Как Карелия становится «моей»

Начну с анекдотичной ситуации. Был у меня в 90-х годах знакомый литератор, молодой парень, умный, склонный к выпивке. И как-то он из поля зрения надолго пропал, я подумала — в запой ушел. А потом мне говорят, что он сидит у себя в посёлке и переводит Коран с русского на вепсский. Я хмыкнула. Филологическая задача, конечно, крутая, но где б потребителей, так сказать, конечного продукта найти? А вот сегодня с утра я прочитала информацию о переводе на вепсский «Нового Завета», и она мне странной не показалась. Наоборот, это неоценимая культуртрегерская миссия, как минимум.

Честно скажу, что, даже живя в Карелии, мы в большинстве своём остаёмся абсолютно тёмными людьми в плане этнокругозора. На бытовом уровне: «карелы — колдуны, а вепсы упрямые». Уровнем выше: предмет «Моя Карелия» — это «ненужное обременение учебного плана». Отсюда ежегодные пламенные министерские речи и письма на тему, как это важно и нужно. Иначе она просто из этого плана ускользнёт. А на деле в обществе процветает формализм, потому что всё, что мимо сердца, — формализм и пустой звук, который возникает от пустоты незнания.

Но Бог с ним — со светским обществом. Мы, люди православные, должны понимать, что именно вепсу, преподобному Александру Свирскому, единственный раз в новозаветное время было явление Пресвятой Троицы, освятившее землю, которая нас до сих пор терпит. И что вепсы одними из первых приняли христианство и вошли в Русское государство. Это, безусловно, не какой-то сугубо вепсский подвиг, а просто народ смог такое породить, слава Богу и ему.

Не знаю, как кому, а мне сердце в направлении любви к малой родине развернул в свое время преподобный Иона Яшезерский, тоже вепс. Мы с учениками как-то ездили в Шелтозеро на подворье Благовещенского Ионо-Яшезерского монастыря, и нужно было осознавать, куда и к кому, собственно, едем. И когда начинаешь знакомиться с житием преподобного Ионы, возникает восхищение человеком, который жил просто, честно, был молитвенником и тружеником, каких мало, и всё, чем бы ни занимался, посвящал Богу. Мы ж варимся в «патериках», поэтому глаз замыливается от многочисленных растиражированных «крестился — постился — молился — стяжал— почил — чудотворил — почитался». И создается некая отчужденность: мол, когда и где это было (в Египте где-нибудь, где на песке яичницу жарят, а у нас зимой вороны налету замерзают и падают:)))), и какое отношение это имеет к «здесь и сейчас». Потому что у Бога ведь ничего в пустоту не делается. И это важно понимать.

А в житии прп. Ионы, достойного ученика прп. Александра Свирского, действие происходит куда севернее Фиваиды:))), что в некоторой степени утешительно. Можно сказать, по соседству — «среди лесов и болот, между озер Яшезеро и Сенное». История на глазах становится ближе. И потом очень жизненно и живо описывается сама забота о созидающемся монастыре — «помимо сооруженных в обители храмов и всех хозяйственных построек, в строительстве которых преподобный сам принимал активное участие, он в одиночку прокопал канал из Яшезерского озера в Сенное для удобства лова рыбы (…) он ездил верхом по окрестным и дальним селениям для нужд монастырских; сам вытачивал из дерева нужные для церкви вещи. Еще в начале ХХ века в монастыре бережно сохранялись кожаные переметные сумы, которыми пользовался преподобный, выточенный им из карельской березы ковшичек под теплоту на Божественной литургии». Вот эти детали: строительство, рытье канала, сумы, ковшичек, — также приближают прп. Иону к современному читателю, вырванному, конечно, из естественного хозяйственного уклада, но не до конца. Человеку нужен человек, а не портрет в раме. Потому что тогда и молиться можно.

Ведь кому мы молимся? Не «преданью старины глубокой», а прп. Ионе, который с юности мечтал послужить Богу, усердно учился у прп. Александра Свирского умному деланию, замерзал и кормил озверевших комаров средь карельских болот, строил храмы, заботился о людях, ему доверившихся, не бездельничал в принципе, не искал своего, а только Божиего. Если вдумаешься, то равнодушным здесь не остаться.

И так шаг за шагом «Моя Карелия» действительно становится «моей». В смысле — родной землёй, а не юридически обусловленной данностью.

Преподобные отцы наши Александре и Ионо, молите Бога о нас!

«ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ РАЙ»

Путь наш — полями, лесами...

Всё наше милое здесь:

Мы и душой и глазами

Смотрим на всё, что тут есть.

— Что же, — нам скажут, — за диво

Сосны, да ели, да рожь...

