Валаамское воскресение. Мысли post factum

— Побывать в разрушенном храме — это всё равно что постоять у гроба близкого человека. Вы меня понимаете? — говорила мне профессор из Санкт-Петербурга М. В. Захарченко, приезжавшая как-то в Петрозаводск, дабы мотивировать людей с нательными крестиками заниматься православной культурой. Еще бы не понимать! Можно сказать, одно из самых ярких детских впечатлений.

Осенью 1986 г. мой отец, работавший на теплоходе «Михаил Ломоносов», решил свозить нас с бабушкой на Валаам. Честно скажу, никаких особых представлений у меня о нём не было. Просто казалось, что отправляемся за тридевять земель в Берендеево царство. Собственно, так оно и было.

Когда мы оказались на острове и стали бродить по заброшенным и захламленным всем чем можно скитам, было чувство, что где-то в дремучем лесу лежит принцесса, к которой всё никак не доскачет прекрасный принц, чтобы наконец разбудить её и вернуть жизнь поруганной красоте вокруг. Мой отец в Преображенском храме отрыл в десятисантиметровом слое грязи мозаичный пол и… Это же невозможно! Тут даже у безбожника сердце должно напополам треснуть.

С того момента я стала «диссиденткой», с неизбывной нелюбовью к советскому строю. Да, можно проповедовать атеизм, не любить духовенство, плевать на свободу вероисповедания, но целенаправленно уничтожать такую красоту! Это оказалось выше моего понимания человечности даже в восьмилетнем возрасте. И когда мне начинают в уши петь, как хорошо жилось при гарантированной пайке под красным флагом, я вспоминаю, что представляли собой скиты Валаама — Никольский, Всехсвятский, Воскресенский, Гефсиманский — в эпоху развитого социализма. Совсем не то, что сейчас. Уже молчу про бессчетные тома дел новомучеников и исповедников российских. Надо как-то определиться, чья кровь освятила нашу землю — десятков тысяч пострадавших священнослужителей и мирян (а нам на сегодня известна лишь малая толика) или их палачей? То-то и оно.

Через пятнадцать лет я туда вернулась и тихо рыдала после литургии, потому что увидела, какой Господь нам неоценимый подарок сделал руками тружеников к вящей славе Его. Это было чудо воплощенное, которое пронизало всё: службы, архитектуру, линию горизонта, иконы, деревья, краски, солнце, ветер, камни. Нашелся-таки «прекрасный принц». Надо это опытно пережить, чтобы потом оценить. Тогда все вопросы о том, как жить-молиться-поститься-причащаться отпадают разом. Потому что за спиной руины и выжженная земля, а перед лицом — рай, за который «слава Тебе, Боже!» с утра в голове проносится и только к ночи, когда уже в сон проваливаешься, затихает. Нам Бог его подарил просто так. Нам. Сам Бог. Просто так.

Потом я ежедневно выходила на ладожские камни и бродила по ним вдоль берега озера. И вот идешь по валунам — а их несметное число, сквозь них пробивается трава — серо-зеленая, где-то пепельная, седая, редкая, жесткая. Вокруг лес, лишенный возраста. Дует ветер. Солнце начинает садиться, окрашивая розово-оранжевым небо и воду. Ты идешь и чувствуешь, что время вошло в точку вечности, что если из-за ёлок сейчас покажутся преподобные Сергий и Герман в древних потертых схимах, то это нормально, не удивительно. Я это переживала неоднократно, и это стоит пережить вновь и вновь. Здесь есть что-то от тайны бытия Божия, Его величия. Когда дух захватывает от того, что ничего не происходит, но жизнь продолжается. Это, наверное, называется переживанием бессмертия. И хочется только одного — выдохнуть: «Христос воскресе!»

Потому и Валаам смог воскреснуть. Может, и нам чего светит.

НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ

 

Я вернулся домой — в чужой город, знакомый до кирпича,

Кивая кому-то в одеждах шута, палача, скрипача,

Актера каменных джунглей, а может быть, и руин.

Вернулся в семью, вернулся к друзьям, понимая, что я один.

 

А ночью мне снился берег — каменистый, поросший травой —

Редкой, седой, беспокойной. Мне снился стальной прибой.

Монах с пристрелянным взглядом, с четками наперевес.

Кресты одиноких скитов, освящающих смурь небес.

 

Суровый северный остров. Я не жил здесь, но был своим.

Плакал на литургиях и вдыхал ртом кадильный дым.

Породнившись с кладбищенским ангелом, сердце оставил там,

Где ныне и присно, как крепость, стоит Преображенский храм.

 

ВЕЛИКАЯ СРЕДА. ПЕТРОЗАВОДСК

 

Снег просыпался на Голгофу

В ожиданье Креста Христова.

Ветхий храм заскрипел-заохал.

Север. Старость. Артрит у любого.

 

Суету на цепь посадили,

Приказали сидеть втихомолку.

Суд в пути. Приговор снова в силе.

Снег идёт. Всё — в трепете — смолкло.