Неоромантизм, как основное проявление

Метамодернизма в культуре

Из всех вышеописанных метамодернистских практик можно подчеркнуть одну общую черту – все метамодернисты прибегают к «раскачиванию» между двумя противоположностями – осмысленностью и бессмысленностью. И удивительно, что все эти практики стремятся как-то объединить эти крайности, отыскать ту самую «золотую середину». И ирония метамодернизма как раз и заключается в том, что это абсолютно невозможно. Метамодернистское искусство будет и дальше стремиться сделать мимолётное постоянным, необратимое переходящим, субъективное истинным, привычное загадочным. И этот процесс, по идее, должен быть вечным, так как речь идёт об объединении двух противоположных полюсов. Но на самом деле это именно то, что нужно современному поколению, так постмодернизм научил человечество, что смысла нет ни в чём, и теперь оно вряд ли когда-либо изменит свои взгляды. И если смысла нет ни в чём, если жизнь человека – абсурд, то надо как-то научиться жить в этом бессмысленном мире. И метамодернизм как раз и предлагает выход – вечное раскачивание между противоположностями. Этот идеалистический подход называется «неоромантизм».

Неоромантизм – это идеализация окружающей реальности. Суть данного направления – умышленно придавать смысл тому, что смысла вообще не имеет. Постмодернисты использовали нечто подобное для подачи зрителю любого абсурда как чего-то глубокого, скрывающего в себе некую истину. Они даже пытались романтизировать насилие и секс. И это называлось неоромантизмом. Однако теперь неоромантизм стал объединять все виды современного идеализма в искусстве и уже придерживается плюралистического подхода относительно того, что считать красивым, а что нет. Поэтому на данный момент, по мнению американского философа Артура Лавджоя, следует говорить о существовании различных «романтизмов», объединённых в одно понятие «неоромантизм».

Неоромантизм может иметь самые разнообразные формы. Авторы «Заметок о метамодернизме» приводят по этому поводу слова Исайи Берлина, одного из критиков романтического мировоззрения: «Это красота и уродство. Это искусство ради искусства, и искусство как инструмент общественного спасения. Это сила и слабость, индивидуализм и коллективизм, праведность и коррупция, революция и реакция, война и мир, любовь к жизни и любовь к смерти» [8]. Во всём этом хаосе имеется самое важное на данный момент «рациональное зерно» – современная культура даёт человеку право выбора между «энтузиазмом модернизма и насмешкой постмодернизма». Кажется, что задача неоромантизма – примирить модернизм и постмодернизм.

Далее в своей основной работе Тимотеус Вермюлен и Робин ван ден Аккер приводят примеры выставок неоромонатизма и романтического концептуализма, которые, по их наблюдениям, начинают открываться всё чаще. Ранее мы уже отмечали негативное влияние постмодернизма на культуру всего человечества и терпимое (толерантное) отношение к нему в либеральных странах. И авторы «Заметок о метамодернизме» также подмечают, что пошлость и цинизм, которыми оперировали нигилистски настроенные сторонники постмодернизма, практически полностью вытеснили из искусства искренность и душевную красоту: «Очевидно, после все этих лет пародии и стилизации Джеффа Кунса, Джейка и Диноса Чапменов, Дэмиена Хёрста, ироничной деконструкции Синди Шерман и Сары Лукас, и нигилистского разрушения Пола Маккарти, они [галереи романтизма], в конце концов, стали неуместными. В эпоху, когда «всё сойдет», вряд ли им бы удалось сохранить своё место» [16].

Большинство неоромантических произведений искусства представляют собой набор образов иной реальности или метареальности, для создания которых используются такие средства, как изменение цветовой гаммы. Другие же произведения пытаются зафиксировать нечто «возвышенное» в повседневной обыденности. А третьи состоят из собственных бессознательных образов художника, который, создавая произведение, пытается сам для себя определить, что есть жизнь, смерть, судьба, воля. Четвёртые используют «детский стиль». В общем, чувственность неоромантизма заключается в том, чтобы создать ассоциативный ряд образов, вызывающих впечатления удивления и восторга от созерцания слияния естественного и неестественного: культуры и природы, живого и неживого. Например, художник Глен Рубсамен фотографирует фонарные столбы, провода, силуэты городских пейзажей, а затем выстраивает из них ассоциативный ряд образов, напоминающих растительный мир живой природы.

Архитектуре метамодерна характерны такие элементы, как плавные линии и острые углы, а также неестественно яркие краски, прозрачные стены, прозрачные бассейны на крышах, умышленно нанесённая ржавчина, множество растений, рассаженных между этажами, висячие сады. Все такие архитектурные сооружения «пытаются преодолеть противоречия таких противоположных полюсов, как городской ландшафт и природа, конечное и бесконечное, обыденное и возвышенное» [8].

