Лев Белоусов, доктор исторических наук, профессор

Кларетта Петаччи — молодая, необычайно красивая женщина вошла в жизнь Муссолини еще в середине 30-х годов. Они познакомились случайно, на дороге в пригороде Рима, но Кларетта (дочь ватиканского врача) уже тогда была тайной почитательницей вождя. У нее был жених, они вступили в брак, но через год мирно расстались, и Кларетта стала фавориткой дуче. Их связь была очень устойчивой, о ней знала вся Италия, кроме Ракеле Муссолини. Итальянский истэблишмент поначалу относился к очередному увлечению дуче снисходительно, однако со временем Кларетта, искренне любившая Муссолини, стала существенным фактором в политической жизни: она имела возможность влиять на принятие дуче кадровых решений, научилась в нужный момент доводить до него различную информацию и способствовать принятию нужных решений, оказывать протекцию и убирать неугодных. К ней и ее родным (матери и брату) стали все чаще обращаться за содействием высокопоставленные чиновники и предприниматели. В начале войны в Италии уже в открытую говорили о «клане Петаччи», управляющем страной.

Несколько раз, устав от истерик и трагических сцен, которые устраивала безумно ревнивая Кларетта, дуче решал порвать с ней и даже запрещал охране пускать ее во дворец. Однако спустя несколько дней они снова были вместе и все начиналось сначала.

Женщина на мавзолее

При жизни Екатерину Фурцеву и уважали, и ненавидели. Одного слова Министра культуры СССР было достаточно, чтобы вознести художника на Олимп славы или безжалостно уничтожить его карьеру. Однако и личная жизнь этой властной и, несомненно, по-своему одаренной женщины была отмечена трагическими поворотами событий. О том, как складывалась ее судьба, рассказывается в материале режиссера Галины Долматовской, создателя документального фильма о Екатерине Фурцевой «Женщина на мавзолее», который в этом году вышел на широкий экран. Галина Долматовская, доктор искусствоведения, автор книг об отечественном и зарубежном кино, режиссер многих документальных фильмов, среди которых: «В переулок сходи трехпрудный…», «Сваха», «Иван Мозжухин, или Дитя карнавала».

Вокруг имени Екатерины Фурцевой витает множество легенд и догадок — романтических, зловещих, комичных. Давно забыты многие имена и лица советского иконостаса, а печать, радио и телевидение все не устают обсуждать, осуждать и воспевать единственную женщину, вознесенную на Мавзолей в стране, где правят мужчины. Ее вещи — платья, сумки, документы — хранит Государственный музей политической истории в Санкт-Петербурге. Чем же славна эта женщина? Попробуем бегло восстановить ее недлинную жизнь, отбросив легенды и домыслы, опираясь только на подтвержденные документами факты и на ее личный архив, сохраненный дочерью. Впрочем, архив этот богат лишь фотографиями, письменных документов в нем немного, а дневников Фурцева не вела.

Ее биография эталонна для советского руководителя. Родилась 7 декабря 1910 года в древнем русском городе Вышнем Волочке, что на полпути между двумя столицами.

Мать-ткачиха Матрена Николаевна, овдовев в Первую мировую, растила дочь и сына одна. Кирпичный барак, где прошло детство Екатерины, стоит до сих пор. К 15 годам дочь ждала та же ткацкая фабрика, тоже действующая до сего дня. Фурцевой всю жизнь будут поминать тот год, проведенный ею у станка, — и в доблесть, и в укор.

Не знавшая грамоты мать — депутат городского Совета, что подтверждает мандат: листок бумаги, с неровными скачущими буквами «ундервуда», — передала ей и напор, и общественный темперамент. 20-летним членом партии Екатерина по комсомольской путевке покидает свой родной городок.

