Кызылтас – Красные горы и окружающая их степь.

Исповедь

 

"Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,
А душу можно ль рассказать?.."

М.Ю.Лермонтов "Мцыри"

Я не хочу навязывать кому-либо свои идеи и правила.

Это только мои мысли и чувства – так я жил и так я видел этот мир.

В.Ломакин

 

 

Я и жена Нина.

поселок Строитель, Ярославская область. 11 июня 2012 года

 

"Я ходить научился, чтоб к тебе приходить.
Говорить научился, чтоб с тобой говорить.
Я цветы полюбил, чтоб тебе их дарить,
Я тебя полюбил, чтобы жизнь полюбить."[1]

Предисловие автора к читателю.

 

Это оказалось очень тяжелым занятием – писать воспоминания, особенно быть честным в первую очередь с самим собой, чтобы пережитые или виденные когда-то события были отображены максимально реально и правдиво. Хотя, правда у каждого своя. Но я видел жизнь именно так.

Это действительно сложно, в связи с тем, что упоминаются конкретные места, даты, люди, выставляются их фотографии - это с одной стороны интересно, а с другой очень ответственно и, если честно сказать, даже страшно. Я не могу знать, как отреагирует на написанное человек о котором вдруг узнают многие - ведь одно и то же событие каждый видит по своему. Врать не хочется, писать правду о других сложно (о себе самом еще сложней).

Спасибо моей жене Нине, она многое помнит, переживала все одновременно со мной, и, в то же время, видела это же как бы со стороны. Многие моменты, которые проходили для меня незаметно, сами-собой, теперь кажутся очень важными и она мне о них напоминает.

А еще огромную помощь в написании оказывает мне моя дочь Наталья - непревзойденный корректор и лингвист. Она смеется надо мной, говоря, что теперь знает, для чего закончила филологический факультет Ярославского педагогического университета: чтобы в "Исповеди" отца правильно расставлять знаки препинания. Вот так, практически всей семьей и работаем. Не торопясь. Споря. Вспоминая. Вновь переживая давние события. Хватаясь за сердце, вспоминая страшные с медицинской, да и с бытовой точки зрения, случаи. Но занятие оказалось захватывающе интересным. Поэтому буду продолжать, несмотря ни на что, сколько смогу...

 

Написав уже некоторое количество страниц, я решил составить план-оглавление и собрать все написанное в единый комплекс, чтобы не запутаться и не потерять ничего из уже написанного.

 

План, разумеется, будет еще дополняться, исправляться и изменяться. Вы, кто заинтересуется этой "Исповедью", сможете наблюдать за этим процессом.

 

Но, тем не менее, несмотря на разрозненные и разорванные по времени и месту части и события (мне просто было так удобней и интересней писать), я уже сейчас выставляю написанное на всеобщее обозрение.

 

Много еще хочется вспомнить и запечатлеть для себя и для друзей. Я буду стараться.

Таким образом, все еще впереди, все только начинается...

Удачи мне в написании! Удачи Вам в прочтении!

 

Буду рад вашим советам, замечаниям как добрым, так и критическим.

 

 

26 марта 2015 года

 

 

Глава 1

Истоки

 

"Я вот что думаю. Каждый человек для чего-то на свет родился. Один, чтобы всю жизнь полезное дело творить, другой, чтобы только один раз встать во весь рост и крикнуть: «Вперед!» Это ничего, что он мало прожил. Важно, что он сделал. Важно, что в общую книгу людскую ляжет пусть даже одна его безымянная запятая. Надеюсь, я смогу поставить свою запятую…"[2]

 

 

медицинская сестра Наталья Качуевская, 1942 год

 

Повторю, что я не хочу навязывать кому-либо свои идеи и правила. Мне просто хочется поделиться вслух мыслями и чувствами, волнующими меня сегодня – во втором десятилетии XXI века. Рассказать о событиях, сопровождавших мою жизнь, приятных, а порой и не очень, но достойных внимания с моей точки зрения. И, конечно же, рассказать о людях, находившихся со мной рядом в эти прожитые мною шестьдесят лет – кто-то очень короткое время, кто-то подольше, а кто до сих пор делит со мной все радости, невзгоды, а порой и лишения. Кем бы мне ни были эти люди: друзьями или врагами, родственниками, знакомыми или совсем посторонними, имена которых я не знаю и сейчас, я благодарен судьбе, что она сводила нас в определенное время и в определенном месте. От этого жизнь получилась интересной, насыщенной и полной.

