Лекция 2. Становление, история и современное состояние теории перевода.

План

1.Переводческая практика и ее осмысление в древности: древний Восток и античность.

2. Перевод в средневековой Европе и арабском мире.

3. Эпоха Возрождения и Реформации.

4. Переводческое дело и исследования перевода на Западе в Новое Время.

5. XX век: становление лингвистики перевода.

6. Основные этапы отечественной истории перевода и переводческой мысли.

7. Основные направления исследований перевода на современном этапе (по С. Лоренц): лингвистически ориентированная «наука о переводе», «историко-дескриптивный» и герменевтический подход.

8. Машинный перевод, его теоретические предпосылки.

 

Теоретическая постановка ряда ключевых вопросов перевода уходит в глубокую древность. Сама же переводческая практика, разумеется, еще древнее и демонстрирует вполне развитые формы, ориентированные, впрочем, главным образом на чисто практические потребности общества, уже на Древнем Востоке, в частности в Древнем Египте и Междуречье. Собственно, как только образовались группы людей, языки которых существенно отличались друг от друга, появились и билингвы, помогавшие общению между этими разноязычными коллективами. С возникновением письменности к устным переводчикам-"толмачам" присоединились и переводчики письменные. Постепенно работа переводчиков приобретала черты регулируемой государством профессиональной деятельности: так, в Древнем Египте переводчики входили в особые иерархизированные профессиональные группы. Распространение письменных переводов открывало доступ к культурным достижениям других языковых сообществ. Первыми теоретиками перевода были, разумеется, сами переводчики, стремившиеся обобщить, по меньшей мере, свой собственный опыт, а иногда и опыт своих коллег. С изложением своего профессионального "кредо" выступали обычно наиболее выдающиеся переводчики, и целый ряд таких соображений и сегодня представляет несомненный интерес. В частности, еще в античности широко обсуждали вопрос о степени близости перевода к оригиналу. Так, в ранних переводах Библии и некоторых других текстов, считавшихся священными или просто образцовыми, преобладало стремление к буквальному копированию оригинала, приводившее иногда к известной неясности перевода. Поэтому, в качестве противоположной установки, некоторые авторы пытались теоретически обосновать право переводчика на б о льшую свободу в отношении ИТ, указывали на необходимость воспроизводить не букву, а смысл или даже общее впечатление оригинала. Уже в этих ранних высказываниях можно найти начало позднейших теоретических споров о предпочтительности буквального или вольного перевода.

Для культуры Древней Греции классического периода, по словам В.В. Бибихина, было нехарактерно внимание к внешней форме ИТ, что объясняется осознанием греками своей культурной исключительности. Впрочем, в классическую эпоху перевод в Греции не играл сколько-нибудь существенной культурной роли, он обычно служил лишь практическим целям общения с «варварами» (например, персами). Греки ощущали свою культуру как вполне самодостаточную: нам неизвестны примеры переводных текстов в греческой литературе того времени. В римскую эпоху, когда происходило усвоение греческих образцов, большинство писателей рассматривало перевод как средство развития родного языка и обычно также придерживалось вольной передачи греческих оригиналов на латинский язык. В этом смысле понимают высказывания Горация («De arte poetica»), Квинтилиана и особенно Цицерона. Однако, по мнению В,В.Бибихина, именно римской культуре мы обязаны осознанием того, что ИТ может восприниматься как ценность, достойная как бы полного «перенесения» в родную культуру, что меняет отношение к формальной стороне оригинала и ориентирует переводчика на ее максимально точное воспроизведение: наряду с «вольным» переводом в греческом стиле (hermeneia) появляется перевод, более похожий на привычный нам тип (traductio).Указания античных писателей имели значение для последующих эпох, когда и в области перевода во многом следовали античным традициям.

