Голос ее дрогнул ожиданием счастья. — Почему ты молчишь?

Антон чувствовал, как сильно, необычайно взволнована девушка, и у него защемило сердце, так он жалел ее и так не хотел причинить боль.

— Машенька, — тихо сказал он, — знаешь…

— Что? — еле слышно шепнула она, поднимая к нему лицо.

— Есть на свете одна девушка…

Он подумал, что луна зашла за облака, так потемнело и помертвело лицо Марии. Она судорожно вздохнула и пошла вперед. Он пошел за нею. Немного не доходя до мостков, у которых собралась поющая и гомонящая толпа, она спросила не оборачиваясь:

— Она хорошая?

— Я люблю ее.

— Как я ей завидую! Ты прости меня. Знаешь, мне сейчас нисколько не стыдно, что я… тебе… Все равно я буду…

Антон сжал ей руку и быстро пошел наверх, догоняя самбистов. Заметив его, Женька отстал и подольстил, чтобы разом кончить ссору:

— А знатную красотку ты подхватил! Правильно, тащи удочку, если рыба клюет…

Антон гневно посмотрел на него и обошел стороной. Женька остался стоять как вкопанный, провожая его тяжелым недоуменным взглядом.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

И ТОЛЬКО ТОТ ДОСТИГНЕТ ЕЕ СИЯЮЩИХ ВЕРШИН…

 

1