Другие звезды в системе Сириуса

 

Но Дигитария — не единственный спутник Сириуса: звезда Эмтейа, Женское Сорго, больше ее, в четыре раза легче и движется в том же направлении по более протяженной траектории, проходя ее за то же время (50 лет). Их взаимное расположение таково, что угол между их радиусами является прямым. Позиции этой звезды определяют различные праздники в Йуго Догору. В звезде Женское Сорго хранятся женские души всех живущих и будущих существ.[511]

Это единственная звезда, лучи которой тождественны солнечным лучам, ибо она является «солнцем женщин», ниан наи, или «маленьким солнцем», наи даги. Ее сопровождает спутник, именуемый «звезда Женщин», Ниан толо, или Козий Пастух, enegirin (буквально: вожак коз), термин, являющийся игрой слов emme girin (буквально: вожак сорго). Судя по этому названию, спутник должен быть руководителем звезды Женское Сорго, но на самом деле последняя важнее. Кроме того, есть некоторая путаница с яркой звездой Козий Пастух, которая знакома каждому.

Звезда Женщин изображается в виде креста[512] — это динамический знак, говорящий о движении всей системы Сириуса (фиг. VIII).

 

Фиг. VIII. Звезда женщин.

Женское Сорго изображается посредством трех точек (мужского символа власти), окруженных семью точками. Последние представляют женскую и мужскую души: 4 — женщина, 3. — мужчина (фиг. IX).

 

Фиг. IX. Звезда Женское Сорго.

Взятая в целом, система Женского Сорго изображается в виде окружности, содержащей крест (четыре главных направления), в центре которого расположено круглое пятно (сама звезда) и который служит хранилищем мужских и женских душ всех существ. Эта фигура, именуемая «рисунок Женского Сорго», Эмме йа тону, занимает один из центров эллипса, именуемого «рисунок людей», анам тону. Последний состоит из сплошной линии, которая называется «дорога козьего пастуха», и из двух пунктирных линий, внешняя из которых — это дорога мужских душ, а внутренняя — дорога женских душ (фиг. X).

 

Фиг. X. Система звезды Женское Сорго.

Система Сириус-Дигитария-Сорго представлена «рисунком Сиги», сиги тону, состоящим из овала (мир), один из центров которого занимает Сириус. На двух концентрических окружностях, нарисованных вокруг Сириуса, отмечены две чередующиеся позиции Дигитарии во время Сиги и позиции Женского Сорго в тот же момент.

Система Сириуса как целое рисуется в Санга различными способами, в частности при церемонии бадо. На фасаде резиденции великого Огона ару и внутри официальных зданий, предназначенных для Огонов племени дион, движение этих звезд представлено «рисунком хозяина звезды Сапожника», диан толо бана тону (фиг. XI). Это изображение состоит из вертикальной оси с выпуклостью S, расположенной на 2/3 ее высоты (Сириус). Нижняя часть оси сломана и выступает влево под прямым углом, указывая направление движения звезды Сапожника (С). Вверху ось завершается полуовалом; точка соединения (D) символизирует Дигитарию, а правая часть полуовала (F) — направление ее движения. Одновременно эта часть полуовала представляет звезду Женщин, а левая часть — Женское Сорго (Е). То обстоятельство, что участок SC длиннее участка SD, напоминает о том, что Сапожник (С) дальше, чем Сириус, от других звезд и вращается в противоположном направлении.

 

Фиг. XI. Движение звезд в системе Сириуса.

Во время той же церемонии бадо самая старая женщина семьи создает у входа в дом «рисунок мира женщин», ниан адуно тону,[513] или «рисунок верха и низа мира», адуно дале донуле тону (фиг. XII).

 

Фиг. XII. Система Сириуса.

Она состоит из овала — яйца мира, содержащего девять знаков:

Da — Дигитария. Открытая кривая справа означает, что звезда приняла все субстанции и вещества, помещенные в нее Творцом.

Db — Дигитария в своей второй позиции. Открытый снизу овал означает выход материи, которая распространяется по миру, А и В также обозначают крайние позиции Дигитарии по отношению к Сириусу.

Е — звезда Женское Сорго, двойник Дигитарии. Поскольку она является «солнцем женщин», она помещена в центр яйца, как Солнце в центр Солнечной системы. Рядом с овалом нарисованы четыре маленькие вертикальные линии, символизирующие лучи, которые испускает эта звезда.