Страна рвется ввысь, и девушка поступает на летные курсы под Ленинградом, в Царском Селе. Конечно же, влюбляется и в Ленинград, и в летчика, инструктора их летного звена. Как тогда было часто принято, брак — гражданский, формальности их не интересуют. Петра Биткова с молодой женой переводят в Саратов, потом в Москву. Там Фурцева продолжает учиться. Ее образовательный багаж — Институт тонких химических технологий, а впоследствии и Высшая партийная школа — будет существенно отличать ее от «самородков» высшей партийной среды.

Война застанет Фурцеву секретарем Фрунзенского райкома партии — самой большой партийной организации, куда входят все учреждения центра столицы. В первые дни войны Петр Битков отправится на фронт, Екатерину же в ожидании давно желанного ребенка эвакуируют на Волгу. Дочери Светлане исполнится 4 месяца, когда муж сообщит ей о своей измене. Они расстанутся почти дружески. Вот тут она и покажет свое умение выживать в предложенных обстоятельствах.

Мать Матрена Николаевна растит Светлану, образ жизни их семьи — в духе времени, иначе говоря, весьма скромный. Для Екатерины партийная жизнь — замена и семье, и быту. Обедать она обычно ходит в столовую Дома ученых, что напротив райкома. Фурцеву привечает директор Дома, актриса Художественного театра, гражданская жена Горького Мария Андреева. От нее — азы элегантности, хорошего тона и... партийный пыл.

Наставник Фурцевой — первый секретарь Фрунзенского райкома Петр Богуславский. Историк и философ, отягченный 5-м пунктом анкеты, он сознает, сколь коротка послевоенная эйфория, и понимает, что его карьера на излете. Он любит Екатерину, но женат и развод невозможен. А потому все, что знает, умеет, он вкладывает в нее, продвигая второго секретаря на первый план.

800-летие Москвы в сентябре 1947 года дает Фурцевой шанс отличиться при подготовке Центра города к празднику. Закладка памятника Юрию Долгорукому на площади перед Моссоветом становится главным событием столичного юбилея. На юго-западной окраине, Ленинских горах, закладывается новое высотное здание университета, а на стадионе «Динамо» проводится спортивный праздник, собравший на трибуны весь цвет страны. Екатерина Алексеевна возникает повсюду и вовремя. Энергичная, улыбчивая — ее нельзя не заметить и трудно не запомнить.

Предчувствия Богуславского оправдались. Он отправлен на переподготовку, а значит, в резерв, что, как правило, бывало без возврата. Теперь Фрунзенским райкомом руководит Фурцева. Место почетное и видное. Публичные выступления, всегда без бумажки, выгодно отличают ее среди партийных деятелей ее ранга.

Хрущев, первый секретарь Московского комитета партии, а значит, хозяин Москвы, забирает Екатерину в Московский комитет. Досужая молва будет объяснять ее восхождение банально-вульгарно: Хрущев-де неспроста сделал своей правой рукой интересную бабенку. Между тем под крышей Московского горкома действительно завязывается роман двух секретарей, чьи имена стоят во всех документах рядом, — Фирюбина и Фурцевой. Они на редкость подходят друг другу: оба красивые, статные, спортивные. Фирюбин женат, у него двое детей-подростков. Адюльтеры в партийной среде не поощряются, потому служебный роман растягивается на годы и хранится в глубокой тайне.

И все же Николай Павлович отважился на развод. Для Екатерины Алексеевны — это первый и единственный законный брак. Она впервые живет настоящей семейной жизнью, ездит отдыхать вместе с мужем, братом и невесткой. Впрочем, этот долгожданный брак тоже с легким привкусом горечи. В партийных кругах он принят весьма прохладно. Матерью Матреной Николаевной и вовсе — с ожесточением. Она до конца своих дней будет отрезать зятя с фотографий.