Языковая обособленность средневековых европейских обществ создавала неблагоприятные условия для усвоения иных языков, чему значительно препятствовало также и то обстоятельство, что роль интернационального языка в этот период успешно играл латинский. Перевод поэтому долгое время играл второстепенную роль. Однако с ним связана важнейшая для всего периода христианизации Европы проблема распространения Библии и ряда других религиозных текстов. Непогрешимый авторитет этих текстов, с одной стороны, и практика глоссирования (под каждым латинским словом подписывалось слово местного языка) — с другой привели к широкому распространению в эту эпоху буквальных переводов. Впрочем, значительно б о льшую свободу в этой области допускала светская литератуpa, бытовавшая преимущественно в придворно-аристократической среде. Средневековый арабский мир гораздо больше, чем современная ему Европа, преуспел в переводческом деле: в ряде крупнейших городов сложились мощные переводческие центры, благодаря которым происходило интенсивное освоение античного литературного наследия (особенно философского). Известно, что даже христианский Запад познакомился с рядом текстов Аристотеля сначала в латинском переводе с арабского перевода и лишь затем – с греческого оригинала.

Борьба двух переводческих систем — свободной и буквалистской — продолжалась в течение всего средневековья. Возрождение, сначала в Италии, а затем и в других странах Европы, значительно обострило теоретическую проблематику перевода. Увлечение античной литературой способствовало возрождению латыни и греческого, а овладение этими языками стимулировало новые переводы и пересмотр уже накопленного наследия. В связи с развитием новых литературных языков Италия, а за ней Англия, Франция и Германия пережили период увлечения переводом и теоретизированием о нем. Примером могут служить высказывания немецких переводчиков эпохи раннего гуманизма Николауса Виле (он защищает буквальные переводы) и Штейнхавеля (он считает разумным переводить «по смыслу»). Интерес к теории перевода наблюдался и во Франции эпохи Возрождения. В 1540 Этьенн Доле (1509 - 1546) публикует трактат «О способе хорошо переводить с одного языка на другой», где формулирует некую нормативную теорию перевода, выдвигая ряд требований, которым должен отвечать "хороший" переводчик:

1. Надо в совершенстве понимать содержание переводимого текста, а также авторскую интенцию;

2. в совершенстве владеть как ИЯ, так и ПЯ;

3. избегать манеры переводить «слово в слово»;

4. в переводе он должен использовать общеупотребительные формы речи;

5. он должен воспроизводить и «общее впечатление» от оригинала.

В XVII и XVIII вв. к переводу классических авторов все чаще присоединялись переводы с новых языков, а XVIII в. дает также целый ряд серьезных теоретических исследований. Такова работа Й. Хоттингера «Нечто о новейшей фабрикации переводов из греков и римлян», где предвосхищаются некоторые идеи Ф. Шлейермахера, или знаменитая речь А.Тайтлера «Принципы перевода», читанная в Эдинбургской академии в 1791 и вызвавшая оживленные дискуссии в Англии и Германии. Основные требования к переводу были сформулированы в ней следующим образом:

1. он должен полностью передавать идеи оригинала;

2. стиль и манера изложения должны быть такими же, как и в оригинале;

3. он должен читаться так же легко, как и оригинал.

Однако переводческая техника в эту эпоху отставала от теоретической мысли: французский классицизм, влияние которого в тогдашней Европе достигло поразительных масштабов, вполне усвоил римскую идею «вольного перевода»; аристократическая же ориентация французской литературы оправдывала приспособление ИТ к вкусам публики, т.е. восторжествовал т.н. «исправительный перевод». (Кстати сказать, он в конечном счете проник и в Россию в виде небезызвестной практики «склонения на наши нравы»). Так, пьесы Шекспира перерабатывали с целью «освободить» их от всего, что вкусу французского классицизма представлялось вульгарным или даже просто не вполне изысканным.

В конце XVIII в., главным образом уже в Германии, зарождается другая переводческая система, связанная уже не с классицизмом, а с романтизмом. Противопоставляя рассудочной антиисторичности классицизма стремление воспроизводить историческую правду в ее специфической конкретности, а отвлеченному типизированию – интерес к национальному своеобразию, романтики должны были и в области перевода придерживаться принципов возможно более близкой и точной передачи оригинала. Этот подход заявляет классическая статья Ф. Шлейермахера «О различных методах перевода» (1813), где автор требует строгого сохранения «национального стиля» ИТ; ту же точку зрения защищает и А. Шлегель. В. фон Гумбольдт заново поднимает вопрос о переводе на основе достижений «философской лингвистики». Позже появляются и обобщающие работы: Тихо Моммзена «Искусство перевода» (1858), О. Групе «Искусство немецкого перевода» (1859) и др. Т. Моммзен противопоставил двум наиболее распространенным типам перевода — (1) точно передающему смысл, но не форму оригинала и (2) созданию произведения в иностранном стиле, где сохраняются в основном формы ИТ, — третий тип, т.н. «строгий перевод», в котором и содержание и форма ИТ передаются максимально точно и при этом понятно для рецепиента. Первыми на немецком языке опытами данного типа можно считать перевод «Одиссеи» Фосса (1781), «Голоса народов» Гердера, шлегелевские переводы из Шекспира и перевод эсхиловского «Агамемнона» В. фон Гумбольдта. Именно этот тип Моммзен и объявляет наилучшим.