Случалось и так, что об одних я постарался забыть сам, их, к счастью, немного. Другие периодически напоминают о себе только в моменты, когда я им нужен и забывают о моем существовании в периоды своего благополучия, даже не здороваясь при встрече. А потом, когда вновь возникает потребность во мне, чаще всего в связи с моим врачебным образованием, делают вид, что мы расстались вот только пять минут назад. Таких людей, вызывающих у меня своим поведением неприязнь к себе, вокруг почему-то больше всего – это противно. О друзьях, а их единицы – разговор особый. Но есть еще одна категория людей, прочно удерживаемая моей памятью – людей, которым я, как врач, не смог помочь или которых в результате разных причин не смог спасти. Их лица и глаза, невозможно забыть, а чувство вины перед ними вызывающее неимоверную тяжесть и боль в моей груди, не отпускает ни на секунду и сопровождает меня всю жизнь.

 

Каждый здравомыслящий человек неизбежно задается вопросом: - По чьей воле и зачем я на этой Земле? Почему я занимаюсь именно тем, чем я сейчас занимаюсь и, ради чего все это? Ответа на эти вопросы не знает никто, существуют одни лишь предположения.

Мне кажется – все приходят в этот Мир с уже четко определенной для каждого (назовите, как угодно) судьбой, миссией, целью, выполнив которую, мы возвращаемся куда-то до следующего раза, когда наше присутствие вновь потребуется здесь… на Земле, и все в этой сложной системе сбалансировано и гармонично! Доказательством этого служит то, что в определенные моменты на Земле появляются люди (гении, изобретатели, открыватели, вожди), окруженные в этот момент соответствующими людьми, способными воспринять и воплотить их идеи в жизнь, что в корне меняет жизненные устои.

Вот и светит нам солнце, улыбается мама, рождаются люди, плодятся животные, расцветают сады, идут теплые грибные дожди. Но человек слаб и греховен, наступает время расплаты: гремят грозы, сметают все на своем пути цунами и смерчи, происходят разрушительные землетрясения и войны, прокатываются эпидемии и просто болезни. А потом вновь из-за туч появляется яркое теплое солнце, и жизнь начинает возрождаться, повторяясь уже в обновленном виде. И во всем этом есть великий смысл! – понять бы только его!

Как и почему так получается, что из миллионов людей встреченных на своем пути, мы выбираем кого-то одного, неповторимого и необходимого нам и чаще всего сразу же, с первого взгляда? А выражение: "Я выбрал профессию…" – звучит, по-моему, вообще неверно! Не мы – профессия выбирает нас! Я в полной мере ощутил это на себе. Это профессия перебирает наши возможности и способности, заставляя нас мечтать сначала о самом высоком – полетах на другие планеты, дальних плаваниях, мировых открытиях, подвигах во имя человечества, постепенно приближая наше понимание и осознание действительности к тому, чем нам предстоит заниматься в этой жизни. Вот и становимся мы, в конечном итоге, врачами, инженерами, педагогами, летчиками, космонавтами, токарями, да мало ли кем… А наши мечты? Как быть с ними? Все просто – все наши мечты остаются с нами навсегда, помогая становиться в своей профессии виртуозом, мастером, гением! Человек, лишенный или отказавшийся от своей мечты становится бездарью!

Я прожил достаточно долгую и активную жизнь, задавал себе эти вопросы много раз, но не нашел не только ответа, но даже и малейшего намека – кто же я такой?

Шлейф добрых, а порой, и недобрых дел, о которых стыдно бывает вспоминать, числится за мной. Но, судя по тому, что я продолжаю жить, несмотря на свои грехи и тяжелые недуги, которые в любую секунду могут оборвать для меня всë, оставив радости и горести в прошлом, моя земная миссия еще не завершена! Я не знаю, когда, кому и для чего еще могу понадобиться, но в этом-то и состоит вся прелесть жизни – в ее непредсказуемости. Страшно и не интересно жить, зная заранее, что тебя ждет вот за этим поворотом, вот за тем углом…

Так и несет каждый из нас в этой жизни свой крест. Крест, который нет необходимости искать, его не нужно специально для себя придумывать, ибо он существует уже в момент нашего прихода. А вот взять его, или нет – это дело совести каждого! И стоишь ты в этот момент на распутье, как витязь на картине[3] – куда, зачем и как идти, а может повернуть назад? Чувства внутри бушуют в этот момент: одновременно и интересно, и страшно, и нужно – не нужно, но делать выбор и идти все равно придется, другого варианта просто не существует!

