Исторические формы рационализма

Давно сказано, что сон разума порождает чудовищ. А что, если чудовищ порождает и сам бодрствующий разум? Парадокс состоит в том,
что пропасть между сознательными целями людей и результатами их деятельности все более расширяется. Люди часто говорят о безграничных возможностях познания, открывающихся перед наукой. Это породило в общественном сознании характерный наукоцентризм, выражающийся в признании за наукой монополии на истину; даже сам термин «научность» стал синонимом «истинности». Да, наука сегодня на высоте: химические технологии, микроэлектроника, строительная индустрия, аудиовизуальные системы, компьютеры фантастически усовершенствовали наш быт, увеличили комфорт, сделали возможным получение информации из любой точки земного шара. Но вместе с тем они породили экологические проблемы, разделили и духовно опустошили людей, развили до угрожающих размеров смертоносные виды вооружений, не дав никаких положительных целей жизни человека. Перспективы дальнейшего прогресса прикладной науки поставили под угрозу существование самого человечества. Поэтому все чаще понятие научно-технического прогресса в настоящее время воспринимается и трактуется как иллюзия, а достижения цивилизации ставятся под сомнение. Мы подошли к таким рубежам, когда начинаем добывать опасные знания. Вот почему проблема рациональности и ее критериев выдвинулась в число первостепенных проблем современной философии.

Бесспорные успехи рационального сознания, проявившиеся, прежде всего, в развитии науки, становлении и развитии научно-технической цивилизации, привели к распространению сциентизма, для которого вера в науку в значительной мере заменила веру в бога. Наука в секуляризированном, т. е. светском мировоззрении в значительной мере стала играть роль религии, способной дать окончательный и безусловный ответ на все коренные проблемы устройства мира и человеческого бытия. Вместе с тем, отчетливо выявившиеся в наше время деструктивные антигуманные последствия техногенной цивилизации порождают и активное противодействие сциентистскому культу научной рациональности, когда на нее возлагают значительную долю ответственности за пороки и грехи этой цивилизации. При этом протест против сциентистской абсолютизации роли и возможностей науки перерастает нередко в резкий негативизм по отношению к ней и является специфически современной формой критики не только рационализма (выступающего в этом контексте в форме сциентизма), но и рациональности как таковой.

Соглашаясь с возражениями против неумеренных притязаний агрессивного сциентизма, понимая несостоятельность абсолютизации господствующей в западной цивилизации формы научной рациональности, восходящей к галилеевско-ньютонианскому естествознанию Нового времени,
в то же время нельзя недооценивать или, тем более, опровергать значимость рациональности как таковой, как необходимой ценности нашей культуры. Но при этом сама рациональность (в том числе научная рациональность) должна быть понята достаточно широко, ее характеристика должна быть освобождена от ограниченности и деструкций. Необходимо заметить, что рациональность существует не только в науке, но и в политике, праве, морали, религии, мифологии, искусстве.

Что же такое рациональность? Прежде чем ответить на этот вопрос, вспомним, что познание мира начинается с чувственного познания. Это такая форма познания, которая позволяет получать информацию об объектах при помощи органов чувств. Оно играет большую роль в получении знаний о мире: во-первых, это единственный канал связи с внешним миром,
и потеря хоть одного из органов чувств затрудняет процесс познания; во-вторых, человек, лишенный органов чувств, не способен ни к познанию,
ни к мышлению. Чувственное познание регулирует предметную деятельность, дает минимум первоначальной информации.

Но чувственное познание ограничено: в нем человек «привязан» к конкретной ситуации, его недостаточно, чтобы преобразовывать природу, осуществлять предметную деятельность. Оно дает единичный образ предмета, недостаточный для всестороннего познания предметов, причин
и связей, существующих в мире. Возникает необходимость познания внутренней сущности вещей, т. е. общего. Познание общего возможно благодаря формированию особого рода представлений, фиксирующих общие признаки вещей, не имеющие чувственного характера. Например, «дом», «дерево», «человек» — это общие признаки вещей. Это не предметы, а понятия. Способность их создавать — это способность к рациональному мышлению. Понятие «рациональное» фиксирует как раз общие, существенные свойства, отношения предметов, явлений. Благодаря этому суммируются важные знания о способах действия с данными группами предметов. Возможно, такая способность в обыденной жизни и не столь важна.

