О монахине Марии (стахович), составительнице «начального» жизнеописания отца Михаила, о ее записках и других источниках биографии старца

 

Особо важное значение для составления наиболее пол­ного жизнеописания отца Михаила имеют воспоминания о нем его духовной дочери, монахини Марии (Стахович; 1983), постриженной старцем-схимником в монашество в 1957 году — после кончины ее мужа в 1955 году. Матушка Мария до этого долгое время окормлялась старцем и порой записывала как его духовные советы, так и отдельные (за­метим — всегда весьма сдержанные) его рассказы о своей жизни в Церкви.

В 1959 году, после отъезда старца в Россию, она также поки­нула Финляндию, переехав к родственникам в США, где стала вскоре насельницей Ново-Дивеевской обители под Нью-Йорком.

Накопившиеся за время общения с отцом Михаилом впе­чатления позволили монахине Марии подготовить на рубе­же 1950-1960-х годов рукопись с достаточно обширными воспоминаниями о дорогом для нее старце. Свои записки она впоследствии передала для возможной публикации возник­шему тогда в Америке Братству преподобного Германа Аля­скинского.

Благодаря личной инициативе игумена Германа (Подмошенского), духовного главы Братства, записки матери Ма­рии (которые он назвал «первоисточником жития» старца) были опубликованы в 1992 году — в память тридцатилетия со дня блаженной кончины отца Михаила.

Воспоминания матушки Марии появились тогда на стра­ницах издаваемого Валаамским Обществом журнала «Русский Паломник», а также были напечатаны (в чуть более подроб­ном варианте) в уже цитировавшейся здесь книге [«Вну­треннее безмолвие: Старец Михаил, последний великий мистик

 

 

Валаама...»], изданной Ново-Валаамским монастырем на Аляске и Братством преподобного Германа Аляскинского.

В этой же книге помимо записок монахини Марии помеще­ны: двухстраничная «Хронология» (с указанием основных дат жизни старца) и ряд очерков о встречах и четырех беседах с отцом Михаилом паломника на Новый Валаам Сергея Нико­лаевича Большакова, состоявшихся летом 1954 года в Фин­ляндии. Изложение этих бесед печаталось С.Н.Большаковым несколько раз (и в Европе, и в США) еще во второй половине 1950-х — начале 1960-х годов, но, к сожалению, лишь на ан­глийском языке.

 

 

Наконец, в том же «Русском Паломнике» в 1993 году было на­печатано в виде некоторых пояснений к жизнеописанию старца несколько писем монахини Марии, присланных ею в свое время Братству преподобного Германа Аляскинского, с дополнитель­ными сведениями, как она пишет, о «великом Валаамском стар­це» Михаиле.

Сравнительно недавно в свет вышел и русскоязычный ва­риант части ранее указанной книги (дополненный, однако,

 

 

несколькими письмами монахини Марии), имеющий, к сожале­нию (как и американское издание), ряд хронологических оши­бок и фактических неточностей. Главным образом они встре­чаются в воспоминаниях монахини Марии, основной задачей которой, впрочем, было не исторически абсолютно точное из­ложение всех известных ей сторон и внешних событий жизни иеросхимонаха Михаила (или же истории самого Валаама той поры), а непосредственная передача духовно истинного лика этого замечательного подвижника.

К неменьшему сожалению, в русскоязычном варианте книги опущен имеющийся в его американском издании раз­дел, излагающий содержание духовных бесед со старцем Ми­хаилом С.Н.Большакова, поскольку, как поясняет составитель, текст этот был написан упомянутым паломником из Оксфорда «по памяти, только на английском языке... и нами здесь не при­водится за неимением полного русского оригинала».

Ныне перевод большаковских бесед впервые предлагается вниманию благочестивого русскоязычного читателя на стра­ницах этой книги — в третьей ее части.

Учитывая, что многими из имеющихся на сегодня биографи­ческих данных о старце Михаиле мы обязаны монахине Марии, следует сказать также несколько слов и об этой постоянной (более тридцати лет!) преданнейшей послушнице старца: ведь именно она не только сохранила все важнейшие сведения о его иноческом пути, но, главное, донесла до нас его правдивый, жи­вой, одновременно и строгий, и столь преисполненный христи­анской любви, духовно поучительный образ.

