Специфика древнерусского государства

 

 

Древняя Русь изначально была многоэтничным государством. На территории будущего Древнерусского государства славяне ас­симилировали многие другие народы – балтские, угро-финские, иранские и другие племена. Таким образом, сформировалась древнерусская народность. Каждое племя, каждый народ, который вошел в состав Древнерусского государства, привнес особенно­сти собственной организации общества. При этом на территории Древней Руси встретились и начали взаимодействовать народы, у которых были разные формы организации общины: у славян – территориальная община, у русов разного этнического происхож­дения – кровнородственная община.

Разные типы общин определяют и разные пути образования государств. При кровнородственной общине расслоение происходит и внутри родов, и между ними («римский вариант» политогенеза). У народов с кровнородственной общиной госу­дарство возникало как результат установления господства одно­го рода (или племени) над другими. На землях территориальной общины государство возникает иным путем.

Славяне – это народ, издревле занимавшийся земледелием. Видимо, поэтому у славян довольно рано возникла территори­альная (соседская) община, вытеснившая кровнородственную общину. В территориальной славянской общине не было культа рода и племени, в ее состав легко принимались чужеземцы. Уп­равление в территориальной общине связано с хозяйственными задачами, значительным было влияние выборных должностных лиц. Хозяйственные потребности сельской общины ограничи­ваются пределами волости. На более обширных территориях в сфере общих интересов лишь поклонение общим богам, «игри­ща между селами» с целью заключения браков, отношения с иными племенами. Таким образом, у славян в зависимости от действительных потребностей и строилась снизу вверх иерархия государственного управления. Византийский историк VI в. Прокопий из Кесарии отмечал, что племена славян «не управ­ляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни счи­тается общим делом». А это значит, что управление у славян было связано с хозяйственными задачами, поэтому старейшин выбирали всем миром на народном собрании – вече. Кстати, способность славян быстро ассимилировать другие народы объясняется также наличием у них соседской (территориаль­ной) общины. Византиец Маврикий Стратег (VI в.) отмечал, что у славян не было рабства, а пленникам предлагалось либо выку­питься за незначительную сумму, либо остаться в общине на правах равного.

Используя данные археологии, можно довольно точно опи­сать образ жизни древних славян. Они были оседлым народом и занимались пашенным земледелием – археологи находят плу­ги, сошники, рала, плужные ножи и другие орудия. Именно славяне привнесли искусство пашенного земледелия в Восточ­ную Европу. У славян было натуральное хозяйство, каждая об­щина должна была обеспечивать себя всем необходимым: посу­дой, орудиями труда и оружием. Ремесленные изделия изготав­ливались для внутренних нужд общины, а не на продажу. Поэ­тому у славян не было гончарного круга до X в., а отличитель­ным признаком славянской культуры была грубая лепная кера­мика. Поселения славян располагались на невысоких берегах рек, были невелики по площади и состояли из 15–20 малых по­луземлянок, в каждой из которых жила малая семья (муж, жена, дети). Характерным признаком славянского жилища была ка­менная печь, которая располагалась в углу полуземлянки. У многих славян была распространена полигамия (многоженст­во): славянский мужчина имел двух-трех жен. Своих умерших славяне-язычники сжигали. У всех славянских племен высшие боги были связаны с землей, а верования – с земледельческими культами, культом плодородия (Велес, Даждьбог, Сварог, Мокошь). Отличительной чертой славянского язычества было от­сутствие человеческих жертвоприношений.

Славяне были умелыми, изобретательными и хитрыми вои­нами. Наличие территориальной общины предполагало, что в случае опасности каждый общинник берет в руки оружие. Ви­зантийская организованная армия всегда терпела поражение от славян, не располагающих какой-либо четкой военной структу­рой, а ведущих своеобразную партизанскую войну.

Строго говоря, уже зарубинецкая культура, существовавшая в последние века до нашей эры и в начале новой, была по мно­гим показателям выше многих ранних государств. Достаточно указать на протянувшиеся на сотни километров земляные валы («Змиевы валы»), практически оградившие культуру от набегов со стороны степи и избавившие от необходимости укреплять каждое поселение. Ранним государством было полиэтническое объединение – черняховская культура (II–IV вв.), а славянские племена VI в. имели достаточно эластичную, выстраивавшуюся снизу вверх систему организации и управления.

