Сколько было “Коперников”? — к вопросу об авторской тенденциозности

Кавычки в названии имеют одновременно два смысла: совокупность работ различных авторов по теме “Философия науки” и то, что их содержание — не вполне философия науки в смысле адекватности предлагаемых концепций науке. Рассмотренные работы по философии науки в своей совокупности не составляют заметного единства, и у них не наблюдается преемственности (к ним не приложим принцип соответствия), т.е. они не науки.

Самый излюбленный эпизод в истории науки, в интерпретации которого упражняются все философы науки, — это переход от геоцентризма Птолемея к гелиоцентризму Коперника. Все философы науки с одинаковым успехом объясняют это событие на основании своих весьма своеобразных и в значительной степени различающихся концепций.

В XVI в. Коперник выдвинул идею гелиоцентризма, хотя и сейчас не ясно, насколько идеи Коперника были началом новой ренессансной науки. Рассмотрим, сколько же было “Коперников”, если подсчет вести по различным интерпретациям места учения Коперника в истории культуры.

1. Во-первых, с онтологической точки зрения не просматривается несоответствие гелиоцентризма библейской онтологии, изложенной в книге Бытия. В ней мы не найдем указаний на какой-либо центр среди всех предметов сотворенного мира, кроме указаний на человека: “И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле” [Быт. 1, 26]. Соответственно, Коперник не совершил никакой революции в европейском (в то время практически полностью религиозном) мировоззрении людей: механический или геометрический центр чего-либо не имеет никакого отношения к центру Вселенной, где сосредоточен единственный эсхатологический смысл ее существования — это смысл человеческой истории. Вопрос о мировоззренческой революции можно ставить, следовательно, только сопоставляя космологию Птолемея и Коперника. При этом надо иметь в виду, что обе космологии долгое время сосуществовали в интеллектуальной культуре Ренессанса, и в этом смысле справедливо поставить как вопрос о том, для кого и где произошла “коперниканская революция”, так и о том, произошла ли революция вообще.

2. Далее, может быть, гелиоцентризм Коперника — просто геометрическая модель для удобства описания движения небесных тел. Именно такая инструменталистская интерпретация утверждается в предисловии к труду Коперника “Об обращении небесных сфер”, написанному люте- ранским пастором Осиандером. Поскольку книга была издана в год смерти Коперника, мы не знаем, как относился Коперник к инструменталистской интерпретации его космологии.

3. может быть, в его теории нашли выход архетипы первобытных религий с распространенным культом и обожествлением Солнца? Для такого предположения есть основания. Так, в 10-й главе труда “Об обращении небесных сфер” Коперник пишет: “В середине всех этих орбит (планет солнечной системы. — В.К.) находится Солнце; ибо может ли прекрасный этот светоч быть помещен в столь великолепной храмине в другом, лучшем месте, откуда он мог бы все освещать собой? Поэтому не напрасно называли Солнце душой Вселенной, а иные — Управителем мира. Трисмегист называет его “видимым Богом”, а Электра Софокла — “всевидящим”. И таким образом Солнце, как бы восседая на царском престоле, управляет вращающимся около него семейством светил” [Антология, 1970, с.122]. Стоит задуматься — нет ли хотя бы подсознательного обожествления Солнца Коперником?

4. Полани видит в учении Коперника выражение его личностного знания, интеллектуального самоудовлетворения: “Почему Коперник предпочел воображаемую солнечную позицию своей реальной позиции на Земле? Единственным основанием этого явилось большее интеллектуальное удовлетворение, которое приносила ему небесная панорама, видимая с Солнца, по сравнению с тем, что он мог видеть с Земли. Человеческое восхищение абстрактной теорией Коперник предпочел очевидности человеческих чувств, для которых непреложным фактом является восход Солнца, Луны и других светил на востоке, их продвижение по небу в течение дня и заход на западе” [Полани, 1985, с.20—21].

5. Кун пишет об острых кризисных периодах в науке, научных революциях, их разрешающих, сопровождающихся сменой парадигм; возникновение астрономии Коперника он рассматривает как переход к новой парадигме (после парадигмы Птолемея).

6. Тулмин же осуждает Куна за одно только употребление неконструктивного понятия “революция”. В связи с этим он аргументирует неправомерность интерпретации учения Коперника в контексте культуры как “революции” и термин Куна “коперниканская революция” берет в кавычки. Он отмечает, что вначале теория Коперника была не проще и не удобнее теории Птолемея [Тулмин, 1982, с.79]. Критикуя модель истории науки по Куну, Тулмин утверждает, что интеллектуальной пропасти между учением Коперника и физикой более ранних лет не было, а утверждать обратное — “это карикатура на действительные факты” [там же, с.116—117]; он также пишет, что Коперник и Галилей унаследовали астрономическую научную критическую традицию Евдокса и Птолемея [там же, с.219]; Тулмин также подчеркивает, что переход от астрономии Птолемея к астрономии Коперника растянулся более чем на тысячелетие, это можно объяснить социальными и институциональными факторами, и только во вторую — научными дисциплинарными [там же, с.223]. Словом, для Тулмина учение Коперника — это этап в эволюции научного знания: “Несмотря на то, что идеи и методы Коперника отделяют от идей и методов Птолемея четырнадцать столетий, они гораздо ближе к этим последним, чем к идеям и методам Ньютона, которые сложились всего через 150 лет” [там же, с.302].