Обычно выделяют два уровня рационального. Это рассудок, способный создавать правила мышления, и разум, который является источником понятий (не заимствованных из чувственного познания) и ставит перед познающим новые задачи.

Рациональность — это умопостигаемость объективно всеобщего, с какой бы областью знания мы ни сталкивались. Постижение общего — всегда открытие творческой активности (будь то понятие, моральная норма, юридический закон и т. д.). Рационализм — система взглядов, суждений
об окружающем, которая основывается на выводах и логических заключениях разума. Это определенный подход к решению вопроса о происхождении и возможной достоверности знаний. Разумеется, рационализма в чистом виде не существует. Делая тот или иной вывод, человек никогда
не может полностью исключить влияние эмоций, интуитивных прозрений, собственного догматического мышления и т. д. Даже в математике последняя фраза — «что и требовалось доказать» — порой оказывается неоднозначной и может быть оспорена.

Тем не менее, мы всегда можем отличить рациональный образ мышления, рациональные суждения от суждений иррациональных, основанных, например, на откровениях, религиозных догматах и т. д. Безусловно, прежде всего, рациональность проявляется в науке. Она предполагает наличие концептуального аппарата, моделирование реальности в системе понятийных конструкций, надстраивающихся над обыденными представлениями
о мире. Обеспечивая проникновение человеческой мысли в слои реальности, недоступные неспециализированному сознанию, рациональное сознание в то же время создает особый мир идеальных конструкций, «теоретический мир», как его называют в философской литературе.

Истоки рационализма можно обнаружить уже в древности. Античное мышление, по существу, является рациональным. В то же время, рационализм как одно из устойчивых направлений в философии возник как реакция на кризис средневековой схоластической логики, которая не могла объяснить, каким образом из единичного опыта возникают строго всеобщие истины. Оставалось искать другой, внеопытный источник познания (разум). Сам термин «рационализм» весьма емкий и может быть использован для описания того или иного миропонимания.

Классический рационализм — тип рационального мышления, который сформировался после эпохи Возрождения и утвердился в XVII–XVIII вв.
В рамках классического рационализма не только утвердился научный метод, но и возникло целостное миропонимание — некая целостная картина мироздания и процессов, происходящих в нем. В ее основе — механистическое представление о Вселенной, возникшее после научной революции Коперника—Галилея—Ньютона. Вселенная представлялась как механизм, запущенный кем-то и вечно действующий по определенным, раз и навсегда данным законам. Казалось, что если сегодня люди в мире чего-то не понимают, то завтра обязательно поймут. Так постепенно формировалась вера в неограниченные возможности знания, основывающаяся на фактических успехах науки. Это был оптимизм молодого рационализма.

В общественном сознании происходили (и происходят) существенные сдвиги в системе ценностей, в духовном мироощущении, что находило свое отражение в проблематике и стиле философии. Так, провозвестником опытного естествознания и научного метода выступил английский философ Ф. Бэкон. Ему удалось дать образ новой науки, отправляясь от твердо принятых и последовательно продуманных представлений о значении знания в обществе и человеческой жизни. Он упрекает мыслителей прошлого за то, что в их трудах не слышен голос самой природы, созданной Творцом. Методы и приемы науки должны отвечать подлинным ее целям — обеспечению благополучия и достоинства человека, что явится свидетельством выхода человечества на дорогу истины после долгого и бесплодного плутания в поисках мудрости. Обладание истиной обнаруживает себя именно в росте практического могущества человека.

Возможности человеческого разумения и науки совпадают, поэтому так важно ответить на вопрос: какой должна быть наука, чтобы исчерпать эти возможности? Ф. Бэкон пишет: «Человек, слуга и истолкователь Природы, ровно столько совершает и понимает, сколько он охватывает в порядке Природы; свыше этого он не знает и не может ничего». По его мнению, есть только две возможные дороги поисков и обнаружения истины: одна от чувства и частных случаев переносит сразу к аксиомам самого общего характера и затем дает дорогу суждениям на основании этих принципов, уже закрепленных в их незыблемости, чтобы вывести на их основании промежуточные аксиомы. Это наиболее распространенный путь. Другая — от чувства и частного приводит к аксиомам, постепенно и непрерывно поднимаясь по ступеням лестницы обобщения до тех пор, пока не подведет к аксиомам самого общего характера; это самая верная дорога, хотя она еще не пройдена людьми.

