Проблема происхождения Руси в отечественных,

ИСТОРИЯ

ТЕМА 1.

Древняя Русь

(вторая половина I тыс. – первая треть XIII в.)

Источник:

Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г.: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2-х кн. М., 2003. Кн. 1. С. 87-209.

Содержание:

1. Варяги в источниках Руси, Востока и Запада

2. Проблема происхождения Руси в отечественных, западноевропейских и восточных источниках.

3. Специфика древнерусского государства.

4. Политическая история Древней Руси в IX-XI вв.

5. Общественно-политическое устройство Древнерусского государства.

6. Дискуссия о социальном строе Древней Руси.

7. Пути распространения и характер раннего древнерусского христианства.

8. Предпосылки распада Древнерусского государства.

 

 

Варяги в источниках Руси,

Востока и Запада

 

В почти трехвековом споре о начале Руси основой всегда яв­лялись русские летописи, а спор начали еще летописцы X–XI вв., и отражалось в нем традиционное соперничество Киева и Нов­города. Напомним, что древнейшая русская летопись «Повесть временных лет» – это уже свод разнообразных материалов, предшествующих летописных традиций, принадлежащих раз­ным авторам. Поэтому в «Повести временных лет» приводится три разных (и разновременных) упоминания о варягах и две разные версии происхождения Руси.

«Сказание о призвании варягов», вошедшее в новгородские летописи, а затем также в одну из относительно поздних редак­ций «Повести временных лет», имеет явно северное происхож­дение, связанное с этническими передвижениями по Волго-Балтийскому пути. Первым датированным событием здесь явля­ется изгнание «варягов» «за море» в 859 г. На чем основана эта дата – остается неясным.

 

Примечательно, что в соответствии с летописью «варяги» контролирова­ли обширные пространства вдоль Волго-Балтийского пути, создав здесь своеобразное государственное образование. Помимо славянских племен словен и кривичей, в это раннее образование входили угро-финские племена меря, весь и чудь (эстонцы). Затем варягов изгнали, но недавние союзники перессорились между собой и вроде бы добро­вольно решили вновь пригласить варягов. На сей раз в 862 г. появляется Рюрик с братьями Синеуcом и Трувором. Сначала Рюрик приходит в Ладогу (что вполне логично), а затем строит Новгород. Новгород­ский летописец при этом поясняет, что «суть людие новгородстии от рода варяжска». Это указание важно не столько для обозначения вре­мени заложения Новгорода (у археологов есть сомнения на этот счет), сколько для уяснения вопроса об этнической природе варягов.

 

Очень важно помнить, что в «Повести временных лет» под этнонимом «варяги» упоминаются три разных этноса. Самое раннее – глухое упоминание о варягах, живущих от земли анг­лов (южная Ютландия) до «предела Симова», под которым под­разумевается Волжская Булгария (с X в., волжские булгары и население Нижнего Поволжья считались потомками библей­ского Сима). Иными словами, здесь «варяги» обозначают все население, разбросанное по Волго-Балтийскому пути.

Другое упоминание, явно позднее внесенное в летописный текст, называет варягов наряду с племенами русь, англы, готы, свеи, урмане (норвежцы).

Еще одна, явно позднейшая вставка в летопись, уточнявшая этнический состав побережий Балтики, могла появиться уже во время интенсивных сношений Приднепровья с Балтикой (ко­нец IX–X в.). В этой вставке перечисляются народы, живущие у «Варяжского» моря: варяги, свевы (шведы), норманны (нор­вежцы), готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венцианци, генуэзцы и др.

В высшей степени удивительно, что большинство споря­щих – норманистов и антинорманистов[1] – прошли мимо оче­видного указания: «варяги» русской летописи (в узком смысле) – это известные еще римским авторам «варины», те самые «варины или вэринги», которые еще в IV в. в числе других племен уча­ствовали во вторжении в Британию. Они входили в группу «ингевонов», племен, которые, как это давно показал германский филолог С. Файст, германцами не были. У «ингевонов», как и у фризов, был заметен до сих пор в должной мере не осознан­ный уральский компонент. Он проявляется во многих именах. Но само этническое название «варяги» совершенно ясное, индо­европейское: «поморяне», «люди, живущие у моря» (от индоев­ропейского «вар» – вода, море). Наэто значение неодно­кратно указывали немецкие филологи, объясняя этноним «варины», но они почему-то забывали об этом, объясняя этноним «варяги».

