Коржибски Одна Из Биографий: Часть II Первые Шаги / Глава 2 Молодой Альфред 6. Школьные дни

 

Школьные дни

Летние каникулы позволяли Альфреду активно отдохнуть от занятий в высшей школе, которую он посещал в Варшаве оставшуюся часть года. (Семья зимой жила в Варшаве, а за Рудником присматривали управляющий и местные крестьяне.) Школьная рутина поддерживала его занятость.

 

Каждый день приходилось вставать в 8 часов утра, быстро завтракать, надевать форму, идти в школу и оставаться там по три или четыре часа. А когда я приходил домой, нужно было учить уроки ещё по три или четыре часа.[1]

'Нужно было', ну да. Как показал случай на уроке немецкого, Альфред не всегда хорошо готовил уроки. Так что он отнюдь не был лучшим учеником в школе. На экзаменах он обычно получал 'удовлетворительно'. Тем не менее, к моменту окончания школы, он выработал сильное желание учиться.

 

Образование Альфреда началось дома. С младенчества, помимо польского и русского, он учил французский и немецкий с няньками и воспитателями. Ребёнком, он учился читать и писать на этих четырёх языках и занимался простой арифметикой. (Возможно, в том же возрасте у него зачаточные знания английского языка.) Эти ранние опыты с несколькими языками (вместе с математикой) научили его понятию, которое позднее популяризовала его работа – «слово – это не вещь». Его способность коммуницировать на нескольких языках также позволила ему осознать влияния и важность перевода, т.е. нахождения разных форм представления и выражения. Помимо этого, его языковые способности позволили ему чувствовать себя как дома, где бы он ни жил.

 

Как только он освоил чтение, он поглощал книги без разбора. «Как только я начал читать, я читал всё, что только мог, и позднее, благодаря тому, что отец меня познакомил с психо-математическим методом, я стал учиться науке в своё удовольствие. Я читал, читал и читал».[2]

В одной из прочтённых книг Альфред нашёл фразу, которая, как он (даже будучи ребёнком) считал, выражала 'идеальное' отношение, которое он позже описал как задержку автоматических реакций на трудности (что не даёт им вызывать неоправданное волнение). Персонажи книги (приключенческой истории) плыли на плоту в окружении акул после кораблекрушения. Внезапно, из воды вынырнула акула и попыталась ухватить одного персонажа, британского лорда, за ногу. Другой персонаж подставил акуле весло, и она откусила кусок от него, вместо ноги. Увидев откушенное весло, лорд воскликнул: «Ой, как необычно!» Альфред счёл такое отношение иронического принятия ситуации, выраженное этим высказыванием, стоящим культивирования. Например, однажды в Руднике лошадь, которую Альфред пытался приучить к седлу, сбросила его на кучу камней. Было очень больно. Когда он сел на кучу, чтобы проверить, не сломал ли он себе что-нибудь (не сломал), ему вспомнилась фраза «Ой, как необычно!» Коржибски применял эту фразу во многих ситуациях с 'откушенными вёслами' на протяжении своей жизни. Он рекомендовал использовать эту фразу в качестве полезного напоминания.

 

После того как началось обязательное обучение, Альфред провёл несколько лет, по его собственному описанию, в «привилегированной» частной школе, где «было мало математики и физики, но много, и даже слишком много, латыни и греческого языка»[3] (которые он не любил и особо не усвоил). Потом родители отправили его в реальное училище, которое можно приравнять к средней и старшей школе. В учебной программе не было латыни или греческого, но было много фокуса на математику, физику, современные языки и литературу.

 

Из-за того, что Альфред много читал самостоятельно, у него оставалось мало времени, чтобы готовиться к урокам. С помощью своих исследований, он выработал систему для подхода к любому предмету, и этот подход помогал ему не отставать от учёбы и удовлетворительно сдавать экзамены. (Учился он, в основном, на тройки.) Во время занятий, он обычно сидел в первом или во втором ряду, и делал пометки, внимательно слушая учителя. «Я слушал, навострив уши, чтобы понять, зачем мы делали то, что делали».[4] Большинству учителей он, по-видимому, нравился, хотя некоторых пугал его серьёзный взгляд. Он пытался найти «общий принцип… общий метод», стоящий за их деятельностью.[5] Принцип «постижения целого» и методы, которые он разработал для этого, послужили основой для его понимания в дальнейшем сложных областей знаний в математике и науке (к радости специалистов), когда он разрабатывал свою теорию. Позднее он рекомендовал этот подход, который включал метод чтения и пометок книг, своим студентам на семинарах.

