Мы прибьГли в Омск на городскую станцию в 5ч.30м. вечера, 17 ноября 1918 г. Адмирал поблагодарил меня за мою помощь,

—.78 —

мою охрану, мою благосклонность и защиту, которую я оказал ему. Я обещал ему и впредь свою помощь и симпатию в его патриотической попытке оживить дух его народа. Он прямо отправился на свою квартиру, где и оставался.

Корреспондент«Таймса» в своей депеше указывал, что Колчак уже знал о том, что должно было произойти в эту ночь в Омске. Я не думаю, чтобы это было так. Он мог лишь догадываться, что нечто очень неприятное носится в воздухе—даже наименее проницательные люди из тех, кто был вне сцены, знали; это; но как все должно было произойти, откуда исходили директивы, на кого должно было все обрушиться, было секретом, который знали только немногие, и я убежден, что адмирал не был в их числе, если только не играл второстепенной роли. Полковник (теперь генерал) Лебедев мог бы рассказать всю эту историю,, хотя его имя даже не упоминалось во время coup d'йtat. Молодой и симпатичный казачий офицер, он находился в штабе Корнилова, когда Керенский пригласил этого великого казачьего генерала двинуть свою армию на Петроград для спасения только что избранного Учредительного Собрания. Хорошо известно, как Корнилов повиновался приказу Керенского, как последний изменнически отвернулся от него и разбцл единственную силу, которая была двинута по его же собственному требованию и могла спасти Россию. Напротив, Корнилов оказался жертвой, которую и обвинили в этом акте разрушения. Лебедев ускользнул, но можно быть уверенным, что он сохранил продолжительную ненависть к: социалистам-революционерам, которые обманули его великого вождя.

Сотоварищи Керенского, а в некоторых случаях и настоящие изменники, нашли убежище в Директории Пяти и в Совете Министров и продолжали вести ту же двойную игру, которая принесла гибель первому Учредительному Собранию. Они принадлежали к той' же са&ой ничтожной толпе бесполезных шарлатанов, которые своей трусостью сделали свою страну притчей во языцех и допустили заключение Брест-Литовского мира. Я был в состоянии судить об этом. Я был уверен, что этот молодой человек был из тех, кто может позволить отде-

- 79 -

латься от своего начальства, оказавшись при этом недостижимым для наказания ¹).

Он пробрался в Южную Россию, присоединился к Деникину и участвовал в его первом походе против большевиков. Посланный Деникиным с депешами в Омск, он стал центром группы отчаянных людей, которым недоставало холодного рассудка, чтобы сделаться страшными. Положение в Омске в это время было просто неописуемое. Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться ружейные и револьверные выстрелы, крики по всем направлениям. На утро санитарные двуколки поднимали от пяти до двадцати мертвых офицеров. Не было ни полиции, ни судов, ни закона, ни чего-нибудь подобного. В отчаянии офицеры группировались«вместе и без разбора мстили населению, которое считали ответственным за убийство своих сотоварищей. Таким образом изрядная пропорция гражданских трупов была смешана с теми, кто носил мундир; что в этом отношении офицеры действовали верно, доказывается тем, что эти ночные убийства скоро сделались редкими, д потом и совсем прекратились.

Такова была кровавая сцена, на которую мы были заброшены, и таковы были условия, ставшие совершенно ненормальными в столице под управлением пятичленной Директории. Члены ее были самыми отчаянными банкротами, которых когда - либо производила Россия, и народ ждал с нетерпением и надеждой их скорого удаления. Я нисколько не удивился, когда на следующее утро мой адъютант, полковник Франк, в страшном возбуждении и волнении вернулся из русской главной квартиры, говоря мне, что, повидимому, Россия осу-

*) Характеризуя личность ген. Лебедева, Уорд обнаруживает очень неточное представ л ение о событиях, предшествовавших падению Временного Правительства Керенского. Так Учредительное Собрание кажется ему существующим еще в августе 1917 г., когда состоялось выступление ген. Корнилова. Самое это выступление представляется ему направленным на защиту Учредительного Собрания. Уорд повторяет здесь версию офицерских кружков, защищавших позицию ген. Корнилова. Противоположная точка зрения высказана у Керенского в «Деле Корнилове» и в «Воспоминаниях» В. Б. Станкевича, разобранных мною на страницах «книги третьей» журнала «Дела и Дни». Все эго дело ждет еще своего беспристрастного исследователя.

