Двадцать дней на железной дороге

Как и договорились с Ковпаком, мы взяли под свое «попечение» участок железной дороги Рокитно-Остки, послав туда отряд имени Ворошилова и диверсионную группу под командованием Никиты Каленика. Отряд и группа диверсантов разместились в деревнях Галица и Марина в трех километрах от железной дороги и шес­ти километрах от города Рокитно.

В Рокитно стоял полк венгерской дивизии. Были там и охранные немецкие части. Однако это нас не сму­щало. Сто шестьдесят партизан — большая сила. А отойти в случае чего мы всегда сможем...

В ночь на 13 ноября мы атаковали железную дорогу. Командир отделения диверсионной группы Любименко и подрывник Прохоренко подобрались к пути и зало­жили мину. Ковпаковцы также начали атаку на участке Остки—Олевск.

14 ноября из Рокитно вышел воинский эшелон. Каленик, Любименко и Шелудько лежали с группой бой­цов в полуторастах метрах от железной дороги и ждали результата. Поезд подошел к месту, где была заложена мина, и взорвался. Паровоз и четыре вагона свалились с насыпи. Движение было приостановлено.

Каленик решил атаковать ночью дорогу всеми сила­ми. Командир диверсионной группы Шелудько с трид­цатью бойцами начал очистку дороги со стороны стан­ции Остки. Под откос полетело несколько звеньев рельсов. Но вот из сторожевой будки немецкая охрана открыла огонь. Ночь темная, видимость плохая. Гитле­ровцы стреляют вслепую. Рассредоточившись, группа Шелудько атаковала будку, забросала ее гранатами. Несколько немцев убегают по путям в сторону Рокитно.

Вот мосты — один в двенадцать метров, другой — в шестнадцать. Раздаются два оглушительных взрыва — и исковерканные фермы мостов падают с насыпи. Кале­ник с отрядом продвигается от города Рокитно. На­встречу, оставляя укрепленные сторожевые будки, бегут немцы. Бьют автоматы... На насыпи осталось шесть вра­жеских трупов. Восемь километров дороги были очище­ны от противника.

— Там, ближе к Рокитно, еще один мост,— говорит Каленик Шелудько.

— Мы его сейчас поправим,— шутит Шелудько, уда­ляясь с группой подрывников. Через полчаса десяти­метровый мост взлетел в воздух. Ночью противник из города не пойдет. Партизаны продолжали разбирать путь. Чтобы не дать противнику отремонтировать доро­гу, Каленик ушел с отрядом к городу Рокитно, а Ше­лудько со своей группой к станции Остки.

Утром рота немцев вышла из Рокитно. У Каленика— явное преимущество в количестве бойцов и вооружении. Весь день длилась перестрелка.

Путь остался разрушенным. На следующий день перестрелка продолжалась. Противнику так и не удалось выйти из Рокитно.

— Зовсим ослаб ворог,— як старый вовк сыдыть, голодний та воеть...— рассуждает Виктор Корабель.

— Но волк, сдыхая, может броситься и укусить,— замечает Саша Шкуропацкий.

— Укусит он теперь так, як ты себе за локоть,— смеется Корабель.

...Красная Армия, форсировав Днепр, заняла Киев и Житомир, подходила к Овручу и Коростеню. У против­ника на путях застряли сотни эшелонов, которые он стремится угнать на запад. Кроме того, гитлеровцам нужно подвозить к фронту боеприпасы, пополнение, а тут на пути стали партизаны. И разве только мы с Ков­паком? Партизаны всюду!..

Четвертый день. Рано утром из Рокитно показался поезд. Впереди паровоза — четыре платформы со шпа­лами и рельсами по бокам. Такие же платформы позади паровоза. Медленно движется он к линии нашей обороны.

Еще ночью Каленик с командирами обсуждал, как быть в таком случае?

— Расстрелять паровоз из ПТР,— предложил Алек­сей Козлов.— Пуля ПТР танк пробивает, а котел паро­воза — это ему семечки.

— По паровозу из ПТР?.. В котле — дыры, пар вы­рвется в огонь, в воздух — и паровоз выйдет из строя,— засмеялся командир взвода Зуров.— Хлопцы, а ведь, пожалуй, это верное дело!

Так родилась мысль о новой диверсии. Алексей Коз­лов с тремя противотанковыми ружьями окопался в ста метрах от железной дороги. Тем временем поезд мед­ленно стал входить в район нашей обороны. Залегшие на платформах, за шпалами и рельсами, фашисты от­крыли бешеный огонь из пулеметов и автоматов. С зад­них платформ ударили минометы... Несколько партизан, прижимаясь к земле, метнулись в сторону кустов, прочь от насыпи. И тут грянул залп трех ПТР. Еще залп!.. Паровоз окутался паром и дымом. Мгновенье — и снова залп! Яростно свистит пар, вылетая из пробоин. Паро­воз остановился.