Во второй половине XIX в. теоретический интерес к переводу в Европе продолжает возрастать, особенно в той же Германии, где растет также количество и совершенствуется качество переводов на немецкий язык. По своей добросовестности и профессиональному совершенству немецкие переводы XIX в. являются, по распространенному мнению, лучшими в мире для того времени. В развитие переводческой деятельности в Германии большой вклад внес и быстрый прогресс немецкой филологии. Если в эпоху романтизма немецкая теория перевода апеллировала к концепциям Канта и особенно к теории Фихте об «универсализме» немецкой культуры, то теперь особое значение приобрели воззрения Гегеля на исторический процесс, в частности идея о культурном сотрудничестве «семьи» европейских народов.

Немецкая теория перевода конца XIX века дает немного оригинальных идей. Филолог-классик Вилламовиц-Мёллендорф во многом возобновил концепцию «вольного перевода»: в своем введении к переводу «Ипполита» Эврипида («Что такое перевод?»), он требовал, чтобы ПТ производил на своего реципиента такое же впечатление, какое ИТ оказывал на своих современников: поэтому при переводе надо следовать не букве, а духу произведения, передавать не слова, а «мысли и ощущения». Соответственно подчеркивалась, например, необходимость пользоваться не размером ИТ, а такой формой стиха, которая могла бы вызывать у читателя впечатление, сходное с впечатлением от оригинала.

Во Франции XIX века переводческая деятельность не играла столь важной роли, как в Германии, а в отношении качества переводы на французский язык, как принято считать, всегда сильно уступали немецким. Правда, в это время выполнены замечательные по своему проникновению в дух оригинала переводы Ш. Бодлера из Э. По, а затем и «антикизирующие» опыты «парнасской школы» (Леконт де Лиль, в частности, оставил немало тщательнейшим образом исполненных переводов из античных авторов).

Английская переводная литератуpa XIX в. находилась примерно в таком же состоянии, как и французская. До 1880-х гг. в Англии переводили мало и неохотно, причем преимущественно классические произведения бесспорной художественной ценности. Из теоретических работ можно отметить статью Матью Арнольда «О переводе Гомера» (1861). В числе же лучших образцов английского переводческого искусства - переводы Д. Г. Россетти из Данте («Новая жизнь») и других староитальянских поэтов (в молодые годы Д. Г. Россетти перевел «Ленору» Бюргера и приступил даже к переводу «Песни о Нибелунгах»); У. Морриса (исландские саги, «Энеида» Вергилия); Суинберна, обладавшего редким чутьем к чужому языку (переводы из Ф. Вийона и Т. Готье). В 1880—90-х гг. англичане стали охотно переводить французских писателей (Э. Золя, Г. де Мопассан), а также скандинавских (Х. Ибсен) и русских (Л. Толстой, Достоевский, Чехов).

 

Основы же научной теории перевода стали разрабатываться весьма поздно - лишь к середине ХХ века, когда переводческая проблематика привлекла серьезное внимание лингвистов, ранее ее нередко игнорировавших. В это время на первый план стал выдвигаться перевод не художественных, а информативных - политических, юридических, коммерческих, научных, технических и других «деловых» - текстов, где особенности авторского стиля мало существенны. В связи с этим начали более четко осознавать, что основные трудности перевода и даже сам характер переводческого процесса решающим образом обусловливаются расхождениями в структурах и правилах функционирования вовлеченных в этот процесс языков. Кроме того, и возросшие требования к точности перевода также акцентировали внимание на языковых единицах и их соотношениях. Перевод отныне должен был обеспечивать полную передачу информации, нередко вплоть до значений отдельных слов. Проще говоря, всё более осознавалась языковая первооснова переводческого процесса. Было, соответственно, необходимо выяснить, в чем именно состоит его лингвистическая сущность, в какой мере он определяется и ограничивается собственно лингвистическими факторами.