7. Поппер, в свою очередь, утверждает, не соглашаясь с Куном, что “система Птолемея не была опровергнута к тому времени, когда Коперник создал свою систему” [Поппер, 1983, с.373], и что “астрономическая теория Птолемея вовсе не является несоизмеримой с теориями Аристарха и Коперника. Конечно, коперниканская система позволяет нам взглянуть на мир с совершенно иной точки зрения. Не подлежит сомнению и то, что при этом в психологическом плане происходит переключение гештальта, как называет это явление Кун. Психологически это чрезвычайно важно. Тем не менее, эти две системы можно сравнить по их логическим характеристикам” [Поппер, 1983, с.583].

Помимо методологического своеобразия интерпретации этой ситуации, Поппер выделяет и ее психологический, и, можно сказать, этический аспект:

“Наука ценна своим освободительным влиянием как одна из сил, делающих человека свободным.

Согласно этому пониманию науки, которое я пытаюсь здесь защитить, это свойство науки обусловлено тем фактом, что ученые (начиная с Фалеса, Демокрита, Платона и Аристарха) отваживались создавать мифы, предположения и теории, резко расходящиеся с повседневным миром обыденного опыта (курсив мой. — В.К.), которые, однако, способны объяснить некоторые аспекты этого мира. Галилей испытывал уважение к Аристарху и Копернику именно за то, что они отважились пойти дальше наших чувств” [Поппер, 1983, с.297].

8. Последователи Рассела и Витгенштейна — аналитические философы — сводят всю философию науки к логическому и лингвистическому анализу науки в ее статике. Например, для Куайна в его холистском (целостном) подходе к истории науки различные теории, в том числе геоцентрическая Птолемея и гелиоцентрическая Коперника, отличаются не по сути, а всего лишь по градации, форме организации.

9. Фейерабенд, утверждает, что Коперник не сказал ничего принципиально нового по отношению к негеоцентрическому учению пифагорейца Филолая (родился ок. 470 до Р.Х.; для пояснения заметим, что в мистической космологии Филолая в центре Вселенной находится первозданное огненное тело, вокруг которого вращаются не только Земля, Луна и пять планет, но и Солнце). Фейерабенд также пишет, что теория Коперника была подвергнута сомнению, поскольку в ней содержатся неанализируемые впечатления и устаревшие воззрения [Фейерабенд, 1986, с.200]. У Фейерабенда и Галилей не такой, как в представлении других философов науки, он “прибегает к пропаганде” и “психологическим хитростям”: “Применение этих хитростей оказалось весьма успешным: оно привело его к победе. Но оно завуалировало также его новый подход к опыту и на столетия задержало возникновение здравой философии. Оно скрыло тот факт, что опыт, на котором Галилей хотел обосновать коперниканскую концепцию, является не чем иным, как результатом его собственного богатого воображения, что этот опыт изобретен им. Оно скрывает этот факт, внушая мысль о том, что новые результаты всем известны и всеми признаются, и нужно лишь привлечь наше внимание к этому наиболее очевидному выражению истины” [Фейерабенд, 1986, с.216].

10. Постмодернисты и постструктуралисты вообще отвергают всякую возможность осмысленной рационализации чего-либо, тогда и вклад Коперника в развитие научного познания мира получается совершенно неопределенным.

Словом, сколько мне удалось прочитать работ философов науки, столько же различных “Коперников” и, соответственно, различных эпизодов развития науки, связанных с Коперником и его учением, в них описано. То же самое можно сказать и о Галилее.

Речь, конечно, не только об этом эпизоде, а о типологии концепций философов науки. Поскольку, как видим, “в товарищах согласья нет”, создается впечатление, что новая концепция в эпистемологии — это, в первую очередь, следствие не какого-то углубленного исследования науки, а душевного побуждения ученого быть оригинальным, сказать свое слово, быть заметным и, конечно, известным. Если бы это было не так, то, уверен, что преемственности в работах философов науки было бы больше, а взаимной критики концепций коллег (часто вплоть до полного их неприятия) меньше.

