Русская культура как фактор синтеза цивилизаций

Ныне Россию однозначно зачисляют в разряд отсталых стран.
При этом, естественно, опираются на постулат о базисном значении экономики. Между тем, размышляя в русле цивилизационного подхода, мы пришли к тому, что не экономика определяет культуру, – напротив, культура является базисом для развития всех сфер общественной жизни, в том числе и экономики. В культурном же отношении Россия никогда не была отсталой страной. Более того, универсалии русской культуры имеют особую всемирно-историческую ценность, ибо Россия издавна была своеобразной лабораторией культурного синтеза. В результате интенсивного взаимодействия многих этнокультурных образований она выработала уникальные формы общественной жизни и духовной культуры, соединяющие в себе достоинства западного и восточного типов цивилизации. Эти формы стали органической частью культуры всех народов, населяющих Россию.

С подобной точки зрения Россия предстает как особая самостоятельная цивилизация. А. И. Герцен, по-своему истолковывая символику герба Российской империи, говорил: на российском гербе головы орла смотрят
в противоположные стороны, но сердце у него бьется одно. Смысл этого образа состоит в том, что культура народов России представляет собой
не конгломерат восточной и западной культур, а особый сплав, синтезировавший их влияние на основе самобытного исторического опыта. Именно
в результате этого синтеза Россия стала «колыбелью народов». Ни одна народность, ни одно племя не исчезли с ее земли, пока она укрепляла свое государственное величие. Что же образует «сердце» российского орла,
в чем заключается «тайна» русской народной души? А в более строгой формулировке ― каковы основные универсалии русской культуры, ставшей «центром притяжения» для других народов России?

Ключевое звено русской культуры, ее фундамент, определяющий главные принципы ее построения, образует духовность. В самом общем смысле это приоритет духовного жизненного начала перед материальным, готовность пожертвовать материальным ради духовного, стремление к всемерному развитию духовной основы бытия. Разве не показателен такой факт, что на Руси в писаных завещаниях наследникам перечислялись вначале иконы, потом книги (в том числе светского содержания) и только после этого ― драгоценности и все остальное имущество? Наиболее авторитетными жизненными наставниками для нас были именно книги. Наша литература ― самая древняя, она древнее французской, немецкой, английской. И была она по преимуществу духовной, а не развлекательной и тем более не «скопидомской»: она не учила тому, как разбогатеть, ― она размышляла о том, как устроен мир и что должен делать в нем человек,
как он должен жить, чтобы устроить свою душу. Это были знаменитые летописи, былины, песни, сказки, сказания и т. д. Каковы же источники этого верховенства духовного начала в русской жизни?

Основу русского социального жизнеустройства образует коллективность, предполагающая социальное равенство и справедливость. В историческом опыте России выработана всеохватывающая этика коллективности, простирающаяся до «всесветности», «космичности» русского восприятия жизни. Коллективность противостоит индивидуализму, пронизывающему всю систему отношений западного общества. Но она вместе с тем не является аналогом корпоративности, «диктатуры коллектива», присущих традиционному восточному обществу. В русской культурной традиции реализуется некоторая оптимальная «пропорция» коллективного и личностного начал общественной жизни.

В обществе традиционного типа человек слабо обособляется от коллектива, как бы сливается с ним, и это мешает развитию человеческой индивидуальности: здесь действует принцип «человек ― для коллектива». Но если обособление становится чрезмерным, возникает феномен индивидуализма, противопоставляющий человека общественным структурам: «человек ― против коллектива». И это ничуть не менее губительно
для личности, поскольку утрата коллективистской интенции сознания, поведения и деятельности оборачивается для нее неизбежной потерей нравственных качеств, образующих основу духовности.

Подобная «диктатура личности» по отношению к коллективу, принципиальная направленность ее «на себя» ничем не лучше «диктатуры коллектива», сдерживающей развитие личности. Индивидуализм ― антипод
не только коллективности, но и индивидуальности тоже, поскольку он задает «античеловеческий» вектор развития: способствуя развитию некоторых, по преимуществу «активистских», свойств и способностей личности, он в то же время «обесчеловечивает» ее. В самом деле, личность чрезмерно энергичная, экспансивная, склонная к обладанию, к господству, к насилию, ― личность этакого «супермена», ― опасна для общества, она его разрушает, подрывая основу человеческого существования.