— Ура!.. Ура!..— послышались дружные крики. Пар­тизаны поднялись и устремились к поезду, осыпая пу­лями платформы. Оккупанты дрогнули. Они стали пры­гать на необстреливаемую сторону насыпи и под ее прикрытием отошли на Рокитно. Поезд остался на на­сыпи. На платформах и рядом с ними партизаны насчи­тали двадцать два убитых гитлеровца.

Следующий день прошел спокойно. Взвод оккупантов пробирался к стоявшему на пути поезду, но был ото­гнан.

На шестой день из Рокитно снова вышел паровоз с несколькими платформами. По обеим сторонам насыпи, рядом с поездом, шли немцы. Перестрелка началась ра­но. Паровоз подошел вплотную к стоявшему уже два дня поезду. Но командир отделения ПТР Алексей Коз­лов с тремя бойцами успел близко подойти и к этому паровозу. Несколькими залпами они расстреляли котел. Паровоз задымил.

Через некоторое время из Рокитно вышел еще один паровоз. Снова с двух сторон вдоль полотна шла пе­хота. Сил противник накопил немало. Каленик отвел отряд к взорванным мостам. Перестрелка продолжа­лась до темноты. Стоявшие на пути поезда были уве­дены назад в Рокитно. Однако приступить к ремонту пути противник не смог.

Дежурный помощник начальника станции Остки со­общил нам: «Немцы пробовали освободить дорогу си­лами охранных войск и полиции, но это им не удалось. Получено распоряжение бросить на вас батальон стоя­щего в резерве венгерского полка. Враг собирается зай­ти вам в тыл».

— Собирается, як свекор пелюшки стирать,— не пе­рестает шутить Корабель.

— Расскажи, Виктор, как он пеленки стирал,— под­ступают к Корабелю хлопцы.

— Та як!.. У всякой невестки есть свекор. Невестка весь день в заботе: она и на поле бижить, и дома по хо­зяйству. Ну, свекор и взялся дытыну доглядать. Всяку малу дытыну держат в пелюшках, а значит, треба, щоб воны булы чисты. А свекор наш, як тилько дытына запачкае пелюшку, повесит ее на солнце и каже: «Завтра выстираю». Но и завтра, и послезавтра проходит, а вин не стирае и все заворачуе дытыну в ти сухи, грязни пелюшки. Так дособирався стирать, что ребенок бока себе понацарапал... А вин все: «Завтра, видно, постираю...» Вы знаете, хлопцы, шо?!. Завтра — це завжды поздно. Так и нимец запизнывся.

Каленик знал, что оккупанты могут попытаться обой­ти отряд. Поэтому он держал в тылу со стороны Рокит­но взвод.

На рассвете восьмого дня дозор обнаружил, что из Рокитно в обход деревни Марина вышло до сотни по­лицаев. Командир взвода Зуров разделил взвод и, пропустив полицаев, ударил с двух сторон во фланг. Полицаи, потеряв пять убитых, отошли в Рокитно. Об­ход сорвался.

Утром из Рокитно вышел поезд. Перед паровозом шли четыре платформы с высокими железными борта­ми, сзади были такие же платформы. Как только пар­тизаны начали обстрел, с платформы ударили пушки, минометы, пулеметы.

Козлову удалось расстрелять из ПТР и этот паро­воз. Однако, прикрываясь сильным пушечным и мино­метным огнем, противник на этот раз пошел в наступ­ление. Бойцы отряда, унося с собой одного убитого и троих раненых, вынуждены были отойти от железной до­роги. К вечеру батальон противника занял весь учас­ток железной дороги Рокитно — Остки.

На девятый день немцам удалось приступить к ре­монту путей. Каленик и Шелудько безуспешно проры­вались к насыпи. На участке Олевск—Остки крупные силы противника оттеснили от дороги и ковпаковцев. Вдоль линии била днем и ночью артиллерия, круглые сутки захлебывались пулеметы.

Открыт второй фронт,— шутили партизаны.

Так прошел десятый, одиннадцатый, двенадцатый день.

На тринадцатый день дежурный помощник началь­ника станции Остки написал нам: «Путь исправлен, мосты построены из шпал. Участок охраняют четыреста солдат при четырех пушках и шести минометах. Завтра собираются пустить первый эшелон».

— Вот ты теперь себя за локоть укуси,— подступал к Корабелю Шкуропацкий.

— А мы ще подумаем!— не сдавался тот.

Каленик, Шелудько и Корабель целыми днями на­блюдали за дорогой и строили всевозможные планы.

— Ночь — наша партизанская матушка, да еще наш братец— туманец. Ударим, хлопцы, по шестнадцатиме­тровому мосту?— предложил Каленик.

Темной ночью пеший взвод и диверсионная группа по-пластунски подобрались к железнодорожному полот­ну. Охраны в месте предполагаемой диверсии обнару­жено не было. Где-то в полукилометре строчил пулемет. Пули шмелями жужжали над насыпью. Внезапно за­говорил пулемет и с другой стороны. Но Шелудько и Корабель были уже под мостом. Полсотни килограммов тола вдребезги разорвали только что сооруженный мост.

