Глава 12. А куда он денется?

Папа лежал запеленатый в бинты как младенец. И только его большой нос (сейчас он почему-то казался особенно большим) да клочок бороды торчали, уставясь в потолок больничной палаты. Рядом с кроватью стояло зареванное Семейство.

– Доктор, он будет жить? – спросила Мама у волосатого человека в белом халате едва застегнутом на животе.

– А куда он денется? – жизнерадостно ответил доктор.

Словно в подтверждение этих слов Папины глаза открылись и, поблуждав по потолку, но не обнаружив там ничего интересного, повернулись к Семейству.

– Привет, – хрипло сказал Папа.

– Привет! – дружно ответило ему женское трио.

– Ну, как там.... наши?

– Уехали. Все благополучно. Тебе привет велели передавать.

– Ну, я вас оставлю на минутку, – сказал доктор. – Только не утомляйте больного.

С уходом доктора стали выгружаться гостинцы (среди них мрачная бутыль черного стекла), и все затараторили наперебой.

– А Баба Яга тебе снадобье сварила! Говорит, мертвого поднимет!

– А Фома нам с Димкой вот что подарил, – в ладошках девочек засверкали две древние-древние истертые-истертые монетки с греческими буквами по краям и силуэтом кентавра в центре. – Будто бы волшебные.

– А русалка нас плавать научила!

– Картошку-то окучили? – сурово спросил Папа. – Без картошки не выживем. Попросите Кузьмина с Шобановым.

– Картошку Леший с Соловьем Разбойником окучивали. Соловей нас тоже кое-чему обучил, – Юля запустила пальцы в рот и так лихо свистнула, что по всей больнице задрожали стекла.

Тут же появился доктор.

– Что случилось? – он озабоченно обвел взглядом палату.

– Нет–нет, ничего!

– Все равно вам пора уходить. Свидание закончено.

– Парники не забывайте поливать, – просипел из бинтов Папа, когда Семейство уже толпилось у дверей с явным намерением еще немного поплакать.

.....

Зелье Бабы Яги, действительно, творило чудеса. На второй день, после того как очнулся, Папа начал вставать, а на третий потребовал газеты. Ему и доставили всю скопившуюся пачку.

С первой же газетной страницы с отвращением смотрела на народ злобно скривившаяся физиономия Президента. Под фотографией следовала информация, что выдающийся экономист Толстомырдин с позором отправлен в отставку, а на его место, советника Президента по экономическим вопросам, назначен известный предприниматель Автандил Абрамович Русских.

– Да–а–а, – сказал Папа и пролистал газеты до конца. Почти все они были заполнены либо бесшабашным, либо хорошо продуманным и соответственно оплаченным враньем. Можно было пожалеть мимолетных знакомцев из Мира Фантазий, ведь все эти словесные помои тоже были плодом человеческой фантазии и, значит, вместе с Черепашками-ниндзя могли просочиться к истокам чистых сказочных рек.

А телевидение? Страшно подумать, что мог бы натворить в Стране Воображения один только виртуальный экономист Толстомырдин. Небольшая заметка на последней странице последней газеты все-таки задержала внимание Папы. В ней сообщалось, что полиция штата Майами за торговлю наркотиками, вымогательство и махинации с недвижимостью арестовала советника Президента России Автандила Абрамовича Русских, на поверку оказавшегося гражданином США. Заметку сопровождала небольшая расплывчатая фотография, на которой, впрочем, можно было разглядеть, как два дюжих американских полицейских куда-то волокут несостоявшегося бриллиантового короля.

– Да–а–а, – еще раз сказал Папа, зашвырнул газеты под кровать и подошел к окну. Там в прибольничной березовой рощице истерически куковала припозднившаяся кукушка.

– Кукушка, кукушка, – спросил Папа, – сколько нам еще это терпеть?

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку..... – безостановочно заладила безумная птица.

– И потерпим. А куда мы денемся? – согласился Папа, улыбнувшись. И помахал рукой.

Внизу, размахивая лукошком с первой клубникой весело шагали Мама, Саня и Юля.

   

Март–апрель 1998г.
Часть II. Три монеты: реверс

 

Во второй половине лета зарядили дожди. Да такие густые, что дочки, краем уха слышавшие о Всемирном Потопе, предложили Папе строить ковчег. Папа отказался, сославшись на неимение досок, а предложил лучше спасать урожай.

И началось спасение урожая.

В редкие просветы между тучами Семейство месило липкую огородную грязь и извлекало на свет Божий продрогшую, покрытую пупырышками картошку. Однако большая ее часть так и оставалась в земле, превращалась в синюшную, неприятно пахнущую жижу. Да и спасенные клубни, хоть их и тщательно мыли в пруду, тоже вскоре покрывались бурыми пятнами, и Папа высыпал их в вырытую на задворках помойную яму.