Вавилонское столпотворение на поле смыслов понятия “научный факт”

Философы науки, принадлежащие или тяготеющие к логическому позитивизму, аналитической философии и вообще к различным направлениям позитивистской традиции, занимаются по сути исследованием не живой действительной науки, а исследованием языка науки и логических структур. Для них научный факт — это не более чем предикат в суждении. Например, рассматриваются проблемы верификации или фальсификации научной теории по схеме: Если из теории Т следует высказывание, или предсказание, эмпирического факта С и С, например, ложно, то теория Т фальсифицирована.

Легко создать логическую схему якобы научного знания (теории, закона, программы) и присвоить некоему логическому символу в этой схеме предикат истинности или ложности, если принять декларацию Витгенштейна: “Мир — это факты в логическом пространстве” [“Логико-философский трактат”, 1.13]. Но чрезвычайно сложно хоть сколько-нибудь адекватно познаваемому объекту интерпретировать реальный эмпирический факт. Теория теплоносящего флюида “теплорода” в физике прекрасно подтверждалась фактами теплопроводности и теплопередачи, теория флогистона в химии — уменьшением массы горючих материалов в процессе горения, а древние греки разумно объясняли землетрясения порывами ветра, проникающего в земную толщу. Имеет место и обратное. Процитирую к этому Маха: “История науки учит нас, что экспериментам с отрицательным результатом никогда не следует приписывать окончательно решающего значения: Гуку с его весами не удалось доказать влияния удаления от Земли на вес тела, но это достигается более чувствительными современными весами; Гершелю не удалось наблюдать гальванического или магнитного вращения плоскости поляризации, но это удалось Фарадею; Беннет потерпел неудачу при попытке доказать давление света на освещаемую лучами плоскость, Круксу удалось это доказать при помощи его радиометра” [Мах, 1909, с.219]. Замечу, кстати, что Мах намного раньше Лакатоса показал несостоятельность “решающих экспериментов”.

В целом нужно сказать, что словосочетание “научный факт” и, тем более, просто “факт” наиболее расплывчатое и поэтому вряд ли следует считать его научным термином. Общий смысл этого понятия — “эмпирическая истина”, но, как видно, наш опыт, в том числе и научный, осложнен и несовершенством чувств, и неточностью приборов, и теоретическим догматизмом, и субъективно-психологическими предпочтениями, и мировоззренческой позицией, и духом культуры современности и т.п., и т.д. Поэтому: 1) все рассуждения о фактах у позитивистов и иже с ними — пустые, в смысле значительной отдаленности от реальной науки, логические изыски; 2) когда кто-то высказывается, что факты подтверждают вот это, такое высказывание следует понимать не более как, что для данного конкретного человека некий конгломерат опыта и предрассудков убедителен.

“Философия науки” и философия науки: достижения и нереализованные возможности

Вскажем несколько итоговых замечаний о философии науки. Философия науки ХХ в. либо “пряталась” и от философии, и от науки за проблемами формальной логики и семиотики, как это делали Рассел, Карнап, Витгенштейн и последователи, либо описывала науку на уровне схематизированной мифологии, как сделал Кун, либо отвергала любой научно-философский дискурс (Фейерабенд с постмодернистами и постструктуралистами), либо замыкалась на схоластическом анализе структуры научных теорий (Поппер и Лакатос). В любом случае во всех работах названных направлений нет той высокой философской академичности, традицию которой давным-давно определил Платон.

Выскажу свое мнение, которое мне представляется интересным, относительно особенностей философии, присущих ей в различных регионах и специфических периодах. В марксистско-ленинской философии бывшего СССР и восточноевропейских социалистических стран диалектический материализм считался вершиной философской мысли. Это было связано с тем, что философия в гегелевском смысле считалась наукой, а поэтому также считалось, что для философии, как и для любых позитивных наук, справедлив принцип соответствия. Такие интерпретации философии вместе с убеждением в верности диалектического материализма обусловили то, что философы-марксисты неплохо знали предшественников и основоположников диалектического материализма (французских материалистов, диалектика Гегеля, материалиста Фейербаха и, конечно, Маркса, Энгельса и Ленина), но весьма неважно знали историю философии. Зачем ее знать хорошо, если все лучшее в философии вобрал диалектический материализм! Известны характеристики философии идеалистов, данные Лениным, как “поповщины”. Думаю, существует прямая аналогия и с аналитической философией. Для позитивистов, неопозитивистов, философов-аналитиков метафизика умерла, и вся осмысленная, т.е. научная, философия может строиться только на эмпирическом материале и его логическом анализе. Как и в случае с диалектическим материализмом, нетрудно заметить, что западные философы этих направлений неплохо знают и часто цитируют только своих непосредственных предшественников и патриархов. Самые цитируемые философы у западных философов (которые по большей части являются философами науки в силу “развенчания” метафизики) — это патриархи эмпиризма и скептицизма, словом, борцы с метафизикой средствами эмпирии и формальной логики: Локк, Юм, Кант, а далее Мах, Рассел, Карнап, Витгенштейн, Куайн и т.п. Причем (это мое впечатление), западные философы не понимают Платона во всей его глубине. Для них он, хотя и исторически великий, но архаический философ-литератор со всеми слабостями апологета метафизики. Конечно, считать так ошибочно.