 

 

Гениальные стихи на этот счет есть у поэта Юрия Давидовича Левитанского:[4]

 

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы.
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты.
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже - как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя...

 

Крест можно взять, а можно и не взять! Но правда состоит в том, что, не взявши, ты обрекаешь себя на то, что влачить тебе жалкое существование на обочине жизни! А уж если взял – будь добр принять все прилагаемые к этому обстоятельства: вытерпеть и превозмочь посланные испытания, не пасть под их бременем, не дать им раздавить себя. Проявление внутренней силы – это и есть способность человека достойно нести свой крест.

Сильным людям и испытания даются подобающие, делая их ещё сильнее, а слабым? Да, что серьезного можно поручить слабому духом человеку – ничего!

Я не знаю крепости своего духа, об этом будут судить другие. Но крест, который я нес по жизни: порой спокойно, порой ворча, порой скуля или даже воя от боли и непосильной тяжести (бывало и такое), когда хотелось бросить все и убежать далеко-далеко... Но, остановившись и немного передохнув, взваливал его снова на плечи и продолжал идти. Об этом я и попытаюсь немного рассказать в своей исповеди.

 

Ну, вот теперь, по порядку обо всем, обо всех и, конечно, о себе …

 

Как сложно по чьей-то воле переплетаются наши жизненные пути. Часто события, даже малозначимые, происходящие далеко друг от друга и порой в разное время и вроде бы никак не связанные между собой, расцениваемые людьми, как случайные, иногда сразу, а иногда через много лет, сплетаются в такой плотный клубок и в конечном итоге приводят к таким грандиозным последствиям, о которых даже невозможно было представить в момент их свершения!

Философская наука не признает случайностей, трактуя их – как непознанную закономерность! И это, наверное, правильно.

 

Именно таким последствием и стало в июне 1974 года соединение судеб двоих человек, родившихся в послевоенные 50-е годы двадцатого века в разных концах нашей огромной страны: Володи Ломакина – в селе Андренниковка Тельманского района Карагандинской области в Казахстане и Нины Адамовой – в поселке городского типа, со сладким названием Кант (сахар) недалеко от города Фрунзе в Киргизии. Двух судеб, прошедших до встречи сложный петляющий, а иногда и опасный для жизни, путь и соединившихся, наконец, в одну в угольной столице Казахстана – Караганде. Детей, родившихся у разных отцов, волею судьбы носящих одинаковые имена – Александр Иванович, но никогда даже не слышавших друг о друге, переживших с первого и до последнего дня Великую Отечественную войну и чудом выживших в фашистском плену, вернувшихся домой и разыскавших свои семьи в эвакуации. К ним мы еще вернемся, а пока пусть подрастают счастливые дети, до их свадьбы еще далеко – целых двадцать лет!

Вообще-то родовые корни Ломакиных (по отцу) – Калужениных (по матери) находятся в Поволжье. Не исключено, что там, в степях под Царицыном-Сталинградом-Волгоградом, в селе Лебяжье Камышинского района, до сих пор живут наши родственники и знакомые (ни разу не довелось мне побывать в тех краях, а теперь, уж, точно, не придется). Или, по крайней мере, помнят церковного старосту с большой окладистой бородой – Калуженина Егория (Георгия) и его детей: дочерей Татьяну и Таисию, мою будущую мать и сыновей Михаила и Александра, которых продвигающийся к Волге фронт, отправил, кого на войну, а кого, как тогда казалось, во временную эвакуацию, в далекий казахский город Темиртау.

 

 

На самом же деле этот "временный" переезд затянулся на всю оставшуюся жизнь и казахстанские ковыльные степи стали со временем такими же родными, как когда-то родными были зеленые волжские берега. Сюда же, в Темиртау, перебралась и мать моего отца – Ломакина Елена Михайловна.

Та страшная война в каждой семье оставила свой горестный след, семья Калужениных не была исключением – защищая Родину, погибли оба моих дяди – Михаил, призванный в начале войны и Александр, самый младший в этой семье, ушедший на фронт в 1944 году. А в нашей памяти хранится лишь молодое лицо Александра, запечатленное неизвестным фотографом перед отправкой его на фронт на единственной, оставшейся у матери, сильно выцветшей блеклой фотографии. В память о Михаиле не осталось даже этого, так, что я и не представляю, как он выглядел. Да еще их имена: Калуженин Александр Егорович и Калуженин Михаил Егорович, высеченные на мемориальных плитах в память о погибших в Великую отечественную войну на площади Гагарина в Темиртау! Жаль только, что в связи с многочисленными нашими с Ниной переездами, затерялись где-то фотографии этого мемориала, а возможности добраться до Темиртау у нас, по разным причинам, теперь уже нет.