И чем дольше тянулась такая операция спасения, тем больше мрачнели родители, а Папа тот и сам становился похож на корявую сморщенную картошину. Замелькало в родительских разговорах жутковатое слово "голод", и даже дочкам было понятно, что означает оно не только досадное отсутствие бананов и мороженого.

К счастью, для тех, кто не вешает нос перед неудачами и не опускает рук перед трудностями, жизнь состоит не из одних только черных полос, случаются и светлые. – В конце концов родители заработали необходимую на зиму картошку в соседнем колхозе. А морковь, капуста, свекла, лук, кабачки и другие несущественные овощи выстояли и на собственном огороде. Меньше чем в обычный год, но выстояли. Теперь они толстым слоем лежали на чердаке и на полу Домика, источали сытный запах и готовились к переезду на зимние квартиры – в подвал, а оттуда – в кастрюли, на сковородки, в стеклянные консервные банки – кому как повезет.

Конечно, играть в Домике стало нельзя. Но уборочные хлопоты не особенно и располагали к играм. К тому же в лесу высыпали крепкие осенние грибы (их тоже надо было запасать на зиму) и поспели задержанные дождями ягоды: черника, малина , брусника. Но за брусникой, а, тем более, самой поздней ягодой – клюквой, родители ни Саню, ни Юлю не брали, потому что росли эти ягоды на Обуховском болоте, нынче особо вспучившемся от воды.

Да-да, речь идет о том самом гиблом Обуховском болоте, где блестящей победой наших героев над черепашками-ниндзя кончилась предыдущая сказка. (Если сказка вообще когда-нибудь может кончиться. А это еще большой вопрос.)

Как бы то ни было, а события тех достославных двухмесячной давности времен к концу лета не то чтобы изгладились из памяти девочек, но покрылись какой-то легкой дымкой,сквозь которую уже не всегда удавалось разглядеть, как же именно все просходило на самом деле и что именно происходило, а что пририсовала потом услужливая художница – Фея воображения. Так бывает иногда с самыми приятными воспоминаниями. Так было и с давнишней поездкой нашего Семейства в город Санкт-Петербург, от которой осталось общее ощущение праздника, а, в качестве вещественных деталей, лишь жуткая мумия египетского жреца из эрмитажных подвалов да звонкие петергофские фонтаны.

Разумеется Саня с Юлей не забыли ни рыцарственного кентавренка Фому, ни простоватого великана Евлампия, ни лихого разбойника Соловья, ни Лешего с Русалкой, ни прочих участников великолепного июньского приключения, но... Но время шло, свежие впечатления слой за слоем покрывали картину былых боевых будней, и только две потертые золотые монетки, иногда извлекаемые из можжевеловой шкатулки с мамиными драгоценностями, твердо свидетельствовали, что все, что случилось – случилось, или, как поется в одной старинной песне, – "никто пути пройденного у нас не отберет".

Глава 1. Жили-поживали

Лето кончилось, и 1-го сентября, как это издавна заведено на Руси, девочки пошли в школу. Саня в третий класс, а Юля так даже в самый первый. Волоча непомерные букеты гладиолусов и новенькие китайские ранцы, они торжественно прошествовали к двухэтажному кирпичному зданию школы главной улицей поселка. И больше никогда этой скучной дорогой не пользовались, а лазали в школу прямо через забор, – надо же преодолевать какие-нибудь трудности на тернистом пути к знаниям. Кстати, первое время путь этот действительно был тернистым, – между школой и забором тянулись плотные куртины шиповника и акаций. Но очень скоро в них образовались широкие и удобные тропы, вроде тех, какими дикие животные джунглей ходят на водопой. И учеба пошла как по маслу.

На огороде девочки теперь появлялись все реже и реже. Оно и понятно – домашние задания, кружки, новые друзья, последние веселые игры уходящего бабьего лета. Да и родители теперь ездили на участок лишь затем, чтобы вывезти остатки урожая. Пыхтя и отдуваясь волочили они назад велосипеды груженые двумя, а то и тремя мешками. Тут уж не до задорных пиратских песен, не до задушевных разговоров – обычных спутников приятной дорожки.

Наконец, настал день, когда Папа обмотал стволы яблонь старыми мамиными колготками, потом еловым лапником и заколотил чердачное окно.

 – Шабаш, – сказал он.

 – Шабаш? – делая ударение на первом слоге, с надеждой переспросила Саня, всегда готовая к какому-нибудь веселому безобразию.

 – Нет, все-таки шабаш, – не поддержал шутки Папа. – Конец работы.