Совсем иное дело ― обособление индивида в такой мере, которая направляет его активность на коллектив. Тогда побуждения личности,
ее действия и поступки обретают духовно-нравственную энергию. А это
не только мощный фактор созидания, но и решающее социальное условие формирования подлинной индивидуальности, формирования личности, проникнутой высокой нравственностью, личности, склонной к самореализации в духовном творчестве. В России, по словам мыслителя-славянофила И. В. Киреевского, на месте личной самобытности или общественного самовластия господствует принцип: человек принадлежит миру, мир ― ему. Этот принцип организации общественной жизни был воспринят в советскую эпоху как культурная «матрица» русского социализма. В выборе пропорции коллективности-индивидуальности, оптимальной для тех условий, как раз и кроется одна из великих загадок высочайшего духовного взлета, совершенного нашим народом в эту эпоху.

С коллективностью как универсалией культуры теснейшим образом связана соборность как способ единения людей на основе общей идеи
и как форма организации общественного управления. В России государство выполняет функцию защиты всех населяющих ее народов и граждан, поэтому ему отдается приоритет в сравнении с правами отдельного человека и гражданина. Демократия западного типа, опирающаяся на формальное равенство граждан перед законом, не соответствует сложившейся
в русской культуре пропорции рациональности-иррациональности, в которой преобладает иррациональная составляющая. Поэтому необходимым элементом общественного самоуправления в России выступает принятие решений на основе коллективного обсуждения и «консенсуса». Избирательное право, реализуемое западным человеком индивидуально, тем более неприемлемо для граждан России, что в современных условиях всеобщим явлением стало манипулирование общественным мнением с помощью телевизионных избирательных «технологий».

Именно на коллективно-соборных формах организации общественной жизни как раз и базируются принципы русской духовности. Среди них особую роль играет государственно-державный патриотизм. Человек, принадлежащий к русской культуре, видит в государстве не только форму общественной организации, но и особую духовно-нравственную ценность. Для него государство, его интересы ― это предмет сакрализации, это,
по словам П. Б. Струве, осуществление боговластия. Русский человек
не мыслит своего счастья отдельно от благополучия и могущества государства. Более того, он способен поставить счастье Родины выше личного или семейного счастья. Для него патриотическое чувство ― выражение глубинных потребностей души. Поэтому в своем служении государству
он остается внутренне, духовно свободным. Каждый из нас в ответе за всю страну, и это ― центральный «нервный узел» русской духовности. Если,
к примеру, американец живет для себя, и его престиж измеряется тем,
что он имеет, то для нашего соотечественника престиж определяется тем, что он сделал для народа, для государства.

На Западе основной критерий успеха ― собственность, у нас же ― нравственное, духовное совершенствование. Там произошло историческое отступление от католицизма к протестантству, в результате чего восторжествовал рационализм, а вместе с ним ― материальный «успех». В противоположность этому Россия представляет собой тип жизни, где преобразующая деятельность и ее результаты, эффективность социальных «технологий» и т. п. не являются определяющими для характера миропонимания, ибо главное здесь ― те духовные ценности, которые стоят за этой деятельностью, те общественные интересы, которым она служит.

В российской православной традиции даже и труд ценен постольку, поскольку он способствует общему делу и развитию духовности. Ценность представляет не сам внешний результат деятельности, а то, что в процессе его достижения, по выражению Н. А. Бердяева, «продолжается богочеловеческое творение». Персонализация как движение личности к богу ― вот главная составляющая творческой деятельности субъекта. Отсюда ценностно-рациональный стиль мышления русского человека, позволяющий сознательное соподчинение, «ранжирование» его собственных жизненных предпочтений сообразно их общественной значимости.

Наконец, русская культура содержит в себе такие нравственные императивы, как социальное равенство и справедливость. При этом социальное равенство понимается не как примитивная «уравниловка», а как равенство социальных возможностей для становления и самореализации личности. Выражением такого понимания равенства является великий принцип
«от каждого ― по способностям, каждому ― по труду». Здесь в качестве единой меры человеческого достоинства выступает трудовой вклад индивида в преумножение общественного богатства, и применение этой меры воспринимается каждым членом общества как справедливость. А человек, причастный к русской культуре, не может быть доволен жизнью, если
он не ощущает высшей, нравственной справедливости в общественной оценке достоинства каждой личности.

В России, по Л. Н. Гумилеву, царствует добро. Русский человек стремится к гармонии с самим собой и к постоянному нравственному самосовершенствованию. Но ему этого мало: он чувствует себя призванным всюду утвердить эту гармонию и высший божественный порядок на основе духовного единства. Масштаб счастья для русского человека существенно определяется счастьем других людей, и не только «ближних», но и «дальних». С. Цвейг, размышляя о русской литературе, отмечал: «Герои Диккенса мечтают о маленьком домике, теплом очаге и благополучии своего потомства, герои Бальзака грезят высокими титулами и миллионами, герои Достоевского и Толстого никогда не помирятся на личном только счастье, для них счастье ― это счастье всего народа, всего человечества, они так устроены, что живут идеей космического совершенства».