Однако, на Земле много хороших людей, товарищей, друзей. Вот и пришла 1 августа 2015 года от Любови Рябенковой (Обуховой) весточка из далекого детства в виде фотографий этого самого мемориала, которые будут храниться в архиве нашей семьи.

 

 

Любовь Рябенкова (Обухова). 20.06.2015 года

 

Люба, дорогая, огромное-преогромное тебе спасибо! Ты не представляешь, что я пережил, глядя на эти фотографии с дорогими для нас именами! Теперь, благодаря тебе, я дополняю свой рассказ ими. Целую тебя с благодарностью, стоя перед тобой на коленях!

 

Казахстан. Карагандинская область. Город Темиртау. Площадь имени Ю.А.Гагарина.

Мемориал в честь павших в Великой отечественной войне 1941 – 1945 годов.

 

 

Казахстан. Карагандинская область. Город Темиртау. Площадь имени Ю.А.Гагарина.

Мемориал в честь павших в Великой отечественной войне 1941 – 1945 годов.

 

 

Казахстан. Карагандинская область. Город Темиртау. Площадь имени Ю.А.Гагарина.

Мемориал в честь павших в Великой отечественной войне 1941 – 1945 годов.

Калуженин А.Е. – мой дядя по материнской линии.

 

 

Казахстан. Карагандинская область. Город Темиртау. Площадь имени Ю.А.Гагарина.

Мемориал в честь павших в Великой отечественной войне 1941 – 1945 годов.

Калуженин М.Е. – мой дядя по материнской линии.

 

Отгремели праздники и парады в честь победителей. Утихли радостные объятия живых, вернувшихся домой с войны, постепенно стали высыхать слезы по погибшим и пропавшим без вести.

Жизнь входила в свою привычную колею: работа, нарождающиеся дети, бытовые проблемы. Наступил 1948 год. Всего месяц назад, в декабре 1947 года, отменили продуктовые карточки, жить стало немного легче, но все-таки тяжело. К этому времени в семье Александра и Таисии, теперь уже Ломакиных, появился мальчик названный Вячеславом, которому врачи настоятельно рекомендовали свежий сельский воздух, парное молоко и витамины. А свежий воздух и молоко действительно были необходимы.

Думал ли кто в те роковые военные годы, когда во что бы то ни стало, нужно было спасать страну, вернее всего нет, не думал – просто было не до этого, о какой-то там "розе ветров", – фронту срочно нужна была продукция. Вот и выросли, вопреки логике, с разных сторон города, работающие без перерыва и обеспечивающие нашу победу, заводы: с запада – Казахский металлургический завод, практически в центре города, между старым и соцгородом – завод синтетического каучука. Позднее к ним присоединились с востока Казахстанская Магнитка, а с запада цементный завод. А вокруг заводов – вырастали дома, возводимые без всякого плана, лишь бы поближе к работе. Так поселок Самаркандский, переименованный в город Темиртау, оказался в самом центре большого заводского двора.

 

 

город Темиртау дымит, как и в прежние времена. 2015 год

 

К этому времени дедушка Георгий с бабушкой Васеной (второй своей женой, кровная мать Таисии умерла, когда ей было всего 5 лет, и Георгий поднимал детей сам), прочно приросли к своей низенькой, вросшей в землю, саманной землянке в старом Темиртау. Боготворили свою кормилицу козу. Не могли себя представить без завалинки с просиженными удобными вмятинами, на которой любили коротать вечера, и палисада, представляющего из себя пучок невысоких и чахлых ростков желтой кустарниковой акации перед маленькими окнами. Акации, очень популярной у местных жителей лишь только потому, что другие растения просто не выживали в этих условиях.

Старшая сестра Татьяна вышла замуж и переселилась к мужу в свой дом с прекрасным садом, который находился недалеко от завода СК. К великому сожалению часть этого сада в 1959-60 годах, при прокладке трамвайных путей в старый город, пришлось вырубить. Нет, это было не злодейство, просто проложить рельсы было больше негде – совсем рядом проходила железная дорога, по которой круглосуточно, еще с военных времен, обеспечивая жизнедеятельность Казахского металлургического завода, работающего на нужды обороны, сновали тяжелые грузовые составы.