Второй путь представляет собою методически продуманную и усовершенствованную индукцию. Дополнив индукцию целым рядом приемов, Ф. Бэкон стремится превратить ее в искусство вопрошания природы, ведущее познание к верному успеху. Основывая свою философию на понятии опыта, истолковывая чувственность как единственный источник всех наших знаний, Бэкон тем самым заложил основы эмпиризма — одной из ведущих философских традиций новоевропейской философии.

Вместе с тем, родоначальник эмпиризма ни в коей мере не был склонен недооценивать значение разума. Сила разума как раз и проявляет себя
в способности такой организации наблюдения и эксперимента, которая позволяет услышать голос самой природы и истолковать сказанное ею правильным образом. Поэтому свою позицию Ф. Бэкон иллюстрирует сравнением деятельности пчел, собирающих нектар со многих цветков и перерабатывающих его в мед, с деятельностью паука, ткущего паутину из самого себя (односторонний рационализм), и муравьев, собирающих в одну кучу самые разные предметы (односторонний эмпиризм). Ценность разума —
в его умении извлекать из опыта заключенную в нем истину. Разум как таковой не содержит в себе истин бытия и, будучи отрешен от опыта, неспособен их открывать.

Основы альтернативной эмпиризму рационалистической традиции были заложены французским философом Р. Декартом. Отправной точкой философствования Декарта становится общая для них с Ф. Бэконом проблема достоверности знания. Но в отличие от Бэкона, который выдвигал на первый план практическую основательность знания и подчеркивал значение предметной истинности знания, Декарт ищет признаки достоверности познания в сфере самого знания, его внутренних характеристик. Отклоняя, подобно Бэкону, авторитет как основание истины, Декарт стремится к разгадке тайны высочайшей надежности и неотразимой привлекательности математических доказательств. Их ясность и отчетливость он справедливо связывает с радикально глубокой работой анализа. В результате сложные проблемы удается представить в виде совокупности предельно простых и дойти до уровня, на котором истинность или ложность утверждений может быть усмотрена непосредственно (как в случае математических аксиом). Располагая такими очевидными истинами, можно уверенно проводить доказательства, относящиеся к сложным и заведомо неясным случаям.

Р. Декарт развивает специальное учение о методе, которое он сам резюмирует в следующих правилах: не принимать ничего на веру, в чем
с очевидностью не убежден; избегать всякой поспешности и предрассудков; включать в свои суждения только те истины, которые представляются нашему уму столь ясно и отчетливо, что не допускают даже повода к сомнению. Разделять каждую проблему, избранную для изучения, на столько частей, сколько возможно и необходимо для ее разрешения. Располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших
и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу. Делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.

Эти правила можно обозначить соответственно как правила очевидности (достижение должного качества знания), анализа (идущего до последних оснований), синтеза (осуществляемого во всей своей полноте) и контроля (позволяющего избежать ошибок в осуществлении и анализа, и синтеза). Продуманный таким образом метод следовало применить теперь
к собственно философскому познанию. Первая проблема состояла в том, чтобы обнаружить очевидные истины, лежащие в основе всего нашего знания. Р. Декарт предлагает с этой целью прибегнуть к методическому сомнению. Только с его помощью можно отыскать истины, усомниться
в которых невозможно. Следует заметить, что испытанию на несомненность предъявляются самые высокие требования, заведомо превосходящие те, что вполне удовлетворяют нас, скажем, при рассмотрении математических аксиом. Ведь и в справедливости последних можно усомниться. Нам же необходимо найти такие истины, в которых усомниться невозможно.

Можно ли сомневаться в своем собственном существовании, в существовании мира, бога? В том, что у человека две руки и два глаза? Подобные сомнения могут быть нелепы и странны, но они возможны. В чем же нельзя усомниться? Заключение Р. Декарта лишь на первый взгляд может представиться наивным, когда он такую безусловную и неоспоримую очевидность обнаруживает в следующем: я мыслю, следовательно, существую. Справедливость несомненности мышления подтверждается самим актом мысли. Мышлению отвечает (для самого мыслящего «я») особая, неустранимая достоверность, заключающаяся в непосредственной данности и открытости мысли для самой себя.