Для удовлетворения возросшей потребности была расширена подготовка переводчиков: она осуществлялась на базе университетов и институтов, где изучались иностранные языки. Лингвисты при этом должны были создать научную базу для построения эффективного курса подготовки переводчиков. Обнаружилась также и недостаточность традиционной формулы квалификации переводчика («Для того чтобы переводить, необходимо знание двух языков и предмета речи»). Оказалось, что этого мало: надо не просто знать два языка, но знать их «по-переводчески», т.е. в сочетании с правилами и условиями перехода от единиц одного языка к единицам другого (В. Н. Комиссаров).

Перевод в России. В древней Руси переводили в основном с южнославянских языков и с греческого, преимущественно книги религиозного содержания. Позже, с ростом западного влияния, начиная с XV в., переводы приобрели более практическую направленность, способствуя усвоению уже и «технической» культуры Запада. С конца XVI в. в западных областях страны стали появляться переводы европейских рыцарских романов и повестей о «витезях добрых» — «О славном рыцеры Трисчане (Тристане), о Анцелоте (Ланцелоте), о Бове и о иншых многих витезях добрых» (заглавие Познанской рукописи XVI в.). В Московской Руси переводы нередко заказывались иностранцам, плохо владевшим церковнославянским и русским языками. Переводы при этом, естественно, оказывались тяжелыми, а иногда и совсем непонятными. Но и сами русские переводили тогда не лучше. Однако к концу XVII в. возникают уже более высокие требования к ПТ. Стремясь по-прежнему к дословной передаче, переводчики тем не менее в отдельных случаях пытаются уже всё-таки воспроизвести и стиль подлинника («Юдифь и Олоферн», «Темир-Аксаково действо» — пер. с немецкого).

Преобразование книжного языка при Петре I вначале внесло еще большую неразбериху в русские ПТ начала XVIII в. Языковые средства переводчиков при этом, однако, усилились громадным количеством иностранных заимствований; обилие их повлекло за собой увлечение калькированием синтаксических структур. Преобразования Петра потребовали перевода различных сочинений научного содержания. Примерно с 1730-х гг. переводы технической европейской литературы постепенно уступают место переводам уже художественной литературы, как прозаическим, так и стихотворным. Они имели огромное значение для становления русского литературного языка. Основное стремление таких крупных переводчиков, как Кантемир и Тредиаковский, — верность передачи мысли оригинала.

Во второй половине XVIII в. в Петербурге было основано специальное общество переводчиков «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг» (1768—1783). Перевод этой эпохи в значительной степени был ориентирован на запросы тех читателей, которые плохо владели иностранными языками или не владели ими вовсе, что определяло и отбор произведений, и стремление к их адаптации (переделка на «русские нравы»). То обстоятельство, что большинство русских переводов делалось с французского языка, в свою очередь способствовало усвоению и французской теории перевода. Так, Карамзин эпиграфом для своего «Пантеона иностранной словесности» взял стихи Лебрена: «Кто шаг за шагом следует за своим автором, тот является только слугой, следующим за своим господином». В. А. Жуковский вполне усвоил взгляд Флориана, требовавшего от переводчика, чтобы, сохраняя мысль автора, он смягчал «черты дурного вкуса». «Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник», говорил Жуковский (ср. «Людмилу» Жуковского — перевод баллады Бюргера «Ленора»; пропуски в переводах из Шиллера и т.п.). В те же годы постепенно определялось и более бережное отношение к переводимым текстам (ср., в частности, перевод «Илиады» П. И. Гнедича).

 