(Прим. перев.)

- 80 —

ждена на вечную смуту. Я спросил, почему? Он отвечал, Что в эту ночь несколько негодяев арестовали, членов Директории и правительства из социалистов-революционеров, что в главной квартире никто не знает лица, кто мог бы стать во главе правительства в стране, и что для него нет никаких сомнений в том, что члены бывшего правительства уже убиты *). Я принял необходимые меры для безопасности моей команды и начал ожидать развития событий. Я узнал, что телеграф на восток прерван и что coup cPйtat уже в стадии завершения.

*) Этот торопливый рассказ о случившемся со слов полк. Франка во многих чертах разнится от последующих реляций Уорда. Франк в данном месте передает настроение правительственных кругов под первым впечатлением совершившегося переворот, произведенного тайной офицерской организацией. Правительство Директории из партии Петра Вологод" ского хорошо знало как о готовящемся перевороте, так и о его ближайших исполнителях; и тем не менее и оно в первую минуту не было в курсе всех деталей ареста министров-эсеров. Последнее сказывается в первом «Правительственном сообщении», помеченном 20 ноября, которое и было сообщено полк. Франку, прикомандированному к Уорду. В нем мы читаем:

«Утром 18 ноября к председателю Совета Министров поступило сообщение о том, что минувшей ночью в квартирах членов Временного Всероссийского Правительства Авксентьева и Зензинова и товарища министра внутренних дел Роговского произведен был обыск людьми, одетыми в военную форму, и после обыска указанные лица были арестованы и увезены, при чем местопребывание их Председателю Совета Министров установить не удалось». Далее в «Сообщении» говорится, что Совет Министров, осуждая самоуправные аресты, постановляет «безотлагательно назначить под личным наблюдением министра юстиции расследование событий, имевших место в ночь на 18 ноября, поручив вместе с тем министрам юстиции и вое'нному принять решительные меры к обнаружению местонахождения незаконно лишенных свободы членов правительства и к обеспечению личности их от всяких насилий. После сего Совет Министров занялся обсуждением вопроса о возможности дальнейшей деятельности Вр. Всероссийского Правительства» Если сопоставить этот дипломатичный документ с только что приведенными словами полк. Франка, мы получим ясное представление, откуда последний заимствовал свой рассказ.

(Прим. перев.)

ЧТО ПРОИЗОШЛО В ОМСКЕ.

В 11 ч. утра 18 ноября я был официально уведомлен, что в 9 ч. утра собрался Совет Министров и продолжает свое заседание, имея целью рассмотреть положение, созданное арестом Директории; что он уже просил адмирала Колчака принять верховную власть, но тот отказался; что министры питают надежду, что ради спасения России можно будет убедить адмирала принять на себя бремя правительства, таккак это является единственным средством вывести страну из ее отчаянного Положения. Разнообразнейшие слухи ходили по городу: что мой вагон будет обстрелян бомбами, что британцы •будут принуждены сражаться для спасения своей жизни. Я говорил моим осведомителям, что им нет нужды заботиться о нас, что мы в состоянии сами сделать это. Но они не могли понять нашего равнодушия. Действительно, ни один солдат и ни один офицер из моего батальона даже и не чуяли того, что происходит. Тогда мелодия изменилась: меня стали спрашивать, буду ли я защищать министров, находящихся на заседании, если на них нападут? Мой ответ был, что всякий политический беглец, ищущий убежища в моих рядах, найдет защиту, но он должен при этом оставить всякую мысль о дальнейшем участии в русских делах. «Но что вы будете делать, если восстанут русские войска и попытаются убить тех, кто скрывается у вас. Выдадите вы их?»—«Никогда».—«А что, если этого потребуют командиры чешских войск?»—«Тем более никогда, не говоря уже о том, что чехи настолько порядочны, что никогда не потребуют того, что не может выполнить ни один солдат».—Последний вопрос был самым главным из всех, и тут без сомнения заключалось зерно всех остальных вопросов, которые были простыми камуфлетами.