О монахине Марии автор предисловия к ее запискам игу­мен Герман (Подмошенский) сообщает, что она «жила снача­ла в Выборге и была замужем, но, овдовев, приняла тайный постриг у отца Михаила уже на Новом Валааме в Финлян­дии, хотя еще задолго до вдовства часто ездила на Ста­рый Валаам и была близким человеком, симпатизирующим «старостильникам», и помогала чем могла, стараясь как мож­но чаще посещать Валаам. Когда старец Михаил ослеп на один глаз, она писала письма-ответы под его диктовку многим, кто ему писал. В свою записную книжку заносила что могла; старец был истинный мистик, и ей не все удавалось передать, о чем она часто скорбела».

Сама же она говорит о своих воспоминаниях так: «Мои убо­гие и беспорядочные записи о моем дорогом, тихом и кротком старце. Это не литература, и написаны [они] для того, чтобы не ушло из памяти самое для меня ценное; старалась места­ми сохранить и стиль его рассказа. Кажется мне, что оставить без следа воспоминания о жизни такого старца было бы даже — грех?.. Все, что записано мною о Валааме, написано не чернила­ми, а, можно сказать, кровью моего сердца». В самом же тексте своего жизнеописания старца Михаила она с внутренним вол-

нением восклицает: «Господь буди с нами! Лишь бы мои запи­ски не опорочили как-нибудь непорочное имя батюшки отца Михаила!..»

Как пишет в своем предисловии игумен Герман, матушка Мария, познакомившись с ним в 1960 году в алтаре храма Ново-Дивеевского монастыря (тогда будущий игумен еще только за­канчивал учебу в семинарии), рассказала ему о своем духовном отце, валаамском старце Михаиле, «о его святой жизни, и даже вскоре принесла целую тетрадь ею записанного с его слов его жития. Она оказалась дивной матушкой, приехавшей к отцу Адриану спасаться в его обитель... [поскольку] старец Миха­ил решил, после многих лет жизни в стране западной ориента­ции, Финляндии, поехать [в Россию], чтобы сострадать томя­щимся тайным святым, находящимся под коммунистическим игом! Она открыла мне новый горизонт, и вмиг я ощутил, хотя разумом еще не было ясно, что на том небосклоне, где я ощу­щал бесповоротный закат, есть, по сути, проблески пробуж­дающейся зари. Есть еще живые святые — я как бы слышал [это] из ее уст, и что [вот — сама] она живая свидетельница этой реальности, скрываемой железным занавесом — как из­нутри, так и со стороны разлагающегося Запада. Я весь воспря­нул и тут же умолял ее написать старцу, чтобы он мне помог своими святыми молитвами. Я передал иконку моего святого покровителя, чтобы старец не забывал меня, и через некото­рое время пришел ответ из Псково-Печерского монастыря, что старец за меня молится. Позже, уже монахами, мы получи­ли большее благословение. Так узнал я о старце Михаиле, и так встрепенулась душа моя сознанием, что на многострадальной родине моей есть не только святые, но и миру не ведомое по­коление восприемников живой [хотя и] подъяремной Святой Руси.

С годами мать Мария передала нам ее записи о старце Михаи­ле, прислала много дополнительного материала и благословение нам с Валаама, ей отцом Михаилом переданное, — икону валаам­ского письма Нерукотворенного Спаса перед которой по ее ука­занию и молитвам старца Михаила происходил наш монашеский постриг — не только основателей нашей Свято-Германовской обители, но и всех остальных мантийных и рясофорных монахов да и монахинь в Свято-Ксеньевском женском скиту в Калифор­нийских горах и лесах».

Здесь, заметим, речь идет об имеющем весьма важное мис­сионерское значение Братстве преподобного Германа Аля­скинского и одноименной обители, возникших в США в начале 1960-х годов в память этого инока-миссионера, выходца из Ва­лаамского монастыря, подвизавшегося с 1805 года на острове Еловом (возле острова Кадьяк, в пределах бывшей в свое время русской Аляски).

 

 

Преподобный Герман (4 1836) стал называть полюбивший­ся ему остров Еловый Новым Валаамом, и потому правитель русских американских колоний Фердинанд Врангель, издавая в 1831 году особый указ о передаче восточной части Елового иноку Герману для устройства здесь в будущем монастыря, пря­мо назвал эту обитель Новым Валаамом.