Русская литература 1820—1850 гг. беднее переводами, чем в начале XIX в. Зато они все более приближаются к задаче максимально точного воспроизведения подлинников. В 1860-е гг. переводческая деятельность в очередной раз интенсифицируется. Используя переводы в целях пропаганды, идеологически мотивированные переводчики не только искусно подбирают нужные им произведения, получающие новые смысловые нюансы в русской социально-политической атмосфере, но и допускают переделки текста. Произведения Гейне, Беранже, Гюго, Барбье, Бернса, Лонгфелло и др. переводились тогда особенно охотно, представляя собой благодарный материал для адаптаций и переделок. Неточные переводы с произвольными изъятиями, заменами и «отсебятинами» нередки и в прозе (характерным примером могут служить исключительно популярные в свое время переводы И. И. Введенского из Диккенса и Теккерея). Однако в ту же эпоху традиции бережного отношения к тексту, вплоть до защиты принципа дословной передачи, сохранились в дворянских писательских кругах, рассматривавших переводную литературу преимущественно как предмет эстетического наслаждения. Характерной фигурой здесь был А. А. Фет, который переводил Гёте, Уланда, Шиллера, Гейне, Беранже, Мюссе, Мицкевича, Байрона. Кроме того, ему принадлежат переводы «Фауста» Гёте, «Антония и Клеопатры» и «Юлия Цезаря» Шекспира, а также переводы латинских поэтов (1883 – 1889): Горация, Катулла, Ювенала, Персия, «Превращений» («Метаморфоз»)Овидия, «Энеиды» Вергилия и других. Принцип, которому Фет неизменно следовал в своей обширнейшей переводческой деятельности, заключался в стремлении переводить стих в стих, слово в слово, сохраняя в ПТ число строк оригинала (эквилинеарность). Результатом оказался крайний буквализм, с грамматическими и метрическими неправильностями, необычными ударениями и т. п.

 

С середины 1880-х гг. у нас быстро развивается научно-исследовательская деятельность в области истории «всеобщей» литературы; возникает интерес к непереведенным памятникам старинной европейской литературы; переводчики (некоторые из них вышли из школы акад. А. Н. Веселовского, который и сам создал превосходный перевод «Декамерона» Боккаччо) соединяют критическое чутье с хорошим филологическим анализом ИТ(«Песнь о Нибелунгах» Кудряшева, «Калевала» Бельского, «Песнь о Роланде» Де Ла-Барта). Д. Е. Мин не менее 40 лет трудился над переводом «Божественной комедии» Данте, а над «Фаустом» Гёте Н. Холодковский работал более 25 лет. Переводы этого периода, однако, в подавляющем большинстве своем отличаются значительными недостатками — приблизительностью передачи ИТ, «сглаживающим» характером и т.п.

Новые и притом гораздо более строгие требования были предъявлены к переводам, преимущественно стихотворным, в эпоху символизма. Так, единодушную критику вызвали многочисленные переводы К. Бальмонта (П. Б. Шелли, Э. По, Кальдерон, Ю. Словацкий и др.), который лишь очень приблизительно передавал смысл переводимого, многое пропуская и многое добавляя от себя. Напротив, славу виртуозных переводчиков заслужили В. Брюсов (Верхарн, французская поэзия XIX в., Вергилий, Гёте), М. Волошин, Ф. Сологуб (Верлен), позднее Н. Гумилев и др. Крупным явлением русской литературы явились также переводы Вяч. Иванова (Петрарка), Инн. Анненского (Еврипид), Ф. Зелинского (Софокл).

После Октябрьской революции 1917 г. перевод как теоретическая и практическая проблема получил особое значение. Ему приписывали особую роль в качестве средства овладения богатствами европейской и мировой культуры. Однако, если не считать деятельности негосударственных издательств в период нэпа, переводческая деятельность в советское время находилась под жесточайшим контролем государства, осуществлявшего крайне тенденциозный отбор произведений для перевода и не гнушавшегося внесением в ПТ намеренных искажений с целью подогнать их под идеологические, моральные и эстетические стандарты тоталитарного общества. Некоторые достижения в смысле переводческой техники, тем не менее, имели место. Так, образовавшееся по инициативе А. М. Горького издательство «Всемирная литература» (Ленинград) поставило себе целью выпуск высококачественной переводной литературы, а после ликвидации его аналогичной цели служило издательство «Academia» (Москва — Ленинград). Эти издательства сплотили вокруг себя лучших в то время переводчиков и редакторов, которые подняли на большую высоту переводческое мастерство и обогатили русскую литературу огромным количеством переводных произведений, многие из которых появились на русском языке впервые. Эти традиции с известными изменениями сохранялись на протяжении всего советского периода. Среди крупных советских переводчиков можно назвать М. Л. Лозинского, С. Я. Маршака, Б. Л. Пастернака, И. Кашкина, Р. Райт-Ковалеву, Л. Гинзбурга и других.

 

В наше время, по мнению С.Лоренц, можно выделить три основных подхода к осмыслению феномена перевода.