Приведу только один аргумент. В процессе контекстуального анализа и экспликации философских смыслов только одного диалога Платона “Федон” в течение многих месяцев мне удалось только малую долю идей Платона изложить на десятках страниц. Напротив, труды западных философов науки я осваивал за считанные дни и в форме резюме сводил их основные положения до нескольких страниц, причем, думаю, страдали при таком сокращении только примеры и фрагменты с критикой своих коллег.

Наконец, выскажу еще одно интересное, на мой взгляд, замечание. Показательна и поучительна научная биография философствующих ученых. Все ученые “сухари”, начинавшие с “сухой теории”, в заключительной фазе своего творчества обращались к “вечно зеленому древу жизни”: Кант считал лучшей своей работой последнюю — “Антропологию с прагматической точки зрения”, поздние Гуссерль и Витгенштейн также обратились к жизни после “Логических исследований” и “Логико-философского трактата”. Показательно, что обратного движения у философствующих ученых от жизни к сухой логике не наблюдается.

Одна из главных “методологических ловушек” — в любую формализованную схему, предлагаемую для описания (представления, понимания, объяснения, познания и т.д.) любого класса объектов, вмещается все. Отсюда амбиции теоретиков, не знающих этого обстоятельства.

Скажем, например, что все, что есть в природе, — это окружности. Тогда мы везде будем находить либо более или менее правильные окружности (например, спил дерева), либо более или менее неправильные окружности (например, озера), либо фигуры, которые можно аппроксимировать окружностями (например, квадрат с определенной долей условности можно считать несовершенной окружностью в теории и подтвердить это на практике — телега с квадратными колесами худо-бедно будет двигаться). То же самое легко увидеть во всех схемах философов науки.

Что же получается? Если “философия науки” (которую в данном контексте не следует путать с еще не достигнутым идеалом философии науки без кавычек) не есть наука по критерию принципа соответствия, то все же “философия науки” может быть отнесена, как и философия, к науке по критерию системного характера ее представления в текстах (см. раздел по анализу характерных черт научного знания). Но эта ниша лучшим образом занята уже собственно традиционной философией. Системы традиционной философии более богаты, более изощренны и более, в этом основном смысле, ценны для науки и человеческой культуры в целом как искусство построения сверхсложных понятийных систем (ценность в гносеолого-мето- дологическом, или, по западной терминологии, в эпистемологическом, плане) и как возможные миры (ценность в онтологическом плане).

Если правильно расставлять акценты, то в сотворении метафизических философских систем наиболее ценная и оригинальная часть именно творчество, принципы построения систем, а не сам результат, т.е. онтология. Другими словами, классическая философия в первую очередь научает высокой и тонкой мысли, а также дает интеллектуальное ощущение прекрасного и возвышенного.

Онтология в философии науки — это учение о бытии науки как специфического объекта, но она, как видно из работ по философии науки, остается вещью в себе для “философии науки”. Вердикт в таком случае, если выражаться рельефно, получается следующий: “Философия науки” неказиста по форме и неадекватна науке по содержанию. Скорее — это системотворчество более низкого уровня, чем традиционная философия, которая настолько нелюбима философствующими логиками, что они отнесли ее всего лишь к экспонатам музея научно-философской мысли. Но зачем заниматься созданием ущербного искусства системотворчества, если есть традиционное лучшее — традиционная философия с полноценной метафизикой?

Говорят, что время создания философских систем прошло. Может быть это и так, но только в силу слабости современной философии и/или философов, но не в силу актуальности философского системотворчества. В наше время, время мозаичности научного знания и человеческой культуры в целом, как никогда необходимо приведение человеческого миропонимания и принципов человеческой жизни в систему. Это относится и к философии науки, которая еще должна состояться и как философия, и как наука. Пока же она больше “философия науки”, т.е. наименование попыток сформировать преемственное направление будущей философии науки.

* * *

На сегодняшний день “философия науки” почти пуста в онтологическом смысле (в смысле знания того, что же такое наука); философия науки является предметом забавы естественников, тяготеющих к философствованию и философов по профессии, плохо знающих на практике, что такое реальная научная деятельность. Если бы “философия науки” к настоящему времени состоялась, то ее бы штудировали не только философы (что сейчас имеет место), но и математики, физики, химики (что не имеет места и отнюдь не потому, что ученые не знают о “золотой” для них области знания).

