РОСТА в первые годы советской власти.

Важным событием стало создание в 1918 году Российского телеграфного агентства (РОСТА).

1 декабря 1917 Совнарком принял постановление «О Петроградском Телеграфном Агентстве», которое объявлялось центральным телеграфным агентством при СНК. Агентство обязано было давать оперативную информацию для газет и для Советского правительства. Кроме ПТА официальную информацию поставляло Бюро печати при Совнаркоме. Пресса имела два источника информации: сведения о действиях правительства она получала в Смольном в Бюро печати, остальную информацию – в ПТА. В 1917 ПТА захватила группа матросов.

После переезда Советского правительства в Москву сюда же перебрались ПТА и Бюро печати, на базе которых постановлением ВЦИК от 7 сентября 1918 г. было создано Российское телеграфное агентство (РОСТА).

Внутрироссийская сеть журналистов сразу была распущена. РОСТА выполнял еще и агитационные функции. Отдел литературной агитации готовил материалы для провинциальной прессы. Агитация на первом месте. Плакаты с карикатурами (окна РОСТА).

Ответственным руководителем являлся Сосновский, комиссаром Старк. Поработали они, вместе недолго: Сосновский перешел в «Бедноту», а Старк на военную работу. В апреле 1919 постановлением Президиума ВЦИК ответственным руководителем РОСТА был утвержден заместитель редактора «Известий» Керженцев. С его приходом РОСТА исполняло функции не только информационного органа, но занималось изданием многочисленных органов печати, инструктированием местных газет и журналов, подготовкой журналистских кадров. Именно благодаря РОСТА появился такой тип печати, как стенные газеты РОСТА.

Первая стенная газета, расклеенная на улицах Москвы 28 октября 1918 г., отпечатанная типографским способом на одной стороне листа, наглядно продемонстрировала важность подобных изданий для расклейки в людных местах. Вслед за Москвой стенные газеты появились в Петрограде, а затем в губернских и уездных центрах. Обычно эти газеты имели единое название «Стенная газета РОСТА» или «РОСТА».

Другим видом печатных изданий РОСТА стали газеты «ЛитагитРОСТА» или «АгитРОСТА». Они предназначались для оказания помощи губернским и уездным газетам, выходили на 4–6 полосах большого формата, каждый материал отделялся от другого так, чтобы его можно было вырезать, вывесить в витрине или отдать в набор местной газете.

В номере 75 появилась первая инструкторская страничка для работников местных газет, а в ноябре 1919 в ыходит первый номер ежедневной газеты «АгитРОСТА». Цель– снабжение агитационно-пропагандистскими материалами редакции провинциальных газет. С середины января 1922 газета стала выходить под названием «В помощь газете». Наибольшее внимание «Красный журналист» уделял устным газетам, подготовке журналистских кадров, проблемам публицистического мастерства. 5 июня 1921 выход журнала прекратился в связи с возобновлением «Инструкторской странички РОСТА», вместо которой с 14 сентября 1921 начал выходить еженедельный журнал «Журналист». С декабря 1921 г. эстафету этого издания продолжил журнал «Красная печать». С 1 ноября 1922 г., когда РОСТА стало сугубо информационным агентством, «Красная печать» становится органом Агитпропа. Журнал выходил до 1928 г.

Значительное место в деятельности РОСТА периода Гражданской войны занимает печать агитпоездов и агитпароходов. За годы гражданской войны поезд Троцкого прошел более 200 тыс. километров. Главное в публицистике Троцкого – призыв к быстрейшей победе над белогвардейцами и интервентами. В апреле 1919 был оборудован получивший большую известность агитпоезд «Октябрьская революция», совершивший до 1922 г. 17 рейдов по стране. На Дону, Кубани, Северном Кавказе курсировали поезда «Красный казак», «Советский Кавказ».

Походные поездные типографии кроме многотиражных газет выпускали листовки с речами Ленина, декретами Советского правительства. Острейшая необходимость в самой простой агитации при катастрофической нехватке бумаги привела к созданию устных газет.

Что такое устная газета – об этом писал «Красный журналист». Статья Ульяновой «Новое оружие», Астров с рассказом «Как мы устроили устную газету». Он поведал, что в центральном парке Смоленска в вечерние часы два раза в неделю проводится чтение устной газеты, ее содержание составляют специально подобранные материалы на «злобу дня», статьи на местные темы. Особый интерес вызывают у слушателей сатирические материалы отдела «Красные царапинки» – юмор и стихи на темы из жизни горожан.