Следует при этом добавить, что в последующем возник­ли еще два «Новых Валаама», созданных также монахами- валаамцами: второй — в Сибири (1894) и третий, так назы­ваемый Valamo, — в Финляндии (1940), куда и перебралась вся братия Старого Валаама перед передачей этого ладожского острова (по итогам советско-финской войны 1939-1940 годов) во владение СССР. Преимущественно именно этот, третий мона­стырь, устроенный на территории Финляндии, обычно и имену­ется Новым Валаамом.

Известное американское Братство преподобного Германа (с монастырем в его честь) было основано по завету инока Ти­хоновой Калужской пустыни старца-архимандрита Герасима (1888-1969), прибывшего в качестве миссионера на Аляску в 1916 году и жившего с 1935 года на Еловом острове. Соз­дателями Братства и Свято-Германовской пустыни в Плати­не (в горах Калифорнии) стали отец Герман (Подмошенский) и его друг отец Серафим (Роуз; 1982), имевшие в виду пре­жде всего дальнейшее усиление миссии Православия сре­ди американцев. И это Братство, и возникшее впоследствии Валаамское общество Америки весьма способствуют своей издательской деятельностью духовному просвещению так­же и русского народа, выпуская в России известный журнал православного и монархического направления «Русский Па­ломник».

Что ж, благословение Валаамского старца Михаила не могло остаться втуне, бесплодным!

Как пишет один из авторов этого журнала: «Сейчас Братство преподобного Германа духовно заведует пустынножительст­вом на Еловом [иноки Братства начали подвизаться здесь с 1983 года, где ими был устроен Михаило-Архангельский скит, а также и на соседнем острове Святого Нила Сорского, где жи­вет несколько монахинь. — Авт.]. Братство преподобного Германа в Калифорнии за все годы развивалось и породило не­сколько обителей с миссионерским уклоном: 1) женский скит Блаженной Ксении Петербургской близ Платины; 2) Паисия

 

 

(Величковского) обитель возле русской речки Славянки [неда­леко от известного Форта Росс. — Авт.] (ныне переехала в штат Аризону); 3) подворье блаженной Ксении в городе Индианапо­лисе; 4) пустыня Преподобного Пахомия Великого с подворьем в Канзасе.

Как миссионерское ответвление Братства существует также в городе Кадьяке Свято-Иннокентиевская академия для юно­шества.

Все монашествующие на Еловом американского происхож­дения...»

В дополнение к сказанному следует особо упомянуть о том, что первые два инока для пустыни на Еловом были по прось­бе игумена Германа (Подмошенского) рукоположены во иере­ев в 1994 году в Санкт-Петербурге блаженной памяти архипа­стырем Иоанном (Снычевым), митрополитом Петербургским и Ладожским.

И замечательно, что все эти труды и немалые дости­жения во славу Божию уже были как бы сокрыты в благо­словении, полученном первыми братчиками и иноками Платины от старца Михаила Валаамского и (тогда уже) Псково-Печерского — через переданную им от него ико­ну Нерукотворенного Спаса! Икона эта, по сути, оказалась положена в основание всего «валаамского» дела в Северной Америке, о чем свидетельствует и «Русский Паломник», сооб­щая своим читателям, что за годы развития в ней православ­ного монашества Братством преподобного Германа на аме­риканском (аляскинском) Новом Валааме были совершены многочисленные постриги «в разных часовнях, но всегда не­пременно пред валаамским образом Нерукотворного Спаса, переданным Братству через монахиню Марию (С[тахович]) от последнего великого старца Михаила Младшего. Столько монашествующих, черноризцев со времен преподобного Гер­мана там никогда не бывало; не оглашался лес таким мощным пением древних монастырских напевов и, думается, не радовал­ся так ангельский лик...»

Вот так, по милости Божией, благословение двух обителей — Валаамской и Псково-Печерской, где старец Михаил подвизался по возвращении в Россию до самого своего отшествия ко Госпо­ду, — достигло православного иночества даже на далеком «аме­риканском Западе»!

...Своё искреннее выражение благодарности давно уже ушед­шей в мир иной матушке Марии, как и все предисловие к из­даваемым ее запискам, игумен Герман завершает следующими словами: «Помяни ее добрую душу, дорогой читатель, если сердце твое умилится при бесхитростном чтении, в простоте сердца, этого нашего посильного труда».