Жизнь нормализовывалась и, наконец, появилась возможность выполнить рекомендации врачей. Так учитель начальных классов Ломакин Александр Иванович с женой-бухгалтером Таисией Георгиевной и сыном Вячеславом оказались в 20 км от города Темиртау, перебравшись в "Плодово-ягодный" совхоз – Госплодопитомник, как называли его местные жители.

Начиналась новая, следующая страница так причудливо переплетающихся дорог и судеб людей … – покатилась череда теперь уже относящихся и ко мне непознанных случайностей-закономерностей, начиная с рождения и счастливого деревенского босоногого детства!

 

Глава 2

Босоногое детство

Глава 3

Годы учебы.

Глава 4

«Aliis inserviendo consumor» (лат) - «Светя другим, сгораю сам»

Врач, жизнь, смерть.

 

Я много лечил, но при этом никогда (теперь я точно знаю, что зря) не вел, ни дневника, ни статистики, кому я смог помочь и кто, благодаря моим стараниям, сейчас живет, их много, я это знаю. А кому я не сумел помочь, их тоже немало, и это страшно сознавать!

В том нет секрета – у каждого врача есть свое кладбище!

Но, вернемся к парадоксам, чем лучше врач, тем больше его кладбище. И причина тому простая – настоящий врач не может отказать больному в помощи, при этом неважно тяжелый он или даже безнадежный. Мне ни разу не хватало силы духа отказать – я помнил наставления Елены Александровны Нагулевич. Спрóсите, кто это – Елена Александровна и что за наставления? – об этом дальше.

А война, в которой мне пришлось участвовать, значительно расширила границы моего кладбища – война дело не шуточное, здесь убивают по-настоящему, по большей части молодых, поэтому плохим врачом быть совершенно неуместно! Тем не менее, мы всего лишь люди, не боги, поэтому спасали, к сожалению, не всех.

При этом, откуда я тогда мог знать, что смерть пациента оставляет каждый раз на сердце врача два рубца – именно два, не меньше! Первый – когда ты смотришь на бездыханное тело и понимаешь: "Все, конец... не смог спасти... вот только что в твоих руках была жизнь человека... и где-то в голове: тук, тук – ты виноват!" Второй – когда выходишь к родным умершего, которые с надеждой ждут от тебя словá, что все в порядке. А говорить приходится совсем другое. Поверьте, легче дважды, трижды бороться за жизнь человека, чем сообщать о смерти пациента его родным. И даже в случае, когда все понимают, что по-другому и быть не могло, исход заранее был предречен, скажите матери, что сына больше нет? Попробуйте...

Кому уж очень "везло", тот получал и больше двух рубцов! Это случается, когда в оценку твоей "некомпетентности" включаются комиссии. Я не оговорился – "некомпетентности"! Костяк таких комиссий составляют врачи, как правило, ни разу не ведшие реальных пациентов (я сформулировал понятие: врач-теоретик), а кто и вел, то – крайне неудачно. Это люди, несостоявшиеся в жизни профессионально и этим злые, но точно знающие – "как надо..." Их изначальный настрой – найти в твоей работе изъяны и наказать. И они из кожи вон лезут, чтобы доказать, что ты не прав.

Комиссии, которые я пережил, за редким исключением, были именно такими. Итог их был один: хоть я был прав, хоть был не прав – меня наказывали, но в случае, когда был прав – больнее, так, на всякий случай, чтобы неповадно было другим.

Опять отвлекся... Ладно, о наказаниях чуть позже...

А боль от тех рубцов не поддается терапии ни временем, ни переменой места жительства, ни лекарствами, ни чем иным. Ни что не помогает, болит и все!

Я помню каждое лицо, фамилию, глаза "ушедших" пациентов. И пока я жив, от этого, похоже, никуда не денешься. Что будет дальше, "за чертой", не знаю – рассудит Бог!

Пока же последние лет двадцать сплю плохо, боль в сердце все чаще и сильнее напоминает о себе и принуждает по нескольку раз в год ложиться в стационар "на подзарядку", как я это называю. Бывало, попадал и в реанимацию. Пока везло. Живу...

Мы часто видим, как хоронят людей, но то, что не касается конкретно тебя, честно говоря, не очень-то и волнует.