— Теперь не проедут!..

Еще четыре дня чинил противник дорогу. Ночью под носом у патрулировавших дорогу оккупантов партиза­ны подрывали рельсы. Возле семафора у станции Остки был подорван шестиметровый мост. Но последние две ночи никто из партизан не прорвался к пути.

«Путь исправлен. Завтра пройдут шесть эшело­нов», — доносил дежурный по станции Остки.

— Не пропустить! — решили партизаны.

Ночью отделение с пулеметом и отделение ПТР око­пались и замаскировались в ста пятидесяти метрах от дороги. Остальные взводы стояли в трехстах-четырехстах метрах и демонстративно постреливали, отвлекая огонь противника на себя. Наконец наступил день. Противник занял всю дорогу. Вдоль путей стояли вра­жеские отделения и взводы. К десяти часам со стороны Рокитно показался эшелон. Он шел медленно... Вот он поравнялся с нашей засадой. Неожиданно для против­ника ударили четыре ПТР и пулемет. Паровоз получил пробоины, окутался паром, прошел еще сотню метров и остановился. Каленик повел отряд на эшелон, поливая его пулеметным и автоматным огнем. Но это был толь­ко маневр, чтобы дать возможность отойти засаде. Эше­лон застрял на весь день на пути. Намерение врага пропустить шесть эшелонов сорвалось.

Двадцатый день железнодорожной блокады. Против­ник крупными силами повел наступление на отряд име­ни Ворошилова и вплотную подошел к деревне Марине. На Остки прошел первый эшелон.

— Эх, была бы хоть маленькая пушечка — мы бы их ни за что не пропустили! — сокрушались партизаны.

Пушки у нас не было. А она, действительно, была бы кстати.

Красная Армия заняла Овруч, Коростень. Шли бои за Новоград-Волынск. Противник был вынужден сгру­жать войска в Рокитно и вести их на фронт стокило­метровым маршем в обход партизанского участка.

Вблизи самого фронта нам было действовать легче. Явственно чувствовались мощное дыхание и богатыр­ская поступь нашей родной Красной Армии.

ГДЕ ЭТА МОЛДАВИЯ!

Шестнадцатый день шел бой за железную дорогу. Отряд имени Ворошилова стоял под Рокитно, не про­пуская противника на ремонт дороги. С командиром от­ряда Никитой Калеником мы лежали утром на бугор­ке, с которого хорошо было видно и Рокитно, и распо­ложение отряда. К нам подполз партизан Андрюша Бедный.

— Товарищ командир,— тронул он Каленика за са­пог.— Как по-молдавски будет винтовка?

— Пушка,— ответил Каленик.

— Так и записать: пушка?.. А как лее тогда называет­ся настоящая пушка-орудие?..

— Тунул,— ответил с улыбкой Каленик.

— А как война?

— Рэзбой...

— Тогда выходит войско — разбойники?! — удивился Андрей.

— Нет, то будет — армата... Правда, если говорить о немцах, то они, действительно, разбойники.

Андрей огрызком карандаша записывал молдавские слова на листке, вырванном из книги.

— Это я не для себя одного записываю, а для всего отделения,— объяснил он нам застенчиво.— Учимся мол­давскому языку. Мы ведь там будем, товарищ командир?..

Каленик поглядел на меня.

— Не дают мне прохода после бесед о Молдавии. Все спрашивают и пишут. Командир отделения Лапицкий — так тот целый разговорник составил, три тетради исписал,— рассказывал Каленик.

Мне вспомнилось, как обсуждался вопрос: «Почему мы — молдавские партизаны?» Этот вопрос не был праздным.

Мой коновод Толя Кухаренко несколько раз спраши­вал:

— Где эта Молдавия?

— А зачем тебе?

— Та як же!.. Мы ж — молдавские партизаны!

— Это тебе интересно?

— Та ни, не тилько мени, вси хлопци интересуются.

Подходил ко мне несколько раз и Гриша Соловьев.

— Товарищ командир, вы — молдаванин?

— Нет,— говорю,— украинец.

— Из Молдавии?

— Нет. Полтавской области. Немного перед войной работал в Молдавии.

— А почему же вы — командир молдавских партизан? Вы что, там, в Молдавии, были большим начальником?

— Нет, Гриша. Я не был большим начальником...

— А где же молдавские начальники?.. Почему они своими партизанами не командуют? Данько или Дроздов из Молдавии?

— Нет. Вот Каленик молдаванин. В Молдавии рабо­тали Манн, Гудымов, Едренкин, Прокопенко, Желудь, есть еще и другие товарищи...

— А эта Молдавия что: 'область или республика?

— Одна из шестнадцати союзных республик. Неболь­шая, как область.

— Значит там и Совнарком, и наркомы, и другие на­чальники были?

— Были и есть.

— А где они теперь?

— Один секретарь ЦК в армии, другой — в Первом Молдавском. Еще партизанят и другие начальники, в армии их много, да и в Молдавии кое-кто остался.

