Принципы модернизма в романах Саши Соколова и М. Петросян

Основанием для типологического сравнения, по нашему мнению, являетсястилевая принадлежность. Некоторые исследователи «Школу для дураков» относят к постмодернизму, другие – к модернизму, чёткого решения у данной проблемы жанра нет (Романовская О.Е; Брайнина Т. Д., Сысоева О.А, Вайль П. Генис А. Казарина Т.В., Немзер А. (который первым написал рецензию на «Дом в котором»), Иванов A.B., Кременцова М Л.,). Та же проблема актуальна и для романа «Дом, в котором»: в равной степени роман относят к модернизму, магическому реализму, постмодернизму (подробнее см. далее). Стилевое многообразие, обращение к образу «больного ребенка», наделенного сокровенным знанием и творческими способностями, использование приемов различных художественных направлений одинаково свойственно этим текстам:

1) Параллелизм в изображении замкнутой картины мира в произведениях. Школа для отказных инвалидов заключает в себе весь мир – у них есть Перекресток, где встречи действительно могут быть неожиданными; Могильник, куда никто не хочет попадать; Стена, на которой содержится вся нужная информация. Это действительно Дом. В то время как «Школа» в романе Соколова противопоставлена топосу Дома. Школу, куда ходит Нимфея, можно назвать антиДомом: Нимфея готов рассказать о чем угодно, только не об этом месте. «Ученика такому-то» раздражает практически всё: «тапочная» система; одноклассники, которых он описывает в двух-трех словах, не более; поведение директора Перилло. Единственное, что связывает Нимфею со школой, – учитель географии, Норвегов. Значимость образа Дома-АнтиДома для романов позволяет нам говорить о возможности сопоставительного анализа двух романов.

2) Соотношение «реальности» и «фантастики». Еще больше поводов для сопоставления заключено в схожести ситуаций, поставленных перед героями. В обоих произведениях мы видим персонажей, живущих на грани как минимум трех миров: внешний мир, внутренний мир и третья сила (в «Доме...» – это Наружность, Дом и Изнанка; в «Школе…» – Школа как часть внешнего мира, второе «Я» ученика как внутренний мир, потусторонняя сторона, где Нимфея видит умершего Норвегова), причем герои с легкостью мигрируют из одного мира в другой и обратно. Главные герои обоих романов по сути не относятся ни к одному из этих миров – перед ними стоит вопрос выбора конкретного мира.

3) Ситуация выбора. Они находятся в «переходном» возрасте – даже в решении этого вопроса прослеживается схожесть. Нимфея для себя ничего не выбрал, по крайней мере, читателю о его выборе ничего неизвестно, он так и остается на стыке трех миров. В то время как Курильщик, герой романа Петросян, под давлением обстоятельств не смог принять правды о Доме, не захотел понять и сбежал от своего выбора, отдавшись в распоряжение обстоятельств. По нашему мнению, они оба не могут сразу принять решение потому, что боятся: и себя, и ситуации выбора, и неизвестности после принятия решения. На этом основании категория страха представляется нам одной из ключевых для художественных миров данных произведений.

4) Инициация персонажей через преодоление страха. В рассматриваемых нами романах категория страха тесно связана с центральной для этих текстов проблемой инициации как перехода из условного детского во взрослое состояние. Нам представляется, что применительно к этим произведениям можно говорить страхе как о некой видоизмененной форме инициации персонажа. Страх лишает персонажа собственной целостности, поэтому ситуацию бегства (мнимого или реального – не важно) можно считать специфической чертой страха.

Страх Нимфеи небезоснователен. Он стоит перед выбором: либо «слиться в едином поступке» со своей второй личностью и безвозвратно потерять часть себя; либо стать частью этого пугающего мира, но опять потерять что-то важное в себе; либо раствориться полностью в мире, исчезнуть безвозвратно; что тоже его пугает. Оставив же всё как есть (не подчиняться власти времени, видеть мёртвого Норвегова), он лишается надежды на развитие. Естественно, что все варианты его пугают, Нимфея не знает, что принесет в итоге сделанный выбор.

