Не поставленная точка в расследовании

 

В общем, пролетела я мимо яхты, что называется, как фанера над Парижем. Не знаю, обиделся ли Аркаша на мое долгое отсутствие или углядел наши танцы с фавном и посчитал подобные выходки непростительными… Он не сказал на счет этого ни слова. Просто дал понять, что я в отставке, и вопрос о поездке в гости уже не стоит. Анжелка успела шепнуть мне поговорку про московское метро: «Попу поднял — место потерял!», и что Олесю эту он притащил с танцпола, когда выходил в туалет: «И дались тебе танцы с тем сопляком!»

Прощаясь, уже на улице перед машиной, Аркаша выдал в мою сторону очередную трель «сюсюканий»: «Ну давай, умница! Береги себя. Ой, ну до чего же чудесный пупсик, а, Кость? Ну, я просто влюбился! Ну, пойдем, котеночек (обращаясь к Олесе)». Анжелка еще раз исподтишка покрутила пальцем у виска и красноречиво пожала плечами, мол, сама, дура, виновата. После чего меня посадили в такси, и я поехала в Канны отсыпаться, а Анжела с Олесей и их «мальчиками» — навстречу новым приключениям и хитро-мудрым взаимовыгодным отношениям.

Такси катило вдоль скалы, высоко над морем, из которого оранжевым китом вот-вот собиралось выпрыгнуть солнце. Наступало мое последнее утро на Лазурном Берегу. И я испытывала двойственное чувство. С одной стороны, было обидно прямо из рук упустить такую возможность шикарно отдохнуть. С другой — как гора с плеч свалилась! Не надо больше врать, изворачиваться, притворяться… Можно наконец честно признаться самой себе, что презрения достойна не Аркашина «слюнявость», а моя продажность (хочется надеяться, притворная, искусственно выпестованная лишь для расследования). Можно будет снова стать самой собой и, как только заживут изрядно потрепанные нервы, почувствовать себя абсолютно свободной, своей собственной и бесценной!

Боже мой… Еще никогда я так не уставала от отдыха на курорте.

Итак, мой «улов» за время охоты составил: бессовестно дорогой сарафан, чувство неприязни к самой себе и сэкономленные для редакции пара тысяч евро на халявных обедах. Не густо. Да и романа с миллионером, которого требовали мои редакторы, не получилось. Или все, что со мной происходило, — это и были «романы»?.. Короче, Акела промахнулся. Не мое это — быть охотницей!

Сказано — сделано! Я успокоилась и решила поставить в своем расследовании точку. Но не тут-то было! Через месяц после моего возвращения в Москву позвонила Анжелка и предложила:

— Пойдешь на день рождения? Гонорар — 150 баксов.

Так я стала «эскорт-девушкой» — расследование продолжилось…

 

Обо мне

 

КРАТКО:

Родилась 22 августа 1978 года в городе Кизел, Пермской области.

В 1996 году пришла в «Комсомольскую правду» стажером «Алого паруса» (знаменитая молодежная рубрика, увы, закрытая в 1997 году), потом стажером «Клуба потребителей».

В 1997 году стала корреспондентом отдела информации.

В 1998 году — спецкором отдела «КП» в Москве».

С 1998 по 2001 год вела московские номера, будучи заместителем редактора московского выпуска.

В 2001 году, после рождения дочери, вернулась к репортерско-спецкорской деятельности. Специализируется на рубрике «испытано на себе» (когда журналист инкогнито внедряется в какое-либо общество и ведет расследование по-шпионски, изнутри, полностью вживаясь в новую роль или «шкуру»).

С 2001 года ведет, созданную ею же, спасающую людей рубрику «Отдел добрых дел» и является волонтером движения «Доноры — детям!» при Российской детской клинической больнице.

В 2008 году стала писателем-публицистом. Книги: «Замуж за араба и другие восточные сказки», о приключениях Ярославы в Египте, где она работала аниматором, танцовщицей и выходила замуж за араба и «Служанка миллионеров или королевство немытых зеркал», о работе Ярославы горничной в пятизвездочном, ведущем отеле Москвы. Обе книги были изданы 10-тысячным тиражом, раскуплены и переизданы вновь. В свет готовится новая книга, о работе Ярославы в службе элитного эскорта и особенностях жизни в гламурной тусовке.

В 2009 году стала ТВ-ведущей. Начала телевизионную карьеру в передаче «Ночной Молодежный Канал» на московском канале «Столица». С 2011 года — ведущая популярного ток-шоу «Pro-жизнь» на канале ТВЦ.

По сей день Ярослава с комсомольским задором совмещает все свои специальности и не собирается оставлять ни один из «рубежей».