В честь окончания огородного сезона решено было устроить праздник. На участке разложили славный костер, пекли картошку, жарили нанизанные на прутья сосиски, соревновались в стельбе из лука и метали ножи. Но, все равно, было немного грустно. И деревья столи грустные, не смотря на обновки – красивые еловые юбочки. И Домик грустно шуршал мышами, сонно смотрел на мир заколоченными окошками. Он знал, что Папа теперь появится на участке лишь под Новый год, отопрет заиндевелый замок, попьет чаю из термоса, послушает морозный скрип стропил и уйдет в Дремучий лес за елкой. И уже никто не навестит Домик до самой весны.

 – А мне сегодня Фома приснился, – внезапно сказала Юля.

Все вздрогнули и дружно обернулись к зарослям сирени, к потайному лазу ведущему в Дикий лес. Но там было пусто и голо. Да и везде было пусто и голо. Только высоко-высоко в ярком и холодном осеннем небе черным крестиком плавал ворон – сосед, живущий в густом ельнике за забором.

 – И что Фома делал? – спросила Саня.

 – Не помню, – вздохнула Юля. – Помню только рукой помахал.

 – А как? – заинтересовалась Мама. – Так или так?

И Мама очень похоже изобразила сперва солдатку проводившую мужа на фронт и машущую вслед уходящему эшелону, а потом спускающегося по трапу самолета Высокого Гостя. Юля выбрала второй вариант.

 – Ну, тогда еще увидитесь! – авторитетно заявила родительница. – Это он вам привет передает.

 – Хорошо бы, – разом вздохнули дочки.

........

И стали они жить-поживать.

Отшумела холодными дождями и буйными ветрами затянувшаяся осень. На мягких снежных крыльях опустилась на Дубки зима. Только дни стали безобразно короткими. Дочки не успевали и в сугробах как следует изваляться, а уже окутывала поселок густая зимняя тьма. Раньше, помнится, сияли на улицах яркие ртутные лампы, и можно было кататься с горки хоть до самого "Спокойной ночи малыши", а теперь... "Россия во мгле", – бурчал Папа, с помощью карманного фонарика конвоируя дочек домой, и поминал недобрым словом какую-то "рыжую бестию", устроившую всю эту беспросветность.

Дома девочки готовили школьные задания, занимались обустройством "Страны динозавров" – специального уголка в детской, отведенного этим допотопным ящерам, играли в шашки-шахматы, читали книжки, иногда дрались и, конечно, смотрели телевизор.

Летом для этого вредного занятия почти не оставалось времени, но зимой электронный ящик, придуманный умными людьми для развлечения дураков, включался довольно часто. И для свежего взгляда в нем открывалось много забавного, иногда до такой степени, что волосы вставали дыбом.

Обычно в телевизоре показывали жизнь проистекающую в некоем, возможно вымышленном городе Москва. Дочки учили в школе, что Москва – это столица России. Но Папа упорно твердил, что Москва и Россия – вещи совершенно непохожие, а в данном случае речь, скорее всего, идет о Сарае – бывшей столице Золотой Орды, переименованной в соответствии с новыми веяниями. И с Папой трудно было не согласиться – уж больно диковинными казались обычаи и нравы москвичей непривычному наблюдателю. Более всего в жизни телевизионных москвичей интересовал "курс Доллара". Кто это такой – Доллар – девочкам было не совсем понятно. Слово "курс" наводило на мысли о знаменитом путешественнике, тем более, что москвичи сильно беспокоились, сможет ли Доллар свободно ходить по России и впредь.

 – Может быть, он ногу подвернул, и ему надо клюквы послать для восстановления здоровья? – беспокоились сестренки.

Но Папа объяснил, что доллар это такая американская денежка, а курс доллара – его цена в рублях. Мама, той порой состоявшая в переписке с Датским принцем на предмет финансирования своих научных изысканий, пообещала, что если принц пришлет ей что-нибудь (а это, надо полагать, будут именно доллары), то она непременно покажет их Семейству и даже даст подержать.

И все-таки дочки недоумевали – как это можно тратить рубли, которых всегда не хватает, чтобы купить точно такие же бумажки только с другими картинками?

 – Лучше бы они мороженого купили, побаловали себя, – говорила практичная Саня, жалея москвичей.

Но те ей не внимали, а по-прежнему стояли в длинных очередях и роились вокруг банков.

 – Это у них национальный вид спорта такой, – пояснял Папа.

Другим популярным столичным развлечением, если верить телевизору, была охота. Каждый день голубой экран демонстрировал бизнесменов красиво раскинувшихся в луже крови или обгорелые остовы взорванных "мерседесов". Дикторы с восторгом спортивных комментаторов описывали сколько пуль, какого калибра и в каком месте прошили тело несчастного предпринимателя, а камера прилежно показывала достигнутые при этом результаты.