Архитектура и произведения современного неоромантизма апеллируют к возвышенному, то есть внимание зрителя направлено не на само произведение, а на его идею, его замысел. В этом смысле метамодернизм придерживается модернистской «крайности». Такой подход авторы «Заметок о метамодернизме» называют «реконструкцией». Это термин противоположен постмодернистскому понятию «деконструкция», которое означает отказ от стереотипов. Фактически, суть метамодернизма – возрождение стереотипного искусства, которое должно быть гуманистическим и обладать эстетическими ценностями. Например, это происходит посредством возрождения в искусстве мифов.

В постмодернистском мире принято считать, что современное искусство «должно быть злым», эстетика полностью (или почти полностью) отвергается, насилие и цинизм становятся единственными механизмами воздействия на аудиторию. Таким образом, постмодернисты стремятся уничтожить представления человека об искусстве, как носителе чего-то возвышенного. При этом постмодернистские произведения сами себя деконструируют: они призывают к отказу от стереотипов, и в то же время становятся новым стереотипом в контексте современной эпохи.

Идеи неоромантизма наблюдаются и в кинематографе. Некоторые современные фильмы сочетают в себе всё: философию и глупый подростковый юмор, доброту и жестокие сцены насилия, высокую культуру и бесчеловечные извращения. Это очень модная тенденция в современном артхаусе – смешивать все крайности в одной картине, создавать полный хаос, вызывать весь спектр эмоций от отвращения до потрясения возвышенным. Зритель не может остаться равнодушным после просмотра такого кино – он будет либо удовлетворён, либо испытает неприязнь и отторжение. Продукты неоромантизма напоминают «изменение темпа, мелодии и тона; перемежающееся от комедии к трагедии, от романтического к ужасающему и обратно; превращающее обыденное в площадку для неоднозначности, тайны и неизвестности, как для нас, так и для персонажей» [8]. И это наблюдается не только в артхаусе, но и в голливудском кино. Например, в фильме «Облачный атлас» показываются сцены прекрасных романтических отношений и сцены каннибализма, и весь фильм повествует о том, что человечество движется к гармонии, и всё на свете едино. Фильм, действительно, отражает метамодернистские взгляды, в корне сюжета прослеживается идея метаксиса: раскачивание между крайностями. Фильм вышел в 2012 году, тогда как «Заметки о метамодернизме» были написаны в 2009.

Неоромантизм позволяет подняться над обыденностью. Это не возврат к традициям Модерна – если художники и используют в своих работах романтизм, то уже не для того, чтобы посмеяться над ним, и не для того, чтобы просто понастольгировать по прошлому. Они делают это с целью открыть новые горизонты. Они пытаются сочетать несочетаемое, стремясь укоренить в сознании зрителя факт существования двух противоположных крайностей – эстетики и антиэстетеки, которые имеют равные права на существование. Это сочетание невозможно и абсурдно, поэтому стремление к нему будет вечным. Вечное колебание между противоположностями – и есть суть метамодернистской логики.

Однако, к сожалению, принятие такой логики на данный момент невозможно, ввиду того, что постмодернизм всё ещё актуален. Например, в популярном журнале об искусстве «Артгид» активно критикуется феномен мифологизации: «Проблема состоит в том, что мифологическое сознание пытается всеми доступными ему средствами приговорить человечество к (вечному) бытию-в-мире, выдавая свои установления за этот якобы единственно доступный и соразмерный нам мир. <…> Поэтому на практике речь идет о выработке приемов прерывания фикционального нарратива, деконструкции мифологических сюжетов и (де)монтажа жизнеподобных изображений» [17]. Эта полемика является доказательством того, что в культуре действительно наблюдается раскачивание от постмодернизма к модернизму и наоборот.

Поколение, воспитанное на постмодернистской антиэстетике, сейчас с трудом оценивает метамододернистское «возвышенное». В массовой культуре искусство воспринимается как инструмент протеста, его воспитательные функции напоминают «кнут». Как говорил известный галерист Марат Гельман, современное искусство – «не доброе ремесло, в общем-то, не обязано оно нести добро и красоту. Оно должно хлестать» [18]. Метамодернизм в этом смысле предлагает использовать ещё и «пряник» – модернистские эстетические и нравственные приёмы воспитания. Но сейчас в искусстве мало, чьё имя может стать известным на весь мир, если этот человек не делает никаких «вбросов», публика привыкла к цинизму, и поэтому многие художники, создающие действительно потрясающие произведения, остаются неизвестными.