Однако, смерть, которую я увидел, будучи студентом, так сильно потрясла своим финалом, что заставила меня усвоить: всегда нужно стараться сделать все, что в твоих силах, и даже больше, чтобы спасти больного, или хотя бы пытаться это сделать.

Июнь 1974 года. Караганда. Женившись, я сразу же устроился медбратом в Карагандинский областной онкологический диспансер в Михайловке.

Большое отделение на третьем этаже. Тяжелые больные. Много работы. Притом, я не имел ни опыта, ни навыков – до этого момента ни разу и шприца в руках-то не держал (медсестры меня поймут) и вдруг: сам захотел.

Зав. отделением Елена Александровна Нагулевич смотрела на меня с большим сомнением внимательно и долго. Молчала. Что она хотела разглядеть в студенте мединститута, пришедшем работать, как сам я думал, лишь для того, чтобы прокормить семью, я не знаю. Но, что-то интересное во мне, видимо, было – я был принят. Елена Александровна, я благодарен, что вы тогда поверили в меня и по сей день!

Медбрат, но до врача мне оставалось всего два года. А это означало, что и спрос с меня был строже, и процедуры из разряда сложных все поручались мне, с напутствием Елены Александровны, что мне все это пригодится! Она была права: действительно, все это пригодилось!

При человечном и добром отношении ко всем, в работе зав. отделением была строга, ни делала поблажек никому: ни нам – медсестрам, ни – своим врачам.

Однажды, причину я уже не помню, вечером не дал больному таблетку сульфадимезина. Уже в те годы было известно, что этот препарат практически изжил себя и не имеет особого значения, тем более в лечении онкологических больных. Я не оправдываюсь, согласно назначению врача я был обязан дать лекарство. Елена Александровна узнала про это, и на утреннем отчете я получил прилюдно такую взбучку!

Окончилась пятиминутка, всех отпустили, кроме меня. Елена Александровна с глазу на глаз очень спокойно еще раз мне объяснила суть дела уже с врачебной точки зрения.

Во-первых: один из признаков хорошего врача – добиться, чтобы все то, что ты назначил, выполнялось – по дозам, а если есть необходимость – то и по часам; а во-вторых, никто и никогда не вправе у больного отнимать надежду. Человек ждет назначенного средства и верит, что поправится. А вера пациента – есть треть успеха! Я же одним неверным жестом перечеркнул все это.

Как было стыдно!..

Тот разговор со мною был единственным, его хватило, чтобы я усвоил сказанное на всю жизнь! Те, кто позже работал под моим началом, знают мою строгость и справедливость по отношению к себе и к ним в плане выполнения моих распоряжений, особенно лечебных.

Работал с интересом. Тем более что такую практику на нашем курсе прошли не многие студенты. А навыки: и санитарские, и сестринские, и врачебные, которые я приобрел за два года работы в отделении, в дальнейшем всегда мне придавали особый статус и авторитет у персонала, которым я руководил! Меня одновременно и уважали, и слушались, и боялись, ведь я в любой момент мог досконально проверить любого: от санитарки до врача!

Для пользы дела, всех бы студентов во время обучения в обязательном порядке заставлять трудиться в больницах, но было все наоборот – деканат работать запрещал, право на работу, почему-то, необходимо было доказывать!

Итак... 22 июня 1974 года, суббота. Я заступил на свое первое дежурство.

Знакомясь с отделением и больными, я не мог не обратить свое внимание на очень красивую женщину лет двадцати трех, которую мне представили просто – Жи**ва Валентина. При взгляде друг на друга моя спина вдруг ощутила холодок. Взгляд ее умных серых глаз отображал одновременно и любопытство, и смертельную тоску.

Мне почему-то показалось, она смотрела так, как смотрит человек, невинно приговоренный к смерти, который мечется, не понимая за что, и почему именно она?! Так смотрит человек, который понимает, что приговор не будет обжалован и, мало этого, что очень скоро он обязательно свершится – отсюда дикий страх! Притом одновременно во взгляде теплилась надежда на чудо – от этого огромное смятение в душе и это было видно!

Взгляд этой женщины одновременно был и красив, и страшен.

А страшен тем, что в нем читались вопросы, ответить на которые ей не решился бы никто: "Я буду жить? И, если буду – сколько? А, может быть, поправлюсь? И – почему я?"

И поразительно, что, несмотря на этот большой клубок серьезнейших проблем, отмеченных мною, женщина держалась спокойно, стойко!