НАГРАДЫ:

Премия Медиа-союза Российских СМИ «Золотой гонг» в номинации «Экстрим».

Лауреат премии «за профессиональное мастерство» Союза журналистов России.

Национальная премия печатной прессы «Искра».

Лауреат Всероссийского конкурса благотворительности (за рубрику «Отдел добрых дел» о людях, попавших в беду).

Лауреат премии Артема Боровика «Честь. Мужество. Мастерство».

Премия им. Михаила Ломоносова с вручением золотой медали «За заслуги и большой личный вклад в развитие и укрепление Государства Российского».

Вошла в число лучших журналистов десятилетия по версии Союза журналистов России.

Как, уйдя из монахинь в доярки, бомжиха стала охотницей на олигархов.

 

На одной из внутриредакционных наград, врученных мне за расследования, шуточная надпись: «Доверья к людям больше никакого… А вдруг переодетая Танькова?» И как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, так что присмотритесь повнимательнее к лицам своих новых сотрудников…

 

Кроме перечисленных в заголовке «личин», будучи спецкором «Комсомольской правды», я успела примерить «шкуру» горничной, секс-рабыни, пионервожатой, ткачихи, консуматора, скотника, оператора «секс по телефону», аниматора, официантки-гейши, жены араба, военной санитарки, танцовщицы… И все это во имя журналистской рубрики «испытано на себе».

Читая мои рассказы об этом, читатели часто задают вопрос: «А разве это не художественный вымысел? Разве такое бывает в жизни?» Бывает. По крайней мере, со мной — точно так и было. А то и круче. Так что книга, которую вы держите в руках — чистой воды публицистика, а не «женский роман». Хотя описать все произошедшее я постаралась, как можно более легко и увлекательно.

А эта биография — развернутый ответ на вопрос: «Зачем мне нужны все эти приключения?» И одновременно с этим пусть она станет посвящением всем тем драгоценным людям, без которых не было бы ни этой книги, ни меня такой, какая я сейчас есть.

Друзья зовут меня Ясей, родственники — Славой, недруги — Ярочкой, потому что по-белорусски это значит «овца», а читатели — Ярославной, вечно путая мое имя с отчеством княжны Ефросиньи Ярославны (той самой, которая плачет об Игоре) и Татьяной — из-за фамилии Танькова. В общем, имя для всех удобное, редкое и звучное, поэтому некоторые наивно полагают, что это псевдоним. А в детстве еще было прозвище «Изаура» (за смуглость), которым я очень гордилась, потому что героиня «мыльного» сериала была тогда популярнее Чебурашки.

Национальность: по папе — мордва, русские, татары; по маме — греки, евреи, цыгане и вроде как даже мавритане (мама говорит, что у пра-пра-пра-пра…деда фамилия Ганнибал). В паспорте это все вместе называется «русская», но я очень горжусь ВСЕМИ своими корнями, и была бы рада, если бы кровей было еще больше. Лично для меня это значит, что все мои предки, всех национальностей были Людьми с большой буквы, потому что в грош не ставили «национальный вопрос». А фашизм, расизм, радикальные формы национализма и прочие попытки делить людей на «плохих» и «хороших» по форме носа и цвету кожи ненавижу всем сердцем, так сильно, как только можно ненавидеть.

А еще, несмотря на мою безбашенность и самостоятельность, я абсолютно «мамина-папина» дочка. Потому что все лучшее, что во мне есть, — результат наследственности и воспитания этих двух абсолютно непохожих, но одинаково талантливейших и ярчайших людей моей жизни. Они верили в меня — и я стала… Они молились обо мне — и я выжила… Мои родители — мои мужественные, верные друзья, которым на 90 процентов принадлежит все, что чего я достигла сейчас и буду стараться достигнуть в будущем.

Закулисное детство Разновидность журналистики, которой я занимаюсь, — внедрение, «испытание на себе» — это не столько профессия, сколько стиль существования. Это патологическое любопытство и любовь к переменам в жизни. Желание испробовать все и увековечить каждый нюанс. Привычка отгрызать самые «вкусные» и интересные куски с разных боков жизни, а не «есть», как нормальные люди, постепенно и с одного боку. Восторг перед яркими переменами, риском, новыми, крутыми поворотами судьбы — это «наркотик», которому бесполезно учить. Эта зависимость либо формируется сама, в течение жизни, либо нет. И стать «испытателем на себе» было не столько моим профессиональным решением, сколько судьбой. У меня так сложилась жизнь, что эта зависимость просто не могла не сформироваться. В 1978 году мои родители — драматические актеры и большие оригиналы, уехали из Москвы, решив родить меня на двухгодичных гастролях, за Уралом, в маленьком шахтерском городке Кизел. Так что маму увезли в роддом прямо из-за кулис. По центру городка протекала открытая канализация и местные ясли славились дизентерией, потому в младенчестве я воспитывалась с няней. Одними из первых слов, после «мама-папа», была песенка, выученная в 1,5 года (наследие моей «Арины Родионовны»): «Е-е, Распутин, самый лучший из мужчин!» Кажется, она оставила глубокий след в моем воспитании…

