Плоды просвещения Железного века

В этом номере мы совершим путешествие в Петербург второй половины XIX века. Город в те годы стремительно развивался — росло число заводов и фабрик, сотнями строились новые доходные дома. Мы увидим Петербург глазами Надежды Васильевны Стасовой, общественной деятельницы эпохи «великих реформ», основательницы первого высшего учебного заведения для женщин — Бестужевских курсов. Журнал «Вокруг света» осуществляет этот юбилейный проект совместно с Международным благотворительным фондом имени Д.С. Лихачева.

В один из дней в начале октября 1879 года из парадной доходного дома инженера Д.В. Покотилова на Сергиевской вышла строго одетая невысокая сухощавая женщина, энергичным шагом направившаяся в сторону Литейного.

В те годы жить на Сергиевской улице, где выросли фешенебельные особняки и дома с дорогими квартирами, стало считаться престижным. Но до середины XIX века район Петербурга, называемый Литейной частью, не привлекал состоятельных квартиросъемщиков. От Литейного проспекта к Смольному тянулись прямые линии, вдоль которых, рядом с представительными корпусами гвардейских казарм, ютились неказистые деревянные домики, приземистые строения служб Кавалергардского и Преображенского полков, Саперного батальона.

Строительный бум 1860—1870-х годов преобразил Литейную часть: за 30 лет количество каменных строений здесь возросло от 600 до 1 400, причем в основном строились 4—5-этажные доходные многоквартирные дома.

…Надежда Васильевна торопилась. День сегодня предстоял хлопотный, надо было исколесить полгорода — к чему, впрочем, Стасова привыкла. В особенности важно ей было не опоздать к брату Дмитрию, в квартире которого на Малой Морской предстоял музыкальный вечер. В детстве Надежда Васильевна училась у одного из лучших фортепьянных педагогов, хотя к музыке, в отличие от братьев, была равнодушна. Но у Дмитрия она надеялась увидеть нужного человека, на помощь которого она рассчитывала в деле обустройства ее нового любимого детища. В свои 57 лет она бы легко пешком дошла до Литейного, а там уж — на конку. В Петербурге первую ветку конно-железной дороги проложили в 1863 году. Сначала — по Невскому, а через несколько лет— по всему городу зазмеились чугунные рельсы, по которым запряженные парами лошади тянули синие вагончики с империалом, куда могли подниматься только мужчины: пышные платья дам не были приспособлены для узкой лесенки. Но для скорости Надежде Васильевне пришлось потратиться на извозчика. Пролетка пересекла Литейный.

За четырехколонным портиком колокольни Сергиевского собора показался старый Арсенал, построенный Баженовым, — его фасад хранил отпечаток изысканного вкуса XVIII века, а за стенами с 1866 года находился Окружной суд, где велись самые громкие политические процессы. На Литейном проспекте царило необычайное оживление. Многочисленные экипажи и пешеходы устремлялись в сторону только что, 1 октября, открытого моста через Неву, второго по счету после Благовещенского (ныне лейтенанта Шмидта), сооруженного еще в 1850 году. Литейный мост строили по проекту инженера А.Е. Струве без малого 6 лет. До этого на Выборгскую сторону можно было переправиться по плашкоутному Воскресенскому мосту, который наводили несколько выше по течению Невы. Строительство шло трудно, были даже человеческие жертвы, но значение новой переправы для города трудно переоценить. Теперь стало удобно добираться до дебаркадера Финляндского вокзала, построенного в 1870 году, откуда шли поезда на Выборг и Гельсингфорс (Хельсинки).

Выборгская сторона в XIX веке являлась одним из промышленных районов Петербурга, стремительно развившегося в пореформенное время как крупнейший индустриальный центр страны. Из 280 заводов и фабрик, существовавших в Петербурге в 1870-е годы, на Выборгской размещалось около 40. Между Большим Сампсониевским проспектом и набережной Большой Невки в 1853 году было устроено «заведение типографских принадлежностей» Г.А. Лесснера, позже превратившееся в крупнейшее предприятие по производству паровых машин, минных аппаратов, а с 1883 года — первых торпед (в советское время завод получил имя К. Маркса). По соседству в 1862 году основаны механический, чугунолитейный и котельный заводы Людвига Нобеля (нынешний «Русский дизель»), а в 1877 году — машино- и пароходостроительный завод В.С. Барановского, изобретателя первой в мире 2,5-дюймовой скорострельной пушки (ОАО «Компрессор»). На правом берегу Невы с 1857 года существует «Металлический завод», а с 1863-го — первый в России меднопрокатный завод Розенкранца, на котором производились топки для паровозов и медные трубы (ныне «Красный выборжец»).