С VII в. на территориях, занятых славянами, возникают пер­вые славянские государства. В 681 г. – Первое Болгарское цар­ство, образовавшееся после прихода в славянское Подунавье кочевников-болгар, которые быстро смешались со славянами. В VIII–IX вв. образуется Великоморавское государство, появи­лись первые сербские княжества и Хорватское государство.

В VI – начале VII в. на территории нынешнего своего про­живания – от Карпатских гор на западе до Днепра и Дона на востоке и до озера Ильмень на севере образовались племен­ные союзы восточных славян – северяне, древляне, кривичи, вятичи, радимичи, поляне, дреговичи, полочане и др., которые также фактически являлись государствами. К IX в. восточнославянские племенные союзы, земли, княжения зани­мали огромные территории, превышавшие площадь многих госу­дарств Западной Европы. Во всех них существовала уже обосо­бившаяся от остального общества, но не оторвавшаяся от не­го окончательно княжеская власть. Славянские города служи­ли административными центрами племен и местом укрытия окрестного сельского населения от внешней опасности. В IX – первой половине X в. известно несколько таких городов: Ки­ев – у полян-руси, Новгород – у ильменских словен, Смо­ленск – у кривичей, Искоростень – у древлян. Жители горо­дов делились на десятки, сотни и тысячи. Вершиной такой го­родской и племенной администрации был тысяцкий, избирае­мый на народном собрании – вече. Таким образом, у славян складывалась земская власть, то, что потом в отечественной историографии получит образное именование «Земля». Нуж­но признать, что земская власть была исторически возникшей и наиболее экономически целесообразной формой организа­ции для славян. Следовательно, правы те ученые, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения каких-либо династий. Главными политическими центрами в славянских землях в этот период являлись Новгород и Киев.

Но экономически целесообразная и естественная государст­венная земская власть не могла простираться на обширные тер­ритории, не могла решить проблему объединения необозримых пространств восточнославянских земель. Соединить земли вос­точнославянских племенных союзов могла только внешняя си­ла, внешняя власть. Таким племенем-объединителем в IX–X вв. оказались «русы», или, как их называют некоторые древние источники, «род русский», который, видимо, соединил в себе выходцев из Подонья, Приднепровья, Придунавья и Прибалти­ки. Пришедшая к славянам внешняя власть, конечно, исполь­зовала противоречия между отдельными землями-княжениями и не забывала напоминать о своих заслугах в поддержании «по­рядка», организации обороны и походов на внешнего врага. Эту внешнюю власть позднее в отечественной историографии обо­значали образным термином «Власть».

В IX–X вв. Киевская Русь представляла собой объединение различных земель-княжеств, общим главой которых был киев­ский князь, выходец из «рода русского». Позднее киевский князь получил титул «великого князя», т. е. главного среди других кня­зей. Каждое княжество объединяло территории (или земли) нескольких славянских племен, во главе таких княжеств стояли свои, местные князья. Например, свои князья были у древлян, кривичей, радимичей и др. А вятичи вообще долгое время не входили в состав Киевской Руси, оставаясь независимыми.

Киевский князь, помимо того, что он был главой всей Киев­ской Руси, владел своим княжеством, собственно тем, где главенствовал «род русский». В то время главными городами киевского княжества была территория племени полян-руси с городами Киев, Чернигов и Переяславль. В подчинении киев­ского князя находились собственные бояре – высшая знать, во­инская дружина и «старцы градские».

В каждом славянском городе действовало вече – общий совет горожан, мнение которого нередко было сильнее воли князя. Не­даром жители многих древнерусских городов в X–XII вв. неред­ко сами решали, какого князя пригласить к себе на княжение.

Между киевским князем и местными князьями заключался своеобразный договор. Условия договора включали, во-первых, право киевского князя собирать дань в землях союзных князей («полюдье»). Обычно на полюдье киевский князь со своей дружиной выезжал осенью и всю зиму проводил за сбором дани. Во-вторых, киевский князь был обязан обеспечивать защиту подвластных ему земель. И в-третьих, местные князья должны были поставлять воинское ополчение в том случае, если киев­ский князь возглавлял общий воинский поход в чужие края.