Союзная интервенция в Сибири. 6

— 82 --

Чехи только-что отпраздновали начало своего национального республиканского правительства и были естественно охвачены обычными делами в духе «свободы, равенства и братства»; поэтому нельзя было ожидать, чтобы они отнеслись с равнодушием к установлению диктатуры, и с этой стороны можно было ожидать серьезного недоверия. Враждебная позиция, с которой встретила русская фракция Чешского национального совета в Екатеринбурге и Челябинске принятие Колчаком верховной власти, является лучшим доказательством опасности, которая могла распространиться с этой стороны.

Ни Совет Министров, ни сам Колчак не могли принять окончательного решения, пока у них не было полного представления о позиции Британии в этом вопросе. Позиция чешских войск в Омске сделала невозможным для них приближение к месту,, где заседали министры, без того, чтобы не наткнуться на британцев, а мои пулеметы командовали над каждой улицей, которая вела к помещению русской главной квартиры.

Дела были в таком состоянии напряжения, что я для безопасности своей команды уведомил как русских, так и чешских властей, что не позволю группам войск или каким-либо гражданам приближаться или собираться вблизи моего расположения; что всякое такое сборище или попытка приблизиться будут сочтены враждебным актом и на него будет отвечено соответствующим образом. А что все эти распоряжения дали министрам больше уверенности продолжать их политику, в этом не может быть никакого сомнения. Это было одним из неизбежных следствий наших приготовлений к самозащите и не имело характера влияния на их решения, которые всецело принадлежали им одним; но это придало устойчивость всей обстановке.

Я отмечаю все эти факты с той целью, чтобы все те, кто является заинтересованным, могли указать их настоящее значение и важность. Позже уже я узнал, что немало высокопоставленных дам сделали все приготовления для скорейшего спасения в Миддльсекских казармах.

Около 2 ч. 30 м. пополудни 18 ноября меня известили, что адмирал Колчак принял неограниченную власть с титулом «верховного правителя», с советом министров, который будет ответственным перед ним за ближайшее осуществление его обя-

- 83 -

занностей; что оц предполагает вечером зайти для представлен ния к французскому представителю М. Рено/что потом он соби«рается посетить меня, как старшего британского офицера в Ом#к£ и. в этом случае ответит на вопросы, которые я предложу ему: Он действительно зашел ко мне, и будет^; хорошо поместить здесь отчет, написанный мною относительно происходивших тогда дел.

От полковника Джона- Уорда, члена парламента. Омск. Сибирь,

Через британскую военную миссию во Владивостоке.

Сэр! Из государственных соображений я считаю необходимым дать вам нижеследующую информацию, которая может быть отправлена соответствующим властям на родину.

Около 2 ч. 30 м. пополудни 18 ноября 1918 г, мой адъютант (русской армии полковник Франк) известил меня, чта на заседании Совета Министров, только что состоявшемся, Совет предложил передать верховную власть в руки адмирала Александра Колчака. Адмирал, сначала отказывался принять ее, но к нему было применено такое сильное давление', чтобы принудить его принять власть, что он, наконец, окончательно согласился.

Адмирал Колчак принял титул «верховного прабйтеля России» и зашел вечером к французскому посланнику, после чего зашел также и ко мне, как старшему британскому офицеру, занимающему официальное положение в Омске.

Около 9 ч, пополудни адмирал Колчак зашел в мою главную квартиру. Следующие джентльмены присутствовали при его приеме: полковник Нельсон, капитан Стефан, полковник Франк (русской армии) и М. Фрезер (корреспондент <<Таймса»). Он был в полной форме русского адмирала.

Адмирал, который говорит превосходно по-английски;, уведомил меня об обстоятельствах и причинах принятия им верховной власти над всей Россией.