Были на Выборгской и предприятия других отраслей: Сампсониевская бумагопрядильная мануфактура, мануфактура «Невка», кожевенный завод Брусницына, сахарорафинадный завод, фанерно-пильный завод Лефлера. Закопченные корпуса цехов, высокие фабричные трубы определили облик этой части города.

Немного не доезжая до Фонтанки, где находилось училище правоведения, в котором когда-то учились ее братья, Владимир и Дмитрий, Надежда Васильевна остановилась у Моховой улицы. Здесь, в доме, принадлежавшем Е.А. Боткиной, всего месяц назад, 10 сентября, начались занятия Высших женских курсов.

«Железная» поступь

Город, население которого перевалило в 1870-е годы за 600 тысяч, окружался плотным кольцом промышленных предприятий. За Невской заставой с 1863 года существовал сталелитейный завод, названный через 6 лет Обуховским — по имени одного из основателей, металлурга П.М. Обухова, изобретателя лучшей в мире высококачественной стали для артиллерийских орудий. За Нарвской заставой казенный чугунолитейный завод был приобретен в 1868 году Н.И. Путиловым, выдающимся инженером, наладившим здесь производство железнодорожных рельсов, потребность в которых нарастала: в стране бурно строились железные дороги. С 1874 года по проекту Путилова и на его собственные средства велось сооружение уникального 32-километрового Морского канала, проложенного по дну мелководной Невской губы, что позволяет и ныне океанским кораблям подходить к причалам Петербургского порта на Гутуевском острове. Петербург поглощал до трети всего заграничного привоза в страну: каменный уголь, кокс, чугун, свинец, хлопок, машины, краски. Экспортировались тогда

Из России канаты, веревки, стеарин, сальные свечи, выделанные кожи, но в основном, конечно, хлеб. Ежегодный вывоз зерна, составлявший в 1860-е годы 10 миллионов пудов, через тридцать лет достиг 40 миллионов. Между тем А.Н. Лодыгин в 1873 году демонстрировал на Одесской улице в Петербурге изобретенные им первые электрические лампы. Электрическими свечами П.Н. Яблочкова был освещен в апреле 1879 года сквер у Александринского театра, да и на Литейном мосту установили электрические фонари. Академик Н.Н. Бекетов с 1860-х годов разрабатывал методы промышленного производства алюминия, считавшегося тогда в Европе едва ли не драгоценным металлом. Н.Н. Бенардос запатентовал в 1885 году способ электросварки металлов.

До середины XIX века девушки из дворянских семей по преимуществу получали домашнее воспитание. Немногие, как сама Стасова, в дальнейшем развивались благодаря чтению и самообразованию. Лишь с 1858 года начали появляться женские гимназии. Редкие девушки отваживались слушать лекции в Университете и Медико-хирургической академии, но и они в соответствии с университетским уставом 1863 года были изгнаны из высших учебных заведений. Приходилось учиться за границей: в 1872 году из 67 студенток Цюрихского университета 60 оказались русскими. Активными поборниками идеи университетского образования для женщин, готовыми безвозмездно читать лекции, были знаменитые ученые: Д.И. Менделеев, А.Н. Бекетов, Ф.Ф. Петрушевский, И.И. Мечников, И.М. Сеченов, В.С. Соловьев. Но главной движущей силой, преодолевающей многочисленные бюрократические препоны, оказались женщины. М.В. Трубникова, Н.В. Стасова, А.П. Философова подавали записки начальству, будоражили общественное мнение, находили материальные средства для осуществления своей мечты.

Первые женские Аларчинские курсы были открыты в апреле 1869 года в доме у Аларчина моста в петербургской Коломне, но они давали сведения в объеме средних учебных заведений. Министр просвещения не разрешил курсов по университетской программе, ограничившись позволением читать публичные лекции, предназначенные для слушателей обоих полов. Лекции начались в январе 1870 года, из 900 записавшихся слушателей было 767 женщин. Лишь через 8 лет идея Высших женских курсов получила воплощение. По имени своего первого директора — академика, историка К.Н. Бестужева-Рюмина — курсы получили название Бестужевских (через 4 года их возглавил ректор Университета ботаник А.Н. Бекетов). В первый год записалось 468 постоянных и 346 вольнослушательниц. На 4-летних курсах было 3 отделения, дававшие историко-филологическое, естественно-научное и математическое образование.