S — Сириус, «звезда Сиги» или «звезда Йазиги». Размещенный таким образом знак выражает связь между Сириусом и двумя звездами, описанными выше. Его форма напоминает букву X, прямая часть которой — муравей, кей, — пересекает кривую. Нижний участок последней — это Йазиги, а верхний — часть органа, который удаляется при эксцизии. Хотя муравей здесь и женского пола, он изображен прямой линией, как если бы это был мужчина. Это означает его доминирование над женственностью искалеченной им Йазиги.

R — Йуругу. Крючок, состоящий из дуги и прямой линии, означает, что вначале Йуругу двигался по кривой, огибающей небо; не достигнув цели, он спустился вертикально, как это показано правым сегментом, который представляет собой также кусок украденной плаценты.[514]

Действительно, Дигитария как яйцо мира (см. выше) разделилась на две двойные плаценты, каждая из которых должна была дать рождение паре Номмо-Руководителей. Случилось, однако, так, что из одной из этих плацент преждевременно появилось единственное существо мужского пола. Чтобы найти своего близнеца, это существо оторвало кусок своей плаценты, который стал Землей. Это вмешательство нарушило порядок творения. Нарушитель был превращен в животное — Бледного Лиса, йуругу,[515] и передал свою нечистоту Земле, которая от этого стала сухой и бесплодной. Чтобы исправить положение дел, пришлось принести в жертву одного из Номмо-Руководителей, который вышел из другой плаценты, и отправить его близнеца на Землю с оплодотворяющим и очищающим дождем.[516]

Судьба Йуругу — преследовать своего женского близнеца до скончания времен; этот близнец одновременно является его женской душой. На мифическом уровне Дигитария рассматривается, таким образом, как Йуругу, неустанно вращающийся вокруг Сириуса, другими словами — вокруг Йазиги, но никогда не достигающий ее.

N — фигура Номмо, состоящая из вертикального сегмента — собственно Номмо, — на который, чуть ниже его верхнего конца, опирается линия, разделенная на три неравные части. Первая часть — это хранилище будущих женских душ; вторая — хранилище душ мертвых; третья — хранилище душ живых.

Fa — звезда Женщин, Ниан толо. Маленькая спираль напоминает о том, что это — спутник Женского Сорго.

Fb — «знак женщин», ниан тону. Он состоит из наклонной черты, обозначающей мужчину и перерезанной линией, которая заканчивается выпуклой кривой, обозначающей женщину. Этот знак символизирует контакт между полами.[517] Стержень выпрямился от изумления при виде творения, которое началось с женщин.

Fc — Половые органы женщины изображены в виде овала, открытого в нижней части — это матка-мир, готовая к зачатию и отверстая вниз для распространения семян.

 

Система Сириуса у бамбара

 

Бамбара называют Сириус «звездой основания» — сиги до-ло, что совпадает с термином, который используют догоны. Звезду Дигитария они именуют фини доло.[518] Обычно к этой звезде применяют выражение фа доло фж — «две звезды знания», потому что «она представляет в небе невидимое тело Фаро», зачатое как пара близнецов.[519] Это наименование также говорит о том, что данная звезда служит хранилищем всех знаний.

Система Сириуса изображена на клетчатом одеяле, именуемом косо вала — «пестрая картинка». Оно состоит из десяти последовательностей, в каждой из которых примерно по тридцать прямоугольников, окрашенных попеременно в цвет индиго и белый, что символизирует, соответственно, темноту и свет, землю и небо и, в мифологии бамбара, Пембу и Фаро. По всему полю разбросаны 23 прямоугольника, попеременно цвета индиго, белые и красные. Из них двадцать представляют собой звезды или созвездия, а три других — радугу, град и дождь. Пятая последовательность, находящаяся в центре, в которой нет цветных прямоугольников, символизирует Млечный Путь. Девятая последовательность содержит пять черных (не индиго) прямоугольников, обозначающих «пятое творение, в темноте, которое произойдет, когда прибудут грядущие воды».[520]

Сиги доло вначале изображается одна «в холодное время года и в нечистоте» девятью прямоугольниками (третья последовательность). Затем она изображается по соседству с фа доло фла (две красные линии) в пятнадцатом прямоугольнике (восьмая последовательность).[521]

В мифологии бамбара Сириус представляет собой Муссо Корони Кундие — близнеца Пембы, творца Земли, мифическую женщину, которую он преследовал и не мог поймать. Муссо Корони Кундие во всех отношениях подобна Йазиги.[522] Она ввела обрезание и эксцизию, и поэтому Сириус является звездой обрезания и для бамбара, и для до-гонов.