Соловьев все хотел довести до логического конца. Республика есть. Начальство есть, а командир молдав­ских партизан не из начальства и не молдаванин.

— Хлопци там усе гомонить, мы молдавские партиза­ны, а даже командир не молдаванин,— с укором говорил мне Толя Кухаренко.

При организации отряда имени Ворошилова мы разъ­ясняли принятым в отряд партизанам, почему молдав­ский отряд вынужден формироваться на севере Украины. Но это было тогда, когда в отряде насчитывалось пятьдесят-семьдесят партизан. Теперь картина стала иной. Мно­гие напоминали о несоответствии между названием со­единения, его национальным составом и местом дейст­вий. Боец Яков Моисеенко высказал мысль, что мы не молдавское, а полесское соединение, так как у нас очень мало молдаван.

Нужно было поговорить с партизанами. Еще в лаге­ре у Журжевичей Данько как-то напомнил мне, что нужно рассказать ребятам о советской Молдавии. Ве­чером с Данько и Калеником мы пошли по лагерю. В расположении конного взвода и разведки под сосной горел костер. Кругом сидели и лежали партизаны. Гу­дымов стоял, опершись о ствол сосны, и повторял: «Ну- ну, дальше!.. Интересно!..»

— Зачем ты, Моисеенко, так говоришь? Нельзя так говорить. Твою Орловскую область уже освободила Красная Армия, и выходит, как ты говоришь, что те­перь дома сидел бы! Ай, ай!.. Какой же ты человек!.. Моя Башкирия фронта не знала, а я вот и Орловскую область защищал,— сердито говорил Мухамед Забихулин.

— Эге-ге!.. Где моя Удмуртия? А я, видишь, хоть и не удалось повоевать в армии, в партизаны пошел. Удмуртию нужно защищать здесь, а не дома! — вставил свое слово Даниил Шутов.

— А я — из Новосибирской области. По-твоему, Яков, мне тоже воевать не надо? Туда ведь фашисты не придут,— строго заговорил Михаил Скоблин.— Ты гля­ди, вот Плотников, он еще дальше, с самого Алтая.

— Я из Куйбышевской области,— заметил Васи­лий Тарасов. — Мой сосед Асламов — из казанских та­тар. А пришли твою Орловскую область защищать. Так что ты не прав... Конечно, о Молдавии нам тоже пола­гается знать. Мы ведь сегодня — почти молдаване.

Лежавший у костра командир каввзвода Саша Шкуропацкий поднялся и громко сказал: «А ну!» Все за­тихли, повернулись к нему.

— Я учил историю России, да и немало книжек чи­тал. Было так. На русские земли пошел ордой Чингис­хан. Русские князья в ту пору спорили между собой, говорили: «Пусть защищает каждый свое княжество». И их перебили. Потом пошел завершать захват Руси Батый. Опять князья не учли урока, дрались с полчи­щами Батыя порознь и были побиты. Прошло несколь­ко веков владычества Золотой Орды над Русью. И толь­ко тогда, когда воедино сплотилась Русь, владычество Золотой Орды кончилось. А орды Чингисхана и Батыя были свирепы, как и фашисты. Вот и сейчас сплочение всех наших народов приводит к победе над Гитлером. Вот так-то, хлопцы. И не прав Моисеенко, требующий, чтобы в Молдавском соединении партизанами были мол­даване. Если бы мы приблизились к Молдавии, в отря­дах было бы много молдаван! Я там не был, но знаю, что это хороший народ. Почти всю свою жизнь он был под гнетом турецких султанов и прочих панов. Богдан Хмельницкий помогал им в войнах. И только в 1812 году русские окончательно вызволили молдаван из-под вла­сти турок.

— Да я же ничего не сказал! — оправдывался Мои­сеенко.— Я только смеялся, что у нас один молдава­нин — Каленик Никита.

В разговор вмешался Ерема Маташнян.

— Отряд только в этом году организовался, а война идет больше двух лет! А может, люди и там, в Молдавии, партизанят? Вот Саша правильно сказал, что только объединенные силы всех республик победят фашистов. Я армянин, мой друг Арцилошвили — грузин... Но если бы мы не были здесь, враг пробрался бы и в наши края.

— Правильно!..— неожиданно для всех сказал Фи­липп Митюра, никогда не ввязывавшийся в споры.— По­мните Великий Бор, колодцы, наполненные трупами, Сеньскую, церковь, сожженную вместе с людьми? Я ведь в начале войны тоже думал, что и без нас побьют фаши­ста. Мы ведем войну не только за Молдавию, но и за весь наш народ!

— Я — поляк. Мою Польшу залили кровью фашисты. Буду ли я зваться молдавским или украинским партиза­ном, я знаю одно: я воюю за свою Польшу. Что там го­ворить... Вот Генрих — он чистокровный немец из Бер­лина, но он в нашем отряде и бьет гитлеровцев, чтоб уничтожить навсегда фашизм, — сказал Адольф Селизонко.

