Силлабема как парадигматическая единица

1. В предыдущей главе говорилось, что в «традиционных» языках типа современных славянских, германских, романских вряд ли существует особая система слогов, и слог в этом смысле не является в таких языках парадигматической единицей. Иное — центральное — место занимает слог в фонологической парадигматике языков, которые в последнее время стало уже достаточно принятым называть слоговыми, или языками слогового строя. Это такие языки, как китайский, вьетнамский, бирманский и вообще большинство языков Китая и материковой Юго-Восточной Азии. Судя по описаниям, слоговые языки представлены и в африканском ареале, в особенности среди языков Западной Африки.

За последние 20–25 лет фонологии слоговых языков, основные положения которой восходят к идеям Л. В. Щербы [Щерба 1912] и Е. Д. Поливанова [Иванов А. И., Поливанов 1930], посвящено немало публикаций. Но мы не будем рассматривать историю вопроса; не будем мы также вдаваться в полемику со сторонниками традиционного «фонемного» подхода к фонологии слоговых языков [Румянцев 1978 и др.]. Задача настоящей главы — подвести определенные итоги изучения фонологической специфики этих языков на базе представлений о двух основных уровнях слоговой фонологии [Касевич 1974d], а также очертить еще не решенные окончательно вопросы теории языков слогового строя.

С внешней стороны интересующие нас языки характеризуются весь­ма простой структурой слога. Наиболее типичны слоги состава «согласный + полугласный или сонант + гласный + имплозивный согласный или полугласный», например, бирм. /mi»aŋ/. Все «звукотипы», различимые в слоговом языке, легко разделить на непересекающиеся, обычно неравные классы, основываясь на позициях, в которых они встречаются. Например, в первой позиции из указанных выше встречаются согласные из широкого набора, во второй — обычно два-три сонанта, в конечной позиции тоже чаще всего представлены элементы, составляющие узкий класс. Сочетания согласных не допускаются: конечные абсолютно, начальные же, тоже редкие, требуют особой фонологической трактовки, которая отличается в зави-/118//119/симости от языка и типа сочетания (см. 6.4). Слоговые языки, как правило, принадлежат к числу тональных (см. гл. V).

Фонологическая специфика слоговых языков, как уже не раз утверждалось [Касевич 1974d; Kasevich 1975 и др.], состоит прежде всего в следующем. В слоговых языках нет полного аналога фонемы неслоговых языков (современных индоевропейских, тюркских, финно-угорских, семит­ских и др.). Вместо этого здесь представлены единицы двух фонологиче­ских уровней: слоги, с одной стороны, и их компоненты, инициали и финали — с другой. Инициалью именуется начальный согласный; реже в качестве инициали выступает консонантное сочетание, также рассматрива­емое как некая сложная единица. Финаль — это вся остальная часть слога, за вычетом инициали, взятая как целое. Например, в китайском языке имеются единицы уровня слога — /pi»ən/, /xu9aŋ/, /la/; единицы уровня инициалей и финалей — /p/, /x/, /l/ и /i»ən/, /u9aŋ/, /a/ соответственно.

Специфика здесь состоит, как можно видеть, не только в наличии двух уровней там, где в неслоговых языках — один (уровень фонемы), но также и в том, что единицы одного уровня — инициали и финали — являются как бы непосредственно составляющими по отношению к единице более высокого уровня — слогу (ср. [Hockett 1958]).

Ниже изложены все имеющиеся в нашем распоряжении, аргументы в пользу указанных представлений о фонологии слоговых языков. Одновременно отмечаются трудности, возникающие при такой трактовке.

2. Наиболее важные факты, приводящие к необходимости особой интерпретации материала слоговых языков, связаны с соотношением в этих языках слога и морфемы. Как мы видели, именно это соотношение с морфологией вообще кладется в основу фонологического анализа, как такового (см. гл. I).