Р. Декарт получил лишь одно несомненное утверждение — о самом существовании познающего мышления. Но в последнем содержится много идей; некоторые из них (например, математические) обладают высокой очевидностью как идеи разума. В разуме заложено убеждение, что кроме меня, существует мир. Как доказать, что все это — не только идеи разума, не самообман? Это вопрос об оправдании самого разума, о доверии к нему. Декарт разрешил эту проблему следующим образом. Среди идей нашего мышления находится идея Бога как Совершенного Существа. А весь опыт самого человека свидетельствует о том, что мы сами — существа ограниченные и несовершенные. Каким же образом идея совершенного существа оказалась присуща нашему уму? Декарт склоняется к единственной оправданной для него мысли, что сама идея вложена в нас извне, а ее творец и есть Бог, создавший нас и вложивший в наш ум понятие о себе как о Всесовершенстве. Но из этого утверждения вытекает необходимость существования внешнего мира как предмета нашего познания. Бог не может обманывать нас; он создал мир, подчиняющийся неизменным законам и постижимый нашим разумом, созданным им же. Так бог становится у Декарта гарантом постижимости мира и объективности человеческого познания. Благоговение перед богом оборачивается глубоким доверием к разуму.

Вся система аргументации Р. Декарта делает вполне понятной
его мысль о существовании врожденных идей в качестве одного из основоположений рационалистической теории познания. Именно врожденным характером идей объясняется сам эффект ясности и отчетливости, действенности интеллектуальной интуиции, присущей нашему уму. Углубляясь
в него, мы оказываемся способными познавать сотворенные богом вещи. Декарт полагает, что все возможные вещи составляют две самостоятельные и независимые друг от друга (но не от создавшего их бога) субстанции — души и тела. Эти субстанции познаются нами в их основных атрибутах; для тел таким атрибутом является протяжение, для душ — мышление.

Телесная природа последовательно представлена у Р. Декарта концепцией механизма. Вечно движущийся мир, подчиненный законам механики, исчислимый математическим образом, заготовлен для триумфального шествия математического естествознания. Природа — чисто материальное образование, ее содержание исчерпывается исключительно протяжением
и движением. Основными ее законами являются принципы сохранения количества движения, инерции и первоначальности прямолинейного движения. На основе этих принципов и методически контролируемого построения механических моделей разрешимы все познавательные задачи, обращенные к природе. Животные и человеческие тела подчинены действию тех же механических принципов и представляют собой «самодвижущиеся автоматы»; никаких «живых начал» в органических телах (как растительных, так и животных) не имеется.

Рационалистическая традиция после Р. Декарта нашла своих самых выдающихся представителей в лице Б. Спинозы и Г. Лейбница. Философия Спинозы проникнута теми же интуициями, но притязает на более совершенное разрешение проблем, поставленных предшественником.
Спиноза считал, что существует единое начало мира, — это единая и бесконечная субстанция. Он называет ее Богом и Природой одновременно. Эта субстанция обладает бесчисленным множеством атрибутов, из числа которых человеку открыты только два: протяженность и мышление. Каждый из атрибутов заключает в присущей ему качественной определенности всю полноту содержания субстанции, выражая его на собственном языке. Сообразно этому порядок и связь идей полностью отвечают порядку и связи вещей. Каждый из атрибутов предстает перед нами как множество единичных вещей (модусов), в которых мы открываем проявление отдельного атрибута, образующего их сущность.

Человек, имея душу и тело, познается и в плане протяженности, и в плане мышления. Это единство открывается нам лишь при условии ясного знания, действия интеллектуальной интуиции. Чувственное знание усматривает только множественность вещей и не способно подняться до их постижения как проявления единой божественной природы. Но именно таким должен быть взгляд на мир подлинной мудрости, которая одновременно преодолевает тщету смутных желаний и рабство человеческих страстей и обретает подлинную свободу в спокойном и ясном миросозерцании. Убежденность в том, что активность человека определена лишь действием ясных идей разума, с необходимостью вело к отождествлению воли и разума, реальной причины и логического основания.