— Я — осетин, но был в плену и бежал к партиза­нам,— вставил свое слово Михаил Татаров. — Мы все здесь воюем за одно!

— Вот и договорились... Молодцы, ребята, — загово­рил Алеша Гудымов. — Правильно здесь говорили, что мы воюем за весь мир. Да, партизаним мы под молдав­ским флагом. И молдавский народ нам спасибо скажет за братскую помощь, как он не один раз говорил рус­ским и украинцам. Моисеенко хочет знать о Молдавии и ее народе, в этом он прав. А чтобы он хорошо просве­тился, я возьму его из разведки к себе коноводом!..

Все дружно расхохотались.

Гриша Соловьев заметил нас:

— Товарищ командир, расскажите о Молдавии!

Мы вошли в круг и сели у костра.

— Буна сарэ,— громко сказал Каленик, поклонив­шись всем.— Спуне чева, драгул товарэш!

— Это что же по-молдавски будет?

— Ворбеск молдовенеште! — засмеялся Каленик. — Штий?..

Все заулыбались.

— А ну еще что-нибудь скажите!

— Бине аць венит, товарэшь, ын Молдова! — Каленик приложил руку к сердцу.

— Что вы сказали?

— Милости просим, товарищи, в Молдавию,— пере­вел он.

— Вода, соль, хлеб, день— как будет?

— Вода — апэ, хлеб — пыне, соль — саре, день — зиуа, молоко — лапте, мясо — карне, — сообщал бой­цам Каленик.

— А как будет: «пошел в лес», или «идет партизан»?

— Са дус ла пэдуря — пошел в лес; вине партизан — идет партизан.

— А «партизан» и по-молдавски — «партизан»?

— Партизан — французское слово. Оно стало меж­дународным,— пояснил Данько.

— Вот что, хлопцы,— предложил Маташнян, — пусть Никита нас учит по-молдавски говорить, а мы будем за­писывать! Согласны?

— Согласны!.. Здорово!.. Это — нужно!.. — зашуме­ли все.

— Вот товарищ командир расскажет нам кое-что о Молдавии. Расскажете? — спросил Соловьев.

Я рассказал, что знал из истории молдавского народа: об оккупации Румынией Бессарабии в 1918—1940 годах, об освобождении Бессарабии в 1940 году, о создании в 1940 году Молдавской ССР, о географическом положении Молдавии, ее садах, виноградниках, городах и селах, Днестре. Партизан интересовало все: обычаи молдаван, вероисповедание, язык, одежда, что такое мамалыга, ка­кое там вино и погода. Мне помогал Каленик.

Беседа затянулась за полночь. Постепенно мы пере­шли к положению на фронтах и заговорили о тех днях, когда наше соединение вступит в пределы солнечной Молдавии.

— Мабуть, вже наговорились,— сказал Саша Шкуро­пацкий и затянул свою любимую:

 

«Ой сидлайте, хлопци, кони,

Годи, буде опочивать,

Тай пойдем мы в Молдову

Край наш ридный захищать».

НА ВОЛАХ ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА

Низкая облачность и ночные туманы, стлавшиеся над Пинскими болотами весь октябрь и ноябрь, мешали прибытию из Москвы самолетов с вооружением и бое­припасами, запасы которых таяли с каждым днем. Осо­бенно туго было с толом. У нас оставалось всего сто пятьдесят килограммов. На наши надоедливые радио­граммы Штаб ответил: «Выезжайте за получением во­оружения и обмундирования через линию фронта в Овруч».

До Овруча было более ста двадцати километров. Пробираться по прифронтовым тылам врага и где-то искать переход через линию фронта было трудно. Эта задача осложнялась тем, что мы не могли отправить обоз с большой охраной, способной отразить нападение врага или обеспечить прорыв через линию фронта. По­слать большой отряд — это значило оставить здесь про­тивника в покое и серьезно ослабить нашу боеспособ­ность. Поэтому командование соединения решило отпра­вить с обозом только один пеший взвод.

Наши черниговские лошади, не привыкшие к сену из осоки, были истощены и не могли проделать такого мар­ша. В этих краях самой неприхотливой скотиной были волы. Крестьяне предпочитали их лошадям. Волы хоть идут медленно, но зато не требуют особого корма да и груза везут больше. Учитывая все это, мы мобилизовали подводчиков с двадцатью двумя парами волов и 18 де­кабря направили обоз к фронту, рассчитав, что если он будет ежедневно проходить тридцать пять-сорок кило­метров, то на поездку туда и обратно потребуется деся­ток суток. Командование обозом было поручено Данько и Гудымову.

Через четыре дня Штаб радировал, что наш обоз бла­гополучно прибыл в Овруч и ведет отбор необходимых материалов.

Обоз до Овруча дошел без особенных приключений. Дважды пришлось вести перестрелку с боевым охране­нием противника. Вышло так, что эта задача, казавшая­ся нам очень трудной, была выполнена как обыденное дело.