 

Желание Альфреда самообучаться не было чем-то необычным в Польше 1890х (хотя старания, которые он к этому прилагал, можно было считать необычными даже там). Движение самообразования возникло среди тех, кто желал сохранить и мирно продвигать польскую культуру. Для многих поляков, обучение стало поведением революционеров; люди проводили занятия по истории и литературе Польши, а также по физике, философии, и т.д. у себя дома, на польском языке. Это нельзя было делать открыто в школах и университетах во время Русской Польши.

 

В Варшаве Альфред занимался не только обучением по книгам. Не смотря на то, что у него не было возможностей для физических тренировок, как летом в Руднике, Альфред охотно участвовал в спортивных занятиях, не смотря на лёгкое смещение бедренной кости. В реальном училище, он посещал занятия по физкультуре, составленные из русской версии шведской гимнастики, которая включала начальную военную подготовку и марши с жезлами. Альфред нормально относился к военной подготовке и позднее выражал признание за воспитание дисциплинированности. Вероятно, это было в то время, когда Альфред начал практиковать заплывы по реке Висле, которая протекает через Варшаву. Он плавал через реку и обратно, и называл эти заплывы «соревнованиями с самим собой». Он продолжал заниматься заплывами, когда у него была возможность, во взрослой жизни. (В первые годы пребывания в США, он плавал в Атлантическом и Тихом океанах.) Также, скорее всего, когда он ещё был в реальном училище, он начал ходить на уроки фехтования к известному варшавскому учителю.

 

Родители Альфреда организовали для него уроки пианино. Он учился играть, но не очень хорошо. Сам он сказал: «Я работал не достаточно много, чтобы стать экспертом». Тем не менее, он мог читать ноты и петь, изучал известных композиторов, и помимо Шопена, нашёл двух любимых для себя – Вагнера и Чайковского. Он запомнил немало их произведений, большей частью их «грустную музыку».[6]

 

Альфред также получил 'религиозное образование'. Его родители, номинально католики, не посещали церковь регулярно, однако, его мать хотела, чтобы он стал священником. В программе реального училища были занятия по католичеству, по крайней мере, один раз в неделю. Альфреду нравился один учитель, священник ростом два метра по имени Граф Ледочовский. На его занятиях католичество затрагивалось лишь частично. Ледочовский читал лекции, в которых сравнивал разные религии, и, по словам, Коржибски: «отдавал небольшое предпочтение католичеству». Альфреду очень нравились эти занятия, и он подружился с Ледочовским. «Мы виделись после школы, чтобы обсудить движения в мире в сферах, скажем так, философии или догматизма, но обсуждение всего этого можно было вести в любом направлении…».[7] Позднее, уже будучи учителем, Коржибски поощрял изучение разных религий в сравнении. На протяжении жизни он оставался более или менее агностиком и с презрением относился как к «фанатичному теизму», так и к «активному атеизму».[8]

 

Не смотря на его дружбу со священником, о котором ходили слухи, что он был членом ордена иезуитов (запрещённым в царской России), Альфред начал отдаляться от католической церкви и, в частности, от ордена иезуитов, который он иногда называл «гестапо от католиков».[9]Многие представители старой шляхты, включая, по-видимому, семью Коржибски, считали себя, прежде всего, дворянами, независимо от религии. Помимо этого, возможно, они считали, что, не смотря на усилия отдельных духовных лиц, Церковь не сделала достаточно, для того чтобы обратить внимание на проблемы Польши. Другие негодовали насчёт того, что они считали враждебностью Церкви по отношению науки. Негативное отношение Коржибски к католичеству как к вероисповеданию и к церкви как к общественному институту отражало такие взгляды.

 

 

[1] Коржибски 1947, с. 461.

[2] Коржибски 1947, с. 416.

[3] Коржибски 1947, с. 39.

[4] Коржибски 1947, с.41.

[5] Там же.

[6] Коржибски 1947, с. 425.

[7] Коржибски 1947, сс. 447-448.

[8] Коржибски 1994 (1933), с. 140. Активные теисты, вероятно, сочли бы проблематичной открытость Коржибски к вопросу о «Б.О.Ге». Когда его спрашивали, верит ли он в бога, он обычно называл это слово по буквам и спрашивал в ответ: «Что вы имеете ввиду под «Бэ О Гэ»?» Его поздние предположения о 'высшей силе' звучали, как взгляды агностика с широким кругозором: «Предположим, мы обнаружим когда-нибудь 'всемогущественного' … 'высшая сила есть', мол, вне всяких сомнений. Но нам не известен характер. Мы можем лишь обнаружить структуру, но никогда само это». [Записи, сделанные 17.04.1949 Шарлотт Шекарт. “AK- Re.: We being the ‘builders of our own destinies’.” Архивы ИОС.]

[9] Коржибски 1947, с. 450.

Коржибски Одна Из Биографий: Часть II Первые Шаги / Глава 2 Молодой Альфред 7. "Первое и величайшее разочарование"