На первых порах у бестужевок не было ничего: помещений для аудиторий, лабораторий, необходимых приборов и оборудования, а соответственно, и денег. Надежда Васильевна встала во главе созданного одновременно с курсами Общества для доставления средств новому учебному заведению. Стасова развила бурную деятельность: приглашение популярных артистов на благотворительные концерты, устройство лотерей, сборы с публичных лекций маститых профессоров, книжные базары. Через год удалось снять второй этаж в боткинском доме. Здесь курсы находились до 1885 года, а затем перебрались в специально для них построенное и оснащенное здание на 10-й линии Васильевского острова.

Сегодня Стасовой хватило времени лишь на беглый осмотр аудиторий на втором этаже, где начинались занятия. Стрелки часов неумолимо двигались вперед, а дорога только начиналась. Сев на конку у Сергиевского собора, Надежда Васильевна двинулась по Литейному, Владимирскому и Загородному проспектам в направлении Измайловских рот.

В 1870-е годы Литейный проспект еще представлял собой бесконечную прямую улицу, образованную двумя рядами невысоких домов, сливавшихся в тусклую массу. Только что построенный на углу Пантелеймоновской 5-этажный дом издалека бросался в глаза. Архитектор А.К. Серебряков соорудил его в 1874—1877 годах по заказу миллионера князя А.Д. Мурузи, затратившего фантастическую для того времени сумму — 800 тысяч рублей. В доходном доме было 57 квартир, одну из них (в дворовом флигеле, на 4-м этаже) в 1879 году снял Н.А. Лесков; тут он написал повесть «Левша». В дальнейшем дом Мурузи вошел в историю русской литературы целым рядом славных имен. На перекрестке с Бассейной улицей, через 40 лет получившей имя Н.А. Некрасова, Надежда Васильевна проехала мимо дома 36 по Литейному, хорошо известного всем общественным деятелям XIX века — «шестидесятникам». В доме, принадлежавшем издателю журнала «Отечественные записки» А.А. Краевскому, в 1857 году поселились И.И. Панаев и Н.А. Некрасов, редакторы основанного А.С. Пушкиным журнала «Современник».

Круг авторов журнала способствовал его успеху среди читающей публики в течение двадцати лет, с 1847 по 1866 год — Белинский, Гончаров, Тургенев, Толстой, Григорович, Даль. Пришедший в журнал в 1853 году Н.Г. Чернышевский придал ему характер активной революционной оппозиции, что в конце концов привело к закрытию «Современника». Пересекая Невский, Надежда Васильевна глянула влево, в сторону дома № 86, отличающегося своим классическим портиком и лепными ампирными рельефами от окружающих домов. В этой части Невского, между Фонтанкой и Знаменской площадью, где с 1851 года к перронам Николаевского вокзала подходили поезда из Москвы, шла интенсивная застройка новыми доходными домами эклектической архитектуры. Стоимость земли резко подскочила, у строительных подрядчиков открывались большие возможности. Старые домики на Невском вытеснялись 5—6-этажными громадами с комфортабельными квартирами. Юсуповский дом, построенный еще в конце XVIII века, в это время принадлежал негоцианту Д. Бенардаки, сдававшемуего парадные залы в аренду для проведения концертов Русского музыкального общества.

Брат Стасовой, Дмитрий Васильевич, был одним из директоров этого Общества, основанного в 1859 году. В залах дома Бенардаки проходили также и вернисажи, иногда показывали свои новые полотна передвижники. Каждую весну, с 1871 года, художники, входившие в это Товарищество, открывали в Петербурге выставки, путешествовавшие затем в Москву, Харьков, Саратов и другие города России. На седьмой выставке передвижников, проходившей в 1879 году в конференц-зале Академии наук на Васильевском острове, зрители впервые увидели «Березовую рощу» А.И. Куинджи, «Царевну Софью» И.Е. Репина, портрет М.Е. Салтыкова-Щедрина кисти И.Н. Крамского — всего 68 картин. Брат Надежды Васильевны, Владимир Стасов, восторженно откликнулся на выступление своих единомышленников-художников статьями в «Новом времени». Газета, издателем которой в 1876 году стал А.С. Суворин, приобретала все большую популярность, превратившись к концу столетия в самую читаемую в России.