О том, что этнонимы или имена «Варин» или «Варанг» довольно широко были распространены с VIII в. на северо-западе Франции, писали и французские филологи, не сомне­ваясь, что корень здесь тот же индоевропейский – «вода». А тождество «варягов» и «варинов» лежит на поверхности. «Вилла варангов» в Бургундии на реке Роне – память об уча­стии родственных племен «ингевонов» (бургундов и варинов) в Великом переселении народов (большинство варинов вернулось позднее назад к Балтийскому морю). Саксонская «Северная марка» в конце X – начале XI в. называлась также «Маркой Вэрингов».

«Правда англов и вэринов», относящаяся к концу VIII или началу IX в., предполагает, что вэрины-варины – это еще не­ассимилированное славянами племя, язык которого (как и у фризов) сохранял индоевропейские и уральские черты, а ак­тивность на море в основном предполагала Северное море (в 915 г. в Британии был построен город Вэрингвик, во Франции еще раньше существовал Варангевилл). Варины, как соседнее с собственно франкскими владениями племя, и дали название морю, которое еще и в XVI в., как отметил С. Герберштейн, дважды побывавший в России в начале столетия, «Варяжским» называлось только в России и у балтийских славян. Но с сере­дины IX в. вэрины-варины постепенно ассимилируются при­шедшими сюда славянами, и во второй половине IX в. здесь возобладает славянская речь и славянский язык. Объединение варинов и славян произошло, очевидно, в рамках общего про­тивостояния славян и других племен южного берега Балтики наступлению франков и саксов.

А у первого русского летописца, обозначавшего «варяж­ским» весь Волго-Балтийский водный путь, предполагалось не этническое, а именно территориальное определение. Видимо, также это воспринималось и в Византии, где «варяжская» дру­жина появляется раньше, чем там появляются норманны.

Третий смысл этнической природы варягов, зафиксирован­ный летописью, предполагает включение в число «варяжских» (т. е. поморских) народов также и скандинавов. Но летописец при этом старается подчеркнуть, что имеется в виду именно «Русь», а не другие народы, отчетливо противопоставляя «русь» свеям, готам, урманам (норманнам-норвежцам) и англам (собственно датчанам).

Из сказанного следует, что за обозначением «варяга» могут скрываться разноэтничные племена. Скандинавы появились на Руси, видимо, только в XI в., со времен Ярослава Мудрого, же­нившегося на дочери шведского конунга (и внучке славянского ободритского князя). Именно во времена Ярослава около 1030 г., как убедительно показал В.Г. Васильевский, первый норманн появился в дружине «варангов» в Византии. Кстати, само назва­ние «варанг» предполагает балто-славянскую, а не германскую форму. А «Бухта варангов» («Варангерфьорд») на севере Скан­динавского полуострова соседила с «Мурманским» (т.е. нор­маннским) берегом. Море будет называться «Варяжским» на Руси и в России вплоть до XVIII в., а «варяги» уже с XII столетия приобретут значение «неправославных», «католиков». Но и в летописных записях XIII–XVII вв. «Варяжским поморьем» бу­дет называться Южный берег Балтики. В XVI в. в письме Ивану Грозному шведский конунг Юхан III именно с Ярославом Муд­рым связывал появление первых шведов-«варягов» на Руси. В ответе русский царь настаивал на том, что варяги – это «нем­цы», имея в виду южный берег Балтики, покоренный к этому времени «немцами»-германцами.

«Сказание о призвании варягов» имеет явно северное, нов­городское происхождение, и в киевскую летопись оно было занесено довольно поздно. И в этой связи существенно, что Новгородская Первая летопись самих новгородцев производит «от рода варяжска». Многочисленные археологические матери­алы (в частности, ранняя новгородская керамика, исследованная в ряде публикаций Г.П. Смирновой), указывают на две боль­шие волны переселений по Волго-Балтийскому пути с Запада на Восток: в конце VIII в. и в середине IX в. Д.К. Зеленин, И.И. Ляпушкин и многие другие археологи и лингвисты указывали на явные языковые и этнографические параллели Северной Руси и Балтийского Поморья.

 

* * *

 

Подведем итоги – кто же такие варяги? Прежде всего русские летописи под именем «варяги» в разное время подразумевают раз­ные этнические группы. Тем не менее на основе привлечения других источников можно определить этническую природу «ва­рягов», пришедших к восточным славянам в IX в.