Была сделана попытка соединить все партии в правительство, которое могло бы умиротворить страну, так, чтобы народ оказался в состоянии решить вопрос о будущей форме правления России. Совет, избранный Уфимским собранием, пытался рабо^: тать в этом направлении, но потерпел неудачу. Окончательное

- 84 —

дадение его было вызвано воззванием, выпущенным Центральным Комитетом партии социалистов-революционеров, которая намеревалась насадить в новой армии те же самые условия, что разложили старую армию. Воззвание было подписано председателем социал-революционеров Черновым; когда было предложено начать дело против тех, которые стремятся разрушить в армии дисциплину, два социалиста-революционера члены Совета Авксентьев и Зензинов, отказались видеть чтонибудь вредное в разрушительной прокламации Чернова. Позднее выяснилось, что оба они состоят Членами Центрального Комитета партии социалистов-революционеров, который выпустил вышеуказанный документ, и отказались как покинуть социал-революционный комитет, так и отвергнуть пропаганду своих друзей, направленную против дисциплины *).

Это привело новое правительство к состоянию застоя и поставило лицом к лицу с анархией. Совет Министров не нашел другой альтернативы, как распустить старую Директорию Пяти и сосредоточить верховную власть в одной личности, перед которой Совет Министров будет ответственным за управление отдельными департаментами.

Я отвечал, что эти доводы, в связи с моим личным знакомством с делами, повидимому, оправдывают происшедшее, но что я слышал также и об аресте социалистов-революционеров, членов Директории; если допустить также их убийство, то это придает всему делу характер попытки со стороны части старых армейских офицеров ниспровергнуть существующие учреждения для возвращения к старому порядку вещей. И прибавил далее, что если английский народ будет думать, что такова политика адмирала и его друзей, то они лишатся дружеской симпатии не только со стороны английского народа, но также Америки и Франции.

Адмирал Колчак ответил, что он сейчас не знает, что и как с арестованными, но что он произведет расследование и уведомит

*) Необходимо прибавить, что в момент выпуска воззвания ни Авксентьев, ни Зензинов не входили в состав Центрального Комитета партии эс-еров.

(Прим. перев.)

— 85 —

меня позднее. Он сказал, что единственной целью принятия им на себя бремени подавляющей ответственности, связанной с долгом верховного правителя России в этот печальный час ее истории, было предупредить крайние элементы как справа, так и слева, пытающиеся продолжать анархию, препятствующую установлению свободной конституции; что если его деятельность когданибудь в будущем не окажется в гармонии с установлением свободных политических учреждений, как их понимает английская демократия, он будет убежден, что дело его потерпело неудачу.

Я поблагодарил его за доброе мнение о моей стране и обратил его внимание на письмо его величества короля к президенту Вильсону, полученное в Омске 14 ноября 1918 г., в котором провозглашаются принципы демократии и свободы, и предупредил его, что всякая попытка вернуть русский народ назад, к системе тирании и бедствий, встретит сопротивление всех свободных народов мира.

Адмирал Колчак ответил, что он читал письмо его величества короля Англии и что единственной £го надеждой является, чтобы Россия как можно скорее начала пользоваться благами таких же свободных установлений.

Омск. Сибирь. 20 ноября 1918 г.

От полковника Джона Уорда, члена парламента. Омск. Сибирь. Через британскую военную миссию в главную квартиру британской военной миссии во Владивостоке.

Дальнейшее сообщение о политическом кризисе в России.

Продолжая свой рапорт о принятии адмиралом Колчаком верховного управления в России, я хочу прибавить нижеследуюдующее:

Так как я не мог получить какого-либо официального извещения о положении членов Директории, арестованных ночью 17 ноября, я написал русским властям (через полковника Дж. Ф. Нельсона) в ночь на 18-е, прося извещения относительно этого обстоятельства. 19 ноября, не получая осведомления, я послал нижеследующее письмо прямо адмиралу Колчаку, верховному правителю.

— 86 —

Омск. 19.11.18. 3 ч. пополудни.

От полковника Уорда.

Адмиралу Колчаку.

После нашего разговора вчера вечером, я послал вам письмо (через полковника Нельсона), прося осведомления и некоторых гарантий для заключенных членов Совета.

До сих пор я не получил никаких сообщений относительно этого.

Я уже говорил вам о моей уверенности, что моя страна почувствует серьезное огорчение, если указанные арестованные подвергнутся какому-нибудь оскорблению без соответствующего суда над ними; я сочту особой любезностью с вашей стороны, если вы уведомите меня на этот счет. Искренне преданный

Джон Уорд, полковник.

