Положения 19 февраля 1861 года

Известно, что в народном представлении, как оно держится в крестьянстве и поныне, земля есть Божья; составляющая же нашу русскую территорию — государева, т. е. принадлежит государству, венценосным вождем его олицетворяемому.

Земля, населенная у нас крестьянами и обрабатываемая их руками на себя, издавна состоит в постоянном владении крестьянства.

Обработкой земли крестьяне всегда служили государству, будучи крепки земле, так что земля в селах и деревнях без крестьян немыслима, как немыслим и крестьянин без земли. (...)

В переходах исторической жизни России выделилось другое, образовавшее впоследствии наше 'дворянство, высшее сословие служилых людей. Правительство, за неустройством еще у нас правильного денежного обращения, раздавало им в кормление земли, а затем стало награждать их за заслуги правом собственности на эти земли, впоследствии же поступилось и заветным нравом государства на рабочую силу крестьян, что выразилось в нашем законодательстве привилегией дворянства приобретать в собственность населенные имения.

Так в существе дела образовалось у нас крепостное состояние. (...)

Каждая семейная (в тесном смысле этого слова) единица, наделенная земельным участком, составляла тягло, которое в свою очередь входило в состав более обширного семейного союза - двора. Обыкновенно во двор входило и два и более тягол, но были и однотягольные дворы. Их относительное число было незначительно, потому что новое тягло налагалось на молодую, только что возникшую в составе двора, брачную пару, которая по юному возрасту и неопытности не могла еще составить самостоятельного двора, поэтому однотягольный самостоятельный двор образовывался не иначе как упразднением некоторых тягол многотягального двора или отделением от него одного, конечно, уже немолодого тягла, т. е. семейным разделом, который, впрочем, происходил в случаях, вызываемых только необходимостью. (...)

В допетровское время тягло было не только единицею рабочей силы и крестьянского надела, но и податною единицею для взимания, как натуральной, так и денежной повинности. С тех пор как Петр Великий, с целью более правильного учета населения при собирании податей, ввел так называемые ревизии, т. е. правильное народоисчисление всех возрастов населения, правительство установило своею фискальною единицею душу мужского пола, и в кредитных казенных учреждениях при залоге недвижимых имений принимали в расчет уже души, а не земли и не тягловые участки. Также и в частных сделках, до начала специального полюбовного межевания дач между их владельцами (учрежденного в 1836 году), во всех актах укрепления на населенные имения означалось лишь число душ, с неопределенной оговоркой: «с владеемой землею».

Введением подушной подати, исчисляемой по ревизским душам, правительство вошло уже издавна в разлад с обычаями и бытом народа. Но несмотря на это изменение податной единицы, народ и помещики удержали не только в XVIII, но и в первой половине XIX века тягольный порядок надела. Барщина по- прежнему отбывалась тяглами -единицами рабочей силы, и даже в оброчных имениях следовавшие помещикам оброки разверстывались и взимались преимущественно по тяглам, а не по душам. Только казенные подушные подати накладывались и разверстывались неизменно по числу ревизских душ мужского пола, значащихся по спискам в каждой крестьянской семье. Но так как по правилам составления этих списков - ревизских сказок записанные в них ревизские души не исключались из списков до новой ревизии, то за все выбывшие, хотя бы и за смертию, души община по закону продолжала платить подати. Это и дало повод нашему незабвенному писателю Гоголю прозвать таких умерших, но не выключенных из списков крестьян мертвыми душами.

Повинности за эти мертвые души нередко накладывались крестьянскими общинами на зажиточные и богатые числом рабочих рук семьи по собственным крестьянским соображениям.

Обращаясь к бытовому тягольному порядку крестьянского землевладения, заметим, что при нем общих переделов, в смысле изменения величины и состава тягловых участков, почти совсем не было; да, за редкими исключениями, и быть не могло, а бывала только скидка и накидка тягол, то есть наделение возникающих тягол упразднившимися или вновь образуемыми тягловыми участками. Такая скидка и накидка наделов получила в административной практике название частного передела.

Скидка тягол производилась не только [тогда], когда брачная пара, составлявшая тягло, уничтожалась смертью одного из супругов, но и тогда, когда тягловый работник от дряхлости, немощи или хронической болезни утрачивал способность к работе. Накидка же тягла происходила всякий раз, когда во дворе появлялась новая брачная пара. Таким образом, однотягольные дворы превращались в двух- и более тягольные, а в многотягольных дворах происходила от времени до времени то скидка, то накидка тягол, причем тягольные участки в полном и неизменном их составе оставались во владении тягол или брачных пар во все продолжение их рабочей жизни, и только по упразднении тягол, владевших этими участками, последние в том же составе передавались вновь возникающим тяглам или того же двора, или других дворов.

Исключительные случаи настоящего, общего передела, именно изменения величины и состава тягловых участков, происходили тогда только, когда помещик изменял по своим нуждам или расчетам установившийся прежде размер тяглового участка или по своим хозяйственным соображениям заменял состоявшую во владении всей общины земельную дачу или хотя и часть ее другою. (...)

Все дела общины, как накидка участков и скидка тягол, редкие общие переделы, распределение податей и сборов, разбор споров и недоумений между членами общины и жителями ее деревни словом, все внутренние и домашние дела ведала сама община бесконтрольно, хотя помещик, конечно, признавал ее себе подвластною; но он регулировал только отношения ее к себе, а в ее собственные дела и дрязги обыкновенно не вмешивался, если сами члены общины не приходили к нему просить его вмешательства. Так же точно, принимая тягло ответственной перед собой единицей рабочей силы, помещик не вмешивался и в отношения членов семьи между собою. Таким образом, внутренняя жизнь общины и при крепостном праве развивалась и текла самостоятельно и свободно.

Община управлялась миром, который в обширном значении этого слова, по народному понятию, объемлет всех православных, а в тесном крестьянском, значении всех жителей деревни, так или иначе входящих в состав общины и принимавших поэтому участие в сельских сходах, на которых решались безапелляционно ее дела.

Решение по этим делам постановлялось не иначе как единогласно, так что если не всеми наличными на сходе было принято, оно считалось несостоявшимся.

Крестьяне и до сего времени не понимают решающего большинства голосов. Они знают, что по каждому делу правильное решение может быть только одно, что ему надлежит быть самым умным, т. е. правдивым и наилучшим образом, развязывающим дело, что для отыскания истины усилия нескольких умов надежнее усилий одного ума, что поэтому, когда такое решение отыскано, то все должны принять его. Из этого выходило, что всякий несогласный с выразившимся общим мнением, когда видел под конец схода, что он остается один или в ничтожном числе с другими и нет ему другого исхода, как совсем отделиться одному или с немногими от мира, т. е. не принадлежит уже и к общине, то сознательно и добровольно подчинялся общему решению, признавая тем самым главенство над собою мира. (...)