Кроме того, эмпирический материал состоявшейся философии науки чрезвычайно ущербен — это несколько известных эпизодов в развитии физики (эпизоды, связанные со следующими именами: Коперник, Галилей, Ньютон, Планк и Эйнштейн, Бор, Гейзенберг) и единичные эпизоды в развитии биологии, химии, геологии и смежных наук (эпизоды, связанные с именами Лавуазье, Дальтона, Дарвина). То есть громадное, я бы сказал “предметно-временное”, поле естествознания в его историческом развороте осмыслено только для отдельных фрагментов науки и отдельных исторических эпизодов. Насколько велико это нераспаханное философами науки поле, показано в моей книге “Познание природы в интеллектуальных коллизиях научных знаний” и ряде содержательных разделов этого издания.

На основании сказанного можно утверждать, что философия науки строится на недостаточном материале реальностей науки, а наиболее важная с прагматической точки зрения ее часть — методология науки — разработана в значительно меньшей степени, чем другие разделы философии науки.

* * *

Мня могут спросить: Что же представляют мои работы по философии науки? Ту же самую “философию науки”, которую я только что охарактеризовал выше? Отвечу так.

1. Мои работы не акцентированы только на доминирующей и любимой проблеме философов науки — проблеме, связанной с научной теорией: ее зарождением, становлением, структурой, проблемой выбора между альтернативными теориями и т.п. замечу, что философы науки выбирают в качестве главного объекта теорию, потому что многие из них не вполне владеют фактурой науки ни в смысле знания предмета, ни в смысле познавательной практики. Теорию же легко схематизировать на уровне знаний школьного учебника. Заметьте, что материал для примеров философы науки выбирают именно такой: геоцентризм Птолемея, гелиоцентризм Коперника, механика Ньютона, теория электромагнетизма Максвелла, теория относительности Эйнштейна, соотношение неопределенностей Гейзенберга, эволюционные теории Ламарка и Дарвина, генетика Менделя, проблемы клонирования человека, — причем и этот материал снимается на поверхностном уровне вторичных, третичных и четвертичных источников.

2. Основные объекты моего философско-методологического и исторического анализа науки — это наука в целом (прежде всего естественные науки и философия), научное знание в целом и научная дисциплина в ее истории — ее зарождение и развитие во взаимодействии с другими областями знания, другими научными дисциплинами, с ее предметом и системой знаний, системой методов и познавательными целями.

3. Есть основания полагать, что созданные мной тексты по философии науки содержат что-то новое и вместе с тем верное, конструктивное и полезное, уже на том основании, что в своей научной жизни я работал экспериментатором и теоретиком в разных областях естествознания как такового: радиоэлектронике, радиоспектроскопии, химии высокомолекулярных соединений, физической химии, вакуумной технике, биохимии, биофизике и биотехнологии. Конкретная научная работа во всех этих направлениях представлена в моих научных публикациях в центральных академических российских и международных журналах и государственных свидетельствах на изобретения в областях физической химии и вакуумной технике.

Думаю, такой опыт не пропал даром. надеюсь, осознанно и неосознанно он повлиял в положительном смысле и на результаты философской рефлексии науки, представленные в этой работе.

 

Литература

Абрамов, 1995. Абрамов М.А. Секрет философа Давида Юма // Юм Д. Трактат о человеческой природе. Книга первая. О познании.—.: Канон, 1995.—С.5—32.

Августин, 1969. Августин Аврелий. Против академиков (III, 9) //Антология мировой философии. В 4 т.—М.: Мысль, 1969.— Т. 1.—С.593.

Августин, 1992. Бл. Августин. Исповедь.—.: «Гендальф», 1992. — 544 с.

Аврелий, 1994. Марк Аврелий. Размышления. — Магнитогорск: «Амрита-Урал», 1994. — 293 с.

Азбука христианства, 1997, Азбука христианства. Словарь-справочник /Составитель А.Удовенко. МАИК «Наука», 1997. – 288 с.

Анисимова, 1994. Анисимова И.И. Надежда как феномен сознания //Проблема сознания в отечественной и зарубежной философии ХХ века: Материалы межрегиональной науч. конф.— ваново: Ивановский гос. ун-т, 1994.—С.79—80.

Антология, 1969. Антология мировой философии: В 4 т. — М.: Мысль, 1969.—Т. 1.—936 с.

Антология, 1970. Антология мировой философии: В 4 т. — М.: Мысль, 1970.—Т. 2.—776 с.

Антология, 1993. Философия русского религиозного искусства XVI—XX вв. Антология / Общ. ред. Н.К. Гаврюшина.— М.: Прог-ресс, 1993.—400 с.

Антоний, 1991. Митрополит Сурожский Антоний. Беседы о вере и церкви.— М.: «Интербук», 1991.—319 с.

Антоний, 2000. Митрополит Сурожский Антоний. Человек перед Богом.— М.: «Паломник», 2000.—384 с.

Антоний, 1998. Митрополит Антоний Сурожский. Беседы // Свет Православия (издание Макариев-Решемской Обители).—1998.—Вып. 10.—95 с.