Взаимоотношения «Земли» и «Власти» в этот период были довольно сложными, а межплеменные конфликты в IX – X вв. – частыми. «Земля» чаще всего откупалась от «Власти» данью, а совместные выступления и тех и других вызывались необходимостью противостоять внешним врагам. В этом и заключается в целом положительный результат образования относительно единого государства. Но и княжеская власть была весьма огра­ничена «родом русским» и дружиной, и сам этот «род» имел не­одинаковое влияние в землях различных племенных союзов восточных славян. Первые реальные попытки упорядочить отношения городского и племенного самоуправления с княже­скими слугами даже в пределах самого Киева были предприня­ты лишь в конце X в. при Владимире Святославиче.

[...]

Политическая история

Древней Руси в IX-XI вв.

 

 

События конца IX–XI вв. на Руси в летописях изложены ску­по и противоречиво, ибо в ее основе лежат различные первоис­точники. Более того, ранние летописные свидетельства значи­тельно отредактированы более поздними летописцами, причем эта редакция осуществлялась в интересах совершенно конкрет­ных политических фигур из правящей династии. Поэтому для того, чтобы найти истину, необходимо использовать, анализи­ровать разнообразные источники, помимо летописей, привле­кать данные археологии, антропологии, сведения из фольклор­ных источников, а также и зарубежные источники, прежде всего богемские хроники.

Во многом из-за путаницы в письменных источниках в оте­чественной исторической литературе также существуют разные точки зрения на события IX–XI вв., происходившие в Древней Руси. И собственно изучение этого периода русской истории и представляет собой анализ противоречивых свидетельств ис­точников, а также осмысление важнейших дискуссионных воп­росов, поднятых в историографии. Только в этом случае мы сможем представить более или менее точную картину историче­ских событий IX–XI вв.

Здесь мы встречаемся сразу же с несколькими проблемами, которые продолжают оставаться дискуссионными в отечествен­ной историографии. Главная из них – проблема взаимоотноше­ний «Земли» и «Власти», в русле которой существовали многие другие политические, социальные и экономические проблемы.

Противостояние «Земли» и «Власти» – следствие прежде всего разных истоков того и другого. «Земля» – это в основном славянское, или славянизированное, самоуправление, строившее­ся «снизу вверх». «Власть» – структура, выстраивающаяся «сверху вниз», и в значительной мере привнесенная «родом русским», причем между разными видами «русов» были более или менее су­щественные различия. Иначе говоря, общественно-политиче­ский строй в Древней Руси определялся не только социальными, но и этническими различиями различных племен, объединен­ных в одно государство, ведь каждое племя привносило собст­венные традиции, обычаи, собственный социальный уклад.

Проанализируем с этой точки зрения рассказ «Повести вре­менных лет» об основании Древнерусского государства. Уже говорилось, что этот рассказ представляет собой позднейшее со­единение различных сведений, зачастую противоречащих друг другу. Поэтому следует выявить противоречия в самих летопис­ных свидетельствах, доставшихся нам от разных летописцев, чьи сочинения и были позднее объединены в «Повести времен­ных лет».

В этом отношении колоссальный ущерб науке нанесло пред­ставление о том, что автором «Повести временных лет» был один летописец – Нестор, писавший якобы в начале XII в. Но дело в том, что даже Несторов-летописцев в истории древнерус­ской письменности было двое. Первый Нестор – это ученик киево-печерского игумена Стефана, писавший свои сочинения о Феодосии Печерском, о князьях-братьях Борисе и Глебе во Вла­димире Волынском. Второй – ростовский епископ Нестор, быв­ший до своего рукоположения пострижеником Киево-Печерского монастыря и в 1156 г. вернувшийся в Печерский мона­стырь. Как показывает сравнение летописного текста с извест­ными нам произведениями обоих Несторов, ни первый, ни вто­рой к «Повести временных лет» никакого отношения не имеют: ни их языка, ни их мировосприятия, ни их круга знаний в «По­вести временных лет» нет.