«Повесть временных лет» дает Прямое указание на то, где жи­ли варяги – по южному берегу Балтийского моря, которое в летописи называется Варяжским морем. Четко обозначены западные пределы расселения варягов: «до земли Агнянской и Волошской». Англами в то время называли датчан, а волохами запад­ные славяне именовали итальянцев. Следовательно, земли ва­рягов на западе граничили с Данией. На востоке границы рассе­ления варягов указаны более расплывчато – «до предела Симова». В данном случае имеется в виду Волжская Булгария – варя­ги контролировали северо-западную часть Волго-Балтийского пути вплоть до Волжской Булгарии.

Изучение других письменных источников показало, что на южном берегу рядом с датчанами Балтики жили «варины» («вэрины», «вагры», «вары») – племя, принадлежавшее к вандальской группе «ингевонов» с уральскими элементами. К середине IX в. варины уже ославянились – они говорили на славянском языке.

Германские средневековые авторы называли варинов «вэрингами» и считали их одним из славянских племен, франкские авторы – «вэринами», балтийские славяне – «варангами», «ваграми». В восточнославянской огласовке «вагров» стали называть «варягами». Тождество варягов и вагров-варинов с языковой точки зрения очевидно. Оба именования имеют один корень «вар» – вода и различные суффиксы. Варяги, следовательно, – это люди, живущие у воды, поморяне.

В конце VIII – начале IX в. на земли варинов начинают на­ступать франки. Это побудило их искать новые места поселе­ний. В VIII в. во Франции появляется «Варангевилл» (Варяж­ский город), в 915 г. возник город Вэрингвик (Варяжская бухта) в Англии, до сих пор сохранилось название Варангерфьорд (Бухта варангов, Варяжский залив) на севере Скандинавии. С VIII–IX вв. имена Варин и Варанг широко распространяются по всей Европе, свидетельствуя также о рассеивании отдельных групп варинов в иноязычной среде.

Основным направлением переселений варинов-варягов стало восточное побережье Балтики. На восток они переселялись вместе с отдельными группами русов, живших по берегам Бал­тийского моря (на о. Рюген, в Прибалтике и др.). Отсюда в «Повести временных лет» и возникло двойное именование пе­реселенцев – варяги-русь: «И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались те варяги – русь». При этом «Повесть времен­ных лет» специально оговаривает, что русь – это не шведы, не норвежцы и не датчане. Следовательно, в середине IX в. славя­не именем «варяги» называли племена уже разного этнического происхождения.

В Восточной Европе варяги появляются в середине IX в. Варяги-русь приходят сначала в северо-западные земли к ильмен­ским словенам, а затем спускаются к Среднему Поднепровью. По сведениям разных источников и по мнению некоторых уче­ных во главе варягов-руси, пришедших к ильменским словенам с берегов южной Балтики, стоял князь Рюрик. Скорее всего, ле­гендарный Рюрик был выходцем одного из варяжских (вэринских) племен.

 

В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика и его братьев (Сивара и Триара – на западноевропейский манер) считают сыновьями князя славянского племени ободритов Годлава, убитого в 808 г. датчанами. В свою очередь, генеалогию ободритов средневековые авторы привя­зывали к венедо-герульской, отражавшей процесс ассимиляции вене­дов и герулов славянами (смешанные славянские и неславянские име­на княжеских родов). В начале XVIII в. эта версия активно обсуждалась в Германии и разногласия касались лишь определения: был ли Рюрик славянином или германцем? Норманисты переделывали имя на скан­динавский манер (HrorekR). Но в русской летописи оно звучит так, как звучало в кельтской Галлии. Имя Рюрик, по всей вероятности, восхо­дит к названию одного из племен кельтов – «руриков», «рауриков», а племенное название, видимо, связано с рекой Рур. Племя это ушло от вторгнувшихся в Галлию войск Юлия Цезаря, и уйти оно могло только на восток. В позднейшее время выходцы с берегов реки Рур тоже полу­чали имена (или прозвища) «Рурик». Предания о Рюрике и его брать­ях на южном берегу Балтики сохранялись очень долго – их записыва­ли еще во второй половине XIX в.

 

Названия основанных Рюриком в IХ в. городов (Ладога, Бе­лое озеро, Новгород) говорят о том, что варяги-русь в это время говорили на славянском языке. Интересно, что главным богом у варягов-руси был Перун. В договоре Руси с Греками 911 г., ко­торый заключил Олег Вещий говорится: «А Олега с мужами его заставляли присягать по закону русскому: клялись оружием своим и Перуном, их богом».