Другой выдающийся представитель рационализма немецкий философ Г. Лейбниц ввел в философию понятие монады. Монада — простая неделимая сущность, и весь мир представляет собой собрание монад. Каждая из них замкнута в себе («не имеет окон») и неспособна влиять на другие. Бытие монад поглощено внутренней деятельностью представления: мир монад строго иерархичен. Они располагаются от низших к высшим; венчает эту иерархию Бог. Низшие монады образуют собой уровень обычного материального бытия и отличаются исчезающе малой способностью к ясному представлению, нарастающему по мере восхождения к высшей монаде. Только Богу принадлежит исчерпывающая полнота представления, ясное знание всего и, как следствие этого, максимум действия, активности. Весь мир монад есть, в конечном счете, отражение Бога как верховной монады. В этом заключены основания для развитой Лейбницем концепции философского оптимизма, провозглашающей, что наш мир есть лучший из всех мыслимых миров.

Плюралистический мир Г. Лейбница пронизан единством содержания, предустановленной гармонией, олицетворенной верховной монадой. Поскольку основной вектор совершенства монад направлен от их бессознательного состояния к состоянию совершенного знания, постольку Лейбниц считает, что чувства — исходная ступень познания. Но только исходная. Поскольку всякая душа — монада, деятельность которой направлена лишь на самое себя, то познание есть лишь процесс постепенного осознания того, что имеется в бессознательном. Тем самым Лейбниц вносит некоторые изменения в декартовскую теорию врожденных идей. Последние даются нам скорее как возможность, к которой мы можем прийти, чем к уже существующему в нас бессознательному. Такое направление аргументации ослабляло силу эмпиристской критики теории врожденных идей, оставляя в неприкосновенности строго автономный характер разума.

Типы рациональности

Итак, идеалы, нормы и онтологические принципы естествознания XVII–XVIII столетий опирались на специфическую систему философских оснований, в которых доминирующую роль играли идеи механицизма.
В качестве эпистемологической составляющей этой системы выступали представления о познании как наблюдении и экспериментировании с объектами природы, которая раскрывает тайны своего бытия познающему разуму. Сам же разум наделялся статусом суверенности. В идеале он трактовался как дистанцированный от вещей, наблюдающий и исследующий
их со стороны, не детерминированный никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов.

Эта система идей соединялась с особыми представлениями об изучаемых объектах, которые рассматривались преимущественно в качестве малых систем (механических устройств). Соответственно этому применялась «категориальная сетка», определяющая понимание и познание природы. Категории «вещь», «процесс», «часть», «целое», «причинность», «пространство», «время» и т. д. образовывали онтологическую составляющую философских оснований естествознания этой эпохи.

Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII – первой половине XIX века. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию — дисциплинарно организованной науке. Механистическая картина мира утрачивает статус общенаучной. В биологии, химии, и других областях знания формируются специфические картины реальности, несводимые к механистической. Одновременно происходит дифференциация дисциплинарных идеалов
и норм исследования. Например, в биологии и геологии возникают идеалы эволюционного объяснения, в то время как физика продолжает строить свои знания, абстрагируясь от идеи развития. Но и в ней начинают постепенно размываться доминировавшие ранее нормы механистического объяснения. Все эти изменения затрагивали главным образом тот слой организации идеалов и норм исследования, который выражал специфику изучаемых объектов. Что же касается общих познавательных установок классической науки, то они еще сохраняются в данный исторический период.

Сообразно особенностям дисциплинарной организации науки видоизменяются ее философские основания. Они становятся гетерогенными, включают в себя довольно широкий спектр тех категориальных схем, в соответствии с которыми осваиваются объекты (от сохранения в определенных границах механицистской традиции до включения понятий «вещь», «состояние», «процесс» и других идей развития). Центральной проблемой эпистемологии становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификации наук. Выдвижение ее на первый план связано с утратой прежней целостности научной картины мира,
а также с появлением специфики нормативных структур в различных областях научного исследования. Поиск оснований единства науки, исследование дифференциации и интеграции знания превращается в одну из фундаментальных проблем философии, сохраняя свою остроту на протяжении всего последующего развития науки.

Первая и вторая глобальные революции в естествознании протекали
в русле формирования и развития классической науки и ее стиля мышления. Третья глобальная научная революция была связана с преобразованием этого стиля мышления и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия.
В эту эпоху происходит своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике — открытие делимости атома, разработка релятивистской и квантовой теории, в космологии — концепция нестационарной Вселенной, в химии — становление квантовой химии, в биологии — возникновение генетики. Рождаются кибернетика
и теория систем, сыгравшие важнейшую роль в развитии современной научной картины мира.