Это, во-первых, восходящая к Ф. Шлейермахеру герменевтическая теория перевода, рассматривающая его как частный случай интерпретации.

Во-вторых, это лингвистически ориентированный подход, получивший название «науки о переводе» (science of translation в английском языке и Übersetzungswissenschaft – в немецком). Этот подход стремится создать общую теорию перевода, которая дала бы адекватное описание перевода как литературно-художественных, так и специальных текстов. Для него характерна также ориентация на практику перевода как в смысле выработки для нее научно обоснованных норм и правил, так и в смысле создания теоретической базы для обучения переводчиков.

Ему противостоит, в-третьих, историко-дескриптивный подход, имеющий корни в филологии и компаративистике. Он уже получил в работах некоторых авторов название «исследований перевода» (англ. translation studies, нем. Übersetzungsforschung). Для этого направления характерен интерес к вопросам рецепции литературных текстов при переводе на другие языки, а также к истории художественного перевода и переводческих концепций.

Как пишет С. Лоренц, акцентируя нормативный и дескриптивный аспекты, если попытаться свести основополагающее различие этих направлений к простой формуле, то можно было бы сказать, что первое из них стремится ответить на вопрос: «Как надо переводить?», а второе – на вопрос: «Как в действительности переводили и переводят?». При этом лингвистическая теория перевода, исходя из своих предпосылок, определяет перевод нормативно, признавая центральным для него понятие эквивалентности, выступающее его важнейшим конститутивным признаком. В противоположность этому, ориентированное на теорию литературы и культурологию переводоведение (то есть Übersetzungsforschung в терминологии С. Лоренц) исходит из исторических фактов переводческой деятельности и описывает всевозможные разновидности перевода, не пытаясь дать последнему строгое или нормативное общее определение. В таком контексте внимание исследователя привлекают и те сочинения, которые лингвистика перевода игнорирует, например, переводы, выполненные не с оригинала непосредственно, а с другого перевода, и даже «псевдопереводы» вроде знаменитого в свое время «Оссиана» Дж. Макферсона. Единственно признаваемый критерий здесь – культурно-историческое значение переводного или даже просто принимаемого за таковой текста.

Теоретические предпосылки машинного перевода, на который в свое время возлагались огромные надежды, представляют собой до известной степени развитие идей, положенных в основу лингвистики перевода, и дополненных некоторыми положениями теории информации, кибернетики и т. д. Действительно, если в процессе перевода большую роль играют «закономерные соответствия», то возникает мысль, что их можно описать достаточно строгим образом и на этой основе создать переводящие программы, которые, производя формальный анализ ИТ, будут обнаруживать подходящие случаю соответствия на ПЯ и подставлять их в текст перевода. В наше время переводящие программы стали вполне привычными, но их относительно эффективная применимость существенно ограничена определенными типами текстов, а качество перевода обычно бывает крайне неудовлетворительным.

 

Контрольные вопросы:

1.Охарактеризуйте (желательно в сравнительном плане) основные черты переводческой практики античности, европейского и арабо-мусульменского средневековья, эпохи Возрождения и Реформации.

2.В чем состоит сходство и различие национальных переводческих традиций в основных европейских странах в 17-19 веках?

3.Почему лингвистическая теория перевода возникла только в середине 20 века?

4.В чем отличие лингвистически ориентированного подхода к переводу от историко-дескриптивного и герменевтического (по С.Лоренц)?

5.Какие вопросы проходят через всю историю переводческой практики и теории от античнотсти до наших дней?

Литература:

Алексеева И. С. Введение в переводоведение. – СПб.: Филологический факультет СпбГУ; М.: Академия, 2006. С. 52 – 126.

Тюленев С.В. Теория перевода. - М.: Гардарики, 2004.С. 37-80, 262-265.

 

 

Лекция 3. Процесс перевода.

 

План.

1. Определение процесса перевода.

2. Понятие модели перевода.

3. Ситуативная (денотативная) модель.

4. Трансформационно-семантическая модель.

5. Психолингвистическая модель.

6. Операционный способ описания процесса перевода.

7. Понятие переводческой (межъязыковой) трансформации.

8. Виды трансформаций: транскрипция, транслитерация, калькирование, лексико-семантические замены (конкретизация, генерализация, модуляция), синтаксическое уподобление, членение и объединение предложений, грамматические замены, антонимический перевод, экспликация, компенсация.