По сведениям «Повести временных лет» варяги играли зна­чительную роль в северо-западных славянских землях в конце IХ–X вв. В летописи утверждается, что новгородцы происходи­ли «от рода варяжска». Киевские князья постоянно прибегают к помощи наемных варяжских дружин в борьбе за власть.

При Ярославе Мудром в XI в. в варяжских дружинах впервые появляются шведы. Этому способствовало то, что Ярослав был женат на шведской принцессе Ингигерд. Поэтому в начале XI в. на Руси варягами начинают называть и выходцев из Скандинавии. Но интересно, что в Новгороде шведов варягами не назы­вали вплоть до XIII в.

После смерти Ярослава русские князья перестали набирать наемные дружины из варягов. Само имя варягов переосмысли­вается и постепенно распространяется в общем на выходцев с католического Запада.

 

 

Политическая история

Древней Руси в IX-XI вв.

 

 

События конца IX–XI вв. на Руси в летописях изложены ску­по и противоречиво, ибо в ее основе лежат различные первоис­точники. Более того, ранние летописные свидетельства значи­тельно отредактированы более поздними летописцами, причем эта редакция осуществлялась в интересах совершенно конкрет­ных политических фигур из правящей династии. Поэтому для того, чтобы найти истину, необходимо использовать, анализи­ровать разнообразные источники, помимо летописей, привле­кать данные археологии, антропологии, сведения из фольклор­ных источников, а также и зарубежные источники, прежде всего богемские хроники.

Во многом из-за путаницы в письменных источниках в оте­чественной исторической литературе также существуют разные точки зрения на события IX–XI вв., происходившие в Древней Руси. И собственно изучение этого периода русской истории и представляет собой анализ противоречивых свидетельств ис­точников, а также осмысление важнейших дискуссионных воп­росов, поднятых в историографии. Только в этом случае мы сможем представить более или менее точную картину историче­ских событий IX–XI вв.

Здесь мы встречаемся сразу же с несколькими проблемами, которые продолжают оставаться дискуссионными в отечествен­ной историографии. Главная из них – проблема взаимоотноше­ний «Земли» и «Власти», в русле которой существовали многие другие политические, социальные и экономические проблемы.

Противостояние «Земли» и «Власти» – следствие прежде всего разных истоков того и другого. «Земля» – это в основном славянское, или славянизированное, самоуправление, строившее­ся «снизу вверх». «Власть» – структура, выстраивающаяся «сверху вниз», и в значительной мере привнесенная «родом русским», причем между разными видами «русов» были более или менее су­щественные различия. Иначе говоря, общественно-политиче­ский строй в Древней Руси определялся не только социальными, но и этническими различиями различных племен, объединен­ных в одно государство, ведь каждое племя привносило собст­венные традиции, обычаи, собственный социальный уклад.

Проанализируем с этой точки зрения рассказ «Повести вре­менных лет» об основании Древнерусского государства. Уже говорилось, что этот рассказ представляет собой позднейшее со­единение различных сведений, зачастую противоречащих друг другу. Поэтому следует выявить противоречия в самих летопис­ных свидетельствах, доставшихся нам от разных летописцев, чьи сочинения и были позднее объединены в «Повести времен­ных лет».

В этом отношении колоссальный ущерб науке нанесло пред­ставление о том, что автором «Повести временных лет» был один летописец – Нестор, писавший якобы в начале XII в. Но дело в том, что даже Несторов-летописцев в истории древнерус­ской письменности было двое. Первый Нестор – это ученик киево-печерского игумена Стефана, писавший свои сочинения о Феодосии Печерском, о князьях-братьях Борисе и Глебе во Вла­димире Волынском. Второй – ростовский епископ Нестор, быв­ший до своего рукоположения пострижеником Киево-Печерского монастыря и в 1156 г. вернувшийся в Печерский мона­стырь. Как показывает сравнение летописного текста с извест­ными нам произведениями обоих Несторов, ни первый, ни вто­рой к «Повести временных лет» никакого отношения не имеют: ни их языка, ни их мировосприятия, ни их круга знаний в «По­вести временных лет» нет.