После смерти Сталина Хрущев становится первым секретарем Центрального Комитета партии, передав Фурцевой главенство в московском комитете. Фирюбин же назначается послом в Чехословакию. Теперь их семейная жизнь и вовсе выглядит странно: жена наезжает в Чехословакию преимущественно в партийно-правительственных делегациях. Может быть, тут наметится первая, еще не видная, трещинка в супружеских отношениях. А пока она делит себя между Москвой и Прагой, между мужем и властной матерью, которую Фурцева всю жизнь и любила, и чтила. В дневнике ее дочери Светланы есть такая запись: «Мы все ревнуем ее — бабушка и я к Николаю Павловичу, он к нам и все вместе к работе».

На правление Фурцевой в качестве хозяйки Москвы приходится середина 50-х — годы надежд и возрождения, когда от спасительных, но унылых хрущевских пятиэтажек город стал преображаться, появлялись широкие проспекты с нарядными домами и зелеными гирляндами вновь посаженных деревьев. Нецензурная брань в публичных местах была наказуема, а потому редка. Собиратель политических частушек Анатолий Волков утверждает, что индекс популярности того или иного деятеля можно вывести из количества частушек, ему посвященных. Фольклор отмечает этапы фурцевской карьеры, вот частушка времен «хозяйки Москвы»:

«Мат и пьянство на Руси
Истребляют смело,
Только Фурцева взялась
Не за бабье дело».

Тем не менее «бабье дело» запомнилось очень многим и чистым городом, и размахом жилищного строительства, и наступлением на «коммуналки».

Уже выросло два поколения людей, для которых слова «холодная война» и «железный занавес» проходят под словарной пометкой «устаревшее». Между тем именно в середине 50-х железный занавес чуть приоткрылся, и заграница начинала обретать черты реальности. Начало этому традиционно положили французы, но «добро» на проведение международных акций шло от первых лиц. Потому именно с правлением Фурцевой связывается начало «Недель французского кино», когда в Советский Союз приехали уже ставшие великими Жерар Филип, Даниэль Даррье, режиссер Рене Клер. Сейчас невозможно представить, какое значение это имело для страны, скованной льдами «холодной войны». Впрочем, лед тронулся не только в кинотеатрах.

25 февраля 1956 года доклад Хрущева о культе личности Сталина на закрытом заседании ХХ съезда партии всколыхнул страну. Доклад зачитывался на партийных собраниях всех учреждений и предприятий, так как столь решительный поворот курса требовал разъяснения для людей, десятилетиями живущих под диктатором.

Съезд стал огромным событием и в жизни Екатерины Фурцевой, подняв ее до предпоследней ступеньки на вершине партийной иерархии. Она стала кандидатом в члены Президиума Центрального Комитета партии, по-старому именовавшимся Политбюро. Именно в этом качестве она восходит на мраморную трибуну Мавзолея, откуда два раза в год, в дни главных праздников страны — 1 мая и 7 ноября, — принимается военный парад и демонстрация народного ликования.

Оглушительным отзвуком съезда стало последовавшее вскоре самоубийство писателя Александра Фадеева, автора знаменитых романов «Разгром» и «Молодая гвардия», руководителя Союза писателей СССР. Крушение веры в Сталина заставило обласканного властью писателя пересмотреть свою жизнь и вынести ей приговор. Фурцева, по должности, — в почетном карауле у его гроба в Колонном зале, окруженном длинной очередью пришедших проститься читателей. Даже тщательно профильтрованной кинохронике не удалось скрыть смятения на ее лице. Может быть, тогда она впервые почувствовала, что даже очень сильные люди могут выяснять свои отношения с режимом столь печальным образом.

1956-й и последовавший за ним 1957-й оказались чрезвычайно насыщенными и событиями, когда все кипело, сталкивалось, менялось. Кровавая осень в Венгрии поубавила восторгов Запада насчет послесъездовского «половодья», потому руководство страны начинает искать зарубежного признания. Всемирный конгресс женщин для этого — благодатный материал и единственный случай, когда Фурцева возглавляет правительственный выход в Георгиевском зале Кремля. Новый, 1957, год она встречает тоже в Кремле, вместе с руководством страны и, кстати сказать, с приглашенными туда Симоной Синьоре и Ивом Монтаном, чей приезд после венгерских событий означал, что Запад признал их внутренним делом социалистического лагеря. Деятельность Фурцевой начинает все больше выступать на первый план в реальной жизни столицы. Входит в строй ею задуманный и под ее личным приглядом построенный стадион в Лужниках. Она с правительственной трибуны приветствует строителей, стадион неистово рукоплещет, многие здесь знают начальницу в лицо, когда она, неизменно нарядная, на каблучках, появлялась среди глиняного месива огромной стройки. Вскоре к стадиону будет «приложена» и станция метро «Спортивная».

