Город эпохи индустриализации: Молох с человеческим лицом

Город средневековой Европы – центр образования, пространство свободы (впрочем, он же – рассадник чумы) – продолжает волну отчуждения, формируя сначала ремесленные корпорации, а затем новый класс, буржуа. Здесь впервые появляются нищие, занимающие законную нишу в пространстве города, полностью оторванные от традиции и корней, но отлично выживающие в городской среде и как бы даже ею предусмотренные. Здесь же конфликт «сильных» и «слабых» приобретает новый размах. Помимо ремесленников и цеховых подмастерьев, вырванных из родовых отношений, но создающих, тем не менее, корпорацию (как иерархическую модель нового типа), средневековый город формирует слой наемных рабочих–поденщиков, лишенных всякой корпоративной защиты и идентификации по профессиональному признаку. Ежедневно отряды этих людей собирались в специальном месте найма, откуда работодатель мог брать рабочую силу. Уже в Париже XII–XV вв. как труд, так и трудящиеся постепенно начинают обретать статус товара.

Город продолжает медленно деформировать человека вплоть до XVII века, когда происходят новые радикальные изменения.

Триста лет назад (плюс–минус полстолетия) происходит взрыв, ударные волны от которого в разной степени распространились практически по всей Европе, разрушая традиционные общества и порождая совершенно новую цивилизацию. Таким взрывом была, конечно, промышленная революция. Высвобожденная ею гигантская сила изменила образ жизни миллионов. Урбанизация приобрела доселе невиданные масштабы, сформировав привычный для нас образ мегаполиса с промышленными центрами, обрастающими унифицированными рабочими районами, заполненными людскими потоками.

Можно сказать, что к середине XX века в мире воцаряется «индустриальная цивилизация». Примерно с середины 50–х годов промышленное производство стало приобретать новые черты. Во множестве областей технологии возросло разнообразие типов техники, товаров и видов услуг. Все больше дробится специализация труда. Расширяются организационные формы управления. Город начинает функционировать в режиме производства–потребления, и все городские инфраструктуры подчиняются этим законам. Отчуждение, о котором начали размышлять уже во времена Великой Французской революции как о потере природного дара свободы, к XIX веку достигает невиданных размахов. Маркс однозначно связывает феномен отчуждения с логикой капиталистического производства.

Капиталистическое общество, прежде всего, основывалось на массовом производстве, массовом распределении, массовом распространении не только продукции, но и культурных стандартов. Во всех промышленных странах – от США до Японии – до недавнего времени ценилось то, что можно назвать унификацией, единообразием. Тиражированный продукт стоит дешевле. Индустриальные структуры, учитывая это, стремились к массовому производству и распределению.

Но машины лишили людей индивидуальности, а технология внесла рутинность во все сферы общественной жизни. Миллионы людей встают примерно в одно время, сообща покидают пригороды, устремляясь к месту работы, синхронно запускают машины. Затем одновременно возвращаются с работы, смотрят те же телепрограммы, что и их соседи, почти одновременно выключают свет; люди привыкли одинаково одеваться, жить в однотипных жилищах и т. д.

Распределение товаров, изготовленных на заказ, уступило место массовому распределению и массовой торговле, которые стали столь же привычным и основным компонентом всех индустриальных обществ, как и машины.

Таким образом, на одном уровне город эпохи индустриальной революции создал замечательно интегрированную социальную систему со своими особыми технологиями, социальными институтами и информационными каналами. Все элементы этой системы органично связаны и взаимозависимы. Однако на другом уровне город в очередной раз разрушил лежащее в основе социальной системы единство общества, создавая стиль жизни, полный экономической напряженности, социальных конфликтов и постоянно нарастающего психологического нездоровья. Типизация производства породила новый феномен – типизацию Желания. Молох индустриализации начал утрачивать человеческие черты и приобретать силиконовую маску, мило улыбающуюся с обложек глянцевых журналов.

В подобной напряженной ситуации неизбежно и закономерно возникновение противоположных тенденций и негативной реакции на вышеописанные процессы. Реакции, которая, впрочем, столь же закономерно рассеивается, теряет свою агрессивно–взрывоопасную концентрацию, – просто в силу того, что равномерно распространяется по волнам информационных потоков.