Одно из самых больших противоречий летописи заключает­ся в том, что правящий слой Древней Руси – те самые русы, или «род русский», – воспринимаются как единый этнос. Затрудне­ние представляет уже то, что русские летописи, в отличие от восточных источников, ничего не знают о «трех видах руси». Но при этом в летописях встречается именование «русами» разных этнических групп: Норик как родина славян и придунайских ру­сов; варяги-русы из Прибалтики и, наконец, просто «Русская зе­мля» как второе обозначение племени полян. Из этого следует, что, несмотря на явную редакцию «Повести временных лет» позднейшими летописцами в чьих-то политических интересах, в ней все же сохраняются отголоски каких-то древних и разных версий происхождения русов. Лишним свидетельством тому можно считать тот факт, что в IХ-ХII вв. даже в самой Древней Руси существовало, по крайней мере, четыре генеалогических предания, т.е. четыре версии происхождения «рода русского», в которых называются разные «родоначальники»: от Кия, от Рю­рика, от Игоря и, наконец, от Трояна в «Слове о полку Игореве». За каждым из этих преданий стояли определенные политиче­ские и социальные силы и определенные интересы, эти версии противоборствовали между собой. И важно учитывать сам факт их сосуществования и противоборства. Как минимум, это по­может в беседах с летописцами и авторами древних сказаний, которые всегда отстаивают какую-то версию и при этом что-то недоговаривают. В этом случае может быть поставлен вопрос об источниках версий – и весьма противоречивых, – но не о дей­ствительных фактах, которые надо отыскивать с привлечением иных, внелетописных данных.

Скорее всего, записи в «Повести временных лет», относя­щиеся к IX в., – это легенды. Даты, которые проставлены в ле­тописи, появились позднее, и сегодня трудно определить, от­куда взялись сами даты, ведь языческий мир время исчислял поколениями. Следы такого исчисления – поколениями – просматриваются в «Повести временных лет», по крайней мере, до второй половины XI в. Сами же летописные даты, име­ют, естественно, христианское происхождение и ведут лето­счисление от момента Сотворения мира. Но при этом следует иметь в виду, что в православном христианском мире существо­вало несколько версий хронологии – космических эр, каждая из которых по-разному отсчитывала дату Рождества Христова от Сотворения мира: антиохийская эра - 5500 лет от Сотворения мира; старовизантийская эра - 5504 года от Сотворения мира; константинопольская эра - 5508 лет от Сотворения мира, бол­гарская эра – 5511 лет. И, что важно, все эти космические эры мы находим в «Повести временных лет», что является лишним доказательством «сводного» характера самой этой летописи – разными эрами пользовались разные летописцы.

Летописные даты IX в. – результат каких-то расчетов, дос­товерность которых пока весьма сомнительна. Летописец, впервые вводивший хронологию в недатированные тексты «Повести временных лет», ориентировался на византийскую хронологию. В его распоряжении были данные о числе лет правления князей (такой вид счисления сохранялся и в Византии наряду с «индиктным счетом» – 15-летние периоды, как его вариантом).

Скажем, первая дата 6360 г., под которой приводится первое упоминание неких русов в византийских хрониках, приурочен­ное к началу правления византийского императора Михаила. Эта дата вызвала многочисленные недоумения историков, ведь если брать константинопольскую эру, то в итоге получается 852 г. (6360 - 5508 = 852). Но достоверно известно, что Михаил начал царствовать в 856 г. Противоречие разрешается, если признать, что дата 6360 г. сделана по старовизантийской (а не по кон­стантинопольской) эре и в пересчете на нынешнее летосчисле­ние от Рождества Христова дает нам 856 г.

Но в 856 г. Киевской Руси еще не существовало, следователь­но, византийские источники писали не о днепровских, а о ка­ких-то других русах. Скорее всего, поход на Византию в 856 г. совершили причерноморские русы, этническая природа кото­рых далеко не определена. Это те русы, которые вскоре приня­ли христианство, а митрополия причерноморских русов будет намного старше киевской митрополии.

Под 6374 (866) г. «Повесть временных лет» сообщает о похо­де на Византию киевских князей Дира и Аскольда. Как было ус­тановлено, сведения об этом походе не находят подтверждения в византийских источниках и сама дата похода тоже может быть результатом легенд и позднейших хронологических расчетов. Вообще, сведения о походе Аскольда и Дира попали в летопись довольно поздно и заимствованы из Хроники Георгия Амартола, причем имена русских князей отсутствуют в оригинале и появ­ляются только в древнерусском переводе хроники. На этом ос­новании принято считать, что никакого похода киевских русов на Византию в 866 г. не было. Но привлечение внелетописных источников представляет интересную картину. Дир – имя илли­рийское, означающее «крепкий», «твердый». Оно и до сих пор сохраняется у кельтов (читается теперь на английский манер как «Дайри»). Аскольд – тоже типичное кельтское имя, где компо­нент «олд» («олл») означает «великий». Таким образом, Дир и Аскольд могли быть представителями какой-то из ветвей руси. Но попасть в Византию они могли не с севера, а с запада – из Подунавья, откуда в конце V в. гунны и руги возвращались на Днепр после развала Гуннской державы, а в IX–X вв. из Подуна­вья будет несколько выселений и переселений, в том числе и в Поднепровье (эти миграции пока еще мало изучены и истори­чески, и археологически).