Так текла обыденная московская жизнь, но была в телевизоре еще и жизнь политическая.Судя по всему, политиками назывались человекообразные существа, имеющие дикий и совершенно непредсказуемый нрав. Именно поэтому куча народу на телевидении занималась как раз политическими предсказаниями. Основные лежбища политиков находились где-то в центре Москвы. Там, в местах постоянного обитания, их и отлавливали телевизионщики. Жертву загоняли в частокол телекамер и микрофонов, а потом выставляли перед всем белым светом лживым, трусливым и, одновременно, наглым болтуном. От сытной и беззаботной жизни инстинкт самосохранения у политиков, вероятно, почти утратился. Во всяком случае от телекамер они не бегали, а изо дня в день попадались в одну и ту же ловушку.

Впрочем, встречались среди политиков и презабавнейшие экземпляры. Например, знаменитый своей необычайной подвижностью московский градоначальник пообещал взорвать к чертовой бабушке только что отстроенный храм Христа Спасителя и воздвигнуть на его месте языческое капище. – Кто-то из мэрских ученых советников сказал,что на заре Руси так оно и было, а, значит, пора бы восстановить историческую справедливость. Ради исторической справедливости мэр готов был кому угодно глотку перегрызть и немедля заказал выдающемуся скульптору Зурабу Церетели статую сереброголового и златоусого Перуна высотою в 30-этажный дом. Через неделю эскиз идолища в четверть натуральной величины уже был выставлен в Манеже. Чертами лица Перун напоминал одновременно Петра Первого, Христофора Колумба и В.И.Ленина. На голове языческого бога красовалась кожаная кепка.

И уж конечно не давал скучать телезрителям самый главный политик страны – Президент. Его неутомимые переезды из больницы в санаторий, из санатория на правительственную дачу, с дачи в Кремль, а оттуда обратно в больницу смотрелись с большим интересом и будили необоснованные надежды. Нынешней зимой Президент оперировался по поводу удаления головного мозга. Мама, как биолог, а потому среди нашего Семейства человек наиболее сведущий о назначении той или иной части тела, услышав эту новость испуганно ахнула. Но услужливый телеобозреватель Сванидзе немедля объяснил ей, что до операции наш Президент был излишне умен, а теперь он будет ближе к среднему умственному уровню своего народа, а, так как народ по – гречески означает "демос", то следует ожидать дальнейшего усиления демократических реформ. И действительно, на третий день после операции пресс-секретарь Президента сообщал, что больной находится в прекрасной форме, только что выиграл у губернатора Аяцкова пять партий в дурака, и на будущей неделе собирается возобновить теннисные тренировки.

Минул еще месяц и совсем оправившийся Президент выступил с телевизионным обращением к народу. Речь его была короткой, но выразительной. "Президент, понимаешь, определился, блин, понимаешь!" – с отвращением глядя в камеру, произнес Гарант Конституции. По всему было заметно, что бодрости ему не занимать стать, – против прежних семи минут нынешнее обращение было прочитано всего лишь за пять.

 – И что сие значит? Чего нам-то ждать? – уставилась Мама на Папу, главного домашнего политолога. – Я лично ни слова не поняла.

 – И мы тоже, – подхватили дочки.

 – А ничего хорошего ждать не надо, – почесывая бороду отиветил глава семейства. – Рассаду пора сажать да на погоду надеяться. Можно еще Богу помолиться.

И Мама, помолясь, посадила рассаду.

Между тем президентская инициатива о смычке с народом путем хирургической операции была подхвачена широкими массами политиков. Известный сибирский генерал-губернатор Топтыгин сердито прорычал по всем телеканалам, что ради близости с избирателем он не только головного, но и спинного мозга не пожалеет, не то что некоторые. А прочие кандидаты в президентское кресло дружно заявили, мол, нам и вообще удалять нечего, потому как мы завсегда к народу были близки.

Ну да хватит о политиках, не к ночи будь помянуты.