Полковник Франк, мой адъютант, отнес письмо в русскую главную квартиру и по своем возвращении уведомил меня, что адмирал благодарит за письмо и что ему очень приятно рассеять мои страхи.

Три офицера, а именно: подполковник Красильников, полковник Волков и подполковник Катанаев сами явились в главную квартиру и объявили, что они берут на себя всю ответственность за арест членов старого русского правительства, что они не нанесли последним никаких оскорблений и что они готовы передать своих пленников в руки властей вместе с несколькими миллионами рублей, по их мнению награбленными, а также все бумаги, найденные при них. Адмирал поместил заключенных под свою собственную строгую oxpariy и посадил под арест трех офицеров, пытавшихся расправиться с арестованными.

Он далее обещает, что заключенным не будет причинено никакого ущерба и при первой возможности он предполагает выслать их из пределов страны.

20 ноября, 1 ч. пополудни.

Адмирал Колчак, услышав, что вспомогательный отряд моего батальона возвращается во Владивосток, попросил меня, не позволю ли я прицепить к моему поезду вагон, везущий государственных заключенных в некоторый неизвестный пункт

-87-

на китайской границе в целях тайны и большей безопасности. Я согласился и для этой цели усилил отряд.

Омск, Сибирь, 21 ноября 1918 г.

(Копия).

От подпоручика Корниш-Боудена, 25-го батальона Миддльсекского полка, адъютанту 25-го батальона Миддльсекского полка.

Сэр. Имею честь сообщить вам для передачи командующему:

1. Поезд с четырьмя русскими политическими изгнанниками (господами Авксентьевым, Аргуновым, Роговским и Зензиновым) и русской охраной, вместе с отрядом британских войск под моей командой, оставил Омск 21 ноября в 2 ч. ночи и прибыл в Харбин 27 ноября. Проезд был спокоен. Почти все большие города, где предполагались волнения, мы проехали ночью.

2. Уже здесь офицер, командовавший русской охраной, уведомил меня, что все движение на перегоне Иркутск—Чита приостановлено по приказанию генерала Семенова, и что поезда тщательно обыскивались с целью обнаружения высылаемых, после того, как мы уже проследовали. Впрочем, никаких данных для подтверждения этого у меня не имеется.

3. Высылаемые выразили самую живейшую признательность за присутствие британских войск и говорили, что они не доверяют своей русской охране. Впрочем во все время пути я ничего не заметил такого, что подтверждало бы их опасения ¹).

4. По прибытии в Харбин, высылаемые стали настойчиво просить меня, чтобы я сопровождал их до Чанг-Чуна, и так как офицеры русской охраны были вполне с этим согласны, я решил сопровождать поезд до Китайско-Манчжурской границы. Мы достигли Чанг-Чуна 28 ноября около 2 ч. утра и изгнанники выехали отсюда вечером в тот же день.

5. Мы вернулись в Харбин 29 того же месяца, откуда я отправился далее вместе с русской охраной. Во Владивосток

*) В своей книге «Из жизни революционера» (Париж, 1919 г.), написанной под свежим впечатлением сибирских злоключений, Владимир Зензинов ни словом не упоминает о данном факте, как и вообще о роли иностранцев в перевороте 18 ноября 1918 г. (Прим. перге.).

— 88 —

мы прибыли утром 2 декабря. Я непосредственно сообщил оба всем отделу Центрального Управления и устно доложил о вышеупомянутых фактах генералу Ноксу.

6. Поведение моряков и солдат моего отряда за все время путешествия было хорошим и не наблюдалось увеличения случаев заболеваний. Имею честь оставаться, сэр, вашим покорным слугой: П. С. Корниш-Боуден, подпоручик.

Владивосток, Сибирь, декабря2,1918 г.