 

Система Сириуса у бозо

 

Эта система известна также и бозо, которые называют Сириус сима каине (буквально: сидящие брюки), а его спутник — тоно налема (буквально: глаз-звезда).

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ II

 

Спутники планет, планеты иных солнц, движение космических тел — как их описывал философ-неоплатоник Прокл

«… В каждой планетной сфере есть невидимые звезды, движущиеся вместе с их сферами…» Так считал последователь Платона Прокл в 438 г. нашей эры.

Хотя Прокл был одним из величайших философов Древнего мира, сегодня его имя известно только специалистам по истории философии. Он родился в 410, а умер в 485 г. н. э. Главное творение Прокл а — «Начала теологии»[523] — не имеет прямого отношения к обсуждаемой нами теме. Но чтобы по-настоящему оценить масштаб его дарования, желательно ознакомиться и с этим, и с другими трудами философа — «Комментариями к Евклиду»,[524] «Комментариями к «Алкивиаду I» Платона»[525] и «Комментариями к «Пармениду» Платона».[526]

Большинство работ Прокла было переведено на английский язык Томасом Тейлором в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого столетия и сохранилось лишь в немногих библиотечных собраниях. Даже в Библиотеке Британского музея есть отнюдь не все книги Тейлора.

Думаю, что мнение Тейлора о Прокле представляет для нас некоторый интерес. Кстати говоря, именно Тейлор впервые перевел на английский язык все произведения Платона. Это был, безусловно, научный подвиг — но перевод сочинений Прокла потребовал от Тейлора еще больших усилий и напряженной работы. Итак, вот что он писал:

«Для почитателей древнегреческой философии произведения Прокла — независимо от степени их сохранности — обладают непреходящей ценностью. Это был человек, по разнообразию своих талантов, богатству языка, величию развивавшихся им идей и умению переложить туманные теории древних на строгий язык логики непревзойденный среди последователей Платона».

Многие специалисты по классической древности склонны полагать, что лишь Золотой век греческой философии представляет для нас сегодня какой-то интерес. Действительно, кто не знает имен Сократа, Платона, Аристотеля, Еврипида, Софокла, Эсхила, Демосфена, а из историков — Геродота, Фукидида и Ксенофонта. Это блестящее созвездие буквально затмевает тех, кто творил до или после них, словно вне классического периода своей истории Греция не внесла никакого серьезного вклада в культуру человечества. Многие ученые намеренно принижают все, лежащее за пределами Золотого века (V–IV вв. до н. э.). Но ведь та же платоновская Академия существовала в Афинах на протяжении девяти веков! Джордж Сартон писал в своей монографии «История науки»:

«К тому моменту, когда [император] Юстиниан распорядился закрыть Академию, она могла бы отметить свою 916-ю годовщину. <..> Разумеется, с течением времени Академия менялась; платоновской обычно именуют лишь Древнюю Академию, существовавшую с 385 г. до примерно 265 г. до н. э. Но никакая организация не может оставаться неизменной на протяжении веков. Учитывая это обстоятельство, мы можем утверждать, что — да, афинская Академия, основанная Платоном, просуществовала свыше девяти столетий».[527]

Для сравнения скажу: между возникновением и запрещением платоновской Академии прошло столько же времени, сколько отделяет нас сегодня от закладки Вестминстерского аббатства или от норманнского вторжения в Англию. (А ведь даже после указа Юстиниана Академия продолжала существовать, так сказать, «в изгнании» — в Персии и других странах.) История афинской Академии вполне соизмерима с постнорманнской историей Британии.

Платоновская же традиция в широком смысле — со всеми ее гностическими и еретическими обертонами — составляет неотъемлемую часть всей европейской культурной истории. Ее представителями были Джордано Бруно, Марсилио Фичино, Джон Ди и даже сэр Филип Сидней и граф Лейчестерский — не говоря уже о трубадурах Прованса, великом Данте и о десятках тысяч казненных альбигойцев и тамплиеров. Для ортодоксально мыслящего человека платонизм всегда казался чем-то странным. Ибо эта система взглядов не нуждается в догматическом оформлении Символа веры. Тем, кто ее разделяет, она известна просто как «Великая традиция» — свободная, не признающая каких-либо внешних ограничений. Эта свобода пугает слабые души, стремящиеся укрыться от сложностей бытия внутри социально оформленных религий; они пытались и пытаются уничтожить платоновскую традицию, но преуспевают лишь в уничтожении отдельных личностей или струй могучего духовного потока.