Самыми забавными и самыми изученными обитателями Москвы были, конечно, телевизионные ведущие или шоумены, на московском языке. Они, кажется, ели, пили, спали, отправляли прочие надобности прямо не вылезая из телеящика. Завтракали они обычно у отставного музыканта Макаревича или в другой похожей программе, попутно объясняя зрителям, как надо намазывать бутерброд с красной икрой икрою черной. Выпив шампанского, шоумены разбредались по разным каналам и в поте лица принимались играть в рулетку, лото, карты, разгадывать кроссворды, влюбляться с первого взгляда, угадывать с семи нот мелодию состоящую из двух нот или слово из трех букв, не помня сколько же всего букв в русском алфавите. В перерывах между играми они натужно шутили, судили состязания КВН, награждали друг друга премиями, в сотый раз рассказывали коллегам эпизоды своей небогатой биографии, сами брали у них интервью, словом, трудились не покладая языка. По-настоящему выпить и закусить им удавалось лишь на юбилеях соратников, которые, к счастью, случались почти ежедневно и отмечались с размахом бывшего Дня милиции. И только после полуночи шоумены позволяли себе немного расслабиться, предварительно раздевшись до трусов в программе странной личности неопределенного пола. Увы, не было на телевидении такого уголка, где бы по сто раз на дню не мелькали усы Якубовича, улыбка Макаревича, змеиный взгляд Сванидзе, демонический нос Ярмольника, суетливые ручонки Пельша и прочие шоуменские парики, лысины, родинки, бородавки... Разумеется, все это было густо приправлено Гусманом и стайкой бывших сатириков, бесконечно рассказавющих бородатые анекдоты.

Являлись в телевизоре и фигуры совершенно фантастические. В сполохах адских фейерверков, в сопровождении якобы музыки они выкрикивали или мяукали тексты, под которыми постеснялся бы поставить подпись ученик третьего класса школы для умственно отсталых. Но уж этих-то ребят наше Семейство выключало немедленно и после долго отплевывалось.

А однажды какая-то аналитическая программа показала старого знакомого – Автандила Абрамовича Русских. Из американской тюрьмы Автандила Абрамовича освободили, объявив политическим беженцем. И теперь он отдыхал на Багамах, диктуя мемуары об ужасах российского быта и о своей героической борьбе с красно-коричневой опасностью. Однако о недавних событиях на "Поле чудес" бывший узник совести ни словом не поминал.

И только выдающийся экономист Толстомырдин напрочь исчез из поля зрения телевизионных камер, будто бы его и вовсе не бывало. Папа видел тут дурную примету.

 – Этот парень сделан из такого материала, что ни в одной проруби не потонет, – ворчал он. – Раз прячется, значит какую-нибудь пакость готовит.

Увы, так оно и случилось.

..........

Кроме телевидения произошло с нашим Семейством еще одно зимнее несчастье. В январе, вскоре после старого нового года, по Дубкам прокатился слух, что на "Поле чудес" нечисто – гуляет там лихой человек (а,может быть, и не один), взламывает садовые домики, что-то там ищет.

Первой всполошилась Мама. До слез ей жалко стало оставленных в Домике лопат из сверхсекретных титанистых сплавов. Из них делали когда-то знаменитые легкокрылые самолеты. Но в свое время какой-то выдающийся экономист заявил, что самолеты эти никому не нужны, и заводы позакрывали. А теперь рабочие-авиастроители, чтобы не помереть с голоду, пустили остатки материалов на садовый инвентарь. Инструмент действительно получился знатный – острый, почти невесомый и земля к нему не приставала. Но и стоил он недешево.

Делать нечего –  Папа навострил лыжи. В другой раз он захватил бы с собой и Маму и дочек, но нынче мела метель, швыряла колючим снегом в лицо, лыжни к "Полю чудес" не было и приходилось торить ее в довольно глубоких сугробах, словом, работа для настоящих мужчин. Однако садоводческое товарищество находилось не так далеко, и уже через час Папа стоял перед песчаной кучей у входа на участок. Так и есть – дверь Домика была распахнута и, жалобно скрипя, раскачивалась на ветру. К счастью сам Домик, чего больше всего опасался Папа, не пострадал, и только красивый китайский замок валялся на крыльце, сбитый безжалостной рукой. Никаких следов вокруг не было. И не удивительно, – метель мела уже третьи сутки. С сокрушенным сердцем Папа вошел в Домик, опасясь обнаружить там последствия набега. Но и внутри все было в порядке, только возле порога намело небольшой сугроб, да исчезла веревка висевшая на гвозде вбитом в косяк. "Чтоб ты как Иуда на этой веревке удавился!" – подумал Папа и принялся выметать снег. Потом он собрал лопаты, секатор, любимую боевую тяпку и собрался было уходить, как взгляд его упал на дальнюю от двери стену. На ее заиндевелой поверхности отчетливо виднелся нечеловечески большой отпечаток трехпалой ладони. Мурашки поползли у Папы под ватником. Несомненно, перед ним был Знак. Но чего? Так и не разгадав загадки, Папа замкнул Домик на веточку и пустился в обратный путь, волоча на горбе спасенный садовый инвентарь.