Одно из самых больших противоречий летописи заключает­ся в том, что правящий слой Древней Руси – те самые русы, или «род русский», – воспринимаются как единый этнос. Затрудне­ние представляет уже то, что русские летописи, в отличие от восточных источников, ничего не знают о «трех видах руси». Но при этом в летописях встречается именование «русами» разных этнических групп: Норик как родина славян и придунайских ру­сов; варяги-русы из Прибалтики и, наконец, просто «Русская зе­мля» как второе обозначение племени полян. Из этого следует, что, несмотря на явную редакцию «Повести временных лет» позднейшими летописцами в чьих-то политических интересах, в ней все же сохраняются отголоски каких-то древних и разных версий происхождения русов. Лишним свидетельством тому можно считать тот факт, что в IХ-ХII вв. даже в самой Древней Руси существовало, по крайней мере, четыре генеалогических предания, т.е. четыре версии происхождения «рода русского», в которых называются разные «родоначальники»: от Кия, от Рю­рика, от Игоря и, наконец, от Трояна в «Слове о полку Игореве». За каждым из этих преданий стояли определенные политиче­ские и социальные силы и определенные интересы, эти версии противоборствовали между собой. И важно учитывать сам факт их сосуществования и противоборства. Как минимум, это по­может в беседах с летописцами и авторами древних сказаний, которые всегда отстаивают какую-то версию и при этом что-то недоговаривают. В этом случае может быть поставлен вопрос об источниках версий – и весьма противоречивых, – но не о дей­ствительных фактах, которые надо отыскивать с привлечением иных, внелетописных данных.

Скорее всего, записи в «Повести временных лет», относя­щиеся к IX в., – это легенды. Даты, которые проставлены в ле­тописи, появились позднее, и сегодня трудно определить, от­куда взялись сами даты, ведь языческий мир время исчислял поколениями. Следы такого исчисления – поколениями – просматриваются в «Повести временных лет», по крайней мере, до второй половины XI в. Сами же летописные даты, име­ют, естественно, христианское происхождение и ведут лето­счисление от момента Сотворения мира. Но при этом следует иметь в виду, что в православном христианском мире существо­вало несколько версий хронологии – космических эр, каждая из которых по-разному отсчитывала дату Рождества Христова от Сотворения мира: антиохийская эра - 5500 лет от Сотворения мира; старовизантийская эра - 5504 года от Сотворения мира; константинопольская эра - 5508 лет от Сотворения мира, бол­гарская эра – 5511 лет. И, что важно, все эти космические эры мы находим в «Повести временных лет», что является лишним доказательством «сводного» характера самой этой летописи – разными эрами пользовались разные летописцы.

Летописные даты IX в. – результат каких-то расчетов, дос­товерность которых пока весьма сомнительна. Летописец, впервые вводивший хронологию в недатированные тексты «Повести временных лет», ориентировался на византийскую хронологию. В его распоряжении были данные о числе лет правления князей (такой вид счисления сохранялся и в Византии наряду с «индиктным счетом» – 15-летние периоды, как его вариантом).

Скажем, первая дата 6360 г., под которой приводится первое упоминание неких русов в византийских хрониках, приурочен­ное к началу правления византийского императора Михаила. Эта дата вызвала многочисленные недоумения историков, ведь если брать константинопольскую эру, то в итоге получается 852 г. (6360 - 5508 = 852). Но достоверно известно, что Михаил начал царствовать в 856 г. Противоречие разрешается, если признать, что дата 6360 г. сделана по старовизантийской (а не по кон­стантинопольской) эре и в пересчете на нынешнее летосчисле­ние от Рождества Христова дает нам 856 г.

Но в 856 г. Киевской Руси еще не существовало, следователь­но, византийские источники писали не о днепровских, а о ка­ких-то других русах. Скорее всего, поход на Византию в 856 г. совершили причерноморские русы, этническая природа кото­рых далеко не определена. Это те русы, которые вскоре приня­ли христианство, а митрополия причерноморских русов будет намного старше киевской митрополии.

Под 6374 (866) г. «Повесть временных лет» сообщает о похо­де на Византию киевских князей Дира и Аскольда. Как было ус­тановлено, сведения об этом походе не находят подтверждения в византийских источниках и сама дата похода тоже может быть результатом легенд и позднейших хронологических расчетов. Вообще, сведения о походе Аскольда и Дира попали в летопись довольно поздно и заимствованы из Хроники Георгия Амартола, причем имена русских князей отсутствуют в оригинале и появ­ляются только в древнерусском переводе хроники. На этом ос­новании принято считать, что никакого похода киевских русов на Византию в 866 г. не было. Но привлечение внелетописных источников представляет интересную картину. Дир – имя илли­рийское, означающее «крепкий», «твердый». Оно и до сих пор сохраняется у кельтов (читается теперь на английский манер как «Дайри»). Аскольд – тоже типичное кельтское имя, где компо­нент «олд» («олл») означает «великий». Таким образом, Дир и Аскольд могли быть представителями какой-то из ветвей руси. Но попасть в Византию они могли не с севера, а с запада – из Подунавья, откуда в конце V в. гунны и руги возвращались на Днепр после развала Гуннской державы, а в IX–X вв. из Подуна­вья будет несколько выселений и переселений, в том числе и в Поднепровье (эти миграции пока еще мало изучены и истори­чески, и археологически).