Все это промелькнуло в моем сознании мгновенно, мы вышли из палаты, но жуткий холодок остался.

Такие ощущения я испытывал впервые, и еще не знал, что встреча с этой женщиной и этот ее взгляд заставят очень скоро пересмотреть мои устои, с которыми я жил. И сама жизнь вдруг станет представляться не той, какой до этого я ее видел: в основном красивой и солнечной! Оказывается, были в ней еще и страх, и смерть, и боль: боль тела и, что еще страшнее, боль души! Я понял, откуда холодок по коже!

Общение с Валей в дальнейшем, учило меня жить заново и, более того, смотреть на жизнь иначе: все, что до этого казалось важным, вдруг потеряло цену, и, наоборот, то, на что совсем не обращал внимания, вдруг оказалось на переднем плане. Глядя на нее, я научился дорожить мгновением, ведь она знала цену жизни, как никто другой, (как, впрочем, все, кто видит бездну) не оставаясь бездеятельной ни на одну секунду! Тем самым, борясь за свою жизнь и, отвлекаясь от страшных мыслей и, отвлекая этим соседей по палате от их проблем.

Мои приоритеты: как человеческие – внутренние, жизненные, так и врачебные, расставились по новым, как оказалось, нужным полкам. И навсегда. Общаясь с ней, я повзрослел!

А Валентина, несмотря на страшные страдания, старалась их не показывать, по крайней мере, днем. На людях она не унывала, тем самым заражая оптимизмом пациентов не менее тяжелых, чем она сама.

Все ее считали, и правомерно, душою отделения.

Мы быстро подружились и очень скоро стали понимать друг друга с полуслова и даже с полувзгляда. Подробности и страсти про ее болезнь рассказывать не буду, тут это ни к чему. Замечу лишь, что Вале, державшейся так стойко в своей страшной ситуации, весь медицинский персонал безмерно симпатизировал и искренне желал выздоровления! Все тщательно старались выполнять назначенные процедуры, чтобы облегчить ее страдания.

Хотя болезнь и приковала ее к постели, приятный голос и задорный щебет ее не умолкали весь день, и это означало, что нашем "царстве" все в порядке.

Но порой, терзающая боль бывала нестерпимой, и Валентина, как могла, старалась скрыть это от остальных, я видел, каких усилий ей это стоило! В эти моменты она немного затихала, и выдавал ее лишь взгляд: мне плохо! помогите! Мы знали этот взгляд. А впрочем, довольно быстро, после назначенных на такой случай процедур, жизнь и бодрость духа вновь возвращались к ней.

Так было днем. А вечерами, когда все затихало, и больные забывались сном, Валентина вдруг позволяла себе расслабиться и, наступало время страшных размышлений. Мыслей и переживаний было так много. Но весь этот сумбур в итоге укладывался всего в три тихих слова: "Как хочу жить!" И, помолчав, потише еще три слова: "Мне страшно умирать!"

В борьбе с болезнью к ночи запас ее душевных сил бывал исчерпан, и вечером довольно часто случались срывы. То тихо, с почти неслышным плачем, по ее щекам катились слезы. То раздавались громкие рыдания, гасимые истерзанной, еще не высохшей с прошедшей ночи подушкой. То предпринимались тщетные попытки убежать и от себя и от болезни. Смотреть на это было страшно, ведь, в сущности, реально и радикально помочь ей мы не могли! Обидно и горько было сознавать свое бессилие!..

Дежурные медсестры, а в свои смены – и я, присаживались к Вале на кровать, и начинались разговоры обо всем, преследующие единственную цель: отвлечь ее от страшных мыслей. Хотя я не сознавал того, но в этих ночных беседах с прикованным к постели человеком я сам нуждался ничуть не меньше – невольно через них я постигал психологию больного человека, ведь не поняв которую, врачом стать невозможно!

Во время разговоров Валентина всегда держала меня за руку и старалась говорить спокойно, не торопясь. Со стороны казалось, что это беседа двух друзей, вот только холодные нервные пальцы невольно выдавали боль тела и души, и еще страх в глазах, страх остаться в палате наедине с собой на всю эту бесконечно резиновую ночь!

Позднее, когда сам тяжело болея, я попадал в больницу, неоднократно ощущал и этот страх, и бесконечность ночи, и те дурные мысли, от которых невозможно было отвязаться. Мне самому при этом хотелось, чтобы хоть кто-нибудь был рядом, пусть даже просто молча!