 

Процессом перевода называется серия последовательных действий переводчика по созданию ПТ. Этот процесс включает, как принято считать, два этапа: (1) уяснение языковым посредником содержания ИТ и (2) подбор им варианта перевода. Хотя действия переводчика часто интуитивны, нельзя считать, что его выбор совершенно случаен или, тем более, произволен. Он во многом определяется достаточно объективным соотношением способов построения сообщений в ИЯ и ПЯ.

Реальный процесс перевода, естественно, недоступен для наблюдения. Его изучают при помощи различных теоретических моделей. Моделью перевода называется условное (NB) описание состава и последовательности мыслительных операций, выполняя которые можно осуществить перевод. Большинство моделей перевода имеет весьма ограниченную объяснительную силу: их задача - описать состав и последовательность действий, с помощью которых можно решить ту или иную переводческую задачу при заданных условиях, т.е. такие модели раскрывают лишь отдельные стороны функционирования языкового механизма перевода.

Описание процесса перевода с помощью таких моделей включает два аспекта: (1) общую характеристику модели и ее возможной сферы применения (т.е. раскрытие объяснительной силы модели); (2) выявление типов переводческих операций (или трансформаций), осуществляемых в рамках данной модели.

Модель перевода может быть ориентирована преимущественно (1) на «внеязыковую» реальность (например, ситуативная модель) или же (2) на структурно-семантические особенности языковых единиц (например, трансформационно-семантическая модель).

Ситуативная (иначе - денотативная) модель перевода исходит из того, что содержание единиц языка «отражает», в конечном счете, какие-то предметы и явления действительности (их, как известно, обычно и называют денотатами). Отрезки речи, составляющие ИТ, содержат информацию о некой ситуации, т.е. о какой-то совокупности денотатов, поставленных в те или иные взаимоотношения. Ситуативная модель рассматривает перевод как процесс описания при помощи средств ПЯ той же ситуации, которая описана в ИТ средствами ИЯ. Действия переводчика представляются так: воспринимая ИТ, он выясняет, какую ситуацию реальной действительности тот описывает; после этого переводчик описывает ту же ситуацию на ПЯ. Иначе говоря, процесс перевода идет от ИТ к реальной действительности и уже от нее - к ПТ.

Ситуативная модель обладает немалой объяснительной силой. Она вполне адекватно описывает процесс перевода, когда для создания коммуникативно равноценного оригиналу текста на ПЯ необходимо (и достаточно) указать в переводе на ту же самую ситуацию, которая описана в ИТ. Наиболее удачно ситуативная модель применима в трех случаях: (1) при переводе безэквивалентной лексики; (2) если описываемая в ИТ ситуация однозначно определяет выбор варианта перевода; (3) когда понимание (и перевод) ИТ или его части невозможны без выяснения тех сторон описываемой им ситуации, которые не входят в значения языковых единиц, использованных в исходном сообщении.

Ситуация жестко определяет выбор варианта перевода, когда в ПЯ существует единственный способ описания данной ситуации: так, если в английском ИТ на свежеокрашенный объект указывает надпись Wet paint, то в русском ПТ эта ситуация будет описана с помощью Осторожно, окрашено.

Аналогично, ситуация во многом определяет выбор варианта перевода и тогда, когда в ПЯ существует не единственный, а преобладающий, наиболее распространенный, «общепринятый», так сказать, способ описания данной ситуации. Именно этот способ обычно и применяется: to sit up late – поздно лечь спать; to swallow the bait – попасться на удочку; Stop, I have а gun! – Стой! Стрелять буду!

Ситуативная модель не работает, в частности, в тех случаях, когда при переводе приходится отказываться от описания той же самой ситуации. (Если у реципиента перевода данная ситуация, например, связана с иными ассоциациями, чем у реципиента оригинала, то описание ее средствами ПЯ просто не обеспечит межъязыковой коммуникации.) Но это не значит, что ситуативная модель «неправильно» объясняет процесс перевода. Она адекватно объясняет его применительно к тем случаям, когда для его осуществления необходимо и достаточно уяснить описываемую в ИТ ситуацию и «переописать» ее средствами ПЯ. Однако объяснительная сила этой модели ограничена тем, что она не учитывает необходимости воспроизводить в переводе и ту часть содержания ИТ, которая создается значениями использованных в нем единиц ИЯ.