Среди многообразной деятельности Российского телеграфного агентства особую известность приобрели «Окна РОСТА». Идея их выпуска принадлежала художнику Черемных.

Заведовавший в то время художественным отделом РОСТА Черемных привлек к работе над «Окнами» Моора, Ефимова, Нюренберга, Малютина. С весны 1920 г. «Окна» стали размножаться с помощью трафаретов от 100 до 200 экземпляров и рассылаться в 47 местных отделений РОСТА. «Окна» выпускались не только в Москве и Петрограде, но и во многих губернских и уездных центрах.

Самый весомый вклад в выпуск «Окон РОСТА» внес Маяковский. По подсчетам исследователей, перу Маяковского принадлежат тексты примерно к 850–900 «Окнам РОСТА», что составляет около 90% общего их числа.

Печать Белого движения.

В стане Деникина выходило более ста газет и журналов, у Колчака – 122 газеты и 69 журналов. Имелись в белой армии свои агитпоезда (у Деникина три). Широко использовалось радио.

Все антисоветские режимы имели свои правительственные идеологические центры. Антисоветскую пропаганду белогвардейские газеты вели не без помощи Американского бюро печати, действовавшего на Севере, в Сибири, на Дальнем Востоке в 1917–1920 гг.

В борьбе с белогвардейской прессой немалую роль сыграли издания на иностранных языках групп коммунистов-интернационалистов, действовавших на территории РСФСР. Объединившись в Федерацию иностранных групп РКП(б), они с ноября 1918 г. начали издавать свой центральный орган – газету «Коммуна», которая выходила в Петрограде на разных языках до конца 1919 г.

В августе 1918 большевики контролировали не более четверти страны. Все несогласные журналисты оказались в стане белых.

Не хватало бумаги, краски, типографий. Некачественные издания, политическая полемика.

Несколько регионов Белых:

- Северная (Архангельск). 1012 газет. Интервенты создали Бюро печати.

- Сверо-западная (Псков)

- Урал, Сибирь, Дальний Восток. На территории, контролируемой Колчаком, велся учет изданий – 122 газеты. Временное сибирское правительство тратило большие средства на агитацию. Дальний восток продержался дольше всех. В одном Владивостоке – больше 20 газет.

- Белый Юг (Ставрополь, Кубань). Деникин.

- Крым. Войска Врангеля. В основном монархические.

- Комуч (эсеры).

У белых не было единства по поводу будущего России. Тиражи маленькие. У кадетов тиражи были больше. Белую прессу отличает старая орфография.

Не было нейтральных изданий. Пресса слабо выражала общественное мнение. Аудитория распадается. Из больших городов уезжали из-за голода. Научно-популярные издания закрывались из-за кризисных условий жизни.

7.Публицистика Л.М. Рейснер о Гражданской войне.

Лариса Михайловна Рейснер (1895 - 1926) — революционерка, участница гражданской войны, журналистка.

В 1915—1916 вместе с отцом выпускала литературный журнал «Рудин» (вышло 8 номеров), задачей которого было «клеймить бичом сатиры, карикатуры и памфлета все безобразие русской жизни». В 1916—1917 была сотрудницей интернационалистского журнала «Летопись» и газеты Горького «Новая жизнь». В 1918 вступила в РКП(б). В 1918—1919 годах была комиссаром Морского Генерального штаба. Последнее крупное произведение Рейснер — исторические этюды-портреты, посвященные декабристам («Портреты декабристов», 1925).

Казань – Сарапул. 2 ЧАСТИ.

1. На мостике темно. Командир Смоленского полка, Овчинников, спокойный, неторопливый и твердый - один из Азинской 28-й дивизии.

При первых лучах рассвета необычайна красота этих берегов. И хотя противоположный берег занят неприятелем - ни одного выстрела не слышно. Очевидно, нас не ждали в этих местах.

Из машинного люка выставляется бледный моторист и, стирая с лица черноту и пот, с наслаждением вдыхает утренний воздух, за одну ночь ставший осенним и северным. Команда отдыхает, дразнит двух черных щенят, взращенных с великой любовью среди пушечной пальбы.