В рассказе о призвании варягов в летописи явно искусствен­но увязываются в одну династию Рюрик и Игорь. Рюрик с брать­ями шел из племени ободритов, память о чем держалась даже в XIX в. Игорь-Ингер явно шел из «Русии-тюрк», т. е. из Аланской Руси (уже славянизированной), которая располагалась в запад­ных пределах Эстонии – на острове Сааремаа и в провинциях Роталия-Вик. А Олег, по летописи, оказался вообще безродным. Но, как уже говорилось в предыдущей главе, Олег, видимо, был тоже выходцем из Аланской Руси. Кстати, богемские хроники знают его сына – тоже Олега, возглавившего в какое-то время Моравское королевство.

Впрочем, и в связи с утверждением в Киеве Олега возникает много еще неразрешенных вопросов. Само имя «Олег», судя по всему, легендарное, причем, видимо, «Олегов» было несколько. Например, разные источники сообщают о том, что после смер­ти Олег был похоронен в разных местах и указывают разные мо­гилы Олега: в Киеве, в Ладоге, где-то «за морем». Причем север­ные могилы «Олегов» явно противоречат киевским и заставля­ют предполагать, что на севере это имя звучало звонче, чем на юге. А следует из этого только одно: разные Олеги послужили источниками легенды о князе Олеге Вещем, и само это имя на Волго-Балтийском пути было популярно.

882 г. Под этой датой в летописи фиксируется приход Олега в Киев. Кстати, происхождение самой даты непонятно, возможно, она тоже является результатом расчетов позднейших летопис­цев. Еще одна проблема – почему Олег именно Киев объявил центром Русской земли? Какую «Русскую землю» подразумевал Олег? Если вспомнить сведения восточных авторов о трех видах «руси», то тогда можно сделать предположение – князь Олег по­ставил задачу собирания всех «Русий» в нечто единое.

В 882 г. Олег пришел в Киев с варягами, чудью, словенами, весью, мерью, кривичами. По дороге в Киев Олег завоевывает Смоленск и сажает там своих посадников (правда, позднее Смоленск будет оставаться за пределами Киевской Руси вплоть до 2-й половины XI в., как и кривичи в целом). В данном случае перечислены те же племена, что «приглашали» Рюрика: два сла­вянских и три угро-финских. Археологически такой межэтниче­ский союз подтверждается. Видимо, это те племена, которые изначально были связаны с варягами и располагались на Волго-Балтийском пути. Здесь необходимо вновь привлечь сообщения восточных авторов, отметивших, что народы севера говорят по-славянски, потому что с ними смешались. А под «севером» вос­точные авторы разумели именно Волго-Балтийский путь, на ко­торый, судя в том числе и по нумизматическим данным, славя­не (балтийские) вышли первыми.

Таким образом, именно князь Олег, судя по всему, объединил под своей рукой разные этнические группы руси и собственно поло­жил основание тому социально-политическому образованию, ко­торое в «Повести временных лет» получило название «род рус­ский».

В 884 и 885 гг. Олег возлагает дань на славянские племена северян и радимичей, которые до того платили дань хазарам. Причем пограничных с хазарами северян Олег, по сути, освобо­ждает от дани, возлагая на них дань «легку». Вообще, это обра­щение Олега к радимичам и северянам очень знаменательно. Возможно, оно является отголоском давнего конфликта между «Росским каганатом», наследником которого была Аланская Русь в Прибалтике, и хазарами. Возложение на северян «лег­кой» дани заставляет думать, что собирание Олегом земель под властью «рода русского» в конце IX в. - это ответ на события 30-х гг. IX столетия, когда «Росский каганат» был разгромлен ха­зарами в союзе с венграми. Видимо, Олег стремился вернуться в исторически принадлежащий Аланской Руси регион. Во вся­ком случае, утверждение Олега и Игоря в Причерноморье рань­ше, чем в Приднепровье, – факт весьма значимый.