Антонов, 1985. Антонов А.Н. Преемственность и возникновение нового знания в науке.—М.: Изд-во МГУ, 1985.—171 с.

Арбузов, 1975. Арбузов А.Е. Краткий очерк развития учения о катализе // Избранные работы по истории химии.—М.: Наука, 1975.—С. 7—88.

Арзаканян, 1989. Арзаканян Ц.Г., Горохов В.Г. Предисловие // Философия техники в ФРГ.—М.: Прогресс, 1989.—С.3—23.

Аристотель, 1976. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Сочинения: В 4 т.— М.: Мысль, 1976.—Т. 1.—С.63—450.

Аристотель, 1978. Аристотель. Сочинения: В 4 т.—М.: Мысль, 1978.— Т. 2.— 687 с.

Арно, 1991. Арно А., Николь П. Логика, или искусство мыслить, где помимо обычных правил содержатся некоторые новые соображения, полезные для развития способности суждения.—М.: Наука, 1991.—413 с.

Арнольд, 1990. Арнольд В.И. Теория катастроф.— М.: Наука, 1990.—С.128.

Ауробиндо, 1992. Шри Ауробиндо Гхош. Человеческий цикл.— Казань: Новый век, 1992.—350 с.

Афанасьев, 1992а. Народные русские сказки: В 3 кн. Кн. 1.—М.: МП Библиотека «Московские новости», 1992. —239 с.

Афанасьев, 1992б. Народные русские сказки: В 3 кн. Кн. 2.—М.: МП Библиотека «Московские новости», 1992.—239 с.

Афанасьев, 1992в. Народные русские сказки: В 3 кн. Кн. 3.—М.: МП Библиотека «Московские новости», 1992.—239 с.

Ахундов, 1989. Ахундов М.Д. Эволюция и смена научных картин мира // Философия, естествознание, социальное развитие / Отв. ред. Ю.В. Сачков.— М.: Наука, 1989.—С. 154—169.

Баблоянц, 1990. Баблоянц А. Молекулы, динамика и жизнь. Введение в самоорганизацию материи.—М.: Мир, 1990.—375 с.

Бажанов, 1995. Бажанов В.А. История «университетской» философии и логики в России.—М.: Изд-во Московск. ун-та, 1995.—108 с.

Баженов, 1973. Баженов Л.Б., Ильин А.Я., Карпинская Р.С.

О лидере современного естествознания // Синтез современного научного знания.— М.: Наука, 1973.—С. 121—153.

Бажов, 1979. Бажов П.П. Каменный цветок.— Казань: Татар-ское кн. изд-во, 1979.

Бахтин, 1990. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса.—М.: Худож. лит., 1990.—543 с.

Безруков, 1976. Безруков Г.Н., Бутузов В.П., Самойлов М.И. Синтетический алмаз.—М.: Недра, 1976.—119 с.

Бергсон, 1911. Bergson H. Creative Evolution — N.Y.: Henry Colt & Co., 1911 [Русский перевод: Бергсон А. Творческая эволюция. — М.; СПб., 1914].

Бергсон, 1990. Бергсон А. Здравый смысл и классическое образование // Вопр. философии.—1990.—№ 1.—С.163—168.

Бердяев, 1990а. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья / Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, П.А. Сорокин, Г.П. Федотов, Г.В. Флоровский. — М.: Наука, 1990.—С.43—271.

Бердяев, 1990б. Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности.—М.: Философское общество, 1990 (репринтное изд. 1918 г.).—240 с.

Блюменфельд, 1977. Блюменфельд Л.А. Проблемы биологической физики.—М.: Наука, 1977.—336 с.

Богоцкий, 1990. Богоцкий С.В. От молекулярного ламаркизма к дарвинизму // Природа.—1990.—№ 11.—С. 17—22.

Больцман, 1929. Больцман Н. Очерки методологии физики: Сб. ст.—М.: Тимирязевский НИИ, 1929.—133 с.

Бор, 1970. Бор Н. Строение атома // Бор Н. Избр. труды: В 2 т.—М.: Наука, 1970.—Т. 1.—С. 285—292.

Ботвинник, 1994. Иллюстрированный мифологический словарь / М.Н. Ботвинник, М.А. Коган, М.Б. Рабинович, Б.П. Селецкий.— СПб.: Северо-Запад, 1994.—384 с.

Брагинская, 1995. Брагинская Н.В. Антисфен // Философский энциклопедический словарь. — М.: Сов. энциклопедия, 1989. —С.31.

Браунс, 1904. Браунс Р. Химическая минералогия.— Пб.: К.Л. Риккер, 1904. — 468 с.

Бредиг, 1899. Bredig G., P. Muller von Bernek. ¶ber anorganische Fermente. 1. ¶ber Platinkatalyse und chemische Dynamik des Wasser-stoffsuperoxides // Zt. phus. Chem.—1899.—Bd. 31.—S. 258—353.