Но те, на берегу, уже разглядели нас, и в воздухе радостно пляшут красные полотнища. В бинокль ясно видна набережная Сарапуля, занятого дивизией Азина, со всех сторон обложенного белыми. Подходим ближе. На крыше поплавка, на дороге - красноармейцы, все это радостно изумленное, дружеское.

Чрез толпу пробивается молодая женщина, вся в слезах. Плач матери и жены, пронзительный вопль: "Моего увели на барже. Матросом был, как вы". Да, жестокая штука война, гражданская, - ужасна. Сколько сознательного, холодного зверства успели совершить отступающие враги.

Чистополь, Елабуга, Челны и Сарапуль - все эти местечки залиты кровью, скромные села вписаны в историю революции жгучими знаками.

Жены и дети этих убитых не бегут за границу. Никто не узнает о тысячах солдат, расстрелянных на высоком камском берегу, зарытых течением в илистые мели. Разве было хоть одно местечко на Каме, где бы на берегу не было десятка осиротелых баб и грязных, слабых и голодных детей. Помните этот вой, которого не могло заглушить даже лязгание якорной цепи, даже яростный стук сердца.

Отступая, белые погрузили на баржу шестьсот человек наших и увезли - никто не знает куда. Через час пронзительная сирена собирает матросов, и командующий отдает новое приказание: флотилия идет вверх по реке на поиски баржи с заключенными.

2. Они нас не ждали. Раздается команда: - Залп. И через десять - пятнадцать секунд в бегущей цепи неприятеля подымается пепельно-серый и черный дымовой фонтан. Еще один переход в десять верст, и мы у цели. Красные флаги спущены, решено взять врасплох, выдавая флотилию за белогвардейскую - адмирала Старка.

Посредине реки, охраняемая караулом, плавучая могила, безмолвная и недвижимая. "Ретивый" подходит к барже и, не выдавая себя, удостоверяется в присутствии драгоценного живого груза. "Прыткий" наводит орудия на шестидюймовую пушку. Но как же снять с якоря баржу? Тут же дымит неприятельский буксир "Рассвет". Наш офицер в морской фуражке передает его капитану безапелляционное приказание. - Именем адмирала Старка приказываю вам подойти к барже с заключенными, взять ее на буксир и следовать за нами на Уфу.

Приученный белыми к беспрекословному повиновению, капитан "Рассвета" немедленно исполняет приказание.

А там, в трюме баржи, уже началась тревога: "Зачем везут, куда и кто". По грязному полу пробирается на корму один из заключенных, матрос. Там в толстой доске проверчена дырка. Долго наблюдает он за таинственными судами и их молчаливой командой. -Белогвардейские или нет? - У них нет таких железных, это наши, это балтийские, на них матросы.

Но несчастные, три недели пробывшие в гнойном подвале, голые и завернутые в одни рогожи, не смеют поверить.

Уже в Сарапуле, когда на пристанях плакал приветствовавший их народ, когда матросы арестовали белогвардейский караул и, не смея спуститься в отвратительный трюм, вызывали из этой могилы заключенных, еще тогда отвечали проклятиями и стонами. Никто из четырехсот тридцати не верил в возможность спасения. Ведь вчера еще караульные выменивали корку хлеба и чайник на последнюю рубашку. Вчера на рассвете из общей камеры на семи штыках выволокли изорванные тела трех братьев Красноперовых и еще двадцать семь человек. Перестали кормить, значит, уже не стоит тратить даже объедков на обреченное стадо, значит, ночью придет конец для всех. И все-таки в слезах, ползком, один за другим, они воскресли из мертвых. Что тут творилось на палубе! Несколько китайцев, у которых никого нет в этой стране, припали к ногам матроса и мычанием на чуждом нам языке воздали безмерную преданность братству людей, умирающих друг за друга.

Утром город встречал заключенных. Через живую стену моряков 432 шатающихся, бледных сошли на берег. И в толпе, еще потрясенной этим зрелищем, уже просыпается чудесный юмор.

- Смотрите, смотрите, это форма Учредительного собрания, - каждому по рогоже и по веревке на шею.

