Жизнеописание иеросхимонаха Михаила, Великого старца Валаамского и Псково-Печерского детство и годы юности. Поиски воли Божией

 

В хранящейся в архиве Псково-Печерской обите­ли краткой «Автобиографии» иеросхимонаха Михаила всего несколько слов о его проис­хождении: «Родился в 1877 году в городе Двинске в Латвии. Родители: отец — Иван Иванович, мать — Магдалина. Отец был православный, мать — ка­толического вероисповедания. Я же сразу был крещен и всю жизнь сохранял верность святому Православию».

Судя по фамилии — Питкевич, старец Михаил был родом, скорее всего, из белорусской семьи, проживав­шей в маленьком городке (ныне его название — Даугавпилс) на берегу реки Западной Двины, или Даугавы, в юго-западной части Латвии — Латгалии, где насе­ление всегда было весьма смешанным не только в эт­ническом отношении (тут жили и латыши-латгальцы, и поляки, и русские, и белорусы), но и в вероисповед­ном. Тогда, во второй половине XIX века, здесь сосед­ствовали лютеране, католики, православные и немалое число старообрядцев самых разных староверческих со­гласий.

Более подробные сведения о времени, месте рож­дения и детских годах будущего старца сообщает нам в своих записках монахиня Мария (Стахович), которая, начиная их, пишет:

«Отец Михаил родился 24 июля 1877 года в горо­де Двинске в Латгалии, где он провел свое детство. При крещении его назвали Михаилом; ему едва испол­нилось полтора года, когда умерла его мать (Магдали­на), а шести лет лишился и отца (Иоанна).

У отца был трактир. Дела шли хорошо, и семья жила за­житочно, но потом пошло все хуже и хуже, долги за долга­ми, и ко времени смерти отца они совсем обеднели.

Семья состояла из трех сестер и двух братьев. Стар­ший брат был в то время уже взрослым и занимался ры­боловством: нужна была хозяйка в доме, и он женился. Сначала она хорошо обходилась с младшими: "Бывало, посадит нас, маленьких, в лоханку мыть, а мы там пле­щемся”, — вспоминал отец Михаил.

Но когда у нее появились свои дети, жизнь сироток резко переменилась; они ей мешали и чего только не на­терпелись. Не раз она убить хотела младшего, Михаила. "Вся-то моя жизнь, с малых лет — одно чудо: сколько раз я умирал, но Господь сохранил. Да не стоит и вспоми­нать эти детские годы", — прибавил батюшка».

И, судя по этим скупым словам старца о нелегком его детстве, он, верно, уже тогда постепенно — через многие житейские скорби — приходил к сердечному опытному познанию того, что единственным его за­щитником среди всех этих бед является Сам Господь, Истинный Отец наш Небесный, ради Которого и Кото­рым все мы единственно же и живем и движемся и су­ществуем... будучи родом Божиим (Деян 17,28-29].

Как продолжает монахиня Мария: «Об отроческих го­дах отца Михаила известно немного; он никогда о них не рассказывал; видимо, жизнь его тогда была — тяже­лая сиротская доля.

Когда именно Господь внушил ему избрать иноче­ский путь, он не упоминал. Вероятно, уже в юные годы принял решение покинуть мир.

Тогда жил Михаил у сестры в Петербурге. Муж сестры был печником и работал на Старолитейном заводе, куда хотел устроить и Михаила. Вопрос был уже решен. Но он думал о другом; душа искала иной жизни. Ходил он из храма в храм, отстаивал долгие службы, искал только духовного. Тогда и задумал уйти совсем в монастырь.

Видя такое его настроение, родные всячески его от­говаривали. Уговаривали поступить на работу, строить благополучную материальную жизнь, говоря: "Дом по­строим вместе, внутри деревянный — снаружи камен­ный, теплый, хороший будет”.

Была весна, подходила Пасха. В эти дни всегда оста­навливали завод, а после праздника Михаил должен был поступить туда на работу. Случилось так, что, останав­ливая машину, механик подошел к ней слишком близко; в машину попал край его куртки: затянуло его, и от че­ловека не осталось ничего. Об этом случае много было разных разговоров. Постоянная близость смерти, невер­ность жизни произвели на юношу сильное впечатление. Случай этот дал решительный толчок. Был третий день Святой Пасхи; тихонько, никому ничего не говоря, взял он котомку на плечи и ушел из дому. В котомке было Святое Евангелие, с которым он никогда не расставался, да две смены белья.

Когда родные обнаружили отсутствие Михаила, зять очень рассердился и забушевал: "Искать его с полицией, силой вернуть домой! Восемнадцатилетний проявля­ет такое своеволие!” Но сестры, поговорив между собою и подумав, решили обратиться за советом к блаженной Матреше-босоножке, которая была известна своей про­зорливостью. Жила она на Стеклянном заводе. Теперь мо­гила этой блаженной на Смоленском кладбище в Петер­бурге, недалеко от могилы-часовни Ксении Блаженной.

Блаженная, выслушав сестер, помолилась и сказа­ла: "Оставьте его идти своим путем, не мешайте ему”. И много еще сказала она им о судьбе Михаила, но строго велела им умолчать о том и не говорить брату. "Так ска­зывали сестры уже потом, и что говорила блаженная, осталось мне неведомо; только с этого времени мне уже не препятствовали в моем намерении”, — вспоминал старец».

И вот, уповая лишь на Промысл Божий о себе и всей душой стремясь обрести то благословенное место на земле, ту святую иноческую обитель, где он смог бы остаться навсегда, отправился будущий славный по­движник в благодатное странничество по многочис­ленным монастырям православной России.