Когда я, сидя над картой, намечал маршрут обоза, у меня возникла мысль, что по такому лесному коридору можно провести незамеченным крупное войсковое соеди­нение, а затем внезапно ударить на Ковель, Луцк, Львов в обход группировки противника, державшейся в районе Шепетовки. Со своим предложением я поехал к Сидору Артемьевичу Ковпаку.

Мы долго ходили по Собычину, обсуждая положение на наших боевых участках. Ковпак до этого также от­правлял в Овруч обоз и тоже пришел к этой мысли. Но он предложил еще кое-что... Севернее, в Пинских боло­тах и Полесье, стояло много партизанских соединений и отрядов, которыми командовали Бегма, Сабуров, Ива­нов, Жуков, Таратута, Рудич, Мирковский, Сатановский, Яремчук и другие. Южнее находились Первое Молдав­ское, Шепетовское, Каменец-Подольское и другие парти­занские соединения. Ковпак считал необходимым объ­единить их, создать партизанский корпус и бросить его вперед, на Сарны, Ковель, Луцк, а вслед за ним вывести крупные соединения Красной Армии. «Дела этих парти­занских отрядов кончаются, а из боевых хлопцев можно создать добрую армейскую единицу, способную глубоко вгрызаться в тылы врага»,— рассуждал он.

Нас позвали обедать. За столом сидел незнакомый мне приехавший от Бегмы полковник. Сидор Артемьевич представил меня: «Оце наш сусид Шкрябач». Полковник молча подал мне руку, но не назвал себя.

Во время обеда Ковпак изложил свой план продви­жения крупных войсковых сил в Полесье, а также рас­сказал о задуманном им объединении всех партизан­ских отрядов.

Некоторое время все молчали, а потом посыпались вопросы, касавшиеся главным образом деталей. Ковпак охотно принялся за разъяснения и собирался развернуть карту, как вдруг заговорил полковник.

— Эта идея, Сидор Артемьевич, — полунебрежно за­метил он, на первый взгляд сулит большой стратеги­ческий успех. Но она совсем не продумана, фактически невыполнима и, как мне кажется, не годится...

— Чому ж вона не годытся?— спросил Ковпак.

— Трудно мне вам, Сидор Артемьевич, это объяс­нить,— вздохнул полковник. — Существует целая наука по этому вопросу, и тем, кто не изучал ее, все кажется чересчур простым и ясным...

— Так выходит я, по-твоему, дурак в военном де­ле?— поднял Ковпак глаза на полковника. — То есть, я не понимаю тактику?..

— Да что вы, Сидор Артемьевич?.. Я имел в виду то, что вы не изучали всех тонкостей военной науки, и задачи такого масштаба вам просто не по плечу... Это же крупный стратегический план!..— примирительно, но с достоинством знатока проговорил полковник.

Ковпак вышел из себя. Он встал, уперся кулаками в стол.

— Вон!.. Шоб и духу твоего тут не було!.. Ишь ты! Вин закинчив академию, а всю войну просыдив за ты­сячу километрив в штабе!.. Мы воювалы, а вин — бачь — якусь учену стратегию строив!»

— Да что вы, Сидор Артемьевич!.. Я же ничего не сказал обидного. Я только напомнил, что стратегия — весьма сложное дело!..— извивался полковник.

— Войцехович! Павловский! Выпровадьте его!.. Чуе­те?.. Снарядите отделение из кавэскадрона и пере­бросьте через линию фронта сего стратега,— совсем рассердился Ковпак.— Вин мене учить приихав, колы война закинчуется!.. А ну, швидко!.. Через пивгодыны щоб його тут не було!

Полковник встал и вышел. Через полчаса он был от­правлен, а через два дня благополучно сдан под рас­писку командованию Красной Армии.

Сидор Артемьевич дал в Москву радиограмму, в ко­торой изложил план перехода войск и объединения пар­тизанских отрядов. Через день пришел ответ: «Идея за­служивает одобрения, изучается главным командова­нием».

Вскоре крупные войсковые соединения Красной Ар­мии по железной дороге Овруч—Сарны вышли к Сар­нам, а затем, форсировав реки Случь и Горынь, подо­шли к Луцку, угрожая с фланга Львову и группиров­ке противника, державшейся у Шепетовки—Ровно.

Партизанским соединениям Бегмы, Сабурова, Жу­кова и другим было дано указание двигаться на запад, за реки Горынь и Случь, взаимодействуя с частями Красной Армии.

«ДЕСЯТАЯ РОТА»

Мы постоянно напоминали нашим партизанам, что нужно дружественно, внимательно относиться к населе­нию, ни в коем случае не обижать крестьян. Самоснаб­жение за счет населения, которое неизбежно вело к мародерству, категорически запрещалось.

— Население терпит страшные надругательства и зверства оккупантов. Наш приход сюда, наша поддерж­ка должна согреть заботой и вниманием исстрадавшиеся сердца,— говорили партизанам коммунисты соединения.