Еще приближаясь к берегу, они начали петь марсельезу. В толпе мелькают шитые золотом фуражки тех офицеров, которые проделали весь трехмесячный поход от Казани до Сарапуля. Давно их не встречали с таким безграничным уважением, с такой братской любовью, как в этот день. И если есть между интеллигенцией и массами чудесное единство в духе, в подвиге и жертве, оно родилось, когда матери рабочих, их жены и дети благословляли матросов и офицеров за избавление от казни и мук их детей. "Известия" 16 ноября 1918 г.

«Казань».

Город еще не взят, но поражение решено. Нет хуже отступления.Готовится последнее сопротивление. Окна дребезжат от несущихся мимо грузовиков - их шумное бегство убивает последнюю надежду, от них страшно.

У дверей несколько женщин прощаются со своими близкими, а за ними по красным половикам наглые лакеи выметают революционный сор. Вот где горечь и грязь неудач - в лакейской метле, выкидывающей за дверь наши неостывшие следы.

Кто-то будет убит, кто-то спасется, кого-то поймают. В такие минуты забываются все слова, помогающие сохранить присутствие духа. Остается только острое горе - и под ним смутное "во имя чего" нужно бежать или оставаться. Сердце повторяет: надо уходить спокойно,, без унизительной торопливости. Но когда снаряд шлепается сперва мимо, а потом в самый штаб, - все сдержки летят к черту, тянет назад.

На мне навешаны бумаги, печати, что-то секретное, что велено передать в первом штабе. Рядом бежит семейство с детьми, шубами; впереди женщина тянет за веревку перепуганную козу. На руках висит младенец. Куда ни взглянешь, вдоль золотых осенних полей - поток бедноты, повозок, нагруженных домашним скарбом. Кто эти бегущие? коммунисты? Вряд ли. Уж баба с козой, наверное, не имеет партийного билета. Она просто масса, спасающаяся от старых врагов.

Летний дождик превратился в ливень. Туча повисла над Казанью, теперь уже взятой. Сколько мы шли и куда - не припомню. Во время бегства многое зависит от смутного чутья, заставляющего из нескольких дорог выбрать одну.

Впереди всех шагал с обнаженной головой товарищ Б. Он плохо видел, плохо соображал. Ему больше всего хотелось уснуть после судорожных последних ночей в городе. Вел нас маленький матрос. Скомандовал "швартоваться" и постучал в темную избу. Хозяином приюта оказался сельский учитель. Добрый был человек, всех накормил даром и честно показал дорогу на Свияжск. Эта учительская тропинка нас спасла: на большой дороге, которую выбрало большинство, уже ждали засады.

Гражданская война господствует на больших дорогах. Стоит свернуть на тропинку, - и опять мир. На третий день, впрочем, чуть не попались.

Приходим к нашим. Мы с Мишей решаем идти обратно в Казань. Бакинский пишет пропуск через все наши линии.

Опять мы едем мертвым лесом, пока на опушке не начинают попадаться большие пустые дачи. Один красноармеец принес темный дамский костюм. Мы с Мишей вышли из маскарада настолько приличными буржуями, что первый же передовой пост нас снова арестовал, несмотря на пароли, бумажки и пропуска.

Русская провинция ободрана, безобразна,скучна. Все ее города похожи друг на друга. Но среди них особенным уродством все-таки блещет Казань.

На следующее утро Миша, взяв деньги и бумаги, ушел в город на разведку.

Я, как "жена офицера", должна была еще раз успокоить своих собеседников насчет полной несостоятельности Красной Армии: "Конечно, разве это войска? Банда, сброд, шайка, которая побежит от одного выстрела".

Ни вечером, ни утром следующего дня не вернулся мой спутник. Я осталась одна, без денег и без документов.

Пристав заволновался, но затем решил, что моего "мужа" как офицера-добровольца могли мобилизовать в штабе - и посоветовал съездить в город, навести справки. Дня два продолжались мои визиты в штаб; от нескольких секретарей удалось окончательно узнать список расстрелянных и бежавших друзей. Пора было подумать об обратном исходе.

Пристав, тщетно прождав моего пропавшего "мужа", начал проявлять признаки беспокойства; денег не было ни гроша, и мои подвальные соседи настойчиво советовали уходить. Однажды утром я оделась и решила уйти. Жена рабочего успела всунуть мне в руку трехрублевую бумажку. Но у ворот меня остановил пристав: "Вы куда, сударыня, в такое раннее время? Позвольте вас проводить». Как я ни отговаривалась, пристав стоял на своем.