«Питаясь, чем Бог послал, ночуя то в лесу под от­крытым небом, то у добрых людей, оставив всякую житейскую заботу, шел восемнадцатилетний Михаил- странник с молитвой на устах по бескрайним просто­рам Руси, — продолжает свой рассказ об этом — со слов отца Михаила — монахиня Мария. — Много где побы­вал, в разных святых обителях от Петербурга до Почаева. "Искал я все воли Божией о себе", — вспоминал старец.

Проведя детство в Двинске, где было много католиков, видя постоянно утеснения и насмешки, чинимые ксенд­зами над православными, "желательно мне было видеть свою православную родину”, — говорил батюшка.

Приходя в каждую новую обитель, Михаил вслу­шивался в беседы богомольцев и странников и от них узнавал, кто и где известен своей высокой духовной жизнью или прозорливостью. Тогда он уже наметил себе три монастыря: Глинскую пустынь, Святогорский монастырь в Харьковской губернии и Пещеры Василия Рязанского, что на высокой горе. О Валааме он совсем не думал — как о слишком дальнем монастыре. Как-то, странствуя около Смоленска (не запомнил он, по моло­дости лет, названия этого места), узнал он от богомоль­цев об одном священнике высокой жизни и прозорли­вом. Верно, это была какая-то женская обитель, потому что этот священник был из белого духовенства. Захоте­лось к нему, и провела Михаила одна монахиня к пра­ведному батюшке.

Батюшка сначала помолился, потом стал с ним говорить. Не мог всего запомнить юный Михаил "по неопытности и по молодости”. Говорил батюшка много

 

 

и особенно об умной молитве Иисусовой, но из всего сказанного [Михаил] твердо запомнил следующее: "Стой за чистоту Православия; много потерпеть тебе придется, но крепко стой, хоть до смерти!”

Много говорил о том, какое наступит время, что ока­залось пророчеством. Но что именно — об этом умол­чал отец Михаил и, глубоко задумавшись, сказал: "Не сбылось, но еще не кончилось; но об этом нельзя говорить..."

"Однажды, идя по пути в Почаев (а между Киевом и Почаевом пятьсот верст) по степному простору, где на версты четко видна вся даль, — глянул и вижу: предо мной появился старец. Не заметил я, откуда он пришел. Поклонился я ему и говорю: ищу воли Божией о себе, хочу идти в монастырь, да не знаю, в какой из трех. Сказал ему и про Глинскую, и Рязанскую [пустыни], и про Святые Горы. Выслушал старец, подумал. Нет, гово­рит, иди на север, там Валаамская обитель, туда и иди... Я возразил: как я туда пойду, я никого там не знаю, это

 

 

 

уже [почти] за пределами России, а мне желательно бы на своей православной родине быть. Не бойся, иди, го­ворит, там игумен хороший, все будет хорошо..."

Задумался Михаил над словами старца, посмотрел — нет старца, бесследно скрылся старец!

Кто был этот старец, так Михаил и не узнал, и его больше не видел, но слова его принял — как Божию волю о себе.

...Проходя глухими лесами, полями, останавливаясь на перепутье, подвергался не раз юный Михаил смер­тельной опасности, но Господь хранил невредимым Своего избранника.

Однажды в дремучем лесу нагнали его два разбой­ника, один из них был огромного роста. Схватил он Ми­хаила, за рубаху на груди тряс — кричит, грозит убить: "Ты у меня на базаре деньги украл!” Напрасно Михаил уверял, что не был на базаре и не видел этого человека никогда, — тот продолжал грозить и требовать день­ги. Осмотрев его котомку, ничего тот не нашел, кроме Святого Евангелия да бельишка. "Иду по святым ме­стам”, — объяснил Михаил. Но разбойник не мог успо­коиться и только после вмешательства своего товари­ща выпустил Михаила.

"Ну, ты убьешь его — что проку, все равно денег у него нет”, — говорил товарищ. С трудом свирепый разбойник оставил юного странника...»

Эта опасная встреча не могла не оставить в нем не­приятных воспоминаний, и потому еще «и годы спустя отец Михаил считал необходимым предостерегать мо­лодых людей от странствий по святым местам без спут­ников из-за опасности для юного паломника путеше­ствовать в одиночестве».

Однако в продолжение всех странствований буду­щий инок так и не определился с выбором для себя какой-либо обители, и, не имея пока никаких указаний на то воли Божией, он вернулся, по-видимому, в родные края.

Ему нужно было зарабатывать себе на хлеб и потому наниматься на разные временные работы, что порой приносило ему новые прискорбные испытания и даже нападения темных сил...

Как передает, например, рассказ отца Михаила о том тяжком времени монахиня Мария, он как-то раз взялся «быть пастухом в одном имении, пася овец и коров. Ста­ла к овцам приставать злая собачонка. Гнал он ее прочь, но она не унималась. Тогда решил как-нибудь приру­чить ее, пустить в стадо, но она кинулась на овцу и да­вай ее трепать. Как из-под земли вырос перед Михаилом хозяин, схватил его — как тот разбойник в лесу. Трясет, глаза злые-злые, молчит. Молчит и Михаил. Смотрят один другому в глаза, и вдруг — "вижу лицо его совсем черное, страшное — понял я, кто это был". Отпустил меня и говорит: "Счастье твое, что сегодня воскресенье и сейчас идет Литургия, а то не так бы я с тобой рас­правился”. "Вот как, — прибавил старец, — Литургия... потому он и не смог ничего мне сделать... нет ничего в мире выше и сильнее Божественной Литургии”.

Было много и других случаев, когда Господь явно спа­сал Михаила...»