Перемен в себе Нимфея категорически не хочет. Как не хочет таковых и Курильщик. Он ревностно оберегает своё «я» от каких-либо вмешательств извне. Когда Курильщик сталкивается с непонятными силами, которые вполне можно принять, он этого не делает, поскольку принятие их сути означает перемену в понимании мироустройства. Курильщик задает вопросы, но истинные ответы на них он слышать не хочет – поэтому он плывет по течению.

Подобная ситуация – результат стремления персонажа освободиться от страха, снять эмоциональную напряженность, что продиктовано желанием восстановить изначальную собственную цельность, вернуться в свою «зону эмоционального комфорта», но происходит это неосознанно. Такую же ситуацию бегства можно проследить и в сюжете Нимфеи из «Школы для дураков». Мир в сознании Нимфеи, охваченного страхом из-за потерянности своего «я», деформировался, приобрел зловещий характер, поэтому даже те предметы, которые в относительно нейтральном эмоциональном состоянии не вызывали у него страх, теперь кажутся пугающими. Мир, который находится буквально за дверью в спальне, одновременно пугает и манит Курильщика. Ему интересна и страшна эта неизвестность, эта эфемерная жестокость мира, про который намеками говорит герой по прозвищу Сфинкс, выполняющий для героя роль идеолога-проводника.

Картина мира – результат мыслительного процесса и итог чувственного опыта каждого человека. Образ мира способен реконструироваться под влиянием различных воздействий. При этом немаловажную роль играет воображение человека. Никто не сможет ответить, где начинается обоснованный страх, а где надуманный. Это два состояния, перетекающих друг из друга. Страх оказывается той символической призмой, которая оказывает влияние на формирование образа мира. Именно это мы видим и в «Доме в котором», и в «Школе для дураков».

Линейную модель страха можно представить таким образом: причина страха - субъект страха - само чувство - интенсивность страха - внешнее выражение состояния – апогей страха - снятие эмоциональной напряженности (Страх можно определить как видоизмененный катарсис, каким его определяет Аристотель ^[22])

Но обычная линейная модель страха трансформируется в обоих произведениях. Читатель открывает для себя Дом, не существующий вне категории страха. Само чувство и субъект страха заявлены в романе с самого начала. Причина страха раскрывается гораздо позднее. При этом Апогей страха уже пройден на момент описываемых событий (история прежнего выпуска, которая одновременно является и причиной, и апогеем) и, одновременно, ему ещё предстоит повториться (свой собственный выпуск). Интенсивность страха нарастает, про внешнее выражение состояния ничего не сказано, в то время как снятие происходит одновременно с апогеем страха. Таким образом, апогей страха представляет собой синусоиду – трагическая история прошлого выпуска, воспоминание-страх Сфинкса в виде белого кораблика после «выпуска» старших, нервное ожидание учителями следующего витка. Страх каждого ученика в Доме показан по-разному – ведь страх отражает их внутреннюю суть. Боязнь неизвестной земли за пределами Дома вызывает непреодолимую панику: ученики боятся, когда узнают, что их друга увезут из Дома, и также боятся, когда Лорд возвращается. Страх, что Сфинкс не простит, толкает Македонского на полет из Дома. Черный из-за испуга своих друзей дает им шанс перебороть страх перед неизвестным – он находит фургон, и этот фургон становится символом того, что Дом видоизменится, но не исчезнет. По сути Дом и страх – два организующих эмоциональных фона произведения.

Если символически представить структуру Дома как игровое поле в дартс, разлинованное на круги, где страх – дротик, а ученик – игрок, то получается замкнутая система, цикл, с которого не так-то просто выбраться на новый круг.

Каждый элемент линейной модели страха имеет в тексте постоянное местоположение, наблюдается последовательность, что связано с композиционным развитием романа. В итоге линейная модель страха преображается: субъект страха (любой ученик Дома) - само чувство и причина страха (упоминания о прошлом выпуске) - интенсивность страха (любой вопрос, связанный с тайнами Дома) - внешнее выражение состояния (окна первого этажа, замазанные черной краской) – апогей страха (момент выпуска) - снятие эмоциональной напряженности (последняя Ночь Сказок, переход на новый круг). Таким образом, страх – ядро, обеспечивающее завязку, кульминацию, развязку произведениям. И если рассматривать страх с такой точки зрения, то весь текст будет являть собой развернутую градацию страха, геометрическую прогрессию этого эмоционального состояния.