Известны лишь те имена, которые прославились аморальными и иногда даже противозаконными действиями. Художник Анатолий Осмоловский считает так: «Бывает, что художник нарушает и Уголовный кодекс, да» [19]. Для метамодернизма это является серьёзной проблемой, так как подобные постмодернистские воззрения активно пропагандируются в галереях современного искусства, таких как «Гараж»: «Современное искусство в своем самовыражении не имеет пределов. Это не традиционная живопись и скульптура – может быть все, что угодно, в том числе и искусство действия. Это просто данность, которую нужно принять» [19].

Метамодернисты для понимания «возвышенного» используют «раскачивание» от прекрасного к ужасному, стремясь вызвать у зрителя сразу весь спектр эмоций. Однако если картины метамодернизма не имеют никакого смысла и создаются только с целью впечатлить, то в своей сущности метамодернизм ничем не отличается от постмодернизма. Если даже и удастся избавить мир от цинизма, заменив его на идею «абсурд ради потрясения», то это не говорит о наступлении новой культурной эпохи. Это говорит о том, что постмодернизм был переосмыслен и получил «вторую жизнь». Идеализм метамодернистов с их возрождением эстетики модерна с её последующим смешением с антиэстетикой постмодерна – всего лишь продолжение постмодернизма. Более того, наложение эстетики модерна поверх антиэстетики постмодерна – это очередной постмодернистский «палимпсест». Из всего этого можно сделать вывод, что не культура переходит в новую эпоху, а просто постмодернизм переходит в новую фазу.

 В условиях быстро меняющихся культурных тенденций такие вещи, как «Новая искренность» могут скоро потерять актуальность, так как не привносят ничего нового, а лишь пытаются переосмыслить старое. До тех пор, пока философы будут говорить, что постмодернизм «мёртв», сам постмодернизм будет возрождаться и набирать силу, делая новые «вбросы» и привлекая к себе всё больше внимания. Заявление о «смерти постмодернизма» лишь продлевает ему «жизнь», так как «смерть», по мнению российского культуролога Александра Казина, – это и есть экзистенциальная опора постмодернизма: «Орган подобного «искусства» – кровь, и цель его – труп, ибо нет уже у него иной экзистенциальной опоры» [20]. Поэтому само заявление о «смерти постмодернизма» абсурдно: постмодернизм – до сих пор основное направление в актуальном искусстве, а метамодернизм – очень молодой проект, который к тому же ещё и основан на постмодернизме.

В заключение главы можно сделать некоторые выводы относительно того, какое влияние на культуру оказывает метамодернизм:

1) Метамодернизм – это попытка возродить взгляды и эстетику модерна таким образом, чтобы они не вытесняли постмодернизм, а «соседствовали» с ним. Эта идея действительно может быть реализована лишь в том случае, если сторонников «злого искусства» станет столько же, сколько и сторонников искусства традиционного. К сожалению, на данный момент это не так, сейчас первых намного больше;

2) Метамодернистам удалось создать общемировое направление в искусстве, суть которого – использование авторских мифов, метафорично отражающих реальность;

3) Как говорил В. Третьяков в одном из своих интервью: «Если общество полностью отказывается от высокой культуры и оставляет её для какой-то элиты, а для себя – современную массовую культуру, то этому обществу наступает конец» [21]. Метамодернизм выступает за то, что искусство не должно создаваться только ради арт-китиков, оно может быть востребовано и в массовой культуре, т.е. искусство не должно быть элитарным;

На данный момент метамодернистское искусство действительно смогло проникнуть в массовую культуру, в ней появились некоторые элементы романтического концептуализма – возможность онлайн-создания впечатляющих картинок из собственных фотографий с помощью специальных приложений; элементы неоромантизма и «Новой искренности» – востребованные голливудские фильмы с непредсказуемой сюжетной линией; элементы метареализма – фото с отражающейся в зеркалах природы и т.д..

4) Метамодернизм выражает себя в динамике. Он не придерживается идеи баланса между такими противоположностями, как бессмысленность и глубина, искренность и ирония, эмпатия и апатия, наивность и искушённость, прагматизм и утопизм. Он настаивают на «раскачивании» между ними: «нужно быть осторожными, чтобы не воспринимать это раскачивание как некий баланс; это скорее маятник, раскачивающийся между многочисленными полюсами. Всякий раз, когда метамодернистский энтузиазм тянет в сторону фанатизма, гравитационная сила тянет его назад, к иронии; как только ирония двигает его в сторону апатии, гравитационная сила тянет его назад, к энтузиазму» [8].

5) Метамодернизм не является альтернативой постмодернизму, наоборот, он является прямым продолжением постмодернизма. Переосмысливая постмодернистскую парадигму, он стремится к упорядочиванию хаоса, вызванного деконструкцией и плюрализмом.