В рассказе о призвании варягов в летописи явно искусствен­но увязываются в одну династию Рюрик и Игорь. Рюрик с брать­ями шел из племени ободритов, память о чем держалась даже в XIX в. Игорь-Ингер явно шел из «Русии-тюрк», т. е. из Аланской Руси (уже славянизированной), которая располагалась в запад­ных пределах Эстонии – на острове Сааремаа и в провинциях Роталия-Вик. А Олег, по летописи, оказался вообще безродным. Но, как уже говорилось в предыдущей главе, Олег, видимо, был тоже выходцем из Аланской Руси. Кстати, богемские хроники знают его сына – тоже Олега, возглавившего в какое-то время Моравское королевство.

Впрочем, и в связи с утверждением в Киеве Олега возникает много еще неразрешенных вопросов. Само имя «Олег», судя по всему, легендарное, причем, видимо, «Олегов» было несколько. Например, разные источники сообщают о том, что после смер­ти Олег был похоронен в разных местах и указывают разные мо­гилы Олега: в Киеве, в Ладоге, где-то «за морем». Причем север­ные могилы «Олегов» явно противоречат киевским и заставля­ют предполагать, что на севере это имя звучало звонче, чем на юге. А следует из этого только одно: разные Олеги послужили источниками легенды о князе Олеге Вещем, и само это имя на Волго-Балтийском пути было популярно.

882 г. Под этой датой в летописи фиксируется приход Олега в Киев. Кстати, происхождение самой даты непонятно, возможно, она тоже является результатом расчетов позднейших летопис­цев. Еще одна проблема – почему Олег именно Киев объявил центром Русской земли? Какую «Русскую землю» подразумевал Олег? Если вспомнить сведения восточных авторов о трех видах «руси», то тогда можно сделать предположение – князь Олег по­ставил задачу собирания всех «Русий» в нечто единое.

В 882 г. Олег пришел в Киев с варягами, чудью, словенами, весью, мерью, кривичами. По дороге в Киев Олег завоевывает Смоленск и сажает там своих посадников (правда, позднее Смоленск будет оставаться за пределами Киевской Руси вплоть до 2-й половины XI в., как и кривичи в целом). В данном случае перечислены те же племена, что «приглашали» Рюрика: два сла­вянских и три угро-финских. Археологически такой межэтниче­ский союз подтверждается. Видимо, это те племена, которые изначально были связаны с варягами и располагались на Волго-Балтийском пути. Здесь необходимо вновь привлечь сообщения восточных авторов, отметивших, что народы севера говорят по-славянски, потому что с ними смешались. А под «севером» вос­точные авторы разумели именно Волго-Балтийский путь, на ко­торый, судя в том числе и по нумизматическим данным, славя­не (балтийские) вышли первыми.

Таким образом, именно князь Олег, судя по всему, объединил под своей рукой разные этнические группы руси и собственно поло­жил основание тому социально-политическому образованию, ко­торое в «Повести временных лет» получило название «род рус­ский».

В 884 и 885 гг. Олег возлагает дань на славянские племена северян и радимичей, которые до того платили дань хазарам. Причем пограничных с хазарами северян Олег, по сути, освобо­ждает от дани, возлагая на них дань «легку». Вообще, это обра­щение Олега к радимичам и северянам очень знаменательно. Возможно, оно является отголоском давнего конфликта между «Росским каганатом», наследником которого была Аланская Русь в Прибалтике, и хазарами. Возложение на северян «лег­кой» дани заставляет думать, что собирание Олегом земель под властью «рода русского» в конце IX в. - это ответ на события 30-х гг. IX столетия, когда «Росский каганат» был разгромлен ха­зарами в союзе с венграми. Видимо, Олег стремился вернуться в исторически принадлежащий Аланской Руси регион. Во вся­ком случае, утверждение Олега и Игоря в Причерноморье рань­ше, чем в Приднепровье, – факт весьма значимый.