Бредиг, 1907. Bredig G. Altes und Neues von Katalyse // Biochem. Zt.—1907.—Bd. 6.—S. 283—326.

Бродов, 1990. Бродов В.В. Истоки философской мысли Индии. Йога: методология практических занятий. — М.: Изд-во Московск. ун-та, 1990. — 224 с.

Брусин, 1993. Брусин Л.Д., Брусин С.Д. Иллюзия Эйнштейна и реальность Ньютона.—М.: Орма, 1993.—88 с.

Булгаков, 1994. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. — М.: Республика, 1994.—415 с. (Мыслители XX века).

Буслаев, 1997. Буслаев Ф. О русской иконе: общие понятия о русской иконописи. — М.: Фонд «Благовест», 1997.—206 с. (Репринтное изд.: Сочинения Ф.И. Буслаева. Т.1. Сочинения по архео-логии и истории искусства. — СПб., 1908).

Бутлеров, 1953. Бутлеров А.М. Сочинения.—М.: Изд-во АН СССР, 1953.—Т.1.—640 с.

Бучаченко, 1974. Бучаченко А.Л. Химическая поляризация электронов и ядер.—М.: Наука, 1974.—246 с.

Бучаченко, 1976. Бучаченко А.Л. и др. Обогащение изотопов, индуцированное магнитным взаимодействием в химических реакциях // Докл. АН СССР.—1976.—Т. 228, № 2.—С. 379—381.

Бучаченко, 1978. Бучаченко А.Л., Сагдеев Р.З., Салихов К.М. Магнитные и спиновые эффекты в химических реакциях.— Новосибирск: Наука, 1978.—296 с.

Быков, 1970. Быков Г.В. Амадео Авогадро.— М.: Наука, 1970.—184 с.

Быков, 1978. Быков Г.В. История органической химии: Открытие важнейших органических соединений.—М.: Наука, 1978.—379 с.

Бэкон, 1972. Бэкон Ф. Новый органон или истинные указания для истолкования природы // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т.—М.: Мысль, 1972.— Т.2.—С.5—222.

Вант-Гофф, 1900. Вант-Гофф Я. Развитие точных естественных наук в девятнадцатом веке // Журн. Рус. физ.-хим. о-ва.—1900.—Т. 32, отд. 2, вып. 9.—С. 163—173.

Васильев, 1968. Васильев В.Г., Ковальский В.В., Горский Н.В. Происхождение алмазов.—М.: Недра, 1968.—120 с.

Вдовыкин, 1970. Вдовыкин Г.П. Алмазы в метеоритах.— М.: Наука, 1970. — 127 с.

Вернадский, 1975. Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Кн. 1. Пространство и время в живой и неживой природе.— М.: Наука, 1975.—175 с.

Вернадский, 1981. Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки.— М.: Наука, 1981.—359 с.

Вернадский, 1989. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера.— М.: Наука, 1989.—258 с.

Веселов, 1970. Веселов М.Г. Квантовая механика и развитие квантовой химии // Методологические проблемы взаимосвязи и взаимодействия наук /Отв. ред. М.В. Мостепаненко.—Л.: Наука, 1970.—С. 263—275.

Витгенштейн, 1994. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1.—М.: Изд-во «Гнозис», 1994. — 612 с.

Владимир, 1998. Житие Святого Равноапостольного Великого князя Владимира.—М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы (По благословению Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II), 1998.— 55 с.

Возникновение, 1980. Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVIII века: Всеобщая история химии / Отв. ред. Ю.И. Соловьев.— М.: Наука, 1980.—399 с.

Вольф, 1996. Вольф Р.П. О философии.—М.: Аспект Пресс, 1996.—415 с.

Вригг, 1992. Вригг Г.Х. Логика и философия в ХХ веке // Вопр. философии.—1992.—№ 8.—С. 80—91.

Вяльцев, 1984. Вяльцев А.Н. Открытие элементарных частиц.—М.: Наука,1984.—272 с.

Галилей, 1970а. Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира — птоломеевой и коперниковой // Антология мировой философии: В 4 т. / Ред.-сост. В.В. Соколов.— М.: Мысль,1970.—Т.2.—С.227—231.

Галилей, 1970б. Галилей Г. Послание к Франческо Инголи //Антология мировой философии: В 4 т. /Ред.-сост. В.В. Соколов.— М.: Мысль, 1970.—Т.2.—С.226

Гегель, 1970 (1970а). Гегель Г. Наука логики: В 2 т.—М.: Мысль, 1970. —Т. 1. — С.501.

Гегель, 1970б. Гегель Г. Наука логики: В 2 т.—М.: Мысль, 1970.—Т.2.—248 с.

Гегель, 1975. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т.2. Философия природы.—М.: Мысль, 1975.—695 с.

Гегель, 1975а. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики.— М.: Мысль, 1975.—452 с.