И вот в двух шагах группа знакомых матросов из нашей флотилии. И глаза, громко зовущие к себе на помощь, уже не смотрят. Они, как орудия в сырую погоду, покрылись чем-то серым. Стукнули приклады - матросов уводят.

Зеленый стол, за ним три офицера. Конечно, этот слева и есть Иванов.

- Ваша фамилия? - Возраст? - Общественное положение? - А Раскольникова (муж ее) вы знаете?

Бывают в жизни минуты сказочного, безумного, божественного счастья. Вот в это серое утро, которое я видела через окно, перекрещенное крестом решетки, случилось со мною чудо. Часовой наполовину высунулся за дверь "прикурить". Я успела подбежать к заколоченной средней двери, дернуть ее несколько раз - из последних сил - она открылась, пропустила меня, бесшумно захлопнулась. Мимо штаба неспешной рысцой проезжал извозчик. Он обернулся, когда я вскочила в пролетку.

Не могу ему ничего ответить. Хочу и не могу. Он посмотрел на мой полупрозрачный костюм, на лицо, на штаб, стал на облучке во весь рост и бешено хлестнул лошадь. У моего извозчика сын служил в красной армии, а кроме того, он был мужем чудесной Авдотьи Марковны. Она меня обняла, я ревела как поросенок на ее необъятной материнской груди, она тоже плакала и приговаривала особые нежные слова.

- Ну, слезай девка. Полно врать, - я вижу, что ты есть за птица, иди в село налево - там твои.

Пробежав полем версты две, я действительно встретила нашу передовую цепь. Один из красноармейцев, сел рядом на ком вспаханной земли и деликатно, делая вид, что не замечает моих расстроенных чувств, сказал, скручивая цигарку: - Ну, что, нашла ты своего мужика?

«Астрахань-Баку».

1.Дни шагают нестерпимо быстро. Астрахань, едва согретая ранней весной, с покинутыми старыми монастырями, вокруг которых цветут яблони и персики. Вот сам город - полуразрушенный и сожженный, голодный и оборванный. Но как дорог революции каждый камень астраханской мостовой. Каких неимоверных трудов, каких жертв стоила Советской России Астрахань.

Если защищался Петербург, защищался единодушно, - то он этого стоил, со своими площадями, освященными революцией, со своей надменной красотой великодержавной столицы. Но сколько нужно мужества, чтобы защищать Астрахань. Ни любовь к этому городу, ни революционная традиция - ничто, кроме чувства долга, не поддерживало ее бойцов. И даже не долг спас Астрахань, а общее и бессознательное понимание того, что уйти нельзя.

Вся Астрахань с ее голодом и героизмом запечатлелась в одной прощальной картине: ночью на заводе Нобеля рабочие, прожившие всю зиму без хлеба, без тепла, оканчивали при электрическом свете спешный ремонт. На реке холодно и темно, но далеко сияет электрический маяк кузнецов, и среди бесчисленных подпорок на пробитое тело корабля с лязгом и грохотом падают целительные удары молота.

2. От Астрахани до Петровска морем. После трех лет речной войны море бросается в голову, как вино.

Матросы часами не уходят с палубы, дышат, смотрят и, сами похожие на перелетных птиц, вспоминают пути далеких странствий.

3. От Петровска до Баку железная дорога лежит у подножья гор. И вдоль дороги - непрерывный живой поток. В Баку перед десятками тысяч зрителей, затопивших собой тротуары, плоские крыши, балконы и фонарные столбы, 1 Мая был дан торжественный парад.

И наши действительно идут. Запыленные, оборванные, но идут ровно и просто, без особенной муштры, настоящим походным шагом, которым прошли всю республику. Не торопятся, ни перед кем не тянутся, никого не хотят удивить, - а земля гулом отвечает этому вольному и железному течению полков.

Со своим вином, блеском и богатством Баку не поглотило ни армии, ни ее духа. Солдаты гуляли по нарядным улицам с независимым видом, и их спокойное любопытство пугало буржуазию больше, чем пугали бы большевистские грабежи и насилия. Армия прошла дальше, на ближайший меньшевистский фронт. Ни разложения, ни распущенности.

Уже три ночи город не спит. Возможно восстание, резня, попытка буржуазного переворота. В тишине революции так душно дышать рабочим кварталам. Они не находят покоя, им снятся тревожные сны.