Под 907 г. летопись сообщает о походе Олега на Византию. Этот летописный рассказ увлекает многих историков масшта­бом операции Олега, собравшего под свои знамена все славян­ские племена, варягов, а также чудь и мерю. Но именно этот масштаб вызывает сомнение – уж слишком он фантастичен. Причем летописная статья под 907 г. противоречит другим лето­писным свидетельствам.

Так, летописец, который был составителем этнографического введения «Повести временных лет», писавший не ранее конца X - начала XI в., в число входящих в состав Руси включал лишь семь славянских племен. Ни вятичи, ни радимичи, ни дулебы, ни тиверцы, упоминаемые в статье 907 г., по убеждению этого лето­писца, в состав Руси не входили. А этот летописец знал многое – осведомленность его проявлялась уже в том, что в качестве «дан­ников Руси» он перечислил все прибалтийские племена и племена по Волго-Балтийскому пути. Еще одно противоречие статьи под 907 г. - сообщение о том, что Византия должна была платить дани ряду русских городов, по которым сидели «велиции князи, под Олгом суще». В 907 г. Олег не мог заставить византийцев пла­тить дани этим городам, потому что не было еще многих городов, в частности Переяславля (основан в 993 г.). Полоцк, скорее всего, находился под властью другой варяжской династии, последний князь из которой Рогволод погибнет в 978 г. от рук князя Влади­мира Святославича, оскорбленного отказом дочери полоцкого Князя Рогнеды выйти за него замуж. Не было в начале X в. в Древ­ней Руси и «великих князей»: этот титул появится значительно позднее. И сам фантастический рассказ о походе Олега в 907 г. позднее «редактировал» христианский автор, знакомый с визан­тийской литературой – описание зверств, чинимых дикими русами, взято из византийской литературы. То же самое описание зверств русов воспроизведено и в рассказе о походе Игоря на Ви­зантию в 941 г. и взято оно опять-таки из византийской литерату­ры. Видимо, в обоих случаях летописец использовал один и тот же источник, причем элементы былинного восторга в рассказе перемешаны с жестким христианским осуждением.

[…]

Попутно заметим еще один важный факт: договоры Олега и Игоря с Византией, в которых приведены имена дружинников говорят о славяноязычии княжеских дружин, но имена послов свидетельствуют о сохранении и исконных языков дружинни­ков, обычно набираемых из «охочих» людей разных стран и на­родов. Эти имена в большинстве именно так и звучали в евро­пейских (континентальных) именословах и могут быть объяснены происхождением главным образом из кельтских, иллирий­ских, иранских, фризских и финских языков.

Для прояснения событий, связанных с походом Олега в 907 г., необходимо привлечение материалов Новгородской Пер­вой летописи, в которой есть и буквальные совпадения со стать­ей 907 г., а именно одна из версий о дани, полученной Олегом с греков. Но Новгородская летопись отказывает Олегу в кня­жеском достоинстве, представляя его лишь воеводой Игоря. Думается, в основе рассказа Новгородской летописи лежит ва­ряжское сказание, изначально недатированное. Кроме того, ле­тописец явно стремился указать на родственные связи Игоря с Рюриком, а потому надо было «устранить» реального князя Олега, которого с Рюриком никак невозможно было соединить. В Новгородской же летописи приводятся и версии о могиле Олега в Ладоге, и о его намерении уйти за море, где его якобы и «уклюнула» змея. Но интересно, что события, связанные с по­ходом Олега, перенесены в 20-е гг. X в. В этой летописи указан 6430 г. от Сотворения мира, что по константинопольской эре должно соответствовать 922-му, по болгарской – 919-му, по ста­ровизантийской или подобной, распространенной где-то на за­паде Руси, – 926-му.

Таким образом, можно прийти к выводу, что статья под 907 г. появилась в летописи очень поздно и сложилась, возможно, в ре­зультате даже нескольких редактирований только в XII в.

Время после Олега – 2-я четверть X в. – вообще совершенно запутано в летописях: версии Новгородской Первой летописи и «Повести временных лет» абсолютно не совпадают. И свиде­тельствует это о том, что обе версии Недостоверны. Но путани­ца новгородских летописцев в данных об Олеге и датировках со­бытий, возможно, имеет и определенное указание на другого Олега, конфликт с которым у Игоря разразился, по сведениям богемских хроник, где-то в 20–30-е гг. X в., после смерти Оле­га Вещего. Характерно, что этот конфликт не нашел никакого отражения в русских летописях. Думается, что причиной послу­жило желание какого-то летописца представить именно Игоря родоначальником династии. Именно поэтому новгородские ле­тописцы называют Олега Вещего всего лишь воеводой Игоря и лишают Олега княжеского достоинства.