У церкви Владимирской иконы Божией Матери, стройная колокольня которой издалека виднелась в перспективе Литейного, конка повернула вправо по Загородному. Мелькнуло справа 2-этажное скромное здание уездного училища, памятное Стасовой проводившимися здесь в 1872 году публичными лекциями для слушательниц Владимирских курсов (дом снесли в начале 1980-х, когда строили станцию метро «Достоевская»). Налево, в доме по Кузнечному переулку, 5, в 1878 году поселился Ф.М. Достоевский, в этой квартире он и скончался спустя 3 года. Еще несколько кварталов — и вот из-за приземистых домиков казарм слева показалось обширное незастроенное пространство Семеновского плаца. Того самого, где 22 декабря 1849 года Достоевский с друзьями по кружку М.В. Петрашевского ждал расстрела, внезапно замененного каторгой в Сибири. Часть плаца в 1837 году была отведена под строения первой железной дороги в России, соединившей Петербург с Царским Селом. Вагон конки притормозил напротив здания станции, построенного в 1852 году (ныне Витебский, который был сооружен в начале ХХ века), и направился дальше, в сторону Технологического института.

Будущие химики, механики и инженеры учились здесь с 1831 года. Неподалеку, за Фонтанкой, в бывшей Юсуповской усадьбе с 1809 года разместился Институт корпуса инженеров путей сообщения, воспитанники которого С.В. Кербедз, П.П. Мельников, Д.И. Журавский проектировали и строили первые крупные железные дороги, мосты и виадуки в России. За исключением нескольких каменных корпусов, занятых учебными заведениями, местность в этой части города, называемой по размещавшимся здесь с XVIII века гвардейским полкам «Семенками» и «Измайловскими ротами», носила характер тихой окраины, с дощатыми заборами, палисадниками, невысокими деревянными домиками. Снять здесь квартиру было значительно дешевле, чем в центре города.

Надежда Васильевна вышла из вагона конки на 1-й роте (ныне 1-й Красноармейской) и направилась в сторону Тарасова переулка, к дому, связанному для нее со многими воспоминаниями.

Анна Дягилева, ставшая в 18 лет женой герольдмейстера Владимира Дмитриевича Философова, старше ее ровно вдвое, нашла с ним настоящее семейное счастье (супруги прожили вместе 40 лет). Но удивительный парадокс: муж занимал важные государственные посты, был надежным защитником законов, а верная и любящая жена водила знакомство с теми, кого называли «государственными преступниками». Владимир Дмитриевич был главным военным прокурором, которому в конце 1870-х годов приходилось вести разбирательство многих преступлений, связанных с террористической деятельностью «Народной воли». В этих условиях Анна Павловна, не скрывавшая своей симпатии к революционерам, вынуждена была покинуть столицу: сначала уехав в родовое поместье Богдановское, а в ноябре 1879 года — в Висбаден.

…В 1859 году она познакомилась с Марией Васильевной Трубниковой, дочерью декабриста В.И. Ивашева и Камиллы ле Дантю, уехавшей за ним в сибирскую ссылку. Родившаяся в Чите в 1835 году, Мария воспитывалась в поволжских поместьях богатой тетушки и в 19 лет вышла замуж, что было типично для юных поборниц женского равноправия, стремившихся как можно скорее избавиться от родственной опеки. В Петербурге Трубникова подружилась со своими сверстницами, Надеждой Белозерской и Анной Философовой — молодыми женщинами, судьбы которых были схожи: раннее замужество, активная жизненная позиция, желание приносить практическую пользу тем, кто в ней нуждается. Стасова, хоть и была гораздо старше, чувствовала себя в доме Трубниковой участницей общего дела. Занятая хлопотами по Высшим женским курсам, Стасова давно не наведывалась в организованный ею вместе с подругами дом дешевых квартир. Многое хотелось посмотреть и вспомнить. Ее узнали, наперебой приглашали зайти, показывали новые швейные машины, приобретенные для мастерской.

Время незаметно таяло, Стасова заторопилась и вдруг увидела, что к парадной подъезжает черная служебная карета, запряженная парой отборных рысаков. Из кареты вышла элегантная пышноволосая женщина, лицо и фигура которой в 42 года не давали усомниться, что смолоду она слыла одной из первых красавиц Петербурга. Анна Павловна Философова тоже решила взглянуть на их детище. Стасова знала, что ее старинная приятельница собирается в ближайшее время за границу, и поездка эта похожа на ссылку. Подруги, расцеловавшись, еще раз вместе обошли дом, налаженный их усилиями, и продолжили поездку вдвоем в карете. Анна Павловна возвращалась к себе на Мойку, где в гостиной огромной квартиры в служебном доме военно-судного ведомства у Поцелуева моста (набережная Мойки, 96) в течение многих лет собирался весь цвет петербургской интеллигенции.