В то же время Хрущев начинает свою «кукурузную» эпопею. Под эту культуру отдаются все лучшие земли, так как она, по мнению Хрущева, должна стать главной в сельском хозяйстве. На открытии ВДНХ, в 1959 году, им выдвинут и вовсе лихой лозунг — «Догнать и перегнать Америку по производству мяса и молока».

Внутри Политбюро с момента смерти Сталина единства нет, выдвижение Хрущева и его линия «оттепели» многим не по вкусу, его тайные противники ведут счет его промахам. Впоследствии Молотов, вместе с Кагановичем и Маленковым возглавивший так называемую «антипартийную группу», напишет: «У нас программы никакой не было, единственное — снять Хрущева, назначить его министром сельского хозяйства. А за стеной шумят. Там Фурцева, Серов (председатель КГБ. — Прим. автора), Игнатов. Собрали членов ЦК. На другой день был Пленум. Фурцева, как секретарь ЦК, она играла роль... Жуков сыграл решающую роль в возведении на пьедестал Хрущева в 1957 году».

История спасения Хрущева Фурцевой обросла легендами с легким привкусом детектива. Свидетельство же Молотова, пожалуй, наиболее достоверно. Так или иначе, но члены ЦК с мест были созваны ею как по военной тревоге. Генерал Серов и маршал Жуков помогли с самолетами, численный перевес членов ЦК, выступающих за Хрущева, повернул ход Пленума ему навстречу, и в результате Хрущев победил. 29 июня 1957 года Фурцева и Жуков становятся членами Политбюро, взамен выведенных из его состава Молотова, Кагановича и Маленкова. На юбилей Ленинграда Фурцева приежает уже в свите Хрущева. В открытой машине она едет по Невскому сквозь ликующий строй встречающих. Теперь Фурцева всегда следует за Хрущевым.

Что означает членство в Политбюро в повседневной жизни? Звезда Героя и орден Ленина к юбилейным датам, впрочем, Фурцевой Звезда Героя не достается, лишь орден Ленина. Теперь она живет под прицелами кинокамер.

Отдыхают они с мужем в Крыму или на Кавказе вместе с Хрущевым. Непременная охота, когда егери приводят предназначенных для убийства косуль, застолье прямо на лужайке, прием иностранных гостей. Фирюбин получает новое назначение — послом в Югославию, а значит, маршруты его высокопоставленной супруги теперь пролягут туда. Воскресные дни она проводит на служебной даче, где есть кинозал, привозятся фильмы, которые часто недоступны широкому зрителю. Члены Политбюро посмотрели «Унесенные ветром» минимум на четверть века раньше своей страны.

Партнеры для плавания ли, пробежки на лыжах или игры в теннис — офицеры 9-го управления КГБ, так называемые «прикрепленные». В театр или на концерт люди с Мавзолея чаще всего ходят вместе, приветствуя актеров и зрителей из правительственной ложи. А селятся они, как правило, в бывшем доме графа Шереметева на улице Грановского, напротив которого — серое мрачное здание правительственной больницы, Кремлевки, и ампирный особняк столовой лечебного питания, в просторечье — «распределитель». Здесь выдается паек. Для членов же Политбюро продукты доставляются на дом в запломбированных ящиках с подписью проверившего их врача.