Может ли «интеллектуальный истеблишмент» признать, что этот духовный поток существует вне рамок ортодоксального христианства, начиная с третьего века нашей эры, то есть со времени Оригена? Согласится ли кто-либо из этих «светил» с тем, что Прокл, живший через семьсот лет после Платона, был не менее блестящим мыслителем, чем его предшественник и учитель? Но как же тогда быть с «единственным в своем роде» «греческим чудом»? И если платонизм преследовался в течение двух с лишним тысяч лет, то как быть с рекламируемой открытостью нашей культуры? Не окажется ли, что в основаниях западной цивилизации нашлось место для откровенной нетерпимости? Стоит с этим согласиться — и последствия могут быть огромны. Все, кто претендуют на монополию в этом мире — университеты, пресса, гигантские корпорации, телекомпании, церкви, — все они ощутили бы признаки надвигающегося землетрясения. Речь идет не о политической или социальной революции, но о вещах значительно более фундаментальных, а следовательно — и о процессах с непредсказуемыми результатами. Боязнь неведомого смешивается здесь с боязнью перемен. Вопрос действительно слишком важен, чтобы просто отмахнуться от него. Именно эта боязнь объясняет, почему замалчивается многое, что имеет отношение к традиции платонизма, в частности — почему замалчиваются труды Прокла. Мало кто осмеливается обсуждать содержание его работ и — особенно — тот фон, на котором они возникли. Сам факт обращения к этой фигуре уже вызывает нарекания.

В «Литературной энциклопедии» издательства «Пингвин»[528] для Прокла даже не нашлось отдельного места. Его бегло упомянули лишь в статье «Неоплатонизм», написанной Д Р. Дадли:

«[Прокл] был странным сочетанием — впрочем, не столь уж редким для той эпохи — философа, логика, математика и мистика. Интеллигент времен заката язычества воспринимал неоплатонизм как своеобразную религию. <…> На саркофагах, изготовленных в последние десятилетия империи, нередко изображался погруженный в раздумья мудрец».

Обратите внимание на выражение «не столь уж редким для той эпохи». Подразумевается, видимо, что сегодня уже невозможно — да и не нужно — быть столь же разносторонним. Дадли ничего не говорит ни о взглядах Прокла, ни о его сочинениях (в библиографии упоминаются только «Начала теологии»). Читателя заставляют поверить, что философы уровня Прокла давно вымерли — как мамонты, — и если они и могут кого-то заинтересовать, то лишь как «странное сочетание… не столь уж редкое для той эпохи». Мало кто из историков занимается сегодня пятым веком нашей эры. Видимо, для них сочинения Прокла могут представлять некоторый интерес. Но не для более широких кругов. Может быть, однако, «Литературная энциклопедия» сознательно вводит своих читателей в заблуждение?.. Ну что вы, этого не может быть!

Профессор А. С. Ллойд из Ливерпульского университета обратился тем не менее к жизни и деятельности этого гонимого (сегодня!) философа. Публикация «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии», в которую включена его работа,[529] — большое достижение в расширении пределов допустимого для обсуждения в этой области науки. Такие энтузиасты, как Ричард Уолзер, Филип Мерлан и покойный И. П. Шелдон-Уильямс, принявшие участие в написании «Кембриджской истории», долгое время занимались этими вопросами из чистого познавательного интереса. Указанный же сборник, по сути дела, призван очертить области, в которых новое поколение студентов может искать темы для своих будущих диссертаций, а профессора — для открытий.

Но вернемся к профессору Ллойду, достаточно детально рассказавшему о жизни и деятельности Прокла. Каким человеком был этот философ?[530] Вот что пишет о нем А. С. Ллойд:

«Прокл родился в Константинополе в 410 г. н. э. или немного позже. Но его родители, которые были патрициями из Ликии (юго-западная часть Малой Азии), послали его учиться в свои родные места, а затем в Александрию. Там он изучал литературу и риторику. Отец его был законником, но Прокла привлекала философия, и он стал посещать лекции по математике и философии Аристотеля. Затем он отправился в Афины».

В Афинах Прокл учился в платоновской Академии, а со временем возглавил ее. «Неизвестно, когда именно это произошло, но Прокл оставайся главой Академии до самой своей смерти в 485 г. Он так и не женился, и единственными его недостатками были вспыльчивость и склонность к зависти».

Вспыльчивость Прокла особенно проявлялась, когда он сталкивался с людьми, не успевавшими следить за ходом его рассуждений или спотыкавшимися на всяких мелочах. К примеру, свой монументальный труд «Комментарии к платоновскому «Тимею» он начинает со следующих язвительных строк: «Тот факт, что содержание платоновского «Тимея» охватывает историю Вселенной с начала и до самого конца, кажется мне очевидным для любого человека, если он не совсем уж неграмотен».

