Психология фетальной жизни: фетальпая драма

Вопреки теории «симбиотического единства», психическая жизнь плода на самом деле начинается с активных взаимоотношений с одним жизненно важным объектом: плацентой. Все существование плода зависит от плаценты, питающей и постоянно очищающей его кровь, а на любое ослабление функции плаценты плод реагирует явным гневом, что проявляется в порывистых движениях и учащенном сердцебиении. Можно наблюдать, как плод снова и снова на протяжении ранних этапов фетальной жизни проходит через циклы спокойной активности, мучительной гипоксии, периода метания, а затем возврата к спокойному состоянию, когда плацента вновь начинает накачивать ярко-красную обогащенную кислородом кровь. Плацентарно-пуповинный гештальт является первым объектом плода - уже во втором триместре заснятый на кинопленку плод явственно хватался и держался за собственную пуповину, как будто пытаясь справиться с испугом от яркого света внутриматочной камеры.

Нагнетание в плаценту загрязненной крови, ее переработка в этом органе и возвращение новой свежей крови - процесс настолько насущный для плода, что позднее, в детстве, становится физическим прототипом психического механизма проекции и интроекции, когда мать в фантазии ребенка представляет собой «уборную» для его неприятных чувств - аналогичный плаценте «очиститель», который переработает эмоции ребенка и «вернет» их в менее опасной форме. Поэтому питающая плацента становится постепенно самым первым объектом фетальной психической жизни, а регулярные перерывы в этих жизненно важных взаимоотношениях вызывают у плода самые первые ощущения тревоги.

На протяжении второго и третьего триместров впервые начинается медленная структуризация психической жизни плода. Когда от плаценты поступает ярко-красная кровь, насыщенная питательными веществами и кислородом, она, по ощущениям плода, исходит от Питающей Плаценты, как мы будем ее называть в дальнейшем, и плод чувствует себя хорошо; когда же кровь темнеет, загрязняется накопившимися продуктами распада и углекислым газом, она как будто бы исходит от Ядовитой Плаценты, а плод чувствует себя плохо и бьет ногами источник мучений. В последний месяц перед рождением плод уже перерастает плаценту, которая становится для него малой, загрязненность крови повышается, и фетальная драма приобретает более острый характер. Я полагаю, эмоции удовлетворения и благодарности, связанные с Питающей Плацентой, являют собой прототип всех дальнейших взаимоотношений любви, и точно так же ощущения удушья и загрязненности дают чувства страха и гнева по отношению к Ядовитой Плаценте - прототип всех позднейших отношений ненависти: со смертоносной матерью, с кастрирующим отцом, а в конце концов с самим карающим суперэго.

Предложенная мной схема является основной моделью фетальной психологии, согласно которой фетальная драма - предшественник эдипова комплекса, причем и в том, и в другом случае три действующих лица, и речь идет о взаимоотношениях индивида с объектом любви и с объектом страха. Мне представляется вполне вероятным, что плод, подобно Эдипу, чувствует необходимость по-настоящему сражаться с Ядовитой Плацентой («Сфинкс» по-гречески означает «душитель»), чтобы отыграть Питающую Плаценту: повторяющийся фетальный опыт учит, что плод, должен поколотить ногами, и тогда вновь получит Питающую Плаценту. Как бы то ни было, ясно, что фетальная драма начинается задолго до рождения; что плод узнает о том, что хорошие ощущения часто прерываются болезненными, и он бессилен это предотвратить; что матка постепенно становится все более тесной, более загрязненной, питает все хуже, пока, наконец, ребенок не освобождается единственным способом - посредством борьбы, которая представляет собой момент переворота в рождении.

Один из основных принципов психоанализа гласит, что сильная стимуляция, а в особенности острый болезненный опыт, выливается для индивида в тяжелую «травму», тем более если эго еще слишком неокрепшее, чтобы противостоять этим влияниям. Едва ли подлежит сомнению травматичность болезненных переживаний плода, ведь он начисто лишен психических защитных механизмов, при помощи которых мог бы совладать с мощными тревогой и гневом. Поэтому психе, как давно уже установили психоаналитики в отношении всех травм, от клизм в раннем детстве до военных потрясений и концлагерей, нуждается затем в переживании этой травмы вновь бесконечное число раз - особый «позыв к повторению», сходный, как впервые указал Гринэйкр, с «запечатленном» у животных более низкой организации. Поскольку психика ни у кого так не уязвима для травм, как у беспомощного плода, то наиболее сильный позыв к повторению - тот, который возникает в результате «запечатления» в ходе фетальной драмы повторяющихся ощущений удушья, загрязненности крови, а также очищения, достигнутого в титанической борьбе, и освобождения путем мучительного процесса родов. Несмотря на то, что форма, принимаемая в последующей жизни бесконечно повторяющейся фетальной драмой смерти и рождения заново, определяется дальнейшим воспитанием, основная «запечатленная» фетальная драма обнаруживается тем не менее за всеми наслоениями, доэдиповыми или эдиповыми.

Таким, образом, «запечатленная» фетальная драма - это форма, которую вливаются все более поздние впечатления детства, пока ребенок осмысливает важнейшие вопросы, возникшие под влиянием внутриутробных впечатлений: «Поделен ли мир окончательно и. бесповоротно на питающие и ядовитые объекты? Буду ли я всегда зависеть от жизнетворной крови других? Должны ли все приятные ощущения прерываться мучительными? Должен ли я буду каждый раз драться за то, чтобы получить удовольствие? Получу ли я поддержку и простор, необходимые для моего роста? Всегда ли можно положиться на другого? Является ли рост энтропии законом в этом мире, который, как все считают, перенаселяется и загрязняется все больше? Должен ли я всю свою жизнь убивать нескончаемых врагов?»

Чем с большими любовью и эмпатией воспитывается ребенок, тем позитивнее ответы на эти вопросы, тем сильнее видоизменяются жесткие элементы фетальной драмы. В хорошем воспитании каждый шаг способствует смягчению страхов ребенка и сглаживает жесткую границу между идеализированным и ядовитым первичными объектами. С другой стороны, каждая ошибка в воспитании оставляет ребенка с архаическими страхами и гневом, идущими от фетальной драмы, подтверждает тот урок, что мир полон опасных объектов, и вызывает у детей такие страхи, которые психоаналитикам кажутся преувеличенными и не имеющими ничего общего с реальностью - чтобы их объяснить, постулируются врожденные «инстинкты смерти» и «основные проступки». «Желание смерти» и «основной проступок» вполне реальны и существуют в момент рождения, но это не генетически наследуемые инстинкты, а результат негативных, связанных со страхом, впечатлений фетальной жизни.

Таким образом, предлагаемая мной структура фетальной психологии аналогична схеме, которую Фрейд положил в основу психоаналитической теории: нашему длящемуся всю жизнь поиску любви, удовольствия и независимости противостоит внутренняя карающая сила, суперэго. Однако суперэго начинается вовсе не с внутреннего образа эдипова кастрирующего отца или доэдиповой пожирающей матери, а с фетального образа Ядовитой Плаценты. Любая психотерапия, как историческая, так и индивидуальная, сводится к ослаблению внутренней фрустрирующей силы, так что жизнь взрослых может быть основана на присущих ей любви и удовольствии, а не на страхе, ненависти и зависимости, свойственных фетальной и детской жизни. Чем лучше воспитание, тем меньше над человеком в его жизни будут довлеть ядовитые чудища-кровососы, запечатленные в ходе фетальной драмы, тем свободнее он будет от идеализации, раскола, гнева и пассивности, мешающих в поиске любви и счастья.