У истоков риторики, «Риторика для Геренния».

Античности мы обязаны многими риториками, размышлениями о слове. Мудрецы античности стремились понять, чтó есть красота, уделяли внимание и содержанию, и особенно форме, неотделимой от содержания. Древние трибуны были именно учителями жизни. И демагоги, т.е. водители народа, вожди народа, не были ни софистами, ни циниками, но они заставляли себя уважать своей чистой и добродетельной жизнью, насколько добродетельными могут быть язычники. Поэтому слово их всегда воспринималось народом как слово жизни, слово действенное, действующее. Оттого и слово «поэт» по-гречески переводится как «человек, свершающий нечто, изменяющий», а не просто на ветер бросающий слова.

Школой древнего красноречия была греческая риторика, основы которой были гениально изложены Аристотелем в одноименном трактате[1]. С течением времени, аристократы и выходцы из простонародья во всех странах Древнего мира одинаково учились красноречию у греческих учителей, приноравливая их уроки к своим возможностям и потребностям. Особенно преуспели в этой науке дисциплинированные и рациональные римляне. Не случайно первый после Аристотеля связный курс риторики, обобщающий весь опыт эллинистической теории, дошел до нас не в греческом, а в латинском изложении, сжатом и толковом, относящемся ко времени около 85 г. до н. э. (так называемая «Риторика для Геренния» в четырех книгах неизвестного автора, приписывавшаяся когда-то Цицерону). Риторика предстает здесь как стройная и хорошо разработанная система знаний, удобная для преподавания и пригодная для практического использования.

Этот учебник четко и наглядно систематизирован. «В нем различались три источника красноречия: дарование, обучение, упражнение — и три цели красноречия: убедить, усладить и взволновать слушателя. В риторической разработке речи насчитывалось пять частей: нахождение материала, расположение, словесное выражение, запоминание, произнесение. Учение о нахождении систематизировало все возможные (а часто и невозможные) случаи судебных контроверс, сводило их к нескольким общим типам, выделяло в них спорный пункт, нуждающийся в доказательствах, и показывало, какие логические ходы могут служить нужными доказательствами. Учение о расположении относилось к композиции речи. Речь делилась на вступление, изложение, разработку и заключение. Во вступлении оратор стремился добиться от публики понимания и сочувствия; в изложении он вел последовательный рассказ о предмете разбирательства в освещении говорящей стороны; в разработке он выдвигал доказательства своего взгляда и оспаривал доказательства противника; заключение, самая патетическая часть речи, должно было вызвать в публике сострадание или негодование. Учение о словесном выражении явилось центральной частью риторики. Словесное выражение должно было отвечать четырем требованиям: быть правильным, ясным, красивым и уместным. Для достижения этого имелись три средства: отбор слов, сочетание слов и фигуры речи; теория отбора слов учила пользоваться словами редкими, новообразованными и метафорическими, теория сочетания слов занималась благозвучием на стыках слов, соразмерным построением фраз (короткие фразы — «отрезки», средние — «члены», большие — «периоды») и ритмической организацией фразовых окончаний, теория фигур систематизировала все случаи, когда словесное выражение отклоняется от простейшей естественности: метафоры, метонимии, повторы, контрасты и т. д. Чем усерднее заботился оратор об отборе слов, о сочетании слов и о фигурах, тем больше возвышалась его речь над обыденной разговорной речью; степень такого возвышения определялась уместностью, т. е. соответствием предмету; в зависимости от этого различались три стиля: высокий, средний и простой. Учение о запоминании развивало профессиональную память оратора. Наконец, учение о произнесении, во многом опиравшееся на актерское искусство, рассматривало интонации голоса, выражение лица и движения тела, соответствующие содержанию и способствующие успеху речи»[2].

Но самое главное из всего перечисленного в античных риториках, это триединая задача, которую ставили перед собой трибуны, правило, которым старались руководствоваться ораторы, готовясь к публичным выступлениям. Оно заключено в словесной формуле: docere, delectare, movere – учить, нравиться, трогать. Соблюдение первого компонента этого «ораторского девиза» означало привнесение в речь некоего учительного элемента. Любая речь должна давать пищу для ума, сообщать нечто новое, привлекать логикой и оригинальностью вложенной в нее мысли оратора.

Вторая составляющая успешного выступления заключается в слове delectare, что означает нравиться. Она предполагает заботу о художественной стороне речи, воздействующей на чувства слушателей, доставляющей эстетическое удовольствие.

Наконец, компонент, названный словом movere – трогать – предполагает наличие в ораторской речи так называемого волевого элемента. Оратору необходимо приложить всю энергию собственной души, чтобы тронуть слушателей, увлечь их своим словом. Все эти три элемента должны проявляться в (идеальном) ораторском выступлении в гармоническом единении. Но в зависимости от вида ораторской речи акценты могут смещаться. Так, в духовном красноречии в центре внимания становится ключевым последний компонент. Проповедник призван не просто привлечь внимание слушателей, не просто заинтересовать их выступлением, но повлиять на их волю, заставить принять сказанные слова в свое сердце, задуматься над ними и в итоге начать внутреннее движение в своей душе по направлению ввысь. Любой оратор стремится не просто сотрясать воздух, но влиять на свою аудиторию. Однако цель – преобразить слушателей – ставится не всегда, а даже если ставится, достигается только в лучшем случае. Но при этом она остается своего рода сверхзадачей любого выступления. Что же касается проповеди как вида ораторского мастерства, то без достижения подобного результата, она, по сути, теряет смысл. Если в душе отдельной личности слова не произвели хоть небольшого, но переворота, не подвигли к совершению хоть малого нравственного труда, то речь проповедника становится по образному библейскому выражению «медью звенящей» и «кимвалом звучащим». Итак, проповедь не просто должна быть речью действенной, она и есть речь действенная, иначе это уже не проповедь, но некая иная форма речевого общения (рассказ, пересказ, наконец, размышления вслух).