 

Но материал, извлеченный из богемских хроник в конце XVIII в. Христианом Фризе, раскрывает суть этой усобицы. Согласно рассказу X. Фри­зе, Олег Вещий был князем и имел сына - Олега Олеговича. Игорь же был племянником Олега Вещего. После смерти Олега Вещего между двоюродными братьями разразилась борьба за княжеский стол, в ре­зультате которой Игорь изгнал Олега Олеговича из Руси. Олег бежал в Моравию, которая в это время вела трудную борьбу с вторгшимися в области Среднего Подунавья венграми. Олег отличился в этой борьбе и был избран королем Моравии. У X. Фризе в этой связи обозначен 940 г., но хронология у него (как и в некоторых богемских хрониках) идет впереди дат нашей летописи на пять лет, и, следовательно, дата соответствовала бы 935 г. наших летописей.

В Моравии Олег принял христианство (христианское его имя, согласно богемским хроникам, Александр, но с ним же в ряде случаев ассоции­руется и имя «Илья Русский», возможно, переозвучение неизвестного в Западной Европе имени «Олег»). Олег помирился с Игорем, попытал­ся объединить силы Моравии, Руси и Польши ради отражения натис­ка венгров. Но из Руси пришло сообщение о гибели Игоря, и союз так и не состоялся. После ряда лет борьбы с переменным успехом Олег по­терпел поражение и вернулся на Русь, где был воеводой у княжны Ольги. Здесь он и умер. У Фризе указан 967 г., по хронологии нашей лето­писи, видимо, должен значиться 962 г.

 

Важно, что сведения богемских хроник подтверждаются архео­логически – именно во 2-й четверти IX в. отмечается волна мигра­ции славянизированного населения, в том числе и русов, из Мора­вии в Приднепровье. И характерно, что это вновь пришедшее к Днепру население или хотя бы часть его уже были христианами (у них наблюдается христианский обряд погребения). Видимо, именно с этой волной вернулся в Киев и Олег Олегович. Кста­ти, дополнительным подтверждением верности сведений бо­гемских хроник может служить тот факт, что в Киеве же будет известна не одна, а две могилы Олегов, расположенные в раз­ных частях города.

После конфликта с двоюродным братом Игорь (ум. 945 г.) утвердился в Киеве в качестве князя. В тот период относитель­ное единство разных земель-княжений поддерживалось прак­тически только личностью киевского правителя. Олег Вещий, судя по преданиям, пользовался почтением и на севере Руси, и в Поднепровье, и в определенной степени в Причерноморье. Игорь же растерял большую часть территориальных и властных завоеваний предшественника. Поход Игоря на Византию в 941 г. и договор 944 г. свидетельствуют о его внешнеполитиче­ских неудачах. Поход на древлян в 945 г. и гибель самого князя в этом походе свидетельствуют о том, что и внутри собственно­го государства Игорь не мог сохранять свою власть. В результате, на севере он практически не оставил следа, и на юге его ам­биции разбивались о жесткое противодействие не только импе­рий с богатыми дипломатическими и военными традициями – Византии и Хазарии, но и традиционно мирных славянских княжеств, сохранявших свои системы управления и своих вы­борных князей.

Княгиня Ольга (ум. 969 г.) попыталась как-то упорядочить отношения Киева с племенами, платившими дань, установив погосты для сбора дани, оставаясь фактически регентом при ма­лолетнем сыне Святославе.

Сам Святослав (ум. 972 г.) успешно воевал и с традицион­ными обидчиками Русской земли, и с теми землями-княжени­ями, которые держались своих многовековых традиций. Но он так и остался отважным и умелым полководцем, рожденным для походов, и практически бесполезным для упорядочения государственных дел на территориях, по которым, почти не встречая сопротивления, прошли его дружины. Впрочем, Свя­тослав и не собирался оставаться в Киеве (не исключено, что и сами киевляне не слишком жаловали Святослава), стремясь перенести центр предполагаемого нового государства в Переяславец Дунайский. Но там ему не позволил укрепиться могу­чий и