В «Школе для дураков» мы видим непрерывный диалог между «учеником таким-то» и Нимфеей, вторым «Я» персонажа. Нимфея является тем, кто приоткрывает причины страха «ученика такого-то»: почему тот боится признаться в любви Вете, почему тот не сможет стать инженером, почему он видит умершего Норвегова. Линейность страха представляется здесь только в увеличении количества вопросов – «почему…?». Спиралевидность сюжета отражается в лейтмотивах, к которым Нимфея всё равно возвращается в своих мыслях, но рассматривает эти лейтмотивы иначе: описание дачи с каждым разом расширяется, история с Ветой дополняется новыми подробностями, образ Норвегова становится чётче. Поиски путей преодоления страха представлены по такой же модели – спиралевидно. Сначала «ученик такой-то» пытается ответить на свои вопросы сам, Нимфея всячески спорит с собой, «ученик такой-то» разговаривает с профессором Акатовым, Норвеговым, но в итоге для себя всё равно не находит ответа. Вопрос остается открытым, и читатель волен выбрать наиболее нужный для себя ответ. В этом произведении открытый финал является катарсисом, эмоциональное напряжение моментально снимается при помощи превращения героев в прохожих.

Таким образом, категория страха является одной из ключевых для понимания романов, так как тесно связана с проблематикой и поэтикой произведений. Эта категория организует композицию: через страх герои обоих романов преодолевают определенный период своей жизни, вступая в новый, неизвестный этап.

 

Подводя итоги, резюмируем все вышесказанное. Роман действительно продолжает традиции русской литературы ХХ века как в содержательном (проблема нравственного выбора, тип героя-«музыканта»), так и в жанрово-стилистическом (развитие модернистских техник письма). Выявленные нами факты свидетельствуют о новом осмыслении философского романа и обновлении его диалоговой структуры в романе «Дом, в котором», об интересе к проблеме изображения творческой личности и сложностей ее адаптации в обществе. Отдельно упомянем о непростой проблеме развития модернистских приемов и традиций в русской литературе второй половины ХХ и начала XXI веков. Типологическая близость романов Саши Соколова и М. Петросян указывает на латентное развитие модернистского художественного сознания в русской прозе советского периода, ставшее залогом нового обращения к модернистским приемам и мышлению в современной прозе.

 

Глава 2. Проблематика и поэтика романа М. Петросян «Дом, в котором…»

Современный литературный процесс представляет огромную литературоведческую и методологическую проблему практически для всех. Многие ученые и преподаватели истории литературы отрицают наличие качественной современной литературы, придерживаясь мнения, что она закончилась в 1970-е годы. Такой узкий взгляд порождает множество предрассудков и приостанавливает интерес к современным произведениям. Под понятием «современной» мы подразумеваем литературу постперестроечного и дальнейших периодов. Нам же знакомство с произведениями современных авторов представляется необыкновенно важным аспектом для изучения.

Избранный нами для анализа роман Мариам Петросян «Дом, в котором…» являет показательным примером качественной современной прозы. Об этом говорят и отзывы критиков, и серьезный список солидных премий:

· Русская премия — победитель в номинации «Крупная проза» (2010).

· «Большая книга» — 3 место в номинации «Приз зрительских симпатий» (2009).

· «Портал» — победитель в номинации «Открытие себя (имени В. И. Савченко)» (2010).

· «Странник» — победитель в номинации «Необычная идея» (2010).

· «Студенческий Букер» (2010), «за умелое переплетение жанров, простоту стиля и необычность художественных средств».

· Звёздный мост — Серебряный кадуцей в номинации «Дебютные книги» (2010).

· 2010 год. "Книга года по версии Фантлаба" Лучший роман (авторский сборник) отечественного автора.

· 2011 год. "РосКон" Роман. 3 место («Бронзовый РОСКОН»).

Роман сразу же признали одним из лучших произведений, выпущенных за последнее время. Такое признание в литературном мире вызывает довольно серьезный интерес не только у специалистов-филологов, но и у читателей и молодых преподавателей литературы.

Это первая причина, по которой мы выбрали именно этот роман – его художественные достоинства. Вторая причина – интересная форма изложения. Хотя с момента публикации романа прошло пять лет, проблема жанра так и не решена. Кто-то относит роман к постмодернизму[23], кто-то к неомодернизму[24], кто-то к магическому реализму[25], кто-то вообще к фентези[26]. Нам представляется важным объяснить, отчего возникает такая сложность в определении жанра.