Над каждым подъездом шереметевского дома теперь водружен герб СССР. Квартира обычно насчитывает 7—9 комнат. Мебель в апартаментах у всех почти одинаковая, с фабрики «Люкс», на стенах — ореховые панели. Повар, горничные — все при погонах госбезопасности. Связь с Кремлем и другими секретарями ЦК осуществляется по высокочастотным телефонам. Английский аппарат с золотым гербом Советского Союза, в обиходе называемый «вертушка», — знак власти. Снятие с поста в первую очередь обозначается снятием «вертушки»...

Последним эффектным действом Фурцевой, как хозяйки Москвы, становится Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года. Это вообще была самая броская акция хрущевской «оттепели». Никогда еще такое количество иностранцев сразу не собиралось в Москве. Изголодавшаяся за времена «железного занавеса» по общению страна устроила праздник, который до сего дня помнят все, кому удалось тогда к нему приобщиться…

Теперь Фурцева оставляет городской комитет партии, полностью перейдя служить на Старую площадь в ЦК КПСС. Вместе с маршалом Жуковым Фурцева входит в комиссию по делам реабилитации военнопленных. Эта сторона ее деятельности огласке не предавалась, проходила под грифом секретности. Только редкие, чудом сохранившиеся письма говорят о том, скольким людям вернула она доброе имя. Вместе с Жуковым еще в 50-е годы она занималась проектом строительства мемориала у Поклонной горы.

Но 7 ноября 1957 года Жукова уже не было на Мавзолее. Его реплика на июньском Пленуме ЦК о том, что ни один танк не тронется без его приказа, повергла в смятение всех. И уже на октябрьском Пленуме героя Великой Отечественной обвинили в насаждении культа его личности в армии, потере партийной скромности, грубом нарушении ленинских принципов руководства. Ровно через 4 месяца после июньского «спасения» Хрущева Жуков был смещен с поста министра обороны, выведен из Политбюро и ЦК. Фурцева не только не проронила ни слова в его защиту, но и присоединила свой голос к хору осуждения маршала.

Пройдет не так много времени, и она почувствует на себе действие этих законов предательства, по которым живет ее «родной Центральный Комитет», как с искренним придыханием говорит она на предвыборном собрании избирателей. А пока на ее сафьяновых удостоверениях секретаря ЦК, депутата Верховного Совета СССР и РСФСР и прочих стоят однозначные номера, совпадающие с рейтингом опросов, — среди руководства страны Фурцева проходит в первой десятке.

Оттепель сменяется резким похолоданием. Курс XX съезда, понятый интеллигенцией как зов к творческой свободе, нуждается в корректировке. Испуг руководства партии по поводу того, что критика сталинизма превращается в критику режима, заставляет Фурцеву как партийного лидера все чаще давать назидания тем, чьи книги, песни и картины знает вся страна. 3 января 1958 года создается Идеологическая комиссия ЦК, где главные роли — за Сусловым и Фурцевой. На каждом документе комиссии значится «Совершенно секретно». И первой ее заботой становится кампания против присуждения Нобелевской премии Борису Пастернаку.

1960 год начинался счастливо. В составе высокой правительственной делегации вместе с Ворошиловым и Козловым Фурцева облетела всю Индию, Непал. В отличие от простых смертных, которых не выпускают за рубеж с членами семьи, чтобы не остались, члены Политбюро ездят с семьями. Фурцева берет с собой 17-летнюю дочь, в которой супруги Козловы видят будущую невестку.

Побывав в Индии на выставке Святослава Рериха, Екатерина Алексеевна приглашает художника в Советский Союз с первой выставкой. Мы еще многое будем видеть впервые благодаря ее таланту общения.

В мае происходят еще два радостных события — свадьба дочери с Олегом Козловым и назначение Фурцевой министром культуры. Никогда еще у нас культуре не доставался министр столь высокого партийного ранга. Народ тут же откликнулся на эту добавку к партийным чинам:

«Нашли Фурцевой «халтуру»:
Испоганилась земля...
Хочешь ты поднять культуру?
Начинай тогда с Кремля!»