Но что общего между Проклом и темой нашей книги? Как мы убедимся ниже, не так уж мало. Продолжим цитату из статьи профессора Ллойда:

«Прокл вращался в высших политических сферах, но, как и другие ведущие платоники, чувствовал себя в имперском обществе не вполне на своем месте. Лично он выполнял, правда, все предписанные законом ритуалы. Вегетарианская диета, моления, обращенные к солнцу, халдейские обряды — все это имело место; даже отмечались египетские празднества. Утверждают, что магии его обучила дочь Плутарха (платоника, а не автора «Сравнительных жизнеописаний». — Прим. авт.), и, по его собственным словам, он мог вызывать светящийся призрак Гекаты. Вне всякого сомнения, Прокл ставил магию выше философии, почитая первую главнейшим средством для освобождения души. Но хотя его философские представления изобилуют всякого рода абстрактными понятиями, сама философия имела для него ценность лишь как путь к воссоединению с Единым, пусть даже и в неполном союзе. Свою философскую систему Прокл стремился разработать до мельчайших деталей и обосновать с ее помощью религиозные представления. Но сама по себе она внерелигиозна».

Участие Прокла в мистериях Гекаты, равно как и выполнение им египетских и халдейских (вавилонских) религиозных обрядов, наводят на подозрение: а не мог ли он знать кое-что и о тайне Сириуса? Немного ниже мы обсудим представления Прокла о движении небесных тел. Они, насколько я могу судить, прошли мимо внимания историков науки. (Дело, видимо, в том, что мало кто в состоянии прочитать от корки до корки гигантский том «Комментариев к платоновскому «Тимею»!) Но сначала попытаемся разобраться, что еще могло связывать Прокла с той средой, в которой на протяжении тысячелетий сохранялись знания о системе Сириуса. Профессор Ллойд пишет:

«Прокл полагал, что его метафизика представляет собой истинное (хотя и скрытое) содержание философии Платона и что, подобно всей греческой «теологии», она заимствована из тайных доктрин пифагорейцев и ор-фиков. Эта концепция изложена в двух его работах — «Началах теологии» и «Теологии Платона», а также в комментариях к «Пармениду», «Тимею» и «Алкивиаду».

Я хотел бы заметить, что в форме «комментариев» неоплатоники выражали совершенно новые и оригинальные философские идеи. Сегодня «комментарии» представляются нам чем-то принципиально вторичным и чуть ли не заслуживающим осмеяния. Так, профессор Роберт Браунинг из Лондонского университета характеризует комментарии одного из преемников Прокла — Симпликия (VI в. н. э.) как нелепые и скучные рассуждения. Слово «нелепые» ясно демонстрирует, что профессор Браунинг с этими рассуждениями не согласен, а следовательно — считает себя вправе их высмеивать. Между тем, читая «Комментарии к Эпиктету» Симпликия, я был поражен глубиной этой работы и интеллектуальным уровнем ее автора. Рассуждения Симпликия о свободе воли звучат столь современно, что заставляют вспомнить об идеях Норберта Винера и других мыслителей XX столетия. В первой главе Симпликий критикует «тех, кто считает, что наши мнения, желания и намерения исходят не из нашего внутреннего мира, а только и исключительно от внешних причин». Он спорит с тогдашними «бихевиористами» логично и последовательно. Некоторые из его доводов столь убедительны и многие его мысли столь глубоки, что я не могу не удивляться — почему не существует ни одного перевода Симпликия на английский язык.

Что касается сочинений Прокла, то основным источником сведений о его космологических представлениях, а равно и о его взглядах на связь между платонизмом и древними религиозными мистериями, является «Комментарий к платоновскому «Тимею» (сокращенно — КТ). Профессор Ллойд уделяет этой работе незначительное внимание. На мой взгляд, это несправедливо. Рассмотрим КТ в интересующих нас аспектах. Поскольку постраничные ссылки на греческий оригинал будут для большинства читателей бесполезны, я предпочту указывать страницы по переводу Тейлора (тома I и II).

В конце четвертой книги КТ Прокл пишет: «Пифагорейцы следовали орфическим генеалогиям. Ибо наука о богах пришла к грекам от орфиков через Пифагора, как он сам говорит об этом в Священном слове».[531]

Рассматривая пифагорейские принципы в пятой книге КТ, Прокл еще раз подчеркивает их связь с религиозными мистериями: «Но это орфические традиции. Ибо то, что Орфей передавал мистически, в тайных беседах, Пифагор постиг, будучи посвящен Аглаофамом в мистическую мудрость, унаследованную Орфеем от его матери Каллиопы».