Карета, мягко пружиня рессорами по булыжной мостовой, свернула по Измайловскому к Фонтанке, мимо сияющего золотыми звездами на синих куполах Троицкого собора, построенного отцом Надежды Васильевны. Проехали вдоль ограды Александровской больницы для рабочего населения. Когда-то Стасова, потрясенная условиями, в которых содержались неимущие больные, написала убедительное письмо самому Александру II, и государь лично отпустил средства на сооружение больничного комплекса на Фонтанке, 132, здания которого возведены по проекту архитектора И.В. Штрома в 1864—1866 годах.

Вот уже Театральная площадь: справа высится мрачное обветшалое здание Большого театра, на месте которого предполагалось построить консерваторию, напротив — Мариинский театр, открытый в 1860 году. С его залом связаны многие премьеры, широко обсуждавшиеся в столичной прессе. Далеко не все единодушно приветствовали впервые прозвучавшие на этой сцене оперы «Каменный гость» А.С. Даргомыжского (1872 год), «Псковитянка» Н.А. Римского-Корсакова (1873 год), «Борис Годунов» М.П. Мусоргского (1874 год).

Уже стемнело, когда карета подъехала наконец к дому 8 на Малой Морской. Надежда Васильевна поднялась по широкой лестнице, устланной ковром, дернула шнурок звонка. Горничная в крахмальной наколке открыла дверь.

Увы, дальняя поездка Надежды Васильевны в итоге не достигла цели. Она рассчитывала поговорить у Дмитрия с А.Г. Рубинштейном, великим пианистом, концерт которого в зале Дворянского собрания в пользу Высших женских курсов, несомненно, дал бы хорошие сборы. Но оказалось, что Антон Григорьевич сегодня приехать не смог. Обратный путь на Сергиевскую был коротким. Философовские рысаки домчали Надежду Васильевну по торцовой мостовой Невского, освещенного газовыми фонарями. Знаменитое покрытие главной улицы столицы сосновым паркетом казалось бархатным в сравнении с каменной дробью булыжников, которыми мостили большинство проездов. В ночном мраке красавец Невский манил ярко освещенными витринами дорогих магазинов, подъездами ресторанов и гостиниц.

Парадное лицо Петербурга в холодном матовом мерцании газа заставляло на время забыть о сложностях и противоречиях крупнейшего города страны в эпоху ее капиталистического становления. Террористы-народники и железнодорожные магнаты, эмансипированные студентки, великие писатели и ученые, магия императорского балета и суровый реализм картин передвижников, мощные металлургические заводы и бесконечная толкотня в мелочных лавках и на рынках — все это было Петербургом 1870-х годов железного и жестокого Девятнадцатого века.

На службе прогресса

Первым крупным проектом, осуществленным сторонницами женской эмансипации, было организованное в 1861 году Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям Санкт-Петербурга. Плата за жилье в столице всегда была непомерной, и особенно от этого страдали одинокие женщины, оставшиеся с детьми после смерти мужа-кормильца. На Трубниковских «понедельниках» был собран начальный капитал в 500 рублей. Дамы решили вносить ежемесячно в общую кассу по 1 рублю, привлекая к работе Общества как можно больше добровольных членов. Через год их было уже более 300. Общество арендовало квартиры на Васильевском острове, в Измайловских ротах, где сняли деревянный дом, в котором удалось расселить 23 семьи, предоставив каждой по комнате. Платить за комнату надо было 8 рублей, из которых 5 доплачивало Общество. Однако у многих не было и таких денег, так что пришлось подыскивать жительницам дома постоянную работу. Организовали швейную мастерскую дешевого белья и платья, с паровой прачечной и магазином. Для малышей, остающихся без присмотра на время работы матери, предназначался детский сад.

В самом конце 1850-х годов в Петербурге по инициативе профессора истории П.В. Павлова начали открывать воскресные школы для рабочих. Надежда Стасова активно включилась и в это движение. За год, с 1860 по 1861-й, были открыты 3 женские и 7 мужских школ. Занятия проводились в пустовавших вечером классах гимназий, солдатских казармах. Правительство, с подозрением относившееся к любой общественной инициативе, закрыло все воскресные школы после знаменитых пожаров в Петербурге в мае 1862 года. Однако Надежда Васильевна продолжала сама обучать 27 девочек в тогдашней стасовской квартире на Моховой вплоть до отъезда в 1872 году за границу на 5 лет. В 1867 году Стасова организовала лотерею в пользу Общества дешевых квартир, собравшую немалую сумму — 50 тысяч рублей. На эти деньги был построен каменный дом в Тарасовом переулке. Проект образцового дома с прачечной, сушилкой, помещениями для школы и детского сада, общественной кухней составил один из учредителей Русского технического общества П.П. Мижуев. Здесь с 1871 года действовала швейная мастерская, 20 лет выполнявшая подряды на шитье военной амуниции, что давало верный заработок поселившимся здесь женщинам.