Со стороны работа министра культуры — нескончаемый праздник. Ведь он определяет движение «звезд» по земным орбитам. К нам — Ван Клайберн, к ним — Игорь Моисеев, чей ансамбль несет валюту в «закрома» родины.

Но не знает сторонний наблюдатель, какой механизм должен работать без сбоев, чтобы организовать эти гастроли или вывести на ступени Большого его хор и оркестр перед тысячами зрителей. Сколько средств надо вложить, чтобы самодеятельность соперничала с профессионалами, чтобы кино оставалось по доходности второй (после водки) статьей в бюджете, чтобы родился молодой театр «Современник». Новый министр вошла в эту среду как нагретый нож в масло и сразу стала «своей». С ней можно было и дружить, и отчаянно ссориться.

Ей повезло с временем. Полет Юрия Гагарина в космос 12 апреля 1961 года вывел Советский Союз на первые полосы газет в мире. Счастливое начало 60-х. В те весенние дни казалось, что так будет всегда. На Каннский фестиваль Фурцева приехала вместе с режиссером Юлией Солнцевой представлять «Повесть пламенных лет». Кстати сказать, молодоженов Екатерина Алексеевна тоже берет с собой — Канны в качестве свадебного подарка. В ореоле полета Гагарина советская делегация была обречена на успех самого престижного из престижных фестивалей.

Знакомство с Надей Леже, вдовой художника Фернана Леже, во многом определило культурные связи всех министерских лет Фурцевой. Надя ввела ее в круг и французской интеллигенции, и французской компартии, что тогда было подчас одно и то же — Луи Арагон и Пабло Пикассо, Морис Торез... Но, пожалуй, главное — это мир французских художников, в который окунула ее Надя. Лазурный берег открылся Фурцевой прохладой музеев и керамических мастерских. Среди записей Светланы Фурцевой тех дней есть такая:

«Ее впечатления нельзя ни с чем сравнить. Она влюбилась во Францию и смеялась, что просто не может отступить от русской традиции — поклоняться всему французскому. Надя подсказала ей, где одеваться. У мамы теперь появились вещи от Ланвена, да и духи «Арпеж» очень ей подходят».

Октябрь 1961 года, когда состоялся XXII съезд партии, стал переломным и в жизни страны, и в жизни Екатерины Алексеевны. Диктатура пролетариата как главный лозунг страны была отменена. Внутри партии единства не было, и в этом догматики видели сдачу завоеваний Октября. Президиум съезда выдает его мрачноватую атмосферу. Опасались народных волнений, так как в ночь с 30 на 31 октября выносили из мавзолея Сталина. Фурцева несколько раз звонила в охрану Мавзолея, проверяя, как идет подготовка этого сверхсекретного действа.

Тем временем Хрущев объявил состав Политбюро. Фурцевой там не было. Удар был усилен внезапностью. Сраженная, она уехала на дачу и вскрыла вены. Ее успели спасти. В день закрытия съезда она оказалась в больнице. Этот поступок укрепил власть во мнении, что женщинам не место на Мавзолее. Существует множество домыслов на этот счет. Но если вспомнить метаморфозу отношения Хрущева к маршалу Жукову, то можно было угадать, что Фурцева должна стать следующей в ряду неугодных. Какой властитель любит своих спасителей? Хрущев исключением не стал.

Однако министром культуры ее оставили. Может, просто потому, что недооценивали роль этого заштатного министерства в жизни огромной страны. Но оказалось, что «пожар способствовал ей много к украшенью». Вместо предписанного ушата ледяной воды она оказалась в теплом море.