От населения нельзя было скрыть, что делает парти­занский отряд. Люди не были безразличны к партиза­нам, к их успехам или неудачам и справедливо возму­щались бездействовавшими «лесниками».

Как-то в село Слободку заехали несколько партизан из соединения Бегмы и попросили у крестьянки поесть.

— А чьи вы будете? — спросила она. — Кто вам ко­мандир?

— Это, бабка, партизанская тайна,— ответили те.

— Тогда можете уходить. Тайным партизанам мы не готовили, — отрезала старуха.

— Ты что, не слыхала о нашем командире Галиц­ком?— решили открыться партизаны.

— Галицкого?.. Того, что с Яминой?.. Да ведь вы ни­чего не делаете, только по лесам прячетесь!.. Идите се­бе. Ничего не дам!

Партизаны пригрозили старухе, но сбежались кре­стьяне, вызвали наш разъезд и незваных гостей выпро­водили из деревни.

Народный контроль и здоровая критика даже в этих чрезвычайных условиях налагали отпечаток на наши действия. И мы старались воспитывать у каждого пар­тизана чувство ответственности перед народом. Ведь это и потом пригодится.

— Помните, товарищи, что нас контролирует народ. Он скажет свое слово не сегодня, так завтра,— говорили мы партизанам.

Помощь, которую нам оказывало население, снаб­жая нас продовольствием и отчасти одеждой, была неоценимой. Правда, наши запасы были очень ограни­чены, одежда у нас была плохая, вся в заплатах, мно­гие партизаны ходили в постолах, а по хатам кое-где и одежда была получше, и запасец имелся. Вот это иногда и сбивало с толку некоторых неустойчивых пар­тизан, говоривших: «Я голову свою кладу, а они дома сидят».

В соединении сразу замечали, когда на партизане появлялась новая, не выданная через хозчасть одежда. Как только партизан неожиданно приоденется, его сра­зу тащат в штаб. Тех, кто не признавался, арестовыва­ли и сажали в амбар до выяснения.

Партизаны Жадик и Зайковский из диверсионной группы Шелудько однажды появились в новых брюках и рубашках. Их спросили: где достали обнову?..

— Да у нас в мешках давно лежало!..

Лежало давно, а ходили в заплатах,— это не объяс­нение. Хлопцев привели в штаб, посадили «на губу». Наш уполномоченный по деревне Слободке сообщил, что у одной старухи партизаны забрали несколько ру­башек и брюк. Привезли в штаб старуху.

— Этот? — спросили ее, показывая случайно попав­шего под руку бойца.

— Нет, тот чернявый и повыше будет.

Привели Жадика.

— Этот самый. Еще автоматом на меня грозился, — признала обидчика старуха. — С ним еще один был.

Узнала она и Зайковского. Взяли они у нее две пары брюк, три верхних рубахи и три метра байки.

— Где третья рубаха? — спросили провинившихся.

— А мы своему начальнику отдали.

Тогда пришлось посадить под арест и командира ди­версионной группы Шелудько.

Состоялся партизанский суд. За мародерство пола­гался расстрел. Но жалко было боевых хлопцев, да и старуха просила: она, мол, не жаловалась, это уполно­моченный проговорился.

Жадика и Зайковского ожидал расстрел, Шелудь­ко — двадцать шомполов. Однако, принимая во внима­ние чистосердечное признание виновных, приговор реши­ли в исполнение не приводить, а перевести их в «деся­тую роту». Что же касается наказания шомполами, то оно, кажется, применено было только один раз.

Находясь в Купели, мы создали «десятую роту» — отделение, куда переводили всех штрафников. Отбы­вавшие наказание бойцы «десятой роты» были лишены оружия, они возили и кололи дрова, убирали улицы и дворы, а после работы не имели права общаться с дру­гими партизанами и даже играть в домино. Другого на­казания у нас не было. Расстрел был жестокой карой, и мы его применяли только в отношении предателей, врагов. В штрафники попадали за разные проступки. Корденко, например, утащил из хозчасти кусок сала. Другие напились и подрались.

Старшина отряда имени Буденного Манн забрал у крестьянина хутора Дудков две кофты, две юбки, жен­скую рубашку, украинский пояс и клубок шерсти. Это было настоящим мародерством — партизану женская одежда ни к чему. Суд присудил мародера к двадцати пяти шомполам, и он единственный их получил. Манн совершенно правильно понял гнев партизан — ведь за свое преступление он заслуживал более строгого наказа­ния!

В трудные минуты «десятая рота» направлялась на самые опасные участки боя.

«Десятая рота» была постоянным объектом насме­шек, и охотников попасть в нее не находилось.

Несколько слов о партизанском суде. Мы прибегали к нему исключительно в целях воспитания чувства кол­лективной ответственности. Партизаны не должны были забывать, что они являются представителями нашего Советского государства. Партизанский суд, в кото­ром обвинителями и защитниками выступали все бой­цы, был гуманным и одновременно суровым стражем и воспитателем дисциплины.