В процессе всех этих революционных преобразований формировались идеалы и нормы новой, неклассической науки. Они характеризовались отказом от прямолинейного онтологизма и пониманием относительной истинности теорий и картины природы, выработанной на том или ином этапе развития естествознания. В противовес представлениям о единственно истинной теории, «фотографирующей» исследуемые объекты, допускается истинность нескольких отличающихся друг от друга конкретных теоретических описаний одной и той же реальности, поскольку в каждом из них может содержаться момент объективно-истинного знания. Осмысливаются корреляции между онтологическими постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект.

Как следствие, в науке принимаются такие типы объяснения и описания, которые включают ссылки на средства и операции познавательной деятельности. Наиболее ярким образцом такого подхода выступали идеалы и нормы объяснения, описания и доказательности знаний, утвердившиеся
в квантово-релятивистской физике. Если в классической физике идеал объяснения и описания предполагал характеристику объекта «самого по себе», без указания на средства его исследования, то в квантово-релятивистской физике в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигается требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом. Классический же способ объяснения и описания может быть представлен как идеализация, рациональные моменты которой обобщаются в рамках нового подхода.

Изменяются идеалы и нормы доказательности и обоснованности знания. В отличие от классических образцов, обоснование теорий в квантово-релятивистской физике при изложении теории предполагает экспликацию операциональной основы вводимой системы понятий (принцип наблюдаемости) и выяснение связей между новой и предшествующими ей теориями (принцип соответствия).

Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывала пути к освоению сложных саморегулирующихся систем. Такие объекты характеризуются уровневой организацией, наличием относительно автономных и вариабельных подсистем, массовым стохастическим взаимодействием
их элементов, существованием управляющего уровня и обратных связей, обеспечивающих целостность системы.

Именно включение таких объектов в процесс научного исследования вызвало резкие перестройки в картинах реальности ведущих областей естествознания. Процессы интеграции и развитие общенаучной картины мира стали осуществляться на базе представлений о природе как сложной динамической системе. Этому способствовало открытие специфики законов микро-, макро- и мегамира в физике и космологии, интенсивное исследование механизмов наследственности в тесной связи с изучением надорганизменных уровней организации жизни, обнаружение кибернетикой общих законов управления и обратной связи. Тем самым создавались предпосылки для построения целостной картины природы, в которой реализовалось представление об иерархической организованности Вселенной как сложного динамического единства.

Картины реальности, вырабатываемые в отдельных науках, на этом этапе еще сохраняли свою самостоятельность, но каждая из них участвовала в формировании представлений, которые затем включались в общенаучную картину мира. Последняя, в свою очередь, рассматривалась не как точный и окончательный «портрет» природы, а как постоянно развивающаяся система относительно истинного знания о мире. Все эти радикальные сдвиги в представлениях о мире и процедурах его исследования сопровождались формированием новых философских оснований науки.

Идея исторической изменчивости научного знания, относительной истинности вырабатываемых в науке онтологических принципов соединялась с новыми представлениями об активности субъекта познания. Он оказывается не изолированным от изучаемого мира, а находящимся внутри него, детерминированным им. Возникло понимание того обстоятельства, что «ответы» природы на наши вопросы определяются как устройством самой природы, так и способом нашей постановки вопросов, который зависит от исторического развития средств и методов познавательной деятельности. На этой основе вырастало новое понимание категорий истины, объективности, факта, теории, объяснения и т. п.

Радикально видоизменялась и «онтологическая подсистема» философских оснований науки. Развитие квантово-релятивистской физики, биологии и кибернетики было связано с включением новых смыслов в категории части и целого, причинности, случайности и необходимости, вещи, процесса, состояния и др. Можно сказать, что эта «категориальная сетка» вводила новый образ объекта, который представал как сложная система. Соотношение части и целого применительно к таким системам включает в себя несводимость целого к сумме его частей. Важную роль при описании динамики системы начинают играть категории случайности, потенциально возможного и действительного. Причинность не может быть сведена только к ее лапласовской формулировке; возникает понятие «вероятностной причинности», которое расширяет смысл традиционного понимания данной категории. Новым содержанием наполняется категория объекта: он рассматривается уже не как тождественная самой себе вещь (тело), а как процесс, воспроизводящий некоторые устойчивые состояния и изменчивый в ряде других характеристик.

