Проблемы достижения единства.

Попытки выстроить общую политику и по­литику в сфере безопасности предпринимались с 1992 г. (Маастрихтский договор). В 1999 г. она была дополнена политикой в области безопас­ности и обороны. Однако Европейскому союзу не удалось стать самостоятельным субъектом и центром силы. Страны-члены не готовы посту­паться суверенитетом в таких центральных для любого государства областях, как внешняя по­литика, безопасность и оборона. В условиях же характерного для мира в целом «возвращения государства», преобладания национальных ин­тересов над общими усредненными интересами Европейского союза, вероятность выстраивания наднациональной общей внешней политики и политики безопасности в обозримом будущем минимальна.

Многостороннее сближение подходов стран — членов ЕС к тем или иным сюжетам мировой политики, согласование интересов и выработка единой позиции по принципу общего знамена­теля также труднореализуемы ввиду разнород­ности интересов государств по многим вопросам внешней политики. Среди последних — отноше­ния с США, Россией, странами бывшего СССР, расширение Евросоюза, реформа международ­ного права и международных институтов и т.д. Как правило, линия раскола проходит между континентальными западноевропейскими стра­нами (Германия, Франция, Италия, Бельгия, Люксембург, Нидерланды, отчасти Испания, Португалия и Финляндия), с одной стороны, и Великобританией, странами Центральной, Вос­точной Европы и Балтии — с другой.

Мешает выработке и проведению в жизнь единой внешней и оборонной политики и него­товность отдельных государств жертвовать чем-то ради достижения целей во внешнем для Ев­ропы мире. Европа и не может, не хочет играть в большую мировую игру. Все это ведет к ослаблению международно-политичес­ких возможностей Европейского союза.

В результате даже когда общая позиция стран Европейского союза вырабатывается, она носит предельно общий и компромиссный характер, касается обычно не основных, а смежных и инс­трументальных вопросов. Например, Евросоюзу не удалось выработать общую позицию по при­знанию независимости Косово, но консенсуса по отправке в край миротворческой миссии достигли. Страны - члены ЕС не договорились о четкой политике в отношении России в свете грузино-осетинского конфликта, однако пришли к со­гласию в части осуждения российских действий и непризнания независимости Абхазии и Юж­ной Осетии.

В редких случаях, когда Европейский союз демонстрирует активную роль, он чаще всего служит «прикрытием» и инструментом интере­сов отдельных стран-членов. При этом прихо­дится констатировать, что во внешнеполитичес­ком плане ЕС сегодня слабее, чем совокупность крупных стран Европы в начале и середине 1990-х годов и даже чем отдельные государства Европы в то время.

Проблема усугубляющейся политической слабости осознается элитами Европейского со­юза. Незападные центры силы стремятся скорректировать теряющий прежнюю устойчивость западноцентричный экономический и полити­ческий порядок. Основной фокус внешней по­литики США, как и мировой политики и эконо­мики, смещается с Европы на «Большой Ближ­ний Восток» и Дальний Восток.

Большинство международных регулирующих институтов и правил теряют эффективность, а военно-политические инструменты регулирова­ния, напротив, возвращают себе важность. Но в этой сфере Европа не желает и теряет спо­собность играть. В условиях многополярности только единый Евросоюз может претендовать на положение полюса. Но ЕС не может выра­ботать яркую эффективную внешнюю политику.Россия — способна, и при сочетании интересов Россия и ЕС могли бы стать новым внешнепо­литическим центром.

Россия, видимо, может играть роль такого центра и самостоятельно, но с очень ограничен­ными возможностями, как в сфере экономики, так и в области «мягкой силы».

После масштабного расширения 2000-х годов резко интенсифицировалось политико-дипло­матическое воздействие ЕС на регион бывшего СССР, что не только обострило конкуренцию между Европейским союзом и Россией, но и придало ей явный геополитический характер.

Существенный вклад внесла политическая идентичность стран Центральной и Восточной Европы, особенно Польши, а также Балтии, имеющих в данном регионе собственные идеолого-исторические представления, имеющие по большей части корни в неудачах и пораже­ниях прошлых веков. После расширения Евро­пейский союз оказался втянут в новые для него политические процессы. Так, после «цветных революций» некоторые страны СНГ провозгла­сили курс на вступление в ЕС и стали пытать­ся использовать Брюссель для решения своих задач, в том числе в области отношений с Рос­сией.