В неполных три года впервые играла на сцене профессионального драмтеатра в спектакле «Квадратик неба синего» мальчика Антошку. Рыдая, по битым стеклам бежала навстречу «вернувшемуся с зоны папе». По утверждениям очевидцев, зал аплодировал стоя. Наверное, тогда зародилось жгучее желание во всем побеждать, быть первой и честолюбие — ненавистное качество, с которым мне нет-нет да и приходится бороться до сих пор.

В школьные годы была выскочкой, участвовала во всех конкурсах, ходила во все кружки, постоянно занимала какие-то места на конкурсах и фестивалях. Паралельно закончила музыкальную школу и объездила с родительскими гастролями пол-России. Мне нравилась смена мест, новые лица… Я научилась получать кайф от новых знакомств, от изучения незнакомых характеров. Любимой игрой стало сбежать с уроков в пригород, представиться бабусям стажером «Юношеской правды» и сообщить, что их деревню собираются снести. А потом со смаком брать у перепуганных женщин «интервью» о том, сколько лет и как именно они прожили на родной земле, которую теперь «никому не отдадут». Реальные истории жизни были интереснее уроков.

Хипповая юность 90-х В 12 лет стала типичным трудным подростком. Возможно, причиной такого резкого перелома были 90-е годы… Жуткие, запутанные годы, когда все было перевернуто с ног на голову, все стало можно, близко к анархии и очень страшно. Наверное, это было великое «время перемен», но нам, подросткам 90-х пришлось нелегко. Было совершенно непонятно, что плохо и что хорошо, куда стремиться и надо ли. Мне — «голой пионерке», враз потерявшей все ориентиры, пришлось особенно тяжко. Старый смысл жизни отменили. Новый нужен был, как воздух. Но где его искать? Я перестала учиться, бросила школу, не окончив 8-го класса. Поначалу стала водиться со шпаной, с какими-то бандитами, но это, слава богу, быстро осточертело — слишком однообразно. Однако из дома я все же сбежала. В Булгаковском доме, в той самой «нехорошей квартире» познакомилась с хиппи (там был один из последних «сквотов» Москвы). И моталась автостопом по стране, убеждая людей, что мир спасет только безграничная любовь друг к другу. Сначала поймали и чуть не поставили на учет. Мудрые родители успокоили милицию, потому что не желали мне зла… Но сами они ничего поделать не могли. Боролись и ругались, пока окончательно не отчаялись вернуть ребенка к нормальной жизни. Оставили в покое, удовольствовавшись тем, что я решила начать оседлую, взрослую жизнь, — устроилась на работу и сняла комнату.

Я была талантливой и наглой, многое умела и лезла куда только могла: танцовщицей, уборщицей всех видов, певицей в кафе, продавщицей, секретаршей, собачьей няней, преподавателем музыки, актрисой, художником (продавала за копейки свои рисунки на Арбате и разрисовывала стены в ресторане), сочиняла поздравительные стишки для креативной фирмы… Не буду врать, что все было радужно. Учитывая малолетство, на работу и на квартиру брали конечно же только по знакомству, без контрактов. Поэтому меня регулярно «нагревали» с зарплатой, с условиями работы и обманывали. Периодически я попадала в криминальные, болезненные ситуации, перед которыми была беззащитна. Но по счастливой случайности меня это больше закалило, чем поломало.

Можно было, конечно, стабильно осесть за прилавком какого-нибудь ларька с бананами, но я чувствовала, что способна на большее. Поэтому постоянно переходила с одного места на другое, нагло убеждала работодателей, что я «опытный специалист», и хваталась за интересные виды работы, которым приходилось тут же в процессе и учиться. Мне не хотелось простого, хорошего и стабильного, мне хотелось яркого, неоднозначного и нестандартного. За это приходилось платить. Порой, чтобы не падать в голодный обморок, вместо обеда пила тыренное у соседки по коммуналке подсолнечное масло. Изобретала волшебные рецепты разных «каш из топора»: салаты из собранной в парке лебеды и липовых цветков, любимый всеми друзьями рецепт «грибного» супа из лука и картошки… Научилась фигурно заклеивать единственные туфли на шпильках скотчем и филигранно штопать драгоценные капроновые колготки. Когда нечем было платить за комнату, ютилась по друзьям и случайным углам. Мастерски умела привести себя в идеальный порядок даже в условиях вокзального туалета, после чего, не моргнув глазом, отправлялась по приглашению в дорогой ресторан на вечеринку…