Прикоснувшись к бесконечному миру искусства не вдруг и не сразу, эта женщина у власти, с самого начала своей карьеры крайне честолюбивая, стала меняться и внешне, и внутренне, обнаружив неожиданно природный артистизм своей натуры, который в соединении с редкой целеустремленностью (чтобы не сказать, одержимостью) принес богатейшие плоды. Она и по-женски, кажется, стала чувствовать себя лучше. Муж — заместитель министра иностранных дел, теперь они вместе на трибуне рядом с Мавзолеем. Родилась внучка (а семейные дела, при всей ее занятости, всегда Фурцеву и волновали, и трогали). И наконец, она обрела друзей в недавно незнакомой и такой притягательной еще с юности среде — музыкантов, актеров, писателей, художников. Однако теперь, не защищенная броней Политбюро, в качестве просто министра культуры Фурцева из деятельного члена грозной Идеологической комиссии превращается в ее поднадзорную.

Из воспоминаний Владимира Баскакова, заместителя министра культуры: «...Настроение у Фурцевой менялось быстро, стоило сменить круг общения. Общение, которое было ее работой, было и ее ежедневной радостью. Снимая «Войну и мир», потом получившую «Оскара», Сергей Бондарчук обошел художественный совет студии, получив «добро» на выбранных им актеров у министра. И, напротив, Фурцева закрыла для Ролана Быкова роль Пушкина, собственное восприятие было для нее аргументом. Но она поддавалась убеждению, особенно, если разговор шел наедине. К людям искусства относилась с пиететом, хотя и верила в возможность партийного руководства ими. У нее были свои пристрастия — Бондарчук, Ефремов, Рихтер и, конечно, Плисецкая».

Особенно интересна история появления в СССР знаменитого миланского оперного театра Ла Скала, который вообще никогда не был в России. И вот наконец это свершилось по решению Фурцевой. Звезды и великий Герберт фон Караян свели с ума меломанов. Директор театра Антонио Гирингелли был в восторге от гастролей и благословившего их министра. Той же осенью 1963 года Большой впервые отправлялся в Милан.

Между гастролями эпоха в СССР сменилась. Октябрьский Пленум ЦК стал заговором против Хрущева, на сей раз под руководством Брежнева. Но теперь у Хрущева в союзниках не было ни великого полководца, ни решительной женщины. Хрущев был отправлен на пенсию. А в кабинете директора Ла Скала директор Большого, Чулаки, вместе с Гирингелли подписали соглашение о сотрудничестве своих великих театров. Оно действует до сих пор. Гирингелли с готовностью откликнулся на просьбу министра о стажировке советских певцов в Ла Скала — все будущие звезды нашей оперы прошли через эту школу.

Десять лет, до конца ее жизни, Фурцева получала от Гирингелли знаки внимания — письма, цветы, милые венецианские фигурки персонажей комедии дель арте... В архиве Фурцевой хранится письмо Людмилы Лонго, референта Гирингелли, приоткрывающее тайну столь неожиданного сближения Ла Скала с СССР: «Уважаемая Екатерина Алексеевна! Доктор Гирингелли попросил меня быть посредником между ним и Вами. Он давно мечтал заказать Ваш портрет. Он собирал Ваши фотографии и поручал различным художникам написать по ним портрет. И все ему не нравилось. Только теперь, как ему кажется, что-то получилось. Он хотел бы поднести этот портрет Вам по случаю приезда Скалы в Москву, в память о многолетнем сотрудничестве, о дружеских отношениях и о той любви и симпатии, которую он всегда испытывал к Вам. Но очень боится, как бы Вы на него не рассердились за смелость, и поэтому поручил мне попытаться выяснить Ваше отношение...»

Середина 60-х баловала советских людей зрелищами. С правления Фурцевой идет у нас традиция международных конкурсов имени Чайковского, молодого балета, размах зарубежных гастролей наших исполнителей и мировых знаменитостей у нас, почему в ее почте находишь странички, написанные рукой Святослава Рихтера, Джакомо Манцу, Сержа Лифаря...

Ирина Александровна Антонова, директор Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, много работавшая с Фурцевой, вспоминает: «У нее была страсть к масштабным проектам. Вывезти шедевры Эрмитажа, Третьяковки, Русского и Пушкинского музеев в Японию без страховки под личную ответственность — она умела рисковать...»