Несколько ниже Прокл обсуждает природу небесных явлений: <…> Орфей называет Луну небесной Землей». А в третьей книге КТ: «Пифагорейцы говорят <…> [что] Луна — это эфирная Земля».

Не забудем также, что Прокл поклонялся богине Гекате. Сохранился написанный им «Гимн Гекате», в котором богиня именуется «Стражем Врат» (один из титулов египетского бога Гора) и «Матерью Богов» (древний титул Исиды).[532] Все эти моменты наводят на мысль, что Прокл был одним из посвященных и знал о тайне Сириуса. Но, конечно, вряд ли он мог решиться изложить в своих сочинениях эту эзотерическую доктрину. Я, во всяком случае, не смог найти прямых указаний такого рода. Но отдельные намеки все же есть — в частности, во многих его рассуждениях фигурирует невидимая звезда. Вообще, космологические представления Прокла столь необычны, что есть смысл на них остановиться. Самое главное: Прокл определенно утверждает, что в космосе существуют невидимые небесные тела. Это спутники планет и планеты, обращающиеся вокруг звезд. Да и в целом взгляды Прокла на небесные явления выходят далеко за рамки примитивных концепций, разделявшихся большинством древних философов и ученых.

В третьей книге КТ Прокл пишет, что Луна состоит из «небесной земли. Доказательством этого служит тот факт, что, будучи освещена, она отбрасывает тень. Иными словами, для солнечного света она непрозрачна. <…> Мы можем сделать вывод, что [элементы] огонь и земля существуют и в небесах; хотя огонь и определяет их природу, но другие элементы сосуществуют с ним».[533]

Чуть ниже он добавляет:

«Эти элементы могут быть либо чистыми, либо смешанными, и из их первой смеси возникают небеса, содержащие все вещи в соответствии с их огненной характеристикой».

Прокл считал представление о том, что Луна — это «небесная Земля», «орфико-пифагорейским» и разделял его. Рассуждения о «небесах» восходят, судя по всему, к тому же источнику. Сегодня мы знаем, что в звездах обычные химические элементы действительно находятся в плазменном — то есть «огненном» — состоянии. В этом отношении взгляды Прокла полностью соответствуют современным научным теориям. «… Хотя огонь и определяет их природу, но другие элементы сосуществуют с ним». Известно, что в звездах присутствуют практически все известные химические элементы.

Прокл определенно дает понять, что, говоря об «огне», он выражается метафорически. «Итак, — пишет он, — огонь, находящийся там (в небесных телах. — Прим. авт.) — это свет; мы говорим именно о нем, а не о грубом и темном огне, характерном для подлунной области (т. е. Земли. — Прим. авт.)».[534] И чуть ниже он добавляет, что небесный огонь — это «не совсем огонь», но скорее «тот огонь, который заключен в энергии».[535]

Эти представления поражают уже тем, что вполне соответствуют современным научным данным. К примеру, мы теперь знаем, что межзвездное пространство — это не абсолютная пустота, а очень разреженная, но достаточно материальная среда (не модный когда-то эфир). Но в третьей книге КТ Прокл пишет:

«Также необходимо, чтобы средние элементы присутствовали в небесных телах, а другие — в других частях небесных областей. И если в одних местах огненная природа демонстрирует себя явно — как в звездных телах, то в других местах она скрыта от нашего взора — и таковы сферы, в которых движутся звезды».[536]

Из этого текста следует, что Прокл считал звезды плотными телами, движущимися в небесной сфере, которая заполнена невидимой «огненной материей». Под «сферами» здесь вряд ли подразумеваются хрустальные шары, знакомые нам по «классическим» изложениям древних астрономических теорий.

В четвертой книге КТ Прокл высмеивает представления об эпициклах и говорит, что единственный смысл этого «удачного приема» — в том, что с его помощью можно разобраться в реальном движении звезд.