Только земля не знает тревоги. Ей стало легко - и блаженно спокойно. Как мать с переполненной грудью, ждала она Россию, и теперь, когда к ее черным сосцам припали тысячи жадных губ, она дает бесконечно много, счастливая, раскрепощенная, вечно молодая земля.

Ленин В. И. Как обеспечить успех Учредительного собрания (о свободе печати). «Рабочий Путь» № 11, 28 (15) сентября 1917 г.

В начале апреля я писал, излагая отношение к вопросу, надо ли созывать Учредительное собрание:

«Надо и поскорее. Но гарантия его успеха одна: увеличение числа и укрепление силы Советов рабочих, солдатских, крестьянских депутатов; организация и вооружение рабочих масс - единственная гарантия».

В связи с созывом на 12 сентября Демократического совещания, я бы хотел остановиться на другой стороне дела. И «Рабочая Газета», и «Дело Народа» выражали сожаление по поводу того, как мало делается для агитации среди крестьян, для их просвещения. Все сознают, что от просвещения крестьян зависит успех Учредительного собрания, но делается для этого до смешного мало. Крестьян обманывает, запугивает насквозь лживая и контрреволюционная буржуазная пресса, по сравнению с которой пресса меньшевиков и эсеров (не говоря уже о большевистской) совсем, совсем слаба. Почему это так?

Потому, что бездеятельны правящие партии эсеров и меньшевиков, они, не соглашаясь на взятие власти Советами, оставляют крестьянство в темноте и заброшенности. Называя нашу революцию хвастливо великою, они на деле оставляют Россию на положении самой мелкобуржуазной революции, которая, сбросив царя, оставляет все по-старому и ничего для политического просвещения крестьян не делает.

Именно теперь перед лицом Демократического совещания, за два месяца до созыва Учредительного собрания уместно показать, как легко исправить дело, если бы наша «революционная демократия» была действительно революционной, т. е. способной действовать революционно, и действительно демократией, т. е. считающейся с волей и интересами большинства народа.

Капиталисты (а за ними эсеры и меньшевики) называют свободой печати такое положение дела, когда цензура отменена и все партии свободно издают газеты. На самом деле это не свобода печати, а свобода обмана угнетенных и эксплуатируемых масс народа буржуазией.

По числу экземпляров громадное преобладание имеют буржуазные газеты, «Речь», «Новое Время», «Русское Слово». На чем это основано? «Свобода печати» буржуазного общества состоит в свободе богатых ежедневно в миллионах экземпляров обманывать эксплуатируемые и угнетенные массы народа, бедноту.

Можно ли бороться с таким вопиющим злом и как бороться? Есть одно простейшее и законнейшее средство, которое я давно указывал в «Правде». Это средство - государственная монополия на частные объявления в газетах.

Почему демократия не могла бы осуществить такой меры, как объявление государственной монополией частных объявлений в газетах? Запрещение печатать объявления где-либо кроме газет, издаваемых Советами? Почему «революционная» демократия обязана терпеть как обогащение на частных объявлениях богачей, сторонников Корнилова, распространителей лжи и клеветы против Советов? Скажут: но это нарушение свободы печати. Неправда. Это расширение и восстановление свободы печати. Ибо свобода печати означает: все мнения всех граждан свободно можно оглашать. А теперь только богатые имеют эту монополию. Скажут: где же взять типографии и бумагу? Не в «свободе печати» дело, а в священной собственности эксплуататоров на захваченные ими типографии и запасы бумаги!!! Во имя чего мы должны признать это священное право? Чем это «право» издавать ложные сведения лучше «права» владеть крепостными крестьянами? Почему реквизиция типографий и бумаги недопустима?

Государственная власть берет все типографии и всю бумагу и распределяет ее справедливо: на первом месте - государство, в интересах большинства народа, большинства бедных. На втором месте - крупные партии. На третьем месте - более мелкие партии и затем любая группа граждан, достигшая определенного числа членов или собравшая столько-то подписей.

Вот тогда мы могли бы обеспечить доставку в каждую деревню десятка брошюр в миллионах экземпляров от каждой крупной партии. Вот это была бы «революционно-демократическая» подготовка выборов в Учредительное собрание, настоящая свобода печати для всех.