Трансформационно-семантическая модель перевода (далее – ТСМ), в отличие от ситуативной, исходит из того, что при переводе имеет место передача значений единиц ИТ. Она трактует процесс перевода как серию преобразований, с помощью которых переходят от единиц ИЯ к единицам ПЯ. Иными словами, ТСМ ориентирована на предполагаемое существование непосредственной связи между структурами и лексическими единицами ИТ и ПТ. Соотнесенные таким образом единицы рассматриваются как начальное и конечное «состояния» в процессе перевода.

Согласно ТСМ, процесс перевода проходит три этапа: (1) Этап анализа –проводится «упрощающая трансформация» исходных синтаксических структур в пределах самого ИЯ: структуры ИТ сводятся к более простым формам. Предполагается, что такие «ядерные» (или «около-ядерные») структуры в разных языках близки друг другу и поэтому легко заменяют друг друга при переводе. Так, She is а good dancer трансформируется в более «прозрачную» структуру She dances well. The thought worried him может быть представлено в виде двух упрощенных структур и указания на связь между ними: he thought, he worried, причем первое (he thought) обусловливает второе (he worried). Понятно, что «упрощать» можно и лексические единицы (выявляя более или менее важные семы). (2) Этап «переключения», т.е. перехода к «ядерным» структурам и элементарным семам ПЯ. На уровне таких структур и элементарных сем у разных языков обнаруживается значительное сходство, поэтому и эквивалентные единицы здесь отыскиваются достаточно легко. Например, предложение He is а good singer может вызвать трудности при переводе на русский язык, если это оно не относится к профессиональному певцу, однако, трансформированное в He sings well, оно переводится без труда: Он хорошо поет. (3) Этап «реструктурирования», т.е. трансформации уже на ПЯ с ядерного (или «околоядерного») уровня в окончательные структуры (единицы) ПТ. При этом в соответствии с нормами ПЯ меняются также порядок слов, структура предложения и т.п.

ТСМ обладает весьма значительной объяснительной силой. Она дает возможность учесть роль значений языковых единиц в содержании ИТ и зависимость (необязательно прямую) от этих единиц средств ПЯ, используемых в переводе. ТСМ, однако, не является универсальной: так, она не имеет в виду тех случаев, когда между синтаксическими структурами и значениями лексических единиц в ИТ и ПТ нет отношений трансформации, а эквивалентность этих текстов основывается единственно на общности описываемой ситуации. (Answer the phone эквивалентно русскому Возьми трубку не потому, что у to answer и взять есть общие семы, а потому, что в реальной жизни, отвечая на звонок, надо взять телефонную трубку. В таких случаях, конечно, лучше «работает» ситуативная модель перевода.)

Ни ситуативная, ни трансформационно-семантическая модель не претендуют на сколько-нибудь полное соответствие реальным действиям переводчика. Чтобы включить описание психических процессов, обеспечивающих его деятельность, разрабатывается психолингвистическая модель перевода (далее – ПЛМ). ПЛМ постулирует, что переводчик сначала преобразует свое понимание содержания ИТ в свою внутреннюю программу, а затем развертывает ее в ПТ. Так как внутренняя программа дана в субъективном коде говорящего, ПЛМ включает два этапа: (1) «перевод» с ИЯ на свой внутренний код (свертывание) и затем (2) «перевод» с этого внутреннего кода на ПЯ (развертывание). ПЛМ полностью отвечает пониманию перевода как вида речевой деятельности. Ее объяснительная сила, однако, существенно ограничивается тем обстоятельством, что мы просто не знаем, в чем именно состоит и как в действительности происходит постулируемое ею «свертывание» и «развертывание».

Модели перевода стремятся представить процесс перевода в целом, более же подробная его характеристика достигается через описание типов мыслительных операций, с помощью которых находят приемлемый вариант перевода. При этом приходится предполагать, что между единицами ИТ и ПТ существует непосредственная связь, причем из исходной единицы путем неких преобразований (иначе - трансформаций) можно получить единицу перевода. Такое представление процесса перевода тоже носит условный характер. Мозг переводчика получает «на входе» отрезок ИТ и «выдает на выходе» отрезок ПТ. Сопоставляя эти отрезки те