«Подобным образом, не имея возможности [непосредственно] измерять спиральное движение [точки] вокруг цилиндра, мы предполагаем, что вокруг него движется прямая линия, и положение точки на ней дает нам возможность судить о расстоянии, пройденном ею по спирали. Именно таково назначение эпициклов, эквантов и деферентов, позволяющих разбивать сложное движение на ряд простых».[537]

Мы видим, таким образом, что Прокл, хотя и жил в эпоху господства системы Птолемея, спустя 300 лет после ее создания, отнюдь не разделял ее положений. Напротив, он считал птолемеевские эпициклы сугубо вспомогательными конструкциями, позволяющими астрономам решать вычислительные задачи. О «небесных сферах» он также имел свое представление: «Движутся не планетные сферы, а сами планеты».[538]

По всей видимости, «планетные сферы» — это просто орбиты планет. Не слишком ли рискованно употреблять здесь подобный термин? Но Бенджамин Джоветт, переводя именно тот текст Платона, который здесь комментирует Прокл, спокойно использовал слово «орбита». Думаю, мы тоже можем себе это позволить.

Итак, Прокл достаточно ясно (в отличие от Платона) говорит о планетах, движущихся по своим орбитам. Его концепция строго научна, чем разительно отличается от господствовавшего тогда представления, согласно которому двигались некие «хрустальные сферы» с «прикрепленными» к ним планетами. Тексты Платона если и можно интерпретировать подобным образом, то лишь с некоторой натяжкой. Вот как понимает соответствующее место в платоновском «Тимее» профессор А. С. Кромби (специалист не из числа наиболее консервативных и даже видящий в этом сочинении «пифагорейскую аллегорию»):

«Считалось, что сферы, на которых размещаются семь «планет» — Луна, Солнце, Венера, Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн, — вращаются с различными, но постоянными скоростями, давая в результате картину видимого движения этих небесных тел».[539]

Это, впрочем, тоже не более чем интерпретация. Не исключено, что Платон на самом деле считал «сферы» неподвижными, а планеты — движущимися. Во всяком случае, именно так понимал его Прокл:

«[Платон] явно придерживался того мнения, что планеты сами по себе приближаются к Земле и отдаляются от нее, двигаясь в соответствии со своей величиной и расположением, а не потому, что ими движут деференты или эпициклы».[540]

Прокл, таким образом, не разделяет точку зрения профессора Кромби на содержание платоновского текста. Боюсь, что в этом споре я — на стороне Прокла. Впрочем, профессор Кромби вполне способен воспринимать доводы оппонента — как он продемонстрировал, переписываясь со мной по совсем иному вопросу.

Ближе к концу четвертой книги КТ Прокл пишет:

«Что касается звезд, то неподвижные звезды вращаются вокруг своих центров. <…> Планеты же вращаются совместно с устойчивой сферой; каждая из них бывает при этом движима вместе с собственной сферой к востоку, перемещаясь в соответствии с шириной и глубиной [своего расположения], а также вращаясь вокруг своего центра».[541]

Этот текст заслуживает детального анализа. Прежде всего, «устойчивая сфера» неподвижных звезд вращается вокруг Земли, а планеты движутся вместе с ней. Это — самое простое из движений небесных тел. Но есть и другие виды движения: во-первых, неподвижные звезды вращаются вокруг своих осей; во-вторых, планеты также вращаются вокруг осей; в-третьих, каждая из планет «сама по себе» (то есть независимо от движений других звезд, планет и «сфер») «вращается в соответствии с шириной и глубиной [своего расположения]». Последняя фраза по своему содержанию соответствует процитированным выше словам «сами по себе приближаются к Земле и отдаляются от нее». И эта «глубина планетного расположения», специально подчеркиваемая Проклом, добавляет новое измерение в теорию планетных движений. Ибо наблюдая в течение долгого времени за перемещением планет, легко можно убедиться, что яркость их меняется — то растет, то убывает по мере того, как они «приближаются к Земле и отдаляются от нее». Отсюда недалеко и до понимания того существенного обстоятельства, что центром, вокруг которого обращаются планеты, служит отнюдь не Земля. Такова была концепция, которую, по-видимому, втайне разделял Платон и которую открыто защищал Аристарх Самосский. Сторонником ее был и друг Платона Гераклид Понтийский. То, что Прокл знал об этой концепции, бесспорно: «Пусть же Гераклид Понтийский, который был слушателем Платона, придерживается этого мнения, ибо он полагал, что Земля движется по окружности». (Иными словами — что Земля вращается вокруг какого-то центра — например, Солнца.) «… Но заметим, что Платон считал ее неподвижной».[542] Прокл, таким образом, в курсе предмета дискуссии, но предпочитает не ввязываться в нее.

Поразительно, каким образом он догадался, что небесные тела вращаются вокруг своих осей! А поскольку Земля — одно из небесных тел, не привело ли это его к мысли, что и она вращается вокруг своей оси?