2.1. Прежде всего важен тот факт, что экспонент морфемы в слоговых языках не может быть фонологически «короче», чем слог[4]. Материально это проявляется в отсутствии морфем, экспонентом которых выступали бы согласные или сочетания согласных, т. е. нет и не может быть «неслоговых» морфем наподобие в, л, к, щ, мзд в русском языке, s, st в английском или немецком. Конечно, существуют морфемы, экспоненты которых представлены гласными (например, /u³/ ‘дядя’ в бирманском языке), но ясно, что одиночный гласный — тоже слог; поэтому, обобщая, мы и должны сказать, что в слоговых языках возможны морфемы «формата» слога и (реже) более, но невозможны морфемы, в плане выражения «меньшие», чем слог.

Хорошо известно, что потенциальную соотнесенность со смыслом Л. В. Щерба вводил в определение фонемы [Щерба 1912]. Иначе говоря, для Щербы некоторая звуковая единица потому представляет фонему, что она способна самостоятельно быть экспонентом морфемы, т. е. является в потенции необходи-/119//120/мым и достаточным минимумом для конституирования морфемы. Развитие этой мысли находим у Л. Р. Зиндера; он пишет, что «фонема — это единица плана выражения, которая имеет языковое значение только благодаря возможности образовать вместе с планом содержания наименьшую значащую единицу языка — морфему» [Зиндер 1977: 12]. Обратим внимание на слово «только» в приведенной формулировке: из его употребления следует, что если некоторый элемент плана выражения не способен путем сочетания с элементом (элементами) плана содержания образовать морфему, то он не может соответствовать фонеме.

Но именно такой способности лишены любые звуковые элементы слоговых языков «мельче» слога, и только лишь слог, как таковой, может быть экспонентом морфемы.

Следовательно, конститутивная функция, т. е. предназначенность служить потенциальным минимумом для экспонента морфемы, в слоговых языках принадлежит фонеме, а в слоговых — слогу. Коль скоро, как сказано, именно эта функция «делает» элемент плана выражения фонемой, необходимо признать, что в слоговых языках аналогом фонемы выступает — с точки зрения конститутивной функции — слог, который в этом качестве уместно именовать вслед за Поливановым силлабемой.

Вполне понятно, что слоговые языки обладают особой системой силлабем, т. е. слог здесь представляет собой парадигматическую единицу (в том смысле, в котором это понятие употреблено в гл. II).

2.2. К тем же самым фактам можно подойти и с иной точки зрения: в плане выделения фонологически минимальных сегментов с помощью обычных процедур морфологизованной сегментации. На первый взгляд, этот ракурс не должен добавить ничего нового: коль скоро в слоговых языках невозможны морфемы «короче» слога, то внутри слога морфологической границы быть не может, и мы получаем тот же результат. В действительности, однако, ситуация значительно сложнее. Прежде всего, невозможность неслоговых (т. е. меньших, чем слог) морфем еще не есть достаточное условие для морфологической нечленимости слога. Привлечем для сравнения материал индонезийских языков. Здесь также наложен запрет на неслоговые морфемы. Тем не менее морфологическая граница внутри слога вполне возможна, например, индонез. obati ‘лечить’, где i — аффикс, выделяемый в составе слога ti.

Дело в том, что в индонезийских языках границы слогов, как и во всех неслоговых языках, не являются неизменными. В вышеприведенном примере сочетаются морфема obat ‘лекарство’ и суффикс i, при этом происходит переразложение слоговых границ — конечный t слога bat в слоге ti становится начальным согласным[5]. В результате и возникает внутрислоговая морфемная /120//121/ граница, хотя аффикс i, взятый сам по себе, в системе, есть в плане выражения — слог.

Очевидно, что возникновение такого рода «вторичных» морфемных границ внутри слога невозможно, если невозможно описанное выше перераспределение слоговых границ. Именно такова ситуация в слоговых языках, например: бирм. /liŋ²/ ‘муж’ → /liŋ²a³/ ‘мужу’, а не */li²ŋa³/ (при возможности начального /ŋ/); вьет. /kak⁵/ + /aø¹/ → /kak⁵aø¹/ ‘братья’, а не */ka⁵kaø¹/ [Гордина 1966: 180].