Все реформы, проводившиеся в нашей стране, и особенно в последнее десятилетие, были так или иначе направлены на размывание этой общинной основы российской жизни и духовно-нравственных оснований российского менталитета, на внедрение частнособственнического начала в общественную жизнь и общественное сознание. Реформы, проводимые нынешними «демократами», особенно «жестко» направлены на изменение социокультурного «генотипа» общества путем подавления русской культурной традиции, которая рассматривается как главная помеха тотальной вестернизации страны и превращения ее в резервуар энергоносителей, необходимых для процветания «золотого миллиарда».

Поскольку наши культурные традиции наиболее ярко выражены в великой русской литературе, именно ее внутренний «стержень» был сломлен воинствующим западничеством в первую очередь. Об этом с болью
пишет В. Г. Распутин: «Дух новой литературы в России, наступивший после 1985 года и особенно после 1991 г., можно выразить словами Смердякова из романа Достоевского: «Россия-с, Марья Кондратьевна, одно невежество… Я думаю, что эту проклятую страну надо завоевать иностранцам». И ― на десять лет пошла гулять, как обретенная истина, смердяковщина. Все ― по чужим образцам. Все ― на чем тысячу лет стояла
Россия ― в шутовском экипаже на свалку. <…> Культура, имеющая великое прошлое, та культура, которая принесла в мир эпический размах человеческой ценности и красоты, штурмуется бушующим обезьяньим
кривлянием».

Между тем, учитывая сказанное о нравственных императивах русской культуры, о ее всесветности и всечеловечности, т. е. обращенности ко всем народам мира, есть смысл говорить об особой ее миссии в синтезе цивилизаций. В свое время о мировой ценности русского жизнеустройства писал А. С. Хомяков: «Эта жизнь хранит много сокровищ не для нас одних,
но, может быть, и для многих, если не для всех народов». Сегодня, в эпоху кризиса западных ценностей, мы имеет гораздо больше оснований для подобных суждений. Именно русская культура могла бы послужить «матрицей» цивилизационного синтеза, прежде всего, в том, что касается нравственности и духовности ― определяющих начал как общественной, так
и личной жизни.

Для нас, как и для любого народа, нет ничего ценнее, нежели социально-исторический опыт, отраженный, в частности, в национальном менталитете. Менять менталитет в угоду стандартизированным формам и моделям экономического роста, это все равно, что телегу ставить впереди лошади: менталитет является главной культурной ценностью как раз потому, что он наиболее эффективно обеспечивает также и выживание народа. «Слом» менталитета не только не обеспечит такое выживание, ― он чреват опасностью движения к социально-культурному небытию нации. Задача состоит, следовательно, в том, чтобы реформирование общества привести в соответствие с национальным менталитетом, а никак не наоборот.

Для нас, как и для любого народа, нет ничего ценнее, нежели социально-исторический опыт, отраженный, в частности, в национальном менталитете. Менять менталитет в угоду стандартизированным формам и моделям экономического роста, это все равно, что телегу ставить впереди лошади: менталитет является главной культурной ценностью как раз потому, что он наиболее эффективно обеспечивает также и выживание народа. «Слом» менталитета не только не обеспечит такое выживание, ― он чреват опасностью движения к социально-культурному небытию нации. Задача состоит, следовательно, в том, чтобы реформирование общества привести в соответствие с национальным менталитетом, а никак не наоборот.

Основой сознания в случае такого синтеза выступали бы не «целерациональная», не экономическая, а экологическая и нравственная составляющие, которые, в свою очередь стали бы ведущими регуляторами экономических процессов. На место формальной демократии могла бы стать демократия «соборного» типа, предполагающая совместную выработку решений и прогнозов будущего. Смысл человеческой жизни стал бы в возрастающей мере определяться не уровнем удовлетворения первичных потребностей, а уровнем развития духовных потребностей личности.

Однако для того, чтобы человечеству двигаться в этом направлении, нам самим надо повернуться лицом к отечественным культурным ценностям, а не держать голову вечно повернутой на Запад. Так будет, несомненно, лучше ― для нас, да и для Запада ― тоже. Ибо, скажем, перефразируя одного классика: «анатомия» нашей цивилизации может послужить не только «ключом» к постижению «анатомии» Запада, но и рычагом
для ее усовершенствования.