В «Тимее», правда, Платон также говорит — хотя и довольно туманно — о вращении небесных тел вокруг их осей: «Из движений он (Творец. — Прим. авт.) даровал каждому (богу-звезде. — Прим. авт.) по два: во-первых, единообразное движение на одном и том же месте… а во-вторых, поступательное движение…»[543] Если, как порой допускается, Платон был плохо знаком с этой темой и просто вставил в свой диалог отрывок из чужого сочинения, то неясность его рассуждений получает более или менее убедительное объяснение. Впрочем, в других своих трактатах Платон также порой выражается весьма туманно — да и в астрономии он разбирался слабовато. В том же самом абзаце он, однако, вполне определенно указывает на вращение Земли вокруг ее оси: «Земле же, кормилице нашей, он определил вращаться вокруг оси, проходящей через Вселенную… »

У Прокла число планетных движений заметно больше, чем у Платона. Кроме того, высказывания последнего слишком лаконичны и туманны, чтобы можно было понять их точный смысл. Прокл тем не менее потратил бессчетное множество слов, разъясняя, что же на самом деле думал Платон в тех случаях, когда он не мог или не желал быть достаточно откровенным. Во многих случаях это вряд ли было так уж необходимо. Но в вопросе о подлинном содержании космологических воззрений Платона даже самые незначительные подробности имеют большую ценность.

В трактате Плутарха «Платоновские вопросы»[544] мы находим убедительное доказательство того, что Платон, несмотря на нервные Прокловы возражения, в конце концов отверг геоцентрическую модель планетной системы:

«Что имеет в виду Тимей («Тимей», 42D. — Прим. авт.), говоря, что Творец перенес посев душ «отчасти на Землю, отчасти на Луну, отчасти на прочие орудия времени»? Движется ли Земля подобно Солнцу, Луне и пяти планетам, которые он именует орудиями времени? Или же Земля закреплена на оси Вселенной — но не неподвижно, а так, что она вращается вокруг этой оси? О вращении Земли говорили Аристарх и Селевк; первый — допуская его, а второй — просто на нем настаивая. Как пишет Теофраст, Платон в старости раскаивался, что поместил Землю в центр Вселенной, тогда как на самом деле она там не находится».

(Далее Плутарх высказывает свою точку зрения на этот иопрос: Земля неподвижна.)

Свидетельство Теофраста заслуживает полного доверия, но Прокл, по-видимому, о нем не знал. (В его время большинство сочинений Теофраста уже было утеряно.) сам Теофраст руководил афинским Ликеем после Аристотеля; более надежный источник трудно было бы найти. Из работ Плутарха становится очевидным, что он внимательно читал труды Теофраста; ошибка или недопонимание в данном случае исключены.

Упомянутый Плутархом Селевк был математиком и астрономом. По словам Джорджа Сартона, «этот вавилонянин разделял взгляды Аристарха Самосского».[545] Джорджио де Сантильяна полагает, однако, что он был не вавилонянин, а грек — родом из древнего города Селевкия на Тигре, расположенного сравнительно недалеко от побережья Персидского залива.[546]

Точка зрения Платона на место Земли во Вселенной интересна для нас не столько сама по себе, сколько в ее связи с воззрениями Прокла. Историки науки отрицают возможность того, что Платон в старости разделял гелиоцентрическую теорию, и предпочитают не замечать свидетельства Теофраста. Показательная избирательность!

В том же сочинении Плутарха мы находим свидетельства того, что платоновское представление о небесах, состоящих из нескольких элементов, сохранилось в трудах его ученика Ксенократа. Прокл, впрочем, пошел значительно дальше их обоих. Очерк воззрений Ксенократа был составлен, по-видимому, на основе его трактата «Об астрономии» (шесть книг, все утеряны) или также утерянного сочинения «Пифагорейские вопросы». Ксенократ двадцать пять лет руководил Академией и умер на 82-м году жизни, упавши ночью на какой-то сосуд.[547]

Прокл, по всей видимости, не сам изобрел третий вид планетного движения, направленный перпендикулярно к обращению. В диалоге Плутарха «Беседа о лице, видимом на диске Луны» читаем:

«Также и Луна подчиняется не одному лишь движению, но, как они привыкли говорить, Тривии, или Трем направлениям, — перемещаясь соответственно длине, ширине и глубине Зодиака. Первое из этих движений математики называют прямым обращением, второе — поворотом, или отклонением, или откатом, а третье (не знаю почему) — неравномерностью. Они согласны, однако, с тем, что