Образы персонажей – это третья причина выбора произведения. Что интересно отметить, Мариам Петросян не является профессиональным писателем, она – мультипликатор. Как истинный представитель своей профессии, Мариам создает целую галерею разнообразных образов: каждый герой имеет свой характер, стиль речи, неповторимый внешний вид, каждый герой – индивидуальность, а это то, что может заинтересовать молодежную аудиторию романа. Востребованность романа у молодого поколения обусловлена и его ярким, афористичным языком (в этом отношении важно, каким языком книга написана, а не насколько книга культовая и любимая). Мы можем действительно говорить о том, что книга «ушла в народ»:

· Цитатник: http://citaty.info/book/mariam-petrosyan-dom-v-kotorom-0

· Страница, созданная фанатами: http://greyhouse.diary.ru/

· Страница в вк: http://vk.com/public.php_dom_v_kotorom

 

 

Преданные читатели пошли дальше. В интернете можно встретить большое количество фанфиков (любительское сочинение по мотивам популярных оригинальных литературных произведений, произведений киноискусства: http://ficbook.net/fanfiction/books/petrosjan_miriam__dom__v_kotorom); талантливые ребята рисуют собственные иллюстрации на эпизоды из романа (http://vk.com/album37887644_190612498, http://jen-and-kris.deviantart.com/)

Тему произведения можно трактовать очень широко. Можно сказать, что это произведение об отношениях между людьми. Сначала кажется, что перед читателем очередная книга на актуальную сейчас проблематику – о детях-инвалидах, ведь современных произведений, где появляется инвалид, достаточно. (Л. Улицкая «Дочь Бухары», Ермолаев Юрий «Дом отважных трусишек», Эрик-Эммануэль Шмитт «Оскар и Розовая Дама», Глейцман Моррис «Болтушка», Крапивин «Самолет по имени Сережка», Е.В.Мурашова «Класс коррекции» и т.д. М. Шишкин «Взятие Измаила», Р. Гальего «Белое на черном», З. Прилепин, «Черная обезьяна»). Но в романе Петросян всё гораздо глубже, тяжелее и сложнее. В книге фактически сталкиваются мир взрослых и подростков, и более болезненно, – мир обитателей интерната для калек и мир вне стен этого интерната, – несколько отходит на второй план. Это страшная реалистичная и в то же время полная символики и сложных метафор история о душе, выборе и боли, о детской жестокости и надежде.

Еще одной уникальной особенностью книги можно назвать многогранность восприятия событий, неоднозначность авторской позиции и читательского восприятия. Любого героя книги можно воспринимать по-разному, анализировать его поступки с нескольких точек зрения. Отдельно нужно сказать о финале романа, который оставляет множество вопросов без ответа (например, куда ушел Македонский, во-вторых, как Ральфу удалось воспользоваться конвертом Слепого? Что произошло с Табаки и почему его все забыли).

Прежде чем приступить к анализу художественных особенностей романа, обобщим результаты его критической рецепции (научное изучение романа только начинается). Нами были изучены статьи Ксении Рождественской, Дмитрия Быкова, Андрея Немзера, Егора Молданова и Ольги Лебедушкиной. Этих авторов в первую очередь волнует феномен писательницы Мариам Петросян и её романа «Дом, в котором…». Они пытаются провести анализ произведения, найти в нём причины популярности, включить этот роман в парадигму русской и мировой литературы.

Егор Молданов в своей статье "Парадоксы "Дома, в котором"[27] Мариам Петросян" пытается объяснить, по каким причинам роман никому не известной армянской художницы попал в финал "Большой книги", и почему издательство «Livebook» называет эту книгу особенной. Автор статьи указывает, что куратор премии "Большая книга" Михаил Бутов считает, что исключительно за необычность текста и его художественные достоинства, что уже само по себе - признание литературного качества. В связи с этим Молданов проводит небольшой анализ произведения, через который довольно трогательно просвечивает нежное отношение автора к роману. И именно в этом ключе рассматривается феномен романа: хорошая книга с прекрасно прописанными персонажами, сложной композицией и удивительными аллюзиями. Молданов даже считает, что " философию книги можно сравнить с мудростью «Маленького принца» Антуана Экзепюри "[28], с чем сложно не согласиться. Ведь если мир "Маленького принца" метафоричен и символичен, это своеобразная сказочная притча, то произведение Мариам Петросян создано по тем же правилам. Также роман имеет целый пласт общемировых символов: дом, окно, дорога, смерть, любовь. В свете этого Молданов резюмирует: "Мариам в своем «Доме» удалось не только подняться над материалом, ей удалось осмыслить и обобщить в книге общечеловеческие, бытийные проблемы."