Домашним он почему-то не рассказал ни о пропавшей веревке, ни об отпечатке. А скоро и сам забыл про них. Потому что началась весна.

Глава 2. Нежданный гость

В один из ярких майских дней, когда до летних каникул остаются считаные дни, а школьникам кажется, что целая вечность, Папа откопал на огороде неизвестного зверя.

Обычно на участке водились лягушки, жабы, ящерицы, мыши, кроты, не считая разнообразных насекомых. Но такого существа пока не встречалось. Разумеется, дочки столпились вокруг папиной лопаты, разглядывая незнакомца. И даже Мама, которая только что прореживала парниковую редиску, вымахавшую уже с ноготь мизинца, столпилась вместе со всеми.

 – Обыкновенный тритон, – произнесла она голосом профессионального естествоиспытателя.

 – Тритон обыкновенный, – оборотным эхом подватила Саня и, подняв к небу глаза, наставительно продекламировала: Тритон обыкновенный широко распространен в европейской части страны. По форме туловища тритоны напоминают ящериц, но отличаются от них голой слизистой кожей, не имеющей чешуйчатых покрытий. У обыкновенного тритона окраска спины светло-бурая с темными пятнышками. Брюшко светло-оранжевое или желтое. Во время размножения у самцов вдоль спины и хвоста появляется гребень с волнистым верхним краем. У самочек такого гребня не бывает. Длина туловища обыкновенного тритона вместе с хвостом в среднем 8-10 сантиметров. Информация закончена.

В последнее время у Сани появилась привычка щеголять своей образованностью, кстати сообщая те или иные статьи из разнообразных энциклопедий, причем с дословной точностью. Ну что ж, в данном случае приметы совпадали до мелочей.

 – Жених, значит, – сказала Юля, ласково поглаживая тритона по волнистому гребню. И тут же быстро добавила: Чур, мой!

 – Нет, чур, мой! – отозвалась Саня с некоторой безнадежностью в голосе.

Но Юля неожиданно легко пошла на компромисс:

 – Ладно, чур, общий!

 – Чур,общий! – согласилась Саня и тоже погладила тритона. – Красавец какой! На эдафозавра похож.

 – Точно!

 – Ну и забирайте своего красавца, – Папа стряхнул тритона с лопаты. Он вообще недолюбливал всяких земноводных – пресмыкающихся и, в отличие от женской части Семейства, даже обыкновенных лягушек брезговал брать руками.

Тотчас же в трехлитровой стеклянной банке был оборудован террариум. Из сокровищниц своей памяти Саня извлекла сведения о том, что пищу тритонов составляют всевозможные мелкие насекомые, их личинки, пауки, голые слизни и др. Уж этого-то добра на участке было куда как достаточно, и скоро невольник был завален такого рода пищей по уши, которые у него, впрочем, отсутствовали. От себя Юля добавила еще и несколько кусочков хлеба, потому что Мама всегда требовала есть мясо с хлебом, а пауки и слизни, наверное, все-таки мясо. Однако Жених (так временно окрестили тритона) не спешил приступать к трапезе. Он тоскливо глядел через стекло на мир Божий и шевелил гребнем.

 – Небось, по невесте тоскует, – решили девочки. – Ничего, привыкнет!

 – А давай его кормить как следует, – предложила Юля. – Может быть, он тогда до настоящего эпа... эда... ну до настоящего динозавра дорастет. И будет у нас единственный в мире ручной динозавр.

Саня задумалась.

 – Нет, это вряд ли. Если бы жизнь так была устроена, то и из тебя можно было великаншу выкормить. А ты, в основном, в ширину растешь.

 – Саня! – возмущенно завопила Юля. Последнее время она упорно боролась за стройность и любые высказывания о своей комплекции воспринимала, как йод на рану.

 – Да ладно, извини, – стушевалась старшая сестра. – Ты у нас за последнюю неделю здорово похудела, правда. А вот если бы тритона действительно в тысячу раз увеличить или в сто тысяч...

.......

Дома банка с тритоном была поставлена рядом с аквариумом. Жених смотрел на снующих перед носом гуппи, шевелил пузом и облизывался. Саня немедля сообщила, что мальки рыб тоже входят в тритоний рацион.

 – Фиг ему! – заявила Юля. – Не для того мы наших рыбок растили, холили, лелеяли, ночей не досыпали, сладка куска не доедали...

В это время в дверь постучали.

 – Войдите! – страшным голосом заорал Папа, которому лень было подниматься с дивана и встречаить гостей.

Никто не вошел, а стук повторился.

 – Подите откройте, – скомандовал отец семейства дочкам. – Наверняка ваши подружки. Порядочные-то люди сами входят.