Жизнь моя походила на смешение цветных стекол в калейдоскопе — яркая, но очень нестабильная. И именно благодаря этому я здорово натренировалась использовать любую возможность, приспосабливаться, учиться на ходу, не бояться риска, трудностей и верить в себя даже в самых патовых ситуациях по принципу Соломона: «И это тоже пройдет». Но пожалуй, самое главное — я научилась понимать и не осуждать даже самых странных и неудобоваримых людей. Не лезть к ним с «мерной линейкой» общепринятых норм и верить, что у каждого есть предназначение, «искра божья» и то, чему у них можно поучиться. Готовность понимать даже самое непонятное и внимательно всматриваться даже туда, где с первого взгляда кажется пусто, в будущем стала для меня универсальным ключом ко многим душам. Это умение уравновесило свойственный мне идеализм и максимализм, и много раз серьезно помогло в жизни. Тем более — в работе. Ведь журналист всегда должен быть морально готов к любым необычностям, вплоть до случайной встречи с гуманоидом.

К 16 годам я очень устала и вернулась домой. Хотелось доказать всем, что могу совершать не только бесшабашные, но и серьезные поступки. Надоело быть лолитой-хиппи с неоконченным начальным образованием. Жизнь моя полностью переменилась — маятник качнулся в другую крайность. Я забросила друзей и развлечения вообще. Спала по шесть часов в сутки, жила за письменным столом, за книгами и занятиями. За полтора года на отлично закончила экстерном школу, выучила иврит и английский. Кроме того, выбилась на детско-юношескую эстраду. Пела на концертах, была победителем всероссийского эстрадного конкурса. Из-за перегрузок загремела на два месяца с кровоизлиянием в мозг в институт Склифосовского. Это был микроинсульт, поэтому я довольно быстро смогла встать. Вышла из больницы через полтора месяца, но с дикими головными болями, частично отказавшей памятью и страшным комплексом неполноценности. Врачи запретили нагрузки и готовили дополнительные исследования. Родители переживали и водили меня чуть ли не на поводке. Дальнейшая подготовка к институту на ближайшие годы была мне противопоказана, да и невозможна. Чтобы не упасть духом, нужно было срочно сделать что-то из ряда вон выходящее. И я совершила, тогда казалось, нереальное — без протекций, «с улицы» устроилась на работу в любимую газету родителей — «Комсомольскую правду».

«Комсомольский» старт Я пришла в знаменитое здание на улице Правды и взяла охранников измором. Устроила целое представление, со слезами-соплями. Мол, у меня на знаменитом 6-м этаже работает мама, и ее срочно надо увидеть, потому что я забыла ключи, а дома включенный утюг, открытый холодильник, включенный газ и младший брат со спичками на изготовке… Вконец замороченные дядьки пропустили меня в редакцию. И через минуту я ввалилась в «Алый парус» со словами: «Не умею ничего, но научусь всему, а пока могу рассказать анекдот, налить чаю и стенку покрасить…» (в отделе шел косметический ремонт). С тех пор я каждый день неизменно крутилась под ногами опытных коллег на правах «забавной малявки», естественно делая все возможное, чтобы незаметно влиться в коллектив и работу. Это была «Комсомолка» еще старого формата, перепугано глядящая на мир бесхитростными моделями первых «писюков» с древней операционной системой «Дос 2:1». С валяющимися по углам свинцовыми плашками — последними следами «горячей печати». С засильем референт-секретарей — таинтственных пережитков прошлого без определенных обязанностей… Комсомол уже кончился, капитализм еще не начался, революционные волнения иссякли и тираж когда-то крупнейшей газеты СССР неумолимо падал. Народ скис. Гордый когда-то «Алый парус» циничные журналюги называли «вялым анусом». У руля все еще стоял Валерий Симонов. Но до «революции», когда Онэксим-банк скупил акции и «КП» полностью поменяла свое руководство и «лицо», оставалось всего несколько месяцев.