Гегель, 1990. Гегель Г. Философия права.— М.: Мысль, 1990.—524 с.

Гейзенберг, 1989. Гейзенберг В. Физика и философия: Часть и целое.— М.: Наука, 1989.—400 с.

Гемпель, 1949. Hempel C.C. The logical analysis in psychology // Readings in philosophical analysis.—N.Y., 1949.

Гете, 1973. Гете И. Фауст. — М.: Дет. лит., 1973. — 352 с.

Гете, 1997. Гете И.В. Стихотворения. Страдания юного Вертера. Фауст.— М.: Олимп; ООО «Изд-во АСТ-ЛТД», 1997.—768 с.

Гинзбург, 1982. Гинзбург В.Л. В науке необходим широкий подход // Вестник АН СССР.—1982.—С.115—122.

Гоббс, 1964. Гоббс Т. О человеке // Гоббс Т. Избранные произведения: В 2 т.—М.: Мысль, 1964.—Т.1.—С.219—286.

Гоголь, 1992. Гоголь Н.В. Духовная проза.— М.: Русская книга, 1992.—560 с.

Гольданский, 1976. Гольданский В.И. О связях ядерной и химической физики // Успехи физических наук.—1976.—Т. 118,

вып. 2.—С. 325—338.

Гольданский, 1978. Гольданский В.И. Квантовые химические реакции вблизи абсолютного нуля и их естественнонаучное значение // Вопр. философии.—1978.—№ 8.—С. 117—131.

Гольденблат, 1972. Гольденблат И.И. «Парадоксы времени» в релятивистской механике.—М.: Наука, 1972.—80 с.

Грэхэм, 1991. Грэхэм Л. Естествознание: Философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе.— М.: Политиздат, 1991.—430 с.

Гудинг, 2000. Гудинг Д., Леннокс Дж. Мировоззрение: для чего мы живем и каково наше место в мире. — Ярославль: Изд-во «ДИА-пресс», 2000.—430 с.

Гурвич, 1981. Гурвич Ю. Профессия ученого и развитие науки // Мир науки.—1981. —№ 2.—С.21—23.

Гусейнов, 1998. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика: Учебник.— М.: Гардарика, 1998.—472 с.

Гуссерль, 1994. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии.— М.: Лабиринт, 1994.—110 с.

Гуссерль, 1994а. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию. — Новочеркасск: Агентство «Сагуна», 1994.— С. 51—100.

Дальтон, 1940. Дальтон Дж. Сборник работ по атомистике.— Л.: Госхимиздат, 1940.—244 с.

Дамаскин, 1998. Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры.—М.: «Лодья», 1998.—465 с.

Данилевский, 1991. Данилевский Н.Я. Россия и Европа.— М.: Книга, 1991.—574 с.

Декарт, 1950. Декарт Р. Рассуждение о методе // Декарт Р. Избранные произведения.—М.: Госполитиздат, 1950.—С.257—318.

Дерягин, 1977. Дерягин Б.В., Федосеев Д.В. Рост алмаза и графита из газовой фазы.—М.: Наука, 1977.—111 с.

Джуа, 1966. Джуа М. История химии.—М.: Мир, 1966.—452 с.

Дикерсон, 1982. Дикерсон Р., Грей Г., Хейт Дж. Основные законы химии: В 2 т.—М.: Мир, 1982.—Т. 2.—652 с.

Дидье, 2000. Дидье Жюлиа. Философский словарь: Пер. с франц.—М.: Междунар. отношения, 2000.—544 с.

Дикон, 1997. Deacon T. The Symbolic Species: The Co-Evolution of Language and the Human Brain.—L.: Allen Lane, 1997.—P.42.

Диоген Лаэртский, 1995. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов.—М.: Танаис, 1995.—638 с.

Добротин, 1977. Добротин Р.Б., Соловьев Ю.И. Вант-Гофф.—М.: Наука, 1977.—272 с.

Доброхотов, 1989. Доброхотов А.Л. Метафизика // Философ-ский энциклопедический словарь.— М.: Сов. энциклопедия, 1989.—С.356—357.

Донских, 1993. Донских О.А., Кочергин А.Н. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии.— М.: Изд-во Московск. ун-та, 1993.—240 с.

Дорфман, 1962. Дорфман Я.Г. Лавуазье.— М.: Изд-во АН СССР, 1962.—327 с.

Дорфман, 1979. Дорфман Я.Г. Всемирная история физики с начала XIX в. до середины ХХ века.— М.: Наука, 1979.—317 с.

Дубинин, 1981. Дубинин Н.П. Диалектика скачков и история жизни // Материалы III Всесоюз. совещ. по философским вопросам совр. естествознания.— М.: Наука, 1981. — Вып. 2.—С. 83—110.

Дубровский, 1981. Дубровский Д.И. К п