У Евросоюза отсутствуют такие традицион­ные инструменты политического влияния, как военная мощь или членство в многосторонних регулирующих институтах (Европейский союз не обладает правосубъектностью). Поэтому в 1990-е и особенно в 2000-е годы основой пре­тензий ЕС на роль в мировой политике стала не столько способность активно воздействовать на международные политические процессы, сколь­ко само по себе существование этого объедине­ния и достигнутые успехи в обеспечении мира и безопасности в отношениях между странами-членами, а также их экономического благопо­лучия. Внешнее влияние Евросоюза основано на презумпции того, что он представляет собой одну из наиболее успешных и привлекательных моделей политико-экономического развития. Это заложило фундамент «мягкой силы», то есть привлекательности Евросоюза в глазах мирового сообщества, и прежде всего непосредственного окружения.

Главным объектом применения «мягкой силы» стали государства, прилегающие к Ев­ропейскому союзу, — страны СНГ и Северной Африки, прежде всего те из них, кто стремится присоединиться к европейскому интеграцион­ному проекту и воспользоваться его преиму­ществами. «Мягкая сила» Европейского союза практически всецело зависит от стремления других стран вступить в него. Если подобное желание отсутствует, эффективность воздейс­твия на соответствующую страну серьезно ос­лабевает. И это — проблема для отношений Россия — ЕС.

ЕС не является реальным субъектом в воен­но-политической сфере в отличие от некото­рых стран-членов. Многие государства Евросо­юза (прежде всего Великобритания и страны-«новички») выступают против «размывания» и ослабления НАТО за счет развития оборонного потенциала Европейского союза. В итоге стра­ны ЕС (часть— целенаправленно, часть— вы­нужденно) тесно привязаны к США в воен­но-политической сфере и во многих вопро­сах следуют в фарватере американского курса. А Вашингтон рядом своих действий - расши­рение НАТО, размещение в Европе элементов ПРО - по сути, пытается навязать ремилита­ризацию европейской политики и провоцирует усиление военного компонента в российской стратегии на европейском направлении, а также усугубляет неуправляемость и конфликтность международных отношений в целом. Требуются усилия (отвечающие интересам большинства в Европейском союзе) по недопущению ремили­таризации Европы.

Вашингтон не воспринимает Евросоюз как единый блок и стратегического внешнеполитического партне­ра. Скорее сотрудничество с ЕС-27 — это шаг, на который США идут из тактических сообра­жений, когда им это выгодно, оставляя за собой право в иных ситуациях напрямую общаться со странами-членами. Это было при администра­ции Буша, остается — пусть и в более вежливой форме — и при новой администрации. Уместно вспомнить дискуссии о «старой» и «новой» Ев­ропе в преддверии иракской войны, размещение компонентов системы ПРО на территории Поль­ши и Чехии по договоренности с соответству­ющими правительствами, а такжепереговоры по противодействию терроризму и облегчению визовых процедур,которые идут исключитель­но на двустороннем уровне.

Вашингтон целена­правленно срывает попытки ЕС приобрести внешнеполитическую и военно-политическую субъектность.

Даже в области миротворчества, где Евросоюз проявляет наибольшие усилия, очевидно четкое разделение обязанностей между Вашингтоном и Брюсселем. Как правило, военная часть опера­ции выполняется США или НАТО, а послевоен­ная реконструкция (в т.ч. восстановление граж­данских институтов, гуманитарные мероприятия и налаживание послевоенного хозяйствования) возлагается на плечи ЕС.

По причине отсутствия военно-политической субъектности Евросоюз не был готов к обсуж­дению с Россией таких вопросов безопасности, как расширение НАТО, размещение в Польше и Чехии элементов ПРО США, реформа Договора об обычных вооруженных силах в Европе, выра­ботка и заключение Договора о европейской безопасности, будущее ОБСЕ и т.д. При этом Ев­ропейский союз и отдельные страны-члены пря­мо утверждали, что подобные вопросы следует вести или в двустороннем формате, или в рамках диалога Россия — США, или в Совете Россия — НАТО, но никак не в диалоге Россия — ЕС.

Европейский союз не в состоянии выступать экспортером военно-политической стабильно­сти и безопасности.

Во-первых, в большинстве случаев, даже если официально операция осуществляется Ев­росоюзом (EULEX в Косове), на деле речь идет о формировании «коалиции желающих» внутри объединения. Другие государства либо не прояв­ляют интереса, либо выражают иную позицию, нежели участвующие страны, но не препятству­ют проведению операции.

Во-вторых, в ЕС отсутствует развитая ко­мандная структура, аналогичная той, что есть в НАТО.

В-третьих, страны проявляют крайнее неже­лание участвовать в операциях, связанных с по­вышенным риском для жизни их военнослужа­щих или полицейских.

В этой связи миротворчество Евросоюза предполагает, как правило, размещение поли­цейской миссии или миссии наблюдателей. Вероятность участия в миссии, предполагающей боевые действия, минимальна. Классический пример — более чем скромные варианты учас­тия ЕС в разрешении кризиса на Кавказе (август 2008 г.).