Модернити и формирование нового образа истории в европейской культуре.

Эпо́хамоде́рна, моде́рнити, иногда моде́рн — понятие, означающее общество, изменённое в результате утверждения капиталистического общественного строя, индустриализации, урбанизации, секуляризации, развития институтов государства. Такое общество противопоставляется традиционному обществу.

Важно учитывать, что европейское историческое сознание формируется в контексте перехода от традиционного к модерному обществу, или модернити. Традиционное общество особенно не было обеспокоено проблемами истории.Жизнь нужно было просто терпеть, готовясь к подлинной жизни, когда-то по тем или иным причинам утерянной. Мы об этом вели речь, когда рассматривали античное и средневековое понимание истории. Конечно, человек мог нечто выбирать, но в целом его персональная жизнь и социальные процессы мало зависели от его личного выбора.

С 14-15 вв. в Европе начинает развиваться общество модерна с радикально иной концепцией мира, включая исторический процесс (модернити (modernity)).

В основе подобного культурного поворота лежат две ключевые черты модернити: индивидуальная автономия и рациональность.

Индивидуальная автономия означает, что человек несет ответственность за свою жизнь, за свое будущее сам: они будут такими, какими “ни Бог, ни царь и не герой”, а он сам их устроит. Социальная и культурная установка, немыслимая для традиционного общества. Подумайте, почему подобная установка делает важным укоренение человека именно в истории, а не в потустороннем, скажем, мире или где-то еще.

Рациональность предполагает, что историей и жизнью человека управляют не какие-то тайные непостижимые силы, но он сам – с помощью разума, опираясь на научное знание (“Знание – сила”) человек может освободиться от всякого рода предрассудков, темноты, ложных мнений и выстроить рациональную траекторию своей жизни в столь же рационально устроенном обществе. Истинное знание никак не связано со временем и местом, они истинно везде и всегда. Сущности свободы, права, справедливости никак не умаляются оттого, что в разных местах они еще не реализованы. Это лишь дело времени, рационального переустройства общества. И пройдет немало времени, прежде чем люди поймут всю опасность крайнего рационализма. Обратим также внимание на то, что подобная рациональность объявляется универсальной, хотя на самом деле она принадлежала только европейскому человеку.

Вся прежняя история для философов Нового времени была историей заблуждений, предрассудков (идолов). Их просто нужно отбросить и через свет просвещения прийти к истине и царству разума. Только с нас, модерных людей, утверждает культура Нового времени, начинается подлинная история. На этом история, очевидно, должна была закончиться.

Подобные установки начинают утверждаться уже в эпоху Ренессанса. В этой связи необходимо вспомнить о так называемом ренессансном антропоцентризме. А именно, основной становилась идея о том, что в сугубо земных условиях, причем только человеческими усилиями, можно устроить благоденствие и гарантировать тем самым каждому человеку спасение, устранить состояние «бездомности» и снова превратить мир в родной дом человеческого бытия. С этой целью поощрялась предприимчивость, разумно-расчетливая деятельность, которая при экспансии рыночных отношений требовала устранения всяких запретов и границ. Данная идея станет определяющей для всей культуры модернити. История становится историей человеческих страстей, выбора способа жизни и борьбы за его утверждение. К истории нужно подходить с сугубо прагматической точки зрения.

Иными словами, расцвет естественнонаучного знания и соответствующей ему философии нанес сокрушительный удар по истории. Хорошо известны скептические высказывания по поводу истории как науки со стороны Галилея, Декарта, Спинозы. Например, французский мыслитель Р. Декарт (1596-1660) считал историю родом литературы, а не наукой, и в своем пренебрежительном отношении к ней доходил до утверждения, что ему совершенно безразлично, существовали ли вообще до него люди.

Но важно учитывать и другое обстоятельство, ставшее весьма важной чертой европейского исторического сознания и хорошо описанное Коллингвудом: “В течение второй половины семнадцатого века возникла новая школа исторической мысли, которая, как это ни парадоксально звучит, может быть названа картезианской историографией, подобно тому как французская классическая драма этого периода была названа школой картезианской поэзии. Я называю ее картезианской историографией, потому что, как и картезианская философия, она была основана на методическом сомнении и полном признании критических принципов. Главная идея этой новой школы сводилась к тому, что историк не должен учитывать свидетельства письменных источников, не подвергнув их критическому анализу, основанному по крайней мере на трех методических принципах: 1) на собственном правиле Декарта, правиле, которое он хоть и не сформулировал, но подразумевал: никакой авторитет не должен заставлять нас верить в то, что, как мы знаем, невозможно; 2) на правиле, требующем сопоставлять различные источники друг с другом, чтобы они не противоречили друг другу; 3) на правиле о том, что письменные источники надо проверять неписьменными. История, понимаемая таким образом, все еще основывалась на письменных свидетельствах, на том, что Бэкон бы назвал памятью. Но историки теперь учились воспринимать их критически”.