Под 907 г. летопись сообщает о походе Олега на Византию. Этот летописный рассказ увлекает многих историков масшта­бом операции Олега, собравшего под свои знамена все славян­ские племена, варягов, а также чудь и мерю. Но именно этот масштаб вызывает сомнение – уж слишком он фантастичен. Причем летописная статья под 907 г. противоречит другим лето­писным свидетельствам.

Так, летописец, который был составителем этнографического введения «Повести временных лет», писавший не ранее конца X - начала XI в., в число входящих в состав Руси включал лишь семь славянских племен. Ни вятичи, ни радимичи, ни дулебы, ни тиверцы, упоминаемые в статье 907 г., по убеждению этого лето­писца, в состав Руси не входили. А этот летописец знал многое – осведомленность его проявлялась уже в том, что в качестве «дан­ников Руси» он перечислил все прибалтийские племена и племена по Волго-Балтийскому пути. Еще одно противоречие статьи под 907 г. - сообщение о том, что Византия должна была платить дани ряду русских городов, по которым сидели «велиции князи, под Олгом суще». В 907 г. Олег не мог заставить византийцев пла­тить дани этим городам, потому что не было еще многих городов, в частности Переяславля (основан в 993 г.). Полоцк, скорее всего, находился под властью другой варяжской династии, последний князь из которой Рогволод погибнет в 978 г. от рук князя Влади­мира Святославича, оскорбленного отказом дочери полоцкого Князя Рогнеды выйти за него замуж. Не было в начале X в. в Древ­ней Руси и «великих князей»: этот титул появится значительно позднее. И сам фантастический рассказ о походе Олега в 907 г. позднее «редактировал» христианский автор, знакомый с визан­тийской литературой – описание зверств, чинимых дикими русами, взято из византийской литературы. То же самое описание зверств русов воспроизведено и в рассказе о походе Игоря на Ви­зантию в 941 г. и взято оно опять-таки из византийской литерату­ры. Видимо, в обоих случаях летописец использовал один и тот же источник, причем элементы былинного восторга в рассказе перемешаны с жестким христианским осуждением.

[…]

Попутно заметим еще один важный факт: договоры Олега и Игоря с Византией, в которых приведены имена дружинников говорят о славяноязычии княжеских дружин, но имена послов свидетельствуют о сохранении и исконных языков дружинни­ков, обычно набираемых из «охочих» людей разных стран и на­родов. Эти имена в большинстве именно так и звучали в евро­пейских (континентальных) именословах и могут быть объяснены происхождением главным образом из кельтских, иллирий­ских, иранских, фризских и финских языков.

Для прояснения событий, связанных с походом Олега в 907 г., необходимо привлечение материалов Новгородской Пер­вой летописи, в которой есть и буквальные совпадения со стать­ей 907 г., а именно одна из версий о дани, полученной Олегом с греков. Но Новгородская летопись отказывает Олегу в кня­жеском достоинстве, представляя его лишь воеводой Игоря. Думается, в основе рассказа Новгородской летописи лежит ва­ряжское сказание, изначально недатированное. Кроме того, ле­тописец явно стремился указать на родственные связи Игоря с Рюриком, а потому надо было «устранить» реального князя Олега, которого с Рюриком никак невозможно было соединить. В Новгородской же летописи приводятся и версии о могиле Олега в Ладоге, и о его намерении уйти за море, где его якобы и «уклюнула» змея. Но интересно, что события, связанные с по­ходом Олега, перенесены в 20-е гг. X в. В этой летописи указан 6430 г. от Сотворения мира, что по константинопольской эре должно соответствовать 922-му, по болгарской – 919-му, по ста­ровизантийской или подобной, распространенной где-то на за­паде Руси, – 926-му.

Таким образом, можно прийти к выводу, что статья под 907 г. появилась в летописи очень поздно и сложилась, возможно, в ре­зультате даже нескольких редактирований только в XII в.

Время после Олега – 2-я четверть X в. – вообще совершенно запутано в летописях: версии Новгородской Первой летописи и «Повести временных лет» абсолютно не совпадают. И свиде­тельствует это о том, что обе версии Недостоверны. Но путани­ца новгородских летописцев в данных об Олеге и датировках со­бытий, возможно, имеет и определенное указание на другого Олега, конфликт с которым у Игоря разразился, по сведениям богемских хроник, где-то в 20–30-е гг. X в., после смерти Оле­га Вещего. Характерно, что этот конфликт не нашел никакого отражения в русских летописях. Думается, что причиной послу­жило желание какого-то летописца представить именно Игоря родоначальником династии. Именно поэтому новгородские ле­тописцы называют Олега Вещего всего лишь воеводой Игоря и лишают Олега княжеского достоинства.