НА БОЕВОМ УЧАСТКЕ

Железнодорожный участок Рокитно—Остки у нас назывался боевым участком, так как там действовало не все соединение, а попеременно разные отряды. С за­меной отрядов часто изменялось и положение на уча­стке. Если отряд имени Ворошилова за двадцать дней захватил и разрушил железную дорогу, то с выходом на линию отряда имени Буденного, которым командо­вал Пискарев, эшелоны оккупантов шли почти беспре­пятственно — для нас на железной дороге положение изменилось в худшую сторону. Кроме большого гарни­зона в городе Рокитно, противник сосредоточил на стан­ции Остки две роты венгров, вооруженных шестью ми­нометами, бронетранспортер, две автомашины, пятнад­цать собак и тридцать лошадей с седлами. Железную дорогу стали усиленно охранять. После нескольких неудачных попыток прорваться к дороге, у Пискарева и его партизан боевой дух пал. К тому же наш информа­тор со станции Остки писал, что противник, разгружая в Рокитно войска и отправляя их на фронт пешком, го­товится силами дивизии обойти нашу и ковпаковскую стоянки с тем, чтобы отогнать нас на тридцать-сорок километров от дороги.

Записки, получаемые Пискаревым со станции Ост­ки, беспокоили его. Он, в свою очередь, ежедневно по­сылал донесения о том, что его положение опасно и что сидеть вблизи дороги бесполезно, так как прорваться к ней все равно невозможно.

Конечно, какая-нибудь вражеская воинская часть, сойдя в Рокитно, могла пройти через расположение на­ших отрядов. Однако это не означало, что мы заранее должны бежать.

Иван Прохоренко, просидев несколько дней «без де­ла», прислал мне записку:

«Товарищ командир соединения, пришлите, пожа­луйста, кого-нибудь, потому что мы не ведем никакой войны. Я хочу идти на дорогу, а Пискарев не пускает. Я же могу пойти не только ночью, но и днем. Зачем дорога работает?»

— Я поеду, посмотрю. Не может быть, чтобы мы к дороге не могли прорваться,— засуетился Данько.

Он выехал. В ту же ночь партизаны одного из отря­дов Ровенского соединения прорвались к дороге у Ро­китно и подорвали шестиметровый мост. Движение на сутки остановилось. Чтобы не допустить восстановле­ния моста и еще больше разрушить полотно, Данько повел на дорогу весь отряд имени Буденного. Подойдя незаметно к оккупантам, строившим мост, отряд с кри­ками «Ура!» пошел в атаку. Немцы от неожиданности растерялись и, потеряв двенадцать убитых, бежали на Рокитно. Отряд пошел по путям, взрывая рельсы.

Партизаны воспрянули духом: «На железку можно ходить даже днем!»

Но кто-то, по-видимому, информировал оккупантов. Пока отряд, радуясь успеху, готовился к новым дейст­виям, батальон противника зашел в тыл, подошел к деревням Галица и Марина, выбил оттуда диверсион­ную группу, зажег семь хат и начал продвигаться к же­лезной дороге, отрезая отряду путь к отступлению. В то же время другая рота оккупантов вышла со станции Остки и ворвалась в село Сновидовичи, где захватила группу из пяти ровенских партизан, подорвавших но­чью мост. Все они, защищаясь, погибли. Две роты оккупантов, выступившие из Рокитно и Осток, окружи­ли отряд у дороги.

— Я тебе говорил не ходить, а ты полез! Вот те­перь жизнью своей заплатим за глупую затею,— со­всем опустил руки Пискарев.

Данько и сам растерялся, но все же приказал рас­средоточить отряд и выходить из окружения повзводно. Кругом шла перестрелка.

Взвод полз по болоту среди густого лозняка.

— Продвигайтесь потише, — шептал Данько ко­мандиру взвода Скатову. Где-то близко постреливали немцы. Вот небольшая поляна, дальше, в ста метрах, лесок. Но в нем партизаны увидели роту оккупантов, ожидавшую их появления.

«Двигаться некуда. Будем ждать темноты»,— решил Скатов.

Стрельба затихла. Оккупанты продолжали продви­гаться со стороны железной дороги. Но вот стоявшая в лесочке рота, пригибаясь, двинулась по направлению к взводу Скатова. Впереди бежал офицер с пистолетом в руке. Когда гитлеровцы достигли середины поляны, Скатов дал команду:

— За мной!.. За Родину!.. Ура!..

Автоматная очередь скосила офицера. Партизаны вы­скочили из лозняка, стреляя на ходу. Враги повернули назад и скрылись в лесу. На опушке взвод залег. По­среди поляны валялись убитый офицер и два солдата. В офицерском планшете нашли карту с нанесенным планом сегодняшней боевой операции.

Второй взвод также неожиданно встретил враже­скую роту. В перестрелке немцы потеряли двух убитых и скрылись. У нас были убиты два партизана и два ранены.

Пятая рота ковпаковцев, стоявшая в Сновидовичских хуторах, у