Эти месяцы я прожила в ожесточенной борьбе со своей компьютерной тупостью. Дело было в том, что несмотря на богатый жизненный опыт во всех остальных сферах, с этим «зверем» я общалась впервые. Помню, как один из моих «отцов-воспитателей» редактор Андрей Дятлов впервые послал меня на репортаж, а за пару часов до подписания номера я приволокла ему бумажный листочек с рукописным, исчерканным вдоль и поперек текстом. Отблеск священного ужаса в его взгляде и витьеватый отзыв о моем уме я законсервировала в памяти и бережно сохранила, как католическая монахиня — плетку для самобичевания. С тех пор я каждый вечер тренировалась, перепечатывая тексты из каких-то приблудных журналов. И через пару недель уже вполне сносно могла набивать свои заметки в «ворд».

По той же схеме училась и писать. Просто подслушивала, подглядывала, выспрашивала все, что касалось искусства быть журналистом. Я снова училась на ходу. Кстати, здесь этот способ пришелся в самый раз. Ведь знаменитая «школа КП», как русская народная песня, нигде по-настоящему толком не описана и передается только из уст в уста. То есть никто никогда не учил меня писать так или эдак. Просто один шутил: «как править материал стажеров? Первые три абзаца выбрасываешь, на их место ставишь восьмой и дописываешь вменяемое окончание». Второй вывешивал на стене список особенно доставших «штампов», вроде: «телефон, раскалившийся от звонков», «видавшие виды оперативники»… А третий, четвертый и пятый устраивали «мозговой штурм» с целым водопадом шуток, прибауток и крылатых фраз на заданную тему, ради нестандартного заголовка, оригинальной подачи материала, которыми так славилась старая «КП».

Очень скоро «Алый парус» закрыли, но старшие коллеги благородно пригревали мечущееся по редакции, но пока еще довольно бесполезное существо по имени Яська, то в отделе «Мужчина и женщина», где меня по-матерински приняла добрейший Человек-редактор Валя Терехина, то в «Клубе потребителей», то в «информации»…

Многому меня научила моя первая постоянная рубрика — «погодка». Драгоценный доступ к ней мне подарил яркий «Комсомольский» спецкор-путешественник Андрей Павлов, благородно убедивший руководство, что «Яська, конечно, мелкая и неопытная, но живая, как стая фокстерьеров — справится!». Обычные заунывные прогнозы погоды нужно было ежедневно переписывать простым, доступным языком, с юмором и сдавать точно в срок — к 10 утра. Ох, как я каждый раз боялась! Но еще больше изгалялась над несчатным русским языком, пытаясь найти свой «стиль» письма! Именно с помощью «погодки», научилась не бояться полосы и поняла, что даже самая бесконечная, никак не пишущаяся заметка, однажды заканчивается. Мало того, однажды моя погодка даже была признана лучшей заметкой в номере. Сейчас-то, с высоты опыта, я понимаю, что это был скорее разгром всего номера, чем триумф моей публикации. Но тогда…

Очень помогали редколлегии. После «революции» генеральным директором и главным редактором «Комсомолки» стал опытный журналист и бизнесмен Владимир Сунгоркин. Этот необычайно яркий и сильный человек на долгие годы стал моим уважаемым шефом и наставником. Каждое утро, в знаменитом «голубом зале» на планерке, он утрамбовывал наши мозги яркими, запоминающимися тезисами, вроде:

«120 тысяч человек так и норовят не купить нашу газету! Мерзавцы!»;

«В этом номере у нас есть инопланетянин и заметка про тампаксы. Читать будут. Это все пипл хавает»;

«Будем подглядывать в замочную скважину — это святое!»;

«Здесь Баха никто не знает, а вы про его детей пишете!»;

«Пугачева — наше все! Будут читать, как бы ни морщились».

Он требовал писать максимально эксклюзивно, с кучей ярких подробностей и очень доступно для всех людей, а не только для избранных. Без снобистского: «Мне, умному журналисту, неинтересно, что ты думаешь, тупой читатель Вася, и сейчас я расскажу тебе о высоком так, как понимаю это я…» Наоборот: «Тебе это интересно, значит, я тоже заинтересуюсь этим и расскажу даже про тупой „мыльный“ сериал так, что пальчики оближешь!» Но при этом благородно поддерживал мою благотворительную, казалось бы противоречащую всем правилам современной «жареной» журналистики, рубрику про больных детишек…