 

Но материал, извлеченный из богемских хроник в конце XVIII в. Христианом Фризе, раскрывает суть этой усобицы. Согласно рассказу X. Фри­зе, Олег Вещий был князем и имел сына - Олега Олеговича. Игорь же был племянником Олега Вещего. После смерти Олега Вещего между двоюродными братьями разразилась борьба за княжеский стол, в ре­зультате которой Игорь изгнал Олега Олеговича из Руси. Олег бежал в Моравию, которая в это время вела трудную борьбу с вторгшимися в области Среднего Подунавья венграми. Олег отличился в этой борьбе и был избран королем Моравии. У X. Фризе в этой связи обозначен 940 г., но хронология у него (как и в некоторых богемских хрониках) идет впереди дат нашей летописи на пять лет, и, следовательно, дата соответствовала бы 935 г. наших летописей.

В Моравии Олег принял христианство (христианское его имя, согласно богемским хроникам, Александр, но с ним же в ряде случаев ассоции­руется и имя «Илья Русский», возможно, переозвучение неизвестного в Западной Европе имени «Олег»). Олег помирился с Игорем, попытал­ся объединить силы Моравии, Руси и Польши ради отражения натис­ка венгров. Но из Руси пришло сообщение о гибели Игоря, и союз так и не состоялся. После ряда лет борьбы с переменным успехом Олег по­терпел поражение и вернулся на Русь, где был воеводой у княжны Ольги. Здесь он и умер. У Фризе указан 967 г., по хронологии нашей лето­писи, видимо, должен значиться 962 г.

 

Важно, что сведения богемских хроник подтверждаются архео­логически – именно во 2-й четверти IX в. отмечается волна мигра­ции славянизированного населения, в том числе и русов, из Мора­вии в Приднепровье. И характерно, что это вновь пришедшее к Днепру население или хотя бы часть его уже были христианами (у них наблюдается христианский обряд погребения). Видимо, именно с этой волной вернулся в Киев и Олег Олегович. Кста­ти, дополнительным подтверждением верности сведений бо­гемских хроник может служить тот факт, что в Киеве же будет известна не одна, а две могилы Олегов, расположенные в раз­ных частях города.

После конфликта с двоюродным братом Игорь (ум. 945 г.) утвердился в Киеве в качестве князя. В тот период относитель­ное единство разных земель-княжений поддерживалось прак­тически только личностью киевского правителя. Олег Вещий, судя по преданиям, пользовался почтением и на севере Руси, и в Поднепровье, и в определенной степени в Причерноморье. Игорь же растерял большую часть территориальных и властных завоеваний предшественника. Поход Игоря на Византию в 941 г. и договор 944 г. свидетельствуют о его внешнеполитиче­ских неудачах. Поход на древлян в 945 г. и гибель самого князя в этом походе свидетельствуют о том, что и внутри собственно­го государства Игорь не мог сохранять свою власть. В результате, на севере он практически не оставил следа, и на юге его ам­биции разбивались о жесткое противодействие не только импе­рий с богатыми дипломатическими и военными традициями – Византии и Хазарии, но и традиционно мирных славянских княжеств, сохранявших свои системы управления и своих вы­борных князей.

Княгиня Ольга (ум. 969 г.) попыталась как-то упорядочить отношения Киева с племенами, платившими дань, установив погосты для сбора дани, оставаясь фактически регентом при ма­лолетнем сыне Святославе.