Дочки отворили дверь и застыли с открытыми ртами. – На пороге стояла престранная фигура, похожая на древнего человека из Санькиных учебников – в шкурах, в каком-то войлочном колпаке, в лаптях, с котомкой за плечами и корявою палкою в руке. Лица фигуры было не разобрать, потому что яркое заодящее солнце светило ей в спину.

Заслышав странную тишину в прихожей, Папа нехотя поднялся с лежбища. Из кухни, держа испачканные мукой ладони у плеч, на манер древних египтян, выплыла Мама.

Увидев собравшееся Семейство, пришелец поклонился в пояс и мяконьким голосом произнес:

 – Вашему сидению наше почтение. Подайте денежку на пропитание бедному беженцу и погорельцу, ветерану битвы на Куликовом поле.

Нищих последние годы развелось порядочно, правда не таких экзотических. Папа вытащил из маминой сумки горсть мелочи и протянул заслуженному беженцу и погорельцу.

 – Возьмите, пожалуйста. Может быть вам картошки дать или хлеба? Нищий вертел в руках блестящие никелированные диски, с любопытством разглядывая гарцующих на них кавалеристов.

 – А других денежек у вас нет?

 – То есть? Долларов что ли? – Мама подняла брови аж до самой прически.

 – Не-а. Доллары нам ни к чему. Просто других денежек: тоже с лошадкой, да не совсем – наполовину, со всадником, но только без ног... – тут глаза странного побирушки хитро сверкнули, да так , что озарили все лицо.

 – Дяденька Леший! – завопили дочки, бросаясь гостю на шею.

Обрадовалась и родительница. Только Папа, не имевший удовольствия встречаться с Лешим лично, стоял и смущенно хмыкал в бороду. Наконец, он вспомнил о хозяйских обязанностях.

 – Раздевайтесь. Проходите, пожалуйста. Вы к нам по делу или так... мимоходом?

Но Мама перебила его:

 – Разве эдак дорогих-то гостей встречают?! Гостя надо сперва накормить, напоить, в баньке попарить, а потом уже вопросы задавать. Кстати, у нас сегодня и вода горячая есть. Не желаете ли пыль дорожную смыть? – обратилась она к Лешему.

 – Со всем нашим удовольствием!

Из ванны гость вышел пушистый, румяный, лоснящийся. Облаченный в папин купальный халат и тапочки.

 – Полезная штуковина, –вежливо заметил он по поводу купания. – Только русская баня, пожалуй, повеселей будет.

 – Без всякого сомнения, – согласился Папа.

Перед ужином приняли по чарочке.

 – За здоровье тамошних и здешних и всех наших присердечных, а завистливому сердцу соли да перцу, и то не с нашего стола, – церемонно сказал Леший, поднимая хрустальную рюмку. А после принялся мести со стола мамину стряпню. Мести да нахваливать. Мама прямо сияла от гордости. – Не всякой хозяйке удавалось потчевать такого гостя.

Сане с Юлей не терпелось задать Лешему кучу или даже две кучи вопросов. Но прошлогоднее общение с жителями Сказочной страны приучило девочек не высовываться, – сами скажут что надо, а что не надо, так и клещами не вытащишь. Наконец, ужин кончился. Дорогой гость допил пятую чашку чая, перевернул ее кверху донышком и подмигнул сестренкам.

 – Сыт покуда, как съел полпуда, теперь как бы проведать, где можно пообедать. Спасибо хозяевам за хлеб, за соль. Самое время и о гостинцах вспомнить. О малом не взыщите, а большого не ищите.

На коленях у Лешего образовалась дорожная котомка, а оттуда райской птицей выпорхнул расшитый цветами платок, да такой, что увидь его искусные павлово-посадские мастера, они, чего доброго, руки бы на себя наложили.

 – Это хозяюшке.

Мама ахнула и побежала вертеться перед зеркалом.

 – ...А это ее дочкам. – В руках у девочек оказалось по одинаковому холщовому узелку.

 – Фома кланяться велел, – ласково добавил Леший. – Все наши, конечно, тоже, но Фома в особенности. Хороший парнек растет.

И руками и зубами девочки развязали узелки и замерли. – На серых холстинках, переливаясь самоцветами лежали головные обручи, браслеты, а еще кожаные пояса с серебряными застежками и ножнами. В ножнах покоились небольшие обоюдоострые кинжалы.

 – Ну, уж это лишнее, – сказал Папа. – Зачем девочкам холодное оружие?

 – Кто его знает, что лишнее, а что нет, – усмехнулся Леший. – Бывает, что без неободимого обойтись можно, а без лишнего хоть в петлю лезь.