Я складывала в голове великолепно-романтичную старую школу с жесткими новыми веяниями и училась работать по правилам новой-старой «Комсомолки», вновь ставшей самой крупной и тиражной газетой страны. Новое направление газеты могло нравиться или не нравиться, но оно было основано на реальных исследованиях того, что хотят читать в газете россияне. Часть этих интересных публике направлений — например, «светская жизнь» — не трогали меня абсолютно. Но я нашла свое место в «бытовухе». Читателям крайне любопытны они сами, их соседи, обычные люди, с их бедами, радостями, проблемами… В этом мои интересы с читательскими совпадали. Мне тоже было интересно, кто и чем живет, о чем говорит, где работает, чем дышит, о чем плачет и кого любит. Причем неважно, кто именно. Не какой-то особо заслуженный мега-монстр, а просто человек. Как те старушки, которым я в школьные годы морочила голову своими «интервью»…

Кто-то великий сказал, что каждый человек может написать хотя бы один увлекательнейший роман — о своей жизни. Но чтобы этот «роман» действительно был увлекательным, эта жизнь должна подаваться без «купюр»! Не в том виде, в котором люди преподносят ее журналисту, выверяя каждое слово, «причесывая» несуразности и пряча болезненные подробности. А в том, в котором они реально живут, — без прикрас, со вкусными деталями и не всегда гладкой изнанкой. Такой вариант жизни можно было увидеть, только инкогнито, став одним из тех, про кого я пишу. Так была избрана рубрика «Испытано на себе».

«Испыталки» Безусловно, я писала в разные рубрики, но «испытано на себе» всегда была моей любимой. Но в то время звездой «испыталок» в КП был сильный и опытный журналист Олег Кармаза. И моим «калякам-малякам» до его заметок было ох, как далеко… Так что до того, как я впервые осмелилась написать в этом жанре, прошло еще немало времени. Конкуренцию «Испытано на себе» в моей душе может составить разве что благотворительная рубрика «Отдел добрых дел», которую я создала более десяти лет назад. В ней я рассказываю о людях, попавших в беду. О детях, которым требуются деньги на лечение, о взрослых, оказавшихся в нищете с семьей… Как-то раз, ради того, чтобы помочь моим подопечным, я даже напросилась на неофициальную встречу с президентом. Просто так, вышла из толпы в Кремле, где получала очередную премию, и напросилась. А просидев в его личном кабинете полчаса, решила немало важных вопросов. Начать хотя бы с того, что несколько десятков больных детей полетели на операции за рубеж за счет личного президентского фонда… Но эту рубрику я даже никогда не считала своей работой, так как гонорары всегда шли героям публикации. А я хожу в больницу, сдаю кровь и нахожу средства на борьбу со смертью не для публикаций, а просто так, потому что так мне проще быть с самой собой в мире. Кстати, всегда рада единомышленникам!

А еще с 1998 по 2001 мне доверили быть самым молодым ведущим редактором газеты. Подтолкнуло меня к этому шагу сотрудничество с необычайно креативным редактором — Сергеем Черных. Поначалу он просто планомерно тыкал меня носом в безалаберность моих текстов. А потом предложил попробовать помочь ему вести номера и самой править чужие тексты, чтобы на личном опыте прочувствовать, как тяжело на «падающем флажке» за час до подписания номера «рубить хвосты» у слишком длинных текстов, «пачками» выдумывать нетривиальные заголовки статьям, авторы которых не удосужились самостоятельно вовремя пошевелить мозгами… Я попробовала раз-два, увлеклась, и понеслось… Через полгода я вела номера уже самостоятельно. Тот период жизни очень многому меня научил. Уже одно то, что с тех пор я никогда больше не сдавала редактору свои заметки без грамотной подачи: рубрика-заголовоклид, — дорогого стоит. А уж что говорить о том, какую пользу приносит привычка вылавливать в чужих текстах штампы, длинноты и прочие несуразности. После этого и в своих творениях видишь много нового… Но редакторская работа оказалась не для меня. Бывают люди, которым «жмут» спецкорские стулья, а меня буквально душило начальственное кресло. Мне хотелось на волю, в свои любимые «испыталки». И я вновь стала репортером.