Сам Святослав (ум. 972 г.) успешно воевал и с традицион­ными обидчиками Русской земли, и с теми землями-княжени­ями, которые держались своих многовековых традиций. Но он так и остался отважным и умелым полководцем, рожденным для походов, и практически бесполезным для упорядочения государственных дел на территориях, по которым, почти не встречая сопротивления, прошли его дружины. Впрочем, Свя­тослав и не собирался оставаться в Киеве (не исключено, что и сами киевляне не слишком жаловали Святослава), стремясь перенести центр предполагаемого нового государства в Переяславец Дунайский. Но там ему не позволил укрепиться могу­чий и коварный сосед – Византия. В 970 г. перед своим похо­дом в Болгарию Святослав разделил Русь между сыновьями: Ярополку (ум. 980 г.) достался Киев, Олегу – Древлянская зем­ля, а Владимиру – Новгород. Этот раздел изначально не сулил государству никакой устойчивости. Святослав погиб в 972 г. После его смерти фактически возникли три княжества во главе с тремя сыновьями Святослава: поляне, древляне и Новгород. Но при властолюбивом воеводе Свенельде, который и при Игоре, и при Святославе играл значительную роль в жизни Ру­си, сыновья Святослава вообще не могли иметь самостоятель­ного значения. Однако интересы самого Свенельда, судя по всему, были далеки от государственных, он был озабочен сво­ими делами и своей дружины. Во всяком случае, именно ме­стью Свенельда за сына Люта, убитого Олегом Древлянским, летопись объясняет начало усобиц между сыновьями Свято­слава в 977 г.: Ярополк пошел войной на брата Олега, и в этой войне Олег погиб. Испугавшийся Владимир бежал из Новго­рода, который заняли посадники Ярополка. Однако в 978 г. Владимир с нанятым войском из варягов вернул себе Новго­род, а затем пошел войной на Ярополка. Победив в войне, Владимир убил Ярополка, обманным путем заманив его к себе (собственно Ярополка убили два варяга). После этого Влади­мир взял силой себе в жены вдову Ярополка, которая в то вре­мя уже была беременна.

В целом же X в. не знал еще и какой-либо закономерной систе­мы наследования власти: побеждал сильнейший или наиболее удачливый. Да и отношения между «Землей» и «Властью» и вну­три правящего слоя не были упорядочены. Не случайно в 978 г. наемных варягов Владимиру было достаточно, чтобы утвер­диться в Киеве.

В «Повести временных лет» сохранились довольно подроб­ные сведения о начальном периоде княжения Владимира Свя­тославича (ум. 1015 г.) и особенно о процессе введения на Руси христианства (проблема Крещения Руси будет подробно рас­смотрена ниже). Но летописные свидетельства о Владимире вновь противоречивы – они явно редактировались позднее, во второй половине XI в., когда стал утверждаться культ Владимира как святого.

К примеру, в изначальном тексте, видимо, присутствовала весьма нелестная характеристика Владимира: он представлен убийцей брата Ярополка, законного преемника Святослава, у Владимира три гарема с общим числом в 800 наложниц, ему приписывается растление девиц и чужих жен. И даже рассказ о Крещении Руси при Владимире носит следы первоначально иронического текста. Но есть и явные следы редакции – нали­чие одновременной положительной характеристики князя.

Владимир очень рано начал искать не просто силовые, а и идеологические обручи, которые скрепили бы рыхлое и неустойчивое объединение разноязычных племен. Таковой является его языческая реформа (979 – 980), как бы не толковалось ее со­держание. В Киеве было устроено капище, в центре которого располагался Перун. Вокруг Перуна размещались идолы других богов – Стрибог, Даждьбог, Мокошь, Симаргл, Хоре. Привне­сенное Владимиром с варягами язычество – по характеру изо­бражений – пришло с южного берега Балтики. Заимствованные в варяжском «заморье» изображения разных божеств, предпола­гали разные функции и должны были удовлетворить религиоз­ные потребности разных племен. Загадкой остается, пожалуй, лишь исключение из пантеона популярного божества Велеса – покровителя купцов, поэтов, путешественников, вроде римско­го Меркурия, бога «скота», т.е. денег и богатства (лишь много позднее понятие «скот» распространится на некоторые виды домашних животных, которые были заменой серебра, как куни­ца, горностай и белка).

Но вместе с реформой языческой религии на Русь впервые пришли и человеческие жертвоприношения (983 г.). Христиан­ская община, обосновавшаяся в Киеве при Игоре, похоже под­вергалась гонениям. Причиной этого, видимо, стали события, произошедшие далеко от Киевской Руси. В 983 г. на славянском Балтийском Поморье произошло крупное восстание под языче­скими лозунгами, резко направленное против насаждавшегося немецкими феодалами христианства. Гонениям подвергались и славяне, перешедшие в христианство, и христианство на Помо­рье надолго окажется под фактическим запретом. С этим вос­станием связано и обострение