Семья Стасовых

Отец Надежды Васильевны, любимый архитектор двух императоров, Василий Петрович Стасов в средствах не нуждался. В 1822 году, когда родилась Надя, Стасов был занят восстановлением сгоревшего за два года до того Екатерининского дворца в Царском Селе. Знаменитая Янтарная комната во время пожара уцелела, там была устроена временная церковь, в которой крестили старшую сестру Нади, Софью. Маленькую Надежду, восприемником которой был сам Александр I, крестили уже в восстановленной дворцовой церкви. Спустя 15 лет Стасову пришлось руководить восстановлением еще одного дотла сгоревшего царского дворца — Зимнего.

Скончался Василий Петрович в 1848 году, его дети (Александр, Николай, Софья, Надежда, Владимир и Дмитрий) получили приличное наследство, но доверили распоряжение им единственному из них, кто имел отношение к предпринимательской деятельности. Александр Васильевич был директором компании «Кавказ и Меркурий». Основанная в 1858 году путем слияния двух акционерных обществ, контролировавших перевозки по Волге и Каспию, компания к началу ХХ века превратилась в мощную фирму с 5-миллионным основным капиталом.

Компания строила собственные суда, имела свои порты и пристани, ее флот насчитывал 76 крупных пароходов. Активная коммерческая деятельность, благоприятные условия для которой создали реформы Александра II, имела свою негативную сторону: обрушивались финансовые «пирамиды», лишались последних сбережений неудачливые вкладчики лопнувших банков. Вот и Александр Васильевич неосторожно распорядился отцовским капиталом… Братья и сестры Стасовы были на редкость дружны.

Надежда Васильевна жила вместе с младшим братом Владимиром, окончившим привилегированное училище правоведения, диплом которого приравнивался к университетскому. Но карьере юриста Владимир Стасов предпочел стезю художественной критики. Его темпераментные статьи и рецензии имели своих поклонников и столь же яростных оппонентов. Но спорить с ним было бесполезно. Неутомимый защитник и пропагандист национального начала в русском искусстве, Стасов умел настоять на своем, не склоняясь ни перед чьими авторитетами. Человек широко образованный, знавший 6 языков, он полвека, с 1856 года, трудился в Императорской Публичной библиотеке, где занимался систематизацией каталога, обработав, в частности, «Россику» — крупнейшее собрание трудов на иностранных языках, посвященных России.

Пользуясь правом получения для библиотеки книг без таможенного досмотра, Стасов сумел создать уникальный фонд изданий «вольной русской печати», выходивших за границей. Владимир Васильевич не пропускал ни одной крупной международной выставки, начиная со Всемирной Лондонской в 1862 году. Воспользовавшись случаем, он познакомился с Александром Герценом, «Колокол» которого расходился по всей России, несмотря на строгие запреты. Знакомство с лондонским изгнанником не осталось незамеченным властями.

За Владимиром Стасовым закрепилась репутация «красного», как и за младшим братом Дмитрием, выступавшим в качестве защитника на проходившем в конце 1877 года «процессе 193-х» революционных пропагандистов. Время было тревожное. В январе 1878 года Вера Засулич стреляла в градоначальника Ф.Ф. Трепова, отомстив за политического заключенного, высеченного в тюрьме за непослушание по его распоряжению. В следующем году, 2 апреля, участник революционной организации «Земля и воля» А. Соловьев стрелял в императора Александра II. Террорист был схвачен и, несмотря на то что выстрел его не достиг цели, казнен.

В соловьевском деле оказались замешаны и братья Стасовы. Дмитрия арестовали по ложному показанию, будто он следил за совершением теракта, а заодно жандармы по ошибке арестовали Александра Стасова. Недоразумение довольно быстро разрешилось. При своих либеральных взглядах Стасовы никогда не были сторонниками, а тем более соучастниками насильственных действий, но 3 недели прошли для Надежды Васильевны в тревожных хлопотах. Кстати, генерал Трепов, которому из-за скандала с Засулич пришлось подать в отставку, был ей знаком совсем с другой стороны. Когда-то он помог Надежде и ее приятельнице Анне Философовой выкупить у пьяного отчима-слесаря несчастную забитую 13-летнюю девчушку, которую увезли в деревню, определили на птичий двор, выучили грамоте, дали хорошее приданое.