У меня уже успела образоваться некоторая опытность в революциях, и если бы я настойчиво не проводил своей точки зрения, Авксентьев и К-о были бы зарезаны, как бараны. Я хорошо также знал страх моих соотечественников перед диктатурой,, и если бы принятие адмиралом Колчаком верховной власти было связано или ускорено убийством его противников без суда, содействие и вероятное признание британским правительством новой власти могло бы сделаться невозможным. Мои собственные агенты раскрыли место, где находились арестованные, а также то, что они должны были быть приколоты штыками в ту же ночь, так как стрельба в них привлекла бы внимание. Я также уверен, что Колчак ничего не знал об этом. Все дело было в руках офицерской карательной организации, которая поклялась убить как раз столько же большевиков-революционеров, сколько офи-v церов было убито людьми вроде Троцкого и Авксентьева. Обе партии имели одинаковые цели, которые оставляли следы своих безумных поступков каждую ночь на улицах города *).

Положение вещей было таково, что только одна диктатура могла установить самый простейший порядок. Я, демократ,

*) Уорд здесь ошибочно приурочивает террористические выступления офицеров против социалистов-революционеров к ноябрьскому перевороту атамана Красильникова, произведенного совершенно по другим соображениям, как это достаточно ясно видно из текста самих Записок.

Об участии Уорда в событиях омская официозная газета «Русская Армия», № 1 от 19 ноября 1918 г., говорит следующее: «Полковник Уорк (sic!), командир английского батальона, прибывшего в г. Омск, сказал: «Несомненно Россия может быть спасена только установлением единой верховной власти, цель которой—создание национального правительства». (Прим. перев.).

— 89 —

верящий в управление народа через народ, начал видеть в диктатуре единственную надежду на спасение остатков русской цивилизации и культуры. СЛова и названия никогда не пугали меня, Если сила обстоятельств ставит передо мной- проблему для решения, я никогда не позволяю, чтобы предвзятые понятия или идеи, выработанные абстрактно, без проверки на опыте живой действительности, могли изменить мое суждение в выборе того или иного выхода; и я осмелюсь думать, что если быте же обстоятельства предстали вообще перед англичанами, то девять из десяти поступили бы так же, как я. Я только «продолжал»; традиции нашей расы и страны делали остальное.

Признав позицию верховного правителя, как это видно и из моих разговоров с адмиралом и из рапорта, сделанного мной, я не полагал, что следует оставить его одного, без помощи, в борьбе с окружавшими его врагами. Другими словами, в то же время, как с внешней стороны я оставался нейтральным, я постоянно делал указания и давал советы, когда он просил их, относительно всего, что касалось и внутренних и внешних дел; и здесь может быть интересно для нашего народа познакомиться с некоторыми из тех проблем, которые стояли перед верховным правителем. Японский вопрос был первым. Генерал Розанов был у Болдырева начальником штаба, и для верховного правителя было очень важно узнать от него о положении дел, а также и самому ознакомиться с политикой павшей Директории. Он беседовал с генералом Розановым так же, как с другими штабными генералами, и узнал следующее: после падения Самары, большевистская армия бросилась к Уфе; Директория настолько была встревожена, что потребовала от главнокомандующего определенных решений для устранения нависшей опасности. Болдырев никогда не думал о действительной организации новой русской армии; полагая, что дела действительно принимают критический оборот, а Франция, Англия и Америка недостаточно сильны для помощи, он решил, что существует только одна альтернатива—пригласить Японию, которая двинет свои армии к Уралу. Это как раз и было то, чего добивалась Япония; но японский штаб потребовал, как некоторой компенсации за наступление к Екатеринбургу и Челябинску, предоставления в его полное обладание Сибирской железнодорожной линии

— 90 —

и телеграфа вплоть до этих пунктов. Болдырев и Директория некоторое время колебались, но так как большевики стали подступать близко к Уфе, а также сконцентрировали стотысячную армию для наступления на Екатеринбург, то создалось настолько затруднительное положение, что Директория уступила, и за несколько дней перед переворотом Болдырев сообщил Японии, что ее условия принимаются.

Японцы сделали все приготовления, чтобы двинуть войска, когда Колчак принял бразды правления в свои руки. Он попросил моего совета. Я посоветовал ему сказать японцам, что перемена правительства заключает в себе также перемену в политике и что для Японии было бы неприлично двинуться за пре_г делы их позиций в Чите до того, пока дело не подвергнется дальнейшему обсуждению. Японцы стали делать ему много соблазнительных предложений о помощи как оружием, так и деньгами, но он отказался от всего, так что они были не в состоянии сдвинуть его с занятой позиции.