Ее женская притягательность оказалась весьма действенной. Она способна была обаять и мужчин, и женщин. Запад она открыла не с высоты министерского кресла, а через совсем «не уставные» дружбы, вызывавшие большое недовольство компетентных органов. Эти дружбы к концу ее 14-летнего министерского правления принесли богатейшие плоды стране. Давно уехавшие соотечественники из-за рубежа стали приносить нашим музеям свои дары. Третьяковская галерея получила картины из бесценной коллекции Савелия Сорина, вдова которого, Анна, стала близким другом Фурцевой, многочисленные дары Нади Леже, первый и единственный приезд Марка Шагала, подарившего Пушкинскому музею 75 своих литографий, выставка французских импрессионистов. И невероятный по дерзости исполнения показ Джоконды.

Тем не менее ее правление было отнюдь не бесконфликтным. Театральные прогоны с ожиданием вердикта министра — разрешит или запретит — еще одна весьма драматическая, хоть и часто сокрытая страница в жизни любого театра. Хроника не сохранила нам трудностей министерской жизни, комментарий к ее деятельности 70-х можно найти разве что в фольклоре:

«Фурцевой работы много,
Но исправить дело как,
Раз в стране отвергли Бога,
Начался сплошной бардак».

В октябре 1973 года Фурцева с необычайным воодушевлением открывала новое здание МХАТа на Тверском бульваре, не зная, что именно на этой сцене год спустя будут прощаться с нею.

О том дне, 24 октября 1974 года, до сей поры гадают, есть ли какая-нибудь тайна в ее смерти. Пройдя множество инстанций, можно верить лишь медицинскому свидетельству — «острая сердечная недостаточность». Сердце не выдержало: она ведь давно металась между своим партийным долгом и новой, необычной и прекрасной жизнью, которая так властно захватила ее.

...Отчего десятилетия спустя мы вспоминаем о Фурцевой, напрочь забыв имена ее преемников? Может, оттого, что она была Личностью и она была Женщиной. А взлет нашего искусства 60-х—70-х и ее вознес на высоту, которую бы ей никогда не достичь в партийных доспехах.

Галина Долматовская

 

 

Обретенная легенда

Писать о Толкине — дело неблагодарное. Толкинистам угодить невозможно, у каждого из них свое представление о Средиземье и его обитателях, и любые попытки непосвященных вторгнуться в мир избранных воспринимаются в штыки. С другой стороны, отношение нетолкинистской публики к произведениям Толкина можно охарактеризовать, скорее, как скептическое — сдержанное или активное, в зависимости от характера и ознакомленности читателя с предметом. Остается надеяться, что между толкинистами и «антитолкинистами» существует прослойка населения, которая знакома с трудами английского писателя, но при этом может слышать его имя, не впадая ни в восторженный экстаз, ни в слепую ярость.

Несмотря на большое разнообразие клубов, обществ и сайтов поклонников Толкина в России, в нашей стране ощущается явный недостаток профессионального литературоведческого, лингвистического и философского внимания к писателю, давно считающемуся классиком английской литературы как в Великобритании, так и в США. И если в западной исследовательской литературе уже никого не удивляют статьи, прослеживающие неоплатонические корни толкинизма или анализирующие его труды по схеме архетипов Проппа, то в России изучение его творчества до последнего времени все больше сводилось к критике существующих переводов и к использованию имен персонажей (не всегда по назначению). Сейчас, правда, появляется все больше статей, авторами которых являются люди, хорошо знакомые не только с текстами самого Толкина, но и с германской литературой и филологией в целом, хотя большая их часть доступна только в Интернете.

К сожалению, серьезные англоязычные литературоведческие исследования жизни и творчества Толкина до сих пор не переведены. Поэтому нередко даже верные последователи Гэндальфа и Арагорна несколько туманно представляют себе, откуда эти самые Гэндальф и Арагорн взялись и каковы, так сказать, три источника толкинизма.