Первые «испытано на себе», которые я делала, были короткими и поверхностными. Не потому что я не старалась, просто и «испытано на себе» тоже может быть разным. Поначалу я делала не столько расследования, сколько забавные эксперименты, — пробы снятые с того или иного явления. Ну, например, попытка пройти экзамен на театральный курс Виктюка. (И ведь получилось!) Результат — коротенькая зарисовка о том, как меня заставляли изображать часы с кукушкой. Или «Трудовые блудни» — материал о том, как я под присмотром полиции нравов устраивалась на «точки», тогда еще заполонявшие Тверскую, а потом меня с «облавой» забирали милиционеры, которые не подозревали о том, что я журналист. Для этого материала подходил только этот, кратковременный стиль расследования, потому что на более полное «погружение» в шкуру проститутки я не готова. И вот тут-то выяснилось, что я удачливый журналист. Удачливый — то есть тот, который попадает в истории даже там, где их, по идее, быть не должно. Что могло случиться со мной под прикрытием полиции нравов? Ничего! А в милиции, так я думала, уже и не страшно. После первой облавы произошло именно так. Получила свои впечатления, отсидела в «обезьяннике», поболтала с девчонками и была отпущена восвояси. После второй — так же. А вот после третьей мне «повезло» попасть в отделение, в котором именно в этот день что-то праздновали… Мои «крышеватели» из полиции нравов об этом не догадывались, и преспокойно ждали моего выхода в машине, пока нажравшееся, жирное, красномордое чудовище в погонах, будучи уверенным в моей «профессии», волокло меня на «субботник». Слава богу, вытащили меня все же раньше, чем случилось непоправимое. Но впечатлений осталось — море. И материал имел большой успех.

Однако таких вот однодневных «проб» мне было мало. Слишком много вопросов оставалось без ответа. Я не успевала понять и прочувствовать людей, о которых писала. Не насыщалась впечатлениями. Поэтому я стала искать темы, в которые можно было бы погрузиться глубже. То есть такие, в которых я могла бы жить по общепринятым правилам изучаемого общества, но при этом не нарушать своих моральных законов. Первой такой темой стала жизнь с бомжами. Материал об этом приключении, по аналогии с Гиляровским, был назван «Гулящие люди». Ради него я несколько дней прожила в трущобах, на улице, в коллекторах с «коренными» местными жителями. Я очень долго готовилась к этому, потому что, как выяснилось, попасть в эту тусовку можно, но быть там принятой за свою… Это сродни приходу на зону. Поэтому перед непосредственным погружением я несколько месяцев подряд, якобы бесцельно, шлялась по вокзалам.

Познакомилась с местными мальчишками с позиции, что сама такая же, как и они. Сначала просто приручала — делила с ними хот-доги и рассказывала про «родителей-алкашей», которые «уже задрали». Потом стала ходить к ним «в гости» на костры в полосе отчуждения (это романтичное, идеально подходящее в тему понятие означает всего лишь место вокруг железнодорожных путей, не предназначенное для застройки). Выяснила, что костры и коллекторы, как и дома в обычной жизни, тоже имеют каждый свою репутацию… И вот тогда, наконец, выбрав наиболее приличный «дом», я ринулась с головой в приключения. Как всегда с журналистской точки зрения мне повезло, — очень многих опасностей я просто не учла, поэтому приключения были бурными, страшными, грустными и просто рвущими душу. По окончании, вернувшись домой, я еще долго видела во сне кошмары, ощущала во рту привкус насильно залитого одеколона и выводила вшей. Но печальнее всего было осознавать, как много я так и не смогла рассказать, не поместилось… О том, как помогала бездомной женщине родить в здании заброшенной фабрики и о том, как говорила по душам с малолетним убийцей, о том, как бомжиха показала драгоценное кольцо «с историей», которое она не продаст, даже если будет умирать от голода, и о том, как меня пытали, удерживая голову на рельсах в сантиметре от колеса отправляющегося паровоза…

Я не знала, как убедить руководство, что у меня гораздо больше интересного материала, чем места под него, не умела прорекламировать, не знала, как победить стереотипное «да кому нужно столько читать про рвань эту?» Тогда в КП не было жанра «сериал», и почти вся информация оставалась за бортом газетной полосы. И все вот это недовысказанное запекалось на сердце корочкой неудовлетворенности. Именно из-за этой «корочки» я в конце концов стала выпускать книги. Ведь в них, я могу поместить все, что не удалось рассказать тогда.

Но чем дальше, тем больше мне удавалось убедить руководителей, что я могу делать нечто большее, чем «возьми свои два разворота и отойди от гробика». Люди читали мои материалы и откликались, потому что это было про их мир, про их жизнь. И мне давали все больше места. Владимир Николаевич Сунгоркин и его заместитель Алексей Эдуардович Ганелин (еще один строгий и мудрый «отец-основатель» моей журналистской личности) взяли на себя тяжелый труд читать и править огромные тексты-сериалы и каким-то волшебным образом утрамбовывать их в газетный формат. За что им низкий поклон, потому что иначе впоследствии не было ни этой, никаких других моих книг…