Обстоятельство, которое повело к несчастным недоразумениям между адмиралом Колчаком и французами, заключалось в назначении Союзным Советом в Париже генерала Жанэна командующим союзными и русскими войсками в Сибири.

Это очень важный пункт в общем банкротстве союзной политики, чтобы обойти его без упоминания. По самой природе вещей, главным усилием союзников было формирование и организация новой русской армии.

Наша политика заключалась не в том, чтобы постоянно помогать России, а дать ей возможность самой встать на ноги. Генерал-майор Нокс был послан от военного министерства для выполнения этой задачи и никто не мог бы лучше и с большим знанием дела выполнить ее, в сравнении с ним.

Но едва генерал Нокс начал выполнять свой долг, как французские агенты в Сибири начали тревожиться за свое собственное положение. Полетели в Европу каблограммы, указывающие на опасность для престижа Франции, заключающуюся в миссии генерала Нокса. Если англичане сделаются ответственными за реорганизацию русской армии и преуспеют в этом, то это заставит'новую Россию ориентироваться в сторону Англии, а не Франции, как было до сих пор. Было бы лучше при таком

— 91 —

исходе оставить Россию без армии, чем организовать ее под таким влиянием.

Эти бессмысленные страхи наших французских друзей нашли охотных слушателей в Париже. Генерал Нокс уже произвел некоторый отбор среди офицеров и дела шли полным ходом, как вдруг телеграмма из Парижа от Союзного Совета свела к нулю всю его работу. Его распоряжения были отменены и ему предписали ничего не делать, пока не будет назначен французский главнокомандующий, имя которого собирались указать позднее.

Благодаря этому ни на что не похожему союзному вмешательству, хорошо продуманная схема реорганизации армии висела в воздухе четыре самых драгоценных месяца для России. Пока прибыл генерал Жанен, время было упущено, и все дело было изъято из рук союзников.

Положение России в это время было таким, что даже четырехдневная отсрочка могла стать фатальной, и если ничего не было бы сделано за эти четыре месяца, мы были бы выгнаны из страны.

Находя, что взаимное соперничество союзников настолько велико, что делает бессильными все их старания, сначала генерал Болдырев, а потом его преемник, верховный правитель, начали самостоятельно организовывать армии для защиты народа и его владений. Эти армии были плохо экипированы, плохо дисциплинированы—вовсе не тот сорт армии, который возник бы, если позволили бы осуществиться планам генерала Нокса,— но они выполнили свой долг, взяли Пермь и довели свою численность до 200.000 человек, прежде чем появился на сцене генерал Жанен.

Когда генерал Жанен заявился к верховному правителю с приказом Союзного Совета принять командование над всеми союзными и русскими силами в Сибири, его ждал прямой отказ со стороны Омского правительства.

Со мной советовались по этому вопросу и я поэтому могу привести соображения Омского правительства на этот счет. Позиция его была очень проста: «Если бы генерал Нокс, или какой нибудь другой союзный генерал, организовал, содержал и экипировал новую русскую армию, естественно он имел бы

— 92

наблюдение над нею до того времени, когда русское правительство, окончательно окрепнув, мокло бы взять на себя ответственность. Французы не позволили сделать это и мы сами принялись поэтому за выполнение этого долга. Сформировав нашу собственную армию в своей стране, мы должны поставить во главе командования ею нерусского офицера. Это неслыханное требование нарушило бы влияние и достоинство русского правительства и унизило бы его в глазах народа».

С этой позиции Омское правительство никогда не отступало, тогда как союзные препирательства поставили генерала Жанена, способного и превосходного офицера, в неособенно почетное положение.