Так ли уж это красиво,

Так ли уж край ваш хорош?

Вместо ответа над рожью

Благовест вдруг пропоет:

Всё здесь святое, всё Божье —

Небо, природа, народ!..

В правде стоит, а не в силе

Этот намоленный край;

Дивны просторы России:

Здесь начинается рай.

 

Это стихотворение монаха Лазаря (Афанасьева) я часто цитирую пятиклассникам, когда мы только начинаем знакомиться с духовной культурой Отечества, потому что если нет чувства восторга перед творением Небесного Художника, если детское сердце не замирает от сопричастности великому и дивному, то все наши слова о Родине — заржавевший кимвал, бряцающий в пустоту. Так, для внутреннего успокоения, что дурному не учим, и ладно.

 

Мы-то, взрослые — скептики, многое повидавшие и морщащиеся от глаголов Небесных: да ладно, какой там рай у нас начинается? Дороги в вековечных ямах и колдобинах, как будто по ночам их взрывают, на полях разорение, храмы еле-еле поднимаются из руин. Ну и в душах картина та же (так и вспоминается Н. Бердяев с его замечанием, что пейзаж русской земли соответствует пейзажу русской души): ямы, колдобины, разорение, но… Что-то всё же из руин пробивается вверх, к Небу, поэтому случается, что слова монаха Лазаря не кажутся отвлеченными размышлениями неисправимого идеалиста. Вот как сегодня, например, приехали мы с друзьями на подворье Ионо-Яшезерского монастыря в Шелтозеро, а там рай начинается так, что глаз не оторвать: солнышко, храмы, как свечи на неугасимом Божием паникадиле, цветочки на клумбах, дорожки аккуратные, люди приветливые, любовь в воздухе разлита. У вас еще остались сомнения в правдивости слов монаха Лазаря?

х х х

Я всегда крайне настороженно отношусь к посещениям монастырей, потому что люди покидают мир не для того, чтобы мир регулярно распахивал для них объятья в антураже святой обители. Однако, уже давно замечаю, что это данность сегодняшнего дня. Монастыри становятся реальными лечебницами душ истерзанных ненормальной жизнью мирян, изливая на них врачующим елеем благость, мир, долготерпение, милосердие и прочее, о чем писал апостол Павел в главе 5 Послания к Галатам, и чего в «дивном новом мире», как говорится, днем с огнем не сыщешь. Безусловно, мы собой монастыри «грузим» беспощадно — сумасшедшие, поломанные, перебитые и, подчеркну, ВСЕ до единого пребывающие под неудобоносимым бременем слова «некогда», по-иному выражаясь, суеты. Некогда выслушать, некогда вникнуть в проблему, некогда объяснить азы веры, некогда посочувствовать, некогда, некогда, некогда…

 

«Некогда» стало словом из лексикона Страшного Суда. Поэтому когда на тебя тратят время и говорят по любви о насущном, о самом, простите за высокий штиль, для нас дорогом — вере, спасении, путях в Царствие Небесное, о преодолении скорбей, о том, что Бог близко, тут уж… бывает, что лютые грешники плакать начинают и на покаяние душу отпускают. Для нас — час времени, а на Небесах — по слову Спасителя — праздник: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15,7). В этом контексте как-то мы иногда недооцениваем силу слова, лежащего в основе мироздания и являющегося одним из Имен Божиих. Некогда оценивать, футбол по ящику начался.

х х х

Слов душе на пользу сегодня на подворье прозвучало достаточно. Поклон в пол отцу Прокопию, лучезарному благочинному монастыря. Пришли пустые, ушли наполненные. Обо всем не расскажешь, потому что нужды особой нет, ибо существует вечный зазор для сокровенного пути, т. е. взаимоотношений Бога и человека, которые всегда находятся под покровом тайны. И это абсолютно нормально, если учесть, что жизнь творится здесь и сейчас, а не «тогда» и «потом» (эти категории как раз жизнь убивают, погружая ум в небытие и поражая глаза слепотой в отношении чудес Божиих, кои преизобильно на нас, грешных, изливаются, успевай замечать — сейчас).

Посему скажу только пару слов о том, что носится у меня в голове в последнее время, и о развитии, какое оно получило на святом месте, посвященном преподобному Ионе Яшезерскому, покровителю Вепсского края, а по сути великому святому Вселенской Церкви. Можно на досуге житие полистать, поразмыслить, помолиться, чтобы это понять. (В скобках оговорюсь: Карелия — это святая земля без преувеличения. Начинаешь погружаться в «историю карельской святости» — тут же Бога благодаришь, что дал возможность ходить по этой земле и дышать этим намоленным воздухом, который никуда не девался, сколь тут «заповедник коммунизма» ни созидали. Не без ощутимых потерь, конечно, обошлось, но впустую, как и всякое безбожное дело.)

Вчера, пока ужин готовила, слушала рассуждения священника с радиоведущими о том, почему люди вдруг покидают Церковь. Вот ходят, ходят, всё выполняют на оценку «5», волонтерствуют, проповедуют, знают, чем икономия отличается от акривии, что сказал по любому поводу святитель Иоанн Златоуст, а потом вдруг — бах! — и всё, и калачом в храм не заманишь: верят по-своему, в душе, а то и вовсе гудят, мол, «агностик я, отстань». Почему это так? Батюшка по радио сказал, что не происходит у человека встречи со Христом, а долго на одном энтузиазме, долженствовании и воспоминании о том, что «так еще наши деды делали», не протянешь. Пустота не синергийна, то бишь безответна, как каменная статуя.

И вот ровно о тех же вещах мы рассуждали сегодня, когда люди «крещены все вдрызг, поголовно», но это традиция такая. Милая, красивая: тут рубашечка на крещение вышитая, там яички на Пасху расписные, крещенская вода от панкреатита, свечка к иконе от дурного глаза, молитва к деньгам, и всё о земном, о земном. Как будто Христос — такой исполнительный работник из «Бюро добрых услуг», распялся добровольно и воскрес для того, чтоб мужья не пили, а жены не гуляли, и наоборот. Ну и еще чтоб Минздрав загнулся от нехватки клиентов и дети слушались. И вот вроде бы смех смехом, а потом через «хи-хи» полыхают революции в насквозь «православной стране», бойни кровавые, расстрел за крестик нательный и храмы, напоминающие тот остов, который мы лицезрели сегодня в Вехручье — большой такой, купола сорваны, березками порос. Окрестим его «Памятником религиозной традиции», чтоб не засыпать на ходу от радости.

Искушения, конечно, случаются по-любому — как пел громогласный классик, «будь ты рокер, будь ты инок»:))) Без них никуда. И тут тоже есть над чем поразмыслить, потому как само слово «искушение» часто произносится с нахмуренным лицом и поднятым вверх указательным пальцем. Т. е. трепещи, каюк уже близко. Тем не менее, сам русский язык подсказывает нам, что всё ровно наоборот. Искусный врач, искусный художник, искусный повар — состоявшиеся в профессии люди, прошедшие искус, т. е. сложный путь становления в своём деле. Наше дело — состояться для Царствия Небесного, поэтому Господь как Великий Педагог («детоводитель» слово переводится) выстраивает для каждого индивидуальную систему воспитания. Сколько раз повар обожжется, порежется, пересолит, недоварит, прежде чем начнет служить людям? Сколько холстов запорет художник, прежде чем он начнет писать нечто, не подходящее под определение «мазня»? А что происходит в спорте? Как люди гробятся за медаль? И ведь все это преходящее: супы съедят, картины со временем истлеют, о медалях забудут. Да и вообще весь этот мир сгорит!

А вот Царствие Небесное — категория непреходящая: была, есть и будет, даже когда само время упразднится. Поэтому и подготовка для него ежедневная, трудная. Но Бог не по силам не дает. Он, будучи Всеведущим, труды Выготского знает, и ориентирует человека на зону ближайшего развития: трудность — преодоление — прогресс:) Или, как сказал отец Прокопий, сравнив Бога с Небесным Пекарем: мы, как пироги, которые Бог ставит в печь, опаляющую нас жаром. Если их вынуть рано, то они останутся недопеченными, если вынуть поздно — пригорят. А если их вообще в печь не класть, то будет полуфабрикат, для Царствия Небесного не пригодный. Так что всё разумно, вовремя и с большой любовью к человеку. Короче, слава искушениям!

На этой обнадеживающей ноте я своё «повествование о хождении за три ямы» (это я о дорогах:))) оканчиваю. Ну и хорошо бы — до новых встреч в том же составе. Конец и Богу нашему слава, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

 

 

ТИПА ПАТЕРИК

(зарубка на память)

 

Ездили мы как-то на подворье Благовещенского Ионо-Яшезерского монастыря, что в селе Шёлтозеро. И меня там поразила одна вещь. Подворье расположено вроде как на пригорке. Так вот внушительная его, пригорка, часть — рукотворная. Причем отец благочинный нам рассказывал так: «Вот мы отсыпали здесь, и храм поставили, теперь вот еще отсыпали, чтобы цветы посадить...» То бишь несколько человек голыми руками долбят габбро-диабаз и таскают буквально конвейерно по каменюке, чтобы не просто храм стоял, но и вокруг красиво было. Мне это напомнило древний патерик. По силе. Духа.