Все описанные перестройки оснований науки, характеризовавшие глобальные революции в естествознании, были вызваны не только его экспансией в новые предметные области и обнаружением новых типов объектов, но и изменением места и функций науки в общественной жизни. Основания естествознания в эпоху его становления (первая революция) складывались в контексте рационалистического мировоззрения ранних буржуазных революций, формирования нового (по сравнению с идеологией средневековья) понимания отношений человека к природе, новых представлений
о предназначении познания, истинности знаний и т. п.

Становление оснований дисциплинарного естествознания конца
XVIII – первой половины XIX века происходило на фоне резко усиливающейся производительной роли науки, превращения научных знаний в особый продукт, имеющий товарную цену и приносящий прибыль при его производственном потреблении. В этот период начинает формироваться система прикладных и инженерно-технических наук как посредник между фундаментальными знаниями и производством. В различных сферах научной деятельности происходит специализация, и складываются соответствующие этой специализации научные сообщества.

Переход от классического к неклассическому естествознанию был подготовлен изменением структур духовного производства в европейской культуре второй половины XIX – начала XX века, кризисом мировоззренческих установок классического рационализма. В различных сферах духовной культуры происходит формирование нового понимания рациональности. Сознание, постигающее действительность, постоянно наталкивается на ситуации своей погруженности в саму эту действительность, ощущая свою зависимость от социальных обстоятельств, которые во многом определяют установки познания, его ценностные и целевые
ориентации.

Современная эпоха — время новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука. Интенсивное применение научных знаний практически во всех сферах социальной жизни, изменение самого характера научной деятельности, связанное с революцией в средствах хранения и получения знаний (компьютеризация науки, появление сложных и дорогостоящих приборных комплексов, которые функционируют аналогично средствам промышленного производства и требуют для обслуживания целых исследовательских коллективов, и т. д.) меняют характер научной деятельности.

Наряду с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. Если классическая наука была ориентирована на постижение все более сужающегося, изолированного фрагмента действительности, выступавшего в качестве предмета той или иной научной дисциплины, то развитие науки конца XX – начала ХХІ вв. определяют комплексные исследовательские программы, в которых принимают участие специалисты различных областей знания. Организация таких исследований во многом зависит от определения приоритетных направлений, их финансирования, подготовки кадров и др. В процессе определения научно-исследовательских приоритетов наряду с познавательными целями все большую роль начинают играть цели экономического и социально-политического характера.

Реализация комплексных программ порождает особую ситуацию сращивания в единую систему деятельности теоретических и экспериментальных исследований, прикладных и фундаментальных знаний, интенсификацию прямых и обратных связей между ними. В результате изменяются принципы и представления о реальности, формирующиеся в различных науках. Все чаще изменения этих представлений протекают не столько
под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько с помощью «парадигмальной прививки» идей, транслируемых из других наук. В этом процессе постепенно стираются жесткие разграничительные линии между картинами реальности, определяющими специфику предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира. На ее развитие оказывают влияние не только достижения фундаментальных наук, но и результаты междисциплинарных прикладных исследований. Например, идеи синергетики, вызывающие переворот в системе наших представлений о природе, возникали и разрабатывались в ходе многочисленных прикладных исследований, выявивших эффекты фазовых переходов и образования диссипативных структур (структуры в жидкостях, химические волны, лазерные пучки, неустойчивость плазмы).

В междисциплинарных исследованиях наука, как правило, сталкивается с такими сложными системными объектами, которые в отдельных дисциплинах зачастую изучаются лишь фрагментарно. По этой причине эффекты их системности могут быть вообще не обнаружены при узкодисциплинарном подходе, а выявляются только при синтезе фундаментальных
и прикладных задач в проблемно-ориентированном поиске. Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием. Объекты такого типа постепенно начинают определять и характер предметных областей фундаментальных наук, детерминируя облик современной, постнеклассической науки.

Исторически развивающиеся системы представляют собой более сложный тип объекта даже по сравнению с саморегулирующимися системами. Последние выступают особым состоянием динамики исторического объекта, своеобразным срезом, устойчивой <