Перед возвращением в Россию старец Михаил, зная, что мо­нахиня Мария порой записывает некоторые из его советов, поучений и вообще житейских его воспоминаний, завещал ей на прощание писать только чистую правду, подчеркнув: «Прав­да должна быть чистой». Сдержанный и духовно-трезвенный характер воспоминаний матушки явно свидетельствуют о том, что строгий завет своего старца она постаралась выполнить неукоснительно.

Наряду со всеми перечисленными документальными источ­никами о жизни старца Михаила (воспоминаниями, письмами, заметками келейника Кенсорина), отдельные дополнительные черты в его благодатный образ привнесли также некоторые краткие свидетельства общавшихся с ним печерских иноков, полученные составителями настоящей книги в ходе бесед с по­следними. Все это в итоге и легло в свое время в основу отдель­ного краткого жизнеописания старца Михаила, которое было опубликовано составителями в их предыдущей книге, посвя­щенной псково-печерским подвижникам, — «У "пещер Богом зданных"».

Однако со временем авторам по благословению нынешнего наместника Псково-Печерской обители архимандрита Тихона (Секретарева) удалось, предприняв ряд поисков, обнаружить среди ранее не разобранных монастырских бумаг еще два до­полнительных документа — кратких, но емких по содержанию и весьма важных для уточнения хронологической канвы жизни отца Михаила: автобиографию старца и сообщение о его кончи­не, составленное одним из прежних наместников — архиманд­ритом Алипием (Вороновым).

Кроме того, небольшие, но яркие штрихи в портрет иеро­схимонаха Михаила позволяют внести и воспоминания о нем еще одного его бывшего келейника — известного впоследствии архимандрита Ипполита (Халина; 1928-2002), подвизавшегося в Печерской обители в 1958-1966 годах, жившего затем восем­надцать лет на Афоне и кончившего свои дни весьма почитае­мым благодатным старцем-настоятелем Свято-Николаевского Рыльского монастыря Курской епархии.

В предлагаемом вниманию благочестивого читателя наибо­лее полном ныне жизнеописании отца Михаила, естественно, максимально использованы и по возможности систематизиро­ваны (и тематически, и хронологически) все имеющиеся сведе­ния о старце. Такая их систематизация оказалась особенно необ­ходимой в связи с тем, что воспоминания монахини Марии (сами по себе очень живые и весьма важные в отношении сообщаемых ею исторических фактов), к сожалению, несколько отрывочны и хронологически сбивчивы, а порой в собственно историческом отношении, касательно самой Валаамской обители, и не доста­точно точны.

Помимо всего сказанного, составители настоящей книги уде­лили особое внимание тем сложным духовно-историческим об­стоятельствам жизни Валаамской обители, которые проявились в 1920-1930-х годах, в период надолго затянувшейся и, по сути, разрушившей былое единство ее монашества прискорбной «календарной смуты», спровоцированной светскими властями Финляндии.

Смута эта возникла вследствие не только наступившего тог­да разрыва Финляндской Церкви с Матерью — Русской Церко­вью, но и по причине возобладавших в Церковном Управлении Финляндии обновленческих тенденций протестантского типа. Эти тенденции проявились, в частности, в отказе от церковно­го календарного «старого стиля» (что, впрочем, в духовном от­ношении не столь уж существенно), но главное — в отказе от православной пасхалии, то есть тех духовных, а затем и «физи­ческих» (астрономических) принципов определения времени празднования новозаветной Пасхи, что были утверждены еще святыми отцами Вселенских Соборов и могут быть отменены также только соборным же образом.

Как известно, разорители церковного единства в отношении одновременного празднования всей полнотой православного мира «старостильной» пасхалии, как и общающиеся с ними, должны (согласно церковным канонам) всегда караться преда­нием анафеме. И потому, если с первым нарушением традици­онного хода церковной жизни валаамские иноки, дорожившие чистотой Православия и действительно полностью верные православным канонам, еще как-то могли примириться, то со вторым — никогда! И показательно, что даже перед лицом всевозможных преследований со стороны финских церковных (обновленческих) и светских властей — в том числе преследо­ваний даже полицейски-тюремного свойства! — именно старец Михаил вместе с рядом наиболее принципиально настроенных и трезвенно мысливших монахов-содругов выступил в тот пе­риод вполне сознательным, последовательным защитником и подлинным исповедником Вселенского Православия.

 

 

«ВСЕХ ЛЮБЛЮ — ВСЕХ БЕГУ..»