Теперь уже дочка Параши выросла, стала сельской учительницей. Это было еще при крепостном праве, в конце 1850-х годов. Надежда тогда только вернулась из Венеции, привезя сестру Софью, скончавшуюся вскоре после рождения ребенка. Похоронила ее рядом с отцом в Александро-Невской лавре. Сама она отказалась от мысли о замужестве в 18 лет после того, как первый ее избранник, блестящий гвардейский офицер, предпочел жениться на богатом приданом.

Юрий Пирютко

Марш несокрушимых

Римляне считали Ассирийскую державу первой «мировой империей» и отдаленной предшественницей их собственной империи — римской. Но римляне был расчетливы и осторожны: каждый завоеванный ими кусочек мира они подолгу обживали и приращивали к организму своего государства. Ассирийцы же действовали так, будто воистину силились объять необъятное. Их огромная держава, раскинувшаяся от Египта и Средиземного моря до Закавказья и иранских нагорий и на юг — до Персидского залива и Аравийских пустынь, пульсировала как амеба, пылая мятежами и одновременно трепеща от страха. В свое время в мире не было армии сильнее ассирийской. Ассирия жила войной и для войны. В мировой истории нет другого примера, чтобы страна вела почти беспрерывные войны на протяжении 700 лет. И в то же время теорему Пифагора знали здесь задолго до самого Пифагора. И именно в столице Ассирии — Ниневии — собрана знаменитая библиотека клинописных табличек — бесценное собрание древних текстов, благодаря которому, собственно, мы и знаем так много о древней истории Междуречья.

Ассирийская клинопись.

Исторический ландшафт

Когда воины древнего Ашшура в XIV веке до Рождества Христова при царе Ашшурубаллите двинулись в свой первый завоевательный поход, чтобы, наконец, вступить на равных в большую игру тогдашних великих держав, они и ведать не ведали, что их марш будет продолжаться семь столетий. К этому времени в междуречье Тигра и Евфрата господствовал Вавилон, в Малой Азии силу взяло Хеттское царство. Ассирия же еще не возвысилась, и небольшому городу-государству Ашшур приходилось выживать в очень сложной международной обстановке. Вглядываясь в темный колодец истории, нам не только неимоверно тяжело различить обстоятельства, сложившие эту обстановку, трудно даже отчетливо припомнить, чем, собственно, отмечена та эпоха в некоем гипотетическом списке итогов человеческих цивилизаций.

Клинопись? Древняя астрономия? Исполинские зиккураты, где возжигали жертвенный огонь давно позабытым богам? Или крылатые быки – керубы – охранители царских врат, которые по странной иронии истории после долгих превращений стали херувимами, представляющими собой высшую категорию ангелов в ангелическом многообразии Ветхого Завета? Еще труднее представить себе, что и намного раньше, за 10 веков до летописного начала собственной ассирийской истории, здесь, в Месопотамии, история уже шла, уже были города, развитое ирригационное земледелие, торговля и работорговля, войны, дворцовые интриги – весь комплекс признаков, характеризующих цивилизации древности вплоть до Рима.

До начала истории Ассирии минула почти тысяча лет истории Двуречья. Возвысились и пали Ур, Лагаш, Киш и Урук, была создана единая система мер и весов, расчислен годовой календарь, провозглашены законы Уруинимгины, царя Лагаша, с которых, по логике приоритетов, следует начинать изучать право, и, наконец, написано самое долговечное произведение мировой литературы – «Эпос о Гильгамеше».

Парадокс истории древнего Междуречья заключен в том, что творилась она двумя народами – шумерами и аккадцами – совершенно неродственными друг другу, но тем не менее считавшими себя единым народом, «черноголовыми».

Аккадцы были семитами, шумеры — нет, но они прекрасно уживались бок о бок, с детства разучивая языки друг друга, и впоследствии, когда цивилизация Шумера пала, ослабленная внутренними интригами, аккадцы впитали в себя шумерскую культуру, сохранив в том числе и знание шумерского языка как «языка для посвященных».