Соответственно, хотя в слоговых языках и есть морфемы, экспоненты которых представлены одиночными гласными, они тоже сохраняют свои слоговые границы в любых сочетаниях и поэтому не создают внутрислоговых морфемных границ. Прибегать же к методу остаточной выделимости в фонологической сегментации, как уже говорилось, нельзя (см. гл. I, 1.4.2): если, скажем, в бирманском языке есть морфема a и, следовательно, некоторая фонологическая единица /a/, то это еще не значит, что в слогах /aŋ/ и /ai»/ можно вычленить /a/ и остаточно /ŋ/ и /i»/ — в этих слогах [a] уже не является экспонентом морфемы.

Следует отметить также и другое важнейшее следствие из постоянства слоговых границ. Если изменение слоговых границ допускается, как в неслоговых языках, то именно оно служит базой для фонологического отождествления фонетически резко отличающихся начальнослоговых и конечнослоговых согласных. В русском языке начальный и конечный [k] в составе словоформ ток — тока отождествляются именно потому, что они чередуются с сохранением морфемы (ток‑). Но если слоговые границы неизменны, что наблюдается в слоговых языках, то мы не можем отождествить фонологически, скажем, начальнослоговой и конечнослоговой [k] во вьетнамском языке, поскольку они никогда не чередуются. А из этого следует, что, например, в слоге /kak/ нельзя вычленить конечный согласный [k] в качестве конечнослогового варианта «фонемы /k/» и тем самым установить фонологическую границу внутри слога.

Итак, невозможность морфемной границы внутри слога есть следствие не одного, а двух условий: (а) запрета на неслоговые морфемы и (б) запрета на перемещение слоговых границ, или ресиллабацию.

ГЛОТТОХРОНОЛОГИЯ, именуемая также глоттохронологической лексикостатистикой, или просто лексикостатистикой, исследовательский метод, разработанный в 1940-х годах американским лингвистом М.Сводешем первоначально для датировки времени расхождения родственных языков. Термин «глоттохронология» образован от греч. glossa 'язык' и дословно означает 'языковая хронология'; термин «лексикостатистика» неудачен, ибо его внутренняя форма задает слишком широкую категорию, под которую естественным образом подводятся исследовательские начинания, не имеющие к глоттохронологии фактически никакого отношения.

При создании глоттохронологии Сводеш вдохновлялся примером успешно применявшегося к тому времени метода радиоуглеродной датировки археологических находок. Исходные предпосылки глоттохронологического анализа сводятся к следующим трем предположениям.

В словарном составе всех языков мира можно выделить некоторое подмножество слов, отличающихся особой стабильностью; эти слова обозначают некоторые базовые общечеловеческие понятия. Сводеш разработал список таких понятий: в него входят названия частей тела, некоторых живых существ, природных явлений, элементов рельефа, имен родства, некоторые местоимения, прилагательные, обозначающие элементарные геометрические понятия и цвета, ряд глаголов и нек. др.: спина, живот, кровь, ухо, рука, нога, голова; рыба, птица; солнце, облако, огонь, туман, лед, озеро, камень; муж, жена, мать, отец; длинный, короткий, прямой, тупой, острый; черный, белый, желтый, красный; плыть, лежать, держать, убивать; я, мы, ты, тот, там, они, кто и т.д.; имеются списки из 100 и из 200 элементов (так называемые стословный и двухсотсловный списки Сводеша).

Доля слов из этого списка, которые сохранятся в течение некоторого промежутка времени (не будут заменены другими словами), примерно одинакова для всех языков: из двухсотсловного списка через 1000 лет сохраняется примерно 81% слов; из стословного – примерно 86%.

Темп сохранения/несохранения слов в течение выбранного времени относительно постоянен (как постоянна скорость радиоактивного распада), а шансы каждого слова сохраниться или не сохраниться равны.

На основании этих предположений минимальное время расхождения двух языков t определяется по формуле t = log C / 2log r, где С – доля сохранившихся слов из списка, а r – коэффициент сохранности, равный, соответственно, 0,81 или 0,86.