Дмитрий Быков в своей статье «Порог, за которым»[29] рассматривает роман Мариам Петросян как явление современной литературы, и с первых же строк говорит, что это «замечательное произведение и, очень может быть, дверь в ту новую литературу, которой все ждали». По словам Быкова, Петросян в своём романе ищет нового сверхчеловека, что необыкновенно важно в контексте нашего времени. Мариам подробно исследует обстоятельства, в которых из человека получается сверхчеловек. «Герои Петросян заняты делами более конструктивными: они оптимизируют среду, выясняют отношения, а главное пытаются опытным путем, методом проб и ошибок, набивая сверхчеловеческие, убийственные для обычной особи синяки и шишки, сформулировать новую этику,» - в этом Быков видит спасение и литературы, и вообще человечества. Сверхчеловек, в понимании автора статьи, – это не оценка умственных или душевных качеств, а просто другой тип человека, живущего по новым правилам этой самой формулирующейся новой этики. А главная ценность – человечность, или «сверхчеловечность, то есть очень высокая степень деликатности и сострадания». А именно сострадание окажется главной чертой в характере героев, помогающей им держаться стаей.

Помимо всего перечисленного, Быков в финале статьи предлагает такую характеристику жанра романа: «Страшный сон, увиденный книжной девочкой, которая прочитала много фэнтези и ознакомилась с книгой Гальего». Тем самым, очевидно, давая нам понять, что он догадался, что жизнеутверждающая позиция романа «Белое на черном» повлияла на Мариам, и её герои-инвалиды тоже получились жизнеутверждающими. Сама писательница в одном своём интервью рассказала[30], что уже начала собирать коллекцию непрочитанных книг, повлиявших на написание романа, поскольку очень многие критики считают важным показать свою литературную эрудицию и приписать «Дому, в котором…» какой-нибудь классический или современный исток. Так вот Гальего тоже входит в эту коллекцию, а значит, не имеет никакого отношения к роману созвучности тем.

Звучное название «Не такие уж мы убогие»[31] носит статья Андрея Немзера, в которой он подводит литературные итоги 2009 года. Немзер делает обзор призёров премий «Большая книга» и «Русский Буккер», среди которых и «Дом, в котором…». Автор открыто заявляет, что буквально всё в романе его раздражает, но, что удивительно, при этом прочитал он «эту громадину» очень быстро, не отрываясь.

В первом же предложении своей небольшой статьи[32], предшествующей интервью с писательницей, Ольга Лебедушкина называет Мариам Петросян «автором романа о подростках, который, возможно, станет культовым». Лебедушки рассказывает, как долго книга шла до нас, как полюбилась людям еще до своей печати, и о том, что даже объем в 1000 страниц в данном случае не оттолкнул читателей. Как и многие другие, Ольга Лебедушкина объединяет роман Петросян в одну компанию с «Властелином колец» и «Гарри Поттером»: «Здесь есть уникальный мир, есть его уникальные обитатели, и главное, есть ясное видение того, что такое добро и что такое зло, без малейшего намека на назидательность». Специнтернат – это целый мир, герои вызывают сострадание и непреодолимую симпатию, но самое важное, по словам автора статьи, это то, что к героям просто привязываешься, и начинаешь их любить. «Думается, - продолжает Лебедушкина, - это намного нужнее всем нам, чем бесконечные общественные призывы к гуманности и милосердию».

Замечательна и с точки зрения эмоциональной трезвости, и с точки зрения литературной объективности, статья Ксении Рождественской «Большая книга: Мариам Петросян «Дом, в котором…»»[33]. Автор очень четко определяет, что сам роман вызывает такое чувство, как будто ты пришел в новую школу и пытаешься понять, что к чему, кто есть кто, и как здесь жить. То есть, когда в первой части мы читаем про Курильщика, который только недавно попал в Дом, а дальше на наших глазах попадает в 4 комнату, где узнаёт об истинной жизни в Доме, мы очень хорошо его понимаем, потому что пытаемся во всём разобраться вместе с ним.