Сериалов «испытано на себе» в моей журналистской биографии набралось десятки! Чтобы понять психологию инокинь, я жила в монастыре послушницей (строила храм, рубила дрова, держала строгий пост, по 10 часов стояла на молитвах, засыпая прямо на коленях…). Чтобы осознать место женщины на войне, пошла санитаркой в Чечню (таскала на себе раненых ребят, драила «взлетку», утешала искалеченных, выслушивала брошенных, ассистировала на операциях…). Самое тяжелое было в том, что половину интереснейших деталей приходилось умалчивать потому, что не хотелось подставить людей. Ведь даже если изменить имена, можно вполне вычислить, про кого именно тот или иной эпизод. Это потом я дойду до того, что буду менять местами не только имена, но и события, полностью путая хронологию так, чтобы вычислить участников того или иного эпизода было бы просто нереально. А тогда я очень четко блюла очередность событий. Я не могла написать некоторые откровенные признания матушки-настоятельницы, потому что она была жива, и не подразумевала, что я буду писать все, что она говорит мне тет-а-тет. То же самое с «санитаркой». Я написала только о том, как работала в Ханкалинском госпитале, но умолчала о том, как ходила на операции с чеченским ОМОНом — не хотела подставлять командира.

А в сериале «Как я охотилась на миллионеров» — о моей работе в эскорте — многих фигурантов я не стала указывать не от большой любви и уважения, а просто потому, что дорожу жизнью. Глупо умирать под колесами «случайного» авто просто потому, что кому-то не понравится, что ты рассказала не только о его миллиардах, но и о гомосексуальных пристрастиях.

«Все она врет!»

Иногда же не все можно рассказать просто потому, что и не хочешь всего рассказывать. Даже вспоминать не хочешь. Так было и с уже упоминавшейся публикации «Как я охотилась на миллионеров», после окончания которой я чуть не загремела в дурдом… И с материалом «Я — секс-рабыня». Это путешествие с рабским караваном через пустыню было одним из моих самых страшных опытов «испытано на себе». Все началось с того, что главный редактор обронил: «Есть такая проблема — девчонок наших в рабство продают. Но с точки зрения нашего закона такой проблемы нет. И разобраться некому, как в этот бизнес проникнешь?» Я загорелась!

Нет, совать голову в пасть тигру я не собиралась. Рассчитывала на сутенера, которому заплатили за «крышевание», рвалась в бой и на все вопросы редактора отвечала, что «все схвачено». Ну а что оставалось делать, если все официальные организации помогать отказались — никто не хотел брать на себя ответственность. Не отступать же молодому, борзому журналисту из-за этого от темы, в самом деле… Что в результате? Все было очень плохо. Сутенер обманул. Меня избили, продали на рабском рынке хозяину публичного дома… Чудом удалось выбраться и избежать реальной участи одной из своих героинь. Многое рассказывать просто не было сил. Я вообще тогда долгое время раздумывала, стоит ли писать даже часть всех приключений, стоит ли лить такую грязь на свою голову? В конце концов решилась. Тщеславно думала, что «совершаю подвиг во имя правды». Только сейчас понимаю, что даже в родной редакции мне поверили немногие. Поэтому и материалы оформили, как «Сказки 1001 ночь», отрядив меня позировать в восточном костюме. Объяснили, что «нужно красиво, иначе читать не будут». Многие так и восприняли этот сериал, — как развлекательную выдумку. Не все, конечно. Звонили сотни девочек и мам, благодарили за то, что «открыла им глаза», многие просили помощи, многих удалось найти и спасти… А главное, после моих публикаций поднялся большой шум. Меня затаскали по ТВ, радио и журналам. Мы развернули целую компанию, благодаря которой удалось, наконец, принять в поправку к УК РФ, по которой теперь судят и сажают вербовщиков в секс-рабство. Раньше на них не было управы, даже если вернувшаяся девушка указывала на него пальцем и говорила, что именно он обманул ее и отправил работать «няней» в публичный дом. Стоит ли все это моей жертвы? Наверное, да.

Результаты, кстати, есть всегда. Например, после публикаций о ткацкой фабрике, на которой я работала ткачихой, восстановили на работе беременных женщин, в общагах сделали ремонт, отправили на лечение заброшенных старух, сменили руководство… После «горничной» так же сменили руководство и по Москве, в связи с распоряжением мэра, прокатилась волна проверок систем охраны (дело в том, что, проверяя безопасность того отеля, я протащила внутрь кучу «тротила», оружие и заминировала президентский номер, к которому, по идее, вообще не имела права доступа). А подсчитать, скольких женщин удалось предостеречь от попадания в лапы к рабовладельцам или от необдуманного «замужества» с арабским «жиголо» — просто нереально. Но в то же время на счет любой из публикаций нет-нет да кто-то обязательно заклеймит: «Все она врет!»

Это один из наиболее тяжелых и неприятных моментов, касающихся ведения такой рубрик