Сводеш предложил специальную шкалу для объединения языков в различные группировки на основании времени расхождения между ними, и номенклатуру названий для них:

Таблица undefined

Поскольку глоттохронологический метод был разработан прежде всего для языков американских индейцев, степень расхождения между которыми очень велика, в приведенной номенклатуре подробно разработаны термины для группировок именно отдаленного родства. В отечественной компаративистике они используются редко.

Сопоставление данных, полученных на основании формулы Сводеша, и имеющихся исторических свидетельств для языков с хорошо документированной историей показало, что глоттохронологический метод имеет тенденцию существенно занижать время расхождения языков; кроме того, он позволяет судить только о словарном составе и, например, заведомо плохо работает для случаев значительных фонетических изменений при сохранении лексики. Сами предпосылки, на которых основан метод глоттохронологии, также были подвергнуты вполне справедливой критике. В частности, факты свидетельствуют о том, что темп языковых изменений явно не постоянен и даже для родственных языков может различаться в разы, что было показано, в частности, на материале развития в последнем тысячелетии исландского языка и литературного норвежского (риксмола). Наконец, корректное применение глоттохронологической датировки предполагает, в частности, возможность исключать из сравнения заимствования, что возможно лишь в случае языка с хорошо известной историей.

Тем не менее, несмотря на все свои недостатки (частично, впрочем, исправленные при сохранении основной идеи), метод глоттохронологии продолжает использоваться при изучении истории бесписьменных языков. Более того, из метода датировки глоттохронология превратилась в инструмент поэтапной группировки языков на основании вычисляемого времени их расхождения: чем оно меньше, тем более близким предполагается родство языков, – а тем самым и в метод установления языкового родства, активно используемый в тех случаях, когда применение стандартной процедуры лингвистической реконструкции оказывается затруднительным или вовсе невозможным.

Сравнительно-исторический метод формировался и оттачивался на материале индоевропейских языков, уникальным свойством которых является большое количество сильно различавшихся уже несколько тысячелетий назад языков (древнегреческий, древнеперсидский, латинский, санскрит, древнеармянский) с рано возникшими фонетическими письменностями, хорошо фиксирующими звуковой облик языка, долгой письменной историей и обилием сохранившихся текстов. Это сделало возможным осуществление сопоставлений между языками, отстоящими от современности на несколько тысячелетий, да еще и с возможностью проверки гипотез о развитии отдельных языковых ветвей данными таких языков, как латинский для романских языков и ведийский и санскрит для индийских – фактически письменно засвидетельствованных праязыков. Существует еще ряд языковых семей с древними письменными памятниками (афразийская в лице двух из ее пяти или шести ветвей – египетской и семитской; дравидийская; сино-тибетская), однако уже для этих языков возможности реконструкции несколько ограничены либо из-за неалфавитного характера письменности или необозначения на письме гласных, либо по причине ранней засвидетельствованности лишь очень малой части языков, входящих в языковую семью и, следовательно, нехватки «опорных точек» для реконструкции). Для большинства языковых семей сколь-нибудь давняя письменная фиксация вообще отсутствует, что делает задачу сравнительно-исторической реконструкции в лучшем случае очень трудоемкой и многоступенчатой: то языковое состояние, о котором в рамках индоевропейских семьи можно непосредственно судить по материалам древних языков, оказывается необходимым реконструировать на основании современного состояния, последовательно подбираясь к праязыкам все более крупных группировок, да к тому же не имея или почти не имея данных об общих тенденциях исторического развития языков данной семьи.

Для этой цели приходится строить рабочие гипотезы о сближении языков в составе семьи. Метод глоттохронологии дает далеко не безукоризненную, но все же относительно объективную основу для построения таких гипотез в случае бесписьменных языков.

Павел Паршин

Литература Сводеш М. Лексикостатистическое датирование доисторических этнических контактов; К вопросу о повышении точности в лексикостатистическом датировании. – Новое в лингвистике. Вып. I. М., 1960
Хойер Г. Лексикостатистика (критический обзор). – Новое в лингвистике. Вып. I. М., 1960
Арапов М.В., Херц М.М. Математические методы в исторической лингвистике. М., 1974
Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание и лексикостатистика. – Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М., 1989
Бурлак С.А., Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику. М., 2001