Инвалидность детей – это не беда или недостаток, а просто положение, в которое поставлен человек. В свете этого, Рождественская даже говорит: «После этой книги политкорректное «инвалиды — такие же люди, как все остальные» выглядит полным идиотизмом. Во-первых, попробуйте сказать: «Люди — такие же люди, как все остальные». Во-вторых, одинаковых людей не бывает».

Ксения Рождественская замечает, что профессия художника-мультипликатора наложила определённый отпечаток на почерк Мариам, и «в нём соблюдается не литературная стройность, а театральная». Это действительно так, мы перепрыгиваем от одной яркой сцены со своими декорациями, персонажами, музыкой, к другой такой же яркой сцене. Главная задача классического театра – создать ощущение присутствия, так вот после прочтения книги у нас остаётся впечатление, что мы провели огромную часть жизни в Доме с этими ребятами, пережили с ними всё.

Автор отмечает сложную композицию романа, разнообразие эпиграфов и незаурядность интеллектуального развития героев, которые часто цитируют сложный писателей и философов. Также Рождественская определяет целый пласт очевидных литературных аллюзий: «Маугли», «Повелитель мух», произведения Стивена Кинга, Стругацких и Крапивина.

Несколько другие акценты расставлены в статье Елизаветы Биргер "Эпос младшего возраста"[34], представляющей собой "параболу справедливости" (термин придуман нами специально для характеристики статьи Биргер). Дело в том, что в статья написана для газеты "Коммерсантъ" – для обзора в книг, вошедших в шорт-лист "Русского Букера", и Биргер, пытаясь прокомментировать огромную популярность романа Петросян, заявляет, что история вокруг книги повлияла на признание романа гораздо больше, чем его качество, и "не успев стать фактом литературным, роман стал явлением общественным, и уже не так важно, как оно написано, хотя именно по литературной части Петросян можно предъявить множество претензий". Далее автор начинает комментировать собственное заявление, говоря об отсутствии сюжета, линейного повествования, последовательности и о том, что при множестве героев это книга без героя, чем демонстрирует либо непонимание романа и незнание его финала, либо полную некомпетентность в литературном процессе. Причем Биргер воспринимает "Дом, в котором..." только как сетевой текст и рассматривает его именно с этой позиции. Но после этого статья медленно, но верно, начинает двигаться вверх к максимальной точке своей параболы. Автор встраивает роман в литературную традицию "Властелина колец" и "Гарри Поттера", наконец-то начинает говорить о мифологичности и определяет роман как эпос. Данный термин, заявленный еще в названии статьи, кажется нам необыкновенно удачным, потому что он наиболее полно отображает всю систему романа, с его символичностью, метафоричностью и творением новых мифов. Также Биргер четко выстраивает систему оппозиций внутри романа: "Обитатели Дома противопоставляются воспитателям [...] Сам Дом — враждебной "наружности" [...] Внешний мир — зло, а Дом настолько замкнут в себе, что в двухсотстраничном финале и вовсе избавляется от законов пространства и времени". И вот после этих замечательных рассуждений, говорящих нам, что Биргер всё-таки довольно много знает о литературе, в финале статьи она снова говорит о популярности романа в Интернете, "жителям которого ближе всего желание притвориться кем-то другим в качестве рецепта от одиночества ", ставя крест вообще на всех своих рассуждениях.

Как видим, каждый из критиков вносит свою лепту в понимание романа и его адаптацию для читателей. В частности, из статьи Дмитрия Быкова нам показалась интересной теория о сверхчеловеке, формирующемся в романе. У Елизаветы Биргер мы позаимствовали мысли о внутрироманных антитезах. Статьи Аркадия Немзера и Ольги Лебедушкиной мы бы хотели использовать как источник информации о создании романа и его месте в современном литературном мире. Егор Молданов провел интересную параллель между романом и «Маленьким принцем». Разнообразие мнений критиков свидетельствует о неоднозначности романа, о необходимости его научной рецепции.