Следуя маминому примеру, дочки немедля водрузили на голову обручи, надели браслеты, нацепили пояса и предстали перед изумленными родителями двумя маленькими, но воинственными принцессами. Все вещи пришлись в самую пору. Причем Санин убор был изукрашен камнями цветом от бледно-розового до темно-рубинового, а Юлины самоцветы переливались в бирюзово-изумрудной гамме.

 – А теперь награда хозяину, – сказал Леший и торжественно поднялся с табуретки.

Папа тоже встал, смущенно одергивая рваненькую домашнюю футболку. В жизни его ничем не награждали, и как вести себя в такой ситуации он совершенно не знал. А Леший меж тем рылся в котомке и голосом телевизионного диктора долдонил:

 – За мужество и героизм, проявленные в боях с электронно-японскими захватчиками, специально учрежденным орденом Страны Сказок награждается глава любезного нашему сердцу Семейства. Кавалеру ордена предоставляется право бесплатного путешествия на ковре-самолете в любую часть света с семейством или без оного (раз в год), безвозмездное пользование скатертью-самобранкой (обед из семнадцати блюд два раза в год), а также право претендовать на филейную часть мамонта (всякий раз в случае удачной охоты). Благодарю за службу!

 – Рад стараться! – рявкнул Папа.

Тут и орден появился из котомки. Это была увесистая блямба довольно грубо вырезанная из чего-то вроде сосновой коры. На лицевой ее стороне (аверсе) крупной славянской вязью значилось:"За храбрость", а на оборотной (реверсе) был изображен человечек без головы. Впрочем, усатая улыбающаяся голова валялась рядом, в каких-то зарослях. По ободу шла надпись:"Или грудь в крестах, или рояль в кустах!"

 – Тут, кажется, опечатка, – робко заметил Папа.

 – Может быть опечатка, а может быть и сознательное хулиганство, – охотно согласился Леший, принимая свой обычный тон. – Чай, Соловей Разбойник резал.

Когда сказочные гостинцы были осмотрены со всех сторон, ощупаны и даже обнюханы, настало время серьезных разговоров. На мамамин вопрос о житье-бытье на новом месте Леший нахмурился и вздохнул так тяжко, что шторы на окошках заколебались, испуганно замахали белыми крыльями.

 – Небось электронные монстры по-прежнему донимают? – сочувственно спросил Папа.

 – Да что монстры? – Монстры, по нынешним временам, – пустяки! – немного взбодрился Леший. – Мы против них теперь средство имеем. Раньше, по дурости нашей, с этими убогими на честный бой лезли. Мол раззудись плечо, размахнись рука! А теперь боремся по последнему слову науки, как с тараканами.

 – Любопытно-любопытно, – заинтересовались родители.

 – Да ведь опять вы, люди, нам и подсобили. Одни электронных чудовищ придумали, другие – электронные вирусы. Вирусы – это вредители такие, ежели кто не знает. Говорят, их не специально против Простейших изобрели, но на Простейших они тоже хорошо действуют. Вся эта электронная нечисть и от роду-то не больно умом славилась, а, коли на нее еще вирусом побрызгать, то и из последнего разума выпрыгивает: лупят, чудаки, друг дружку в клочья, а то вдруг в задумчивость впадают, хороводы начинают водить, веночки плести или купания в полнолуние устраивают... А купание, при их железной комплекции, известно какое – лапти в воду и пузыри кверху... Словом, жить можно, только от научного прогресса отставать не приходится. Ведь они, гады, постепенно к любому вирусу привыкают. – Иммунитет называется. – А как привыкнут, звереют пуще прежнего. Вот и приходится , почитай каждый день новую породу вируса выводить. У Бабы Яги в избе целую биохимическую лабораторию организовали. Старушка теперь всякие допотопные зелья из толченых пауков не варит, а только вирусов разводит. Журналов компьютерных выписывает пуда два, – любую новинку боится пропустить. Да и сама последнее время новые породы принялась придумывать. Ужо, и до вас дойдут... Не–е–ет, к черепашкам, грех жаловаться, приспособились. Другая у нас напасть.

 – Да что же случилось? – забеспокоилась Мама. Она давно заподозрила, что гость к ним зашел не случайный, и что визит этот, скорее всего, означает для нашего Семейства начало нового приключения, быть может, гораздо более опасного, чем прошлогоднее.

 – Что-что! – сердито проворчал Леший. – Фантазией своей тоже надо с умом пользоваться! – Навоображаете всякой гадости, а все, что человек навоображает, рано или поздно у нас оказывается. Выдающегося экономиста Толстомырдина кто придумал?

 – То есть как, кто?! – возмутился Папа. – У нас этих выдающихся экономистов, как собак нерезаных. И никто их не прид