Промежуточные итоги и перспективы

Трудно однозначно оценить последствия социальных реформ для европейских стран. Очень много разных реформ, разных цифр, и очень-очень много разных слов. Правда, слов со смыслом как раз становится все меньше. В Социальной хартии 1961 года для изложения социальных прав европейцев понадобилось 5700 английских слов, в Хартии Сообщества в 1989 году их уже всего 2100, а в 2017 году для Социального компонента ЕС хватило и 1200.

Попробуем использовать интегральные показатели. Например, индикатор бедности. Естественно, Евростат даже избегает такое словосочетание употреблять. То, что в прессе потом подается, как «количество людей, живущих за чертой бедности», у статистического агентства Евросоюза политкорректно называется «количество людей, находящихся в зоне риска бедности» (at-risk-of-poverty»). Такими людьми считаются те, у кого доход ниже 60% медианного дохода в отдельной стране. И, по данным Евростата, за последние десять лет количество их не изменилось. Всего в ЕС «находящихся в зоне риска бедности» сейчас 118 млн человек. Ровно столько же, сколько их было в 2010 году, когда ЕС принял «Стратегию-2020». А в этой программе ставилась цель уменьшить их число до 96 млн. к 2020 году.

Продолжительность жизни. С этим в ЕС вроде бы все в порядке. Большинство стран — среди мировых лидеров по этому показателю. Но тревожные звоночки звучат и тут. Первый прозвучал в 2015 году, когда в самых «богатых» странах Европы и в США впервые за несколько десятилетий упала ожидаемая продолжительность жизни. Объяснений было много. Остановились на версии особо опасной эпидемии гриппа, от которого умерло неожиданно большое количество людей старшего возраста. В 2016 году рост продолжительности жизни возобновился везде, кроме Великобритании и США. Там падение продолжилось и в 2016, и в 2017 годах. «Социальные» объяснения этого печального феномена выглядят убедительно. В самых либеральных западных странах перестала работать система перераспределения общественного богатства. Да, безработица находится на исторически низких уровнях. Но достигнуто это в основном за счет создания «неустойчивых» рабочих мест с низкой оплатой труда. Экономический рост вроде тоже присутствует. Но увеличение имущественного неравенства сводит на нет эффект этого роста для основной массы населения. Отсюда и значительный разрыв в продолжительности жизни между самыми богатыми и самыми бедными. Во Франции — 13 лет, в Британии — 16.

Так что в целом прошедшее десятилетие можно в лучшем случае считать застоем в европейской социальной системе. Или даже точкой разворота.

Можно не сомневаться, что новому руководству евроструктур не дадут и дальше относиться к социальному вопросу как к бедному родственнику. Заниматься им придется. Вновь набирают силу левые партии. Правые популисты перестают делать основной упор на проблему массовой миграции и борьбу за национальную идентичность, а на глазах начинают проявлять все больший интерес к социальным вопросам. Во Франции выборная программа «крайне правой» Марин Ле Пен очень сильно напоминала программу «крайне левого» Жан-Люка Меланшона. Правительственная коалиция в Италии не рассыпалась через месяц, как предсказывали ведущие политические прогнозисты. В Германии ситуация сейчас как в Италии пару лет назад. С теми же перспективами.

Брюссель стремится отобрать у национальных государств все больше и больше полномочий. Ежегодно определяет для них «Основные направления экономической политики» и все более жестко контролирует их выполнение. При этом он формально не может вмешиваться в социальную политику стран — членов ЕС. Статья 153 Договора о функционировании Европейского союза запрещает. И эта позиция сознательная. Евролибералы понимают, что отсутствие общей европейской социальной политики — это тоже политика, которая должна привести к тому, что все европейские социальные модели мутируют в либеральную. Немногословный Европейский компонент социальных прав – лучшее подтверждение этому. Естественно, это должно привести к тому, что социальные стандарты в европейских странах будут стремиться выровняться на уровне между богатыми и бедными странами. Что представителям «богатых» стран не может нравиться. И рост «правого» и «левого» популизма» в Европе, прежде всего в Старой Европе, — это прежде всего протест социальный, протест против снижения социальных стандартов и медленного, но верного уничтожения социальных моделей в этих странах. Консенсус правых и левых «популистов» может быть не менее эффективным, чем консенсус правых и левых либералов. И так просто игнорировать свою бедную родственницу — социальную политику — Евросоюзу не удастся.

По материалам журнала «Эксперт». Игорь Алабужин. Бедный родственник брюссельской демократии.

Финляндию уже второй раз подряд признали самой счастливой в мире страной: соответствующий доклад на уходящей неделе опубликовали в ООН. Исследователи учитывали ВВП на душу населения, продолжительность жизни, социальную поддержку, уровень свободы и коррупции. Каждый показатель оценивали в 10 баллов. В итоге Финляндия набрала почти восемь. Россия — чуть меньше шести. По сравнению с прошлым годом страна опустилась на десять строчек, заняв 59-е место между Филиппинами и Пакистаном.

Кроме Финляндии, самыми счастливыми странами стали Норвегия и Дания, которые закрыли тройку лидеров. В десятку вошли Исландия, Швейцария, Нидерланды, Канада, Новая Зеландия, Швеция и Австралия. Дело в том, что ключевую роль в расчете уровня счастья играет успешное экономическое развитие страны, отмечает старший научный сотрудник Федерального научно-исследовательского центра РАН Василий Аникин: «Справедливое экономическое развитие, которое бы удовлетворяло интересам различных социальных групп, а не узких, конечно, приводит к росту уровня счастья. Неслучайно мы наблюдаем, что этот показатель высок не в англосаксонскихстран, таких как США или Англия, а именно в странах с североевропейской моделью капитализма, в центре которой стоит человек».

По материалам газеты «Коммерсант».

Вопросы