Месопотамия оказалась разбитой на множество царств и городов-государств, меж коими после очередной смуты в правление великого Хаммурапи возвысился Вавилон, власть которого над собой вынуждена была признать и Ассирия. Сердце будущей Ассирийской державы – город Ашшур — в то время оставался еще сравнительно небольшим, хотя и крепким центром маленького государства. И хотя ассирийские купцы знали уже ростовщичество и имели опыт создания международных торговых «компаний» на стратегически важных торговых перекрестках, во внутренней жизни города много было еще неизжитой архаики. До XIV века до н. э. Ассирия называлась «алум Ашшур», то есть «община (бога) Ашшура»: в древней Месопотамии главным признаком самоидентификации была не национальность, а принадлежность к общине и государству. Также «общинным» было владение землей. Черты «общинности» прослеживаются и в организации власти. И хотя народное собрание «малых и великих» уже утратило свое значение, высшим органом власти все еще оставался «дом города» – совет знати. Совет избирал сроком на один год городского казначея, а также судью-администратора государства.

И хотя в Ашшуре существовала наследственная должность правителя – ишшаккума, до эпохи больших военных походов никто не считал его «царем», и он исполнял в основном жреческие функции.

По привычке считая древних властителей Востока деспотами, мы глубоко ошибаемся, ибо даже и в более позднее время царей Ассирии и Вавилона никто не считал непререкаемыми самовластными владыками, свободными по своей прихоти казнить или миловать. Царь, в большей или меньшей степени, все равно оставался ответственным перед народом и «общиной» — об этом свидетельствуют сохранившиеся в письменности «самооправдания» при самовосхвалении царей Египта, хеттов и Междуречья, в которых первым делом указывалось, что в правление такого-то царя народ не голодал и благодаря удачным военным походам только умножил свое богатство.

Еще более яркий пример подотчетности царя народу являет обычай «обновления сил царя», бытовавший и в Вавилоне, а в смягченной форме и в Ассирии. Смысл его в том, что один день в году царь должен был пройти особое очищение: его подвергали унизительным обрядам — водили по улицам, обливали водой, высмеивали или ругали, плевали в лицо и вообще всячески над ним глумились. Царь, безропотно прошедший через это, считался полностью обновленным и очищенным и с почетом возвращался на трон. Иногда цари на этот день на словах отказывались от власти и ставили вместо себя подменных правителей из простолюдинов, они и проходили сквозь тяжкий обряд, а сила считалась обновившейся у настоящего царя.

На следующий день правитель возвращался к власти, с которой на самом деле и не расставался. Прием этот, правда, не всегда сходил с рук. Один из вавилонских царей не пожелал подвергаться унижениям и вместо себя отправил на поругание толпы своего садовника. Но пока того высмеивали и оплевывали, спрятавшийся во дворце царь подавился кашей и умер, а садовник так и остался царем и правил не хуже своего бывшего господина.

Разумеется, по мере усиления власти правителя обычай этот уходил в прошлое — особенно быстро в Ассирии, чьи цари с началом эпохи походов стали всевластными командующими армией, «шутить» с которыми стало небезопасно. И все же «идейного» самовластья древняя Месопотамия не знала никогда, хотя ассирийские цари и приблизились к нему на деле. Понятие деспотии и ничем не ограниченной царской власти пришло в историю гораздо позже — вместе с Ахеменидами — царями персов. Персы в самом конце древней истории вторглись в Месопотамию и, завоевав ее, открыли занавес для последнего акта под названием «История Древнего мира»: в эти десять веков (с VI века до н. э. по V век н. э.) укладываются греко-персидские войны, казнь Сократа, греческая колонизация Средиземноморья, возвышение Рима, падение Карфагена, восстание Спартака, союз Клеопатры и Марка Антония, бесчинства Нерона и нашествие готов. Однако нас занимают события несравненно более отдаленные и не столь прочно укоренившиеся в европейской культуре.

Дары Эхнатона

Пытаясь вырваться из неблагоприятных исторических обстоятельств – фактического вассалитета и враждебного окружения, которое почти полностью задушило международную торговлю, испокон веков кормившую Ашшур, — Ассирия в XIV веке до н. э. сделала ставку на Египет, который по своим причинам противостоял другим великим державам Ближнего Востока, угрожавшим ассирийцам. При фараоне Эхнатоне в Египте с почестями было принято ассирийское посольство, и хотя грозный окрик Вавилона должен был, по логике вещей, прервать переговоры зарвавшихся вассалов Вавилонии с Египтом, этого не произошло.

Напротив, послы обменялись с фараоном щедрыми дарами и заручились его поддержкой. Зачем было Египту портить отношения с могучим Вавилоном из-за какого-то Ашшура? Но Эхнатон, по-видимому, сразу разглядел в посланцах Ассирии восходящих пассионариев, которые в ближайшее время смогут перевернуть весь историчес<