Болдырев, как я уже отметил, находился на уфимском фронте, когда Колчак принял верховную власть. Он пребывал там в совещаниях с Чешским Национальным Советом и с членами бывшего Учредительного Собрания около пяти или шести дней, ни одним словом не выражая своих намерений. Это было критическим положением для Колчака, который не знал, что он делает или намеревается делать. Горячие головы советовали действовать немедленно, но я рекомендовал благоразумиеОсновной канвы болдыревских совещаний мы не знали, но нам было известно следующее: генерал Дутов, командовавший русскими армиями к югу от Уфы, получил оттуда некоторые предложения, но, отвечая на них, советовал осторожность, так какде ему известно из бесспорного источника, что за спиной Колчака стоят англичане. Это известие, мне рассказывали, свалилось, как разорвавшаяся бомба, на уфимских конспираторов, и вскоре после этого генерал Болдырев вернулся в Омск. Здесь он беседовал с Колчаком, как с верховным правителем, и дал удовлетворительные объяснения насчет своего отсутствия. Ему был предложен пост, от которого он отказался, мотивируя тем, что хочет оставить страну, так как не верит, чтобы диктатура могла бы вывести Россию из ее затруднений. Он получил отставку, и так закончилось свидание между этими двумя людьми, встретившимися в Петропавловске за несколько дней перед тем.

Несколько дней спустя японский представитель в Омске потребовал, чтобы ему объяснили, принужден ли генерал Болды-

— 93 —

рев покинуть страну или же уезжает добровольно. На это было отвечено самым определенным образом, в соответствии с фактами. В той же ноте японцы просили сообщить им, были ли британцы в том поезде и в той охране, которые везли изгнанных социалистов-революционеров, членов Директории, в Чанг-Чун, на китайской границе. На этот вопрос был дан ответ не.столь определенный, но интерес Японии к этим людям показывает, как сильно coup d'йtat расстроил ее планы относительно оккупации Урала.

Верховный правитель издал ряд приказов к различным частям русских войск, разбросанных по всей стране. Все командующие в большей или меньшей степени повиновались этим приказам, исключая одного, генерала Семенова, главная квартира которого представляла собой второе издание японского штаба в Чите, откуда он послал нахальный отказ признать власть Колчака. Колчак приготовился разделаться с этим мятежным и разбойничьим офицером. Тогда Япония просто сообщила Омскому правительству, что генерал Семенов находится под ее покровительством и что она не позволит русскому правительству столкнуться с ним.

Под японским покровительством этот молодец продолжал производить всевозможные экзекуции, как порку рабочих, пока, наконец, вся область не обезлюдела, а союзники потребовали от Японии объяснения относительно этого экстраординарного поведения. Японцы так боялись, что скоро разделаются с их ставленником, что когда 19-й батальон Гемпширского территориального полка выехал из Владивостока, они запросили Омское правительство, не продвигаются ли эти британские войска для нападения на генерала Семенова. Мы ответили, что движения всех британских войск руководятся распоряжениями британской военной миссии, куда и надлежит обращаться за осведомлением. Я уже больше никогда не слышал об их вопросах.

Около этого времени группа казаков, с офицером во главе, зашла однажды ночью в тюрьму и предъявила смотрителю соответствующий ордер для выдачи девяти политических заключенных. Ничего не подозревающий смотритель выдал заключенных, которые были уведены и на следующее

— 94 —

утро найдены расстрелянными ¹). Кого-то должны были повесить, но никого не нашли для того, чтобы исполнить экзекуцию. Начальник штаба Колчака мог бы раскрыть некоторые факты относительно преступления, но он отказался сделать это. Действительно, он даже не сообщал адмиралу о преступлении в течение четырех дней, пока это не сделалось достоянием общественной гласности. Колчак был ошеломлен сначала от бешенства из-за самого преступления, затем от своего бессилия предотвратить его. Но Омск продолжал однообразный темп своей жизни: замечательно, какие ужасы приучается народ встречать без содрогания, если только он привыкает к ним, как это обыкновенно случается при революциях.

*) Этот эпизод относится, в сущности, к восстанию 22 — 23 декабря в Омске и Куломзине, о котором Уорд рассказывает дальше; фамилии расстрелянных следующие: Нил Фомин, эсер, Брудерер, эсер, Маевский (Гутовский), эсдек-плехановец, Кириенко, эсдек, Девятов, эсер, Григорий Зaров, эсер, Барсов, Макровецкий и Ландау. «Сборник документов» Зензинова, стр. 152—153. (Прим. перев.)