В такие моменты она вела себя как маленький ребенок, которому чтобы успокоиться, необходимо прижаться к кому-то близкому, родному, очень теплому и доброму: будь то мама, папа, бабушка или домашний зверек или пушистая любимая игрушка. Кем для нее в такой момент был я – не знаю.

Под утро, наговорившись, намучавшись, намаявшись и, победив на время все страхи, не выпуская моей руки, Валя погружалась в сон, чтобы хоть немного набраться сил и продолжать бороться за жизнь. И утром люди вновь видели ее сильной и не догадывались, что ночью к ней снова подступит жуткий страх! Вот это сила воли!..

Прошло два месяца. Болезнь брала свое.

Теперь уже и днем ее взгляд чаще был рассеян и безразличен, а голос звучал все тише и реже. Временами я видел, что ее губы чуть заметно шевелились, будто она с кем-то говорит, а взор, направленный в пространство, определенно различал кого-то невидимого мне. Кого? Об этом она не обмолвилась ни разу.

Вечерами, по обыкновению держа меня за руку, она все больше задумчиво молчала или тихонько плакала. В глазах ее уже отсутствовал немой вопрос – ответ был очевиден. Мне казалось, что она знает или, по крайней мере, чувствует, когда это случится.

И этот день настал. В стационаре до и после умирали пациенты, но этот день был страшным по особенному.

Конечно, работать или лечиться в онкологии психологически сложно, здесь аура всегда гнетущая.

Я отсутствовал два дня, и моя очередная смена началась с известия, что Валя умирает, хотя и без того я чувствовал, что атмосфера вокруг слишком напряжена, что даже в холле, где жили обычно такие резвые волнистые попугайчики, было непривычно тихо.

Войдя в палату, я не узнал ее. На кровати в полузабытьи с закрытыми глазами лежала женщина, очень похожая на Валю, но сильно исхудавшая и бледная. Так бывает, когда человек, устав бороться, сам отпускает жизнь, и смерть, готовясь к тризне, облекает его, пока еще живого, в свой саван! Жизнь в теле еще теплится за счет души уже собравшейся в путь, но для чего-то не свершенного еще, последнего, каким-то чудом остается еще на месте.

Видимо, почувствовав мое присутствие, Валя собралась с духом, чуть приоткрыла глаза и я услышал слова, которых мне больше не приходилось слышать никогда. Она благодарила за заботу и уход, за поддержку, и главное – странно! – за два подаренных ей дня, хоть и мучительной, но жизни! Я молча слушал и ничего не понимал.

"Я умереть должна была позавчера, - чуть слышно произнесла она, - но не могла, не попрощавшись с тобой! Теперь прощаюсь!"

Описывал я долго, а в жизни этот разговор длился секунды! Ее взгляд снова затуманился, дыхание стало ровным и спокойным, все, что она хотела, видимо, свершилось – вновь наступило забытье. Я продолжал молчать и думать, что если все было бы так просто и мое отсутствие могло продлить ей жизнь, я бы, не задумываясь, уволился с работы и больше никогда не попадался ей на глаза!

И через несколько часов ее не стало...

Смерть потом я видел еще не раз, и вид ее стал для меня почти привычным, как ни кощунственно это звучит, но никогда уже не ощущал так явственно ужасное ее дыхание.

Валентины не было на свете, но всякий раз, подходя к тяжелому больному, я вспоминал ее, ее огромное желание жить, и непременно ее голос: "Ты ему поможешь!", и я старался...

Вот так, пока еще студент, я ощутил вдруг, что повзрослел морально и профессионально и был готов лечить.

Глава 5

 

"...Мы - невольники истинной веры.
Это явь, как она ни горька.
Нашу честь, господа офицеры,
Не увяжешь, как тюк, в торока.

И когда над Россиею тучи
Расползаются, вроде чумы,
Кто-то ж должен вступиться, голубчик!
Ах, голубчик! Ну кто, как не мы?" [79]

 

Служа Отечеству.

 

Эта глава посвящается всем Российским офицерам,

выбравшим для себя Великую профессию – Родину защищать!

Ссылка: песни "Голубчик"

http://www.youtube.com/watch?v=OeXpzUQZXnM [80]

(нажмите Ctrl и наведите курсор мышки на ссылку)

Термез. Военный госпиталь.

7. Ленинград. Военно-медицинская академия имени С.М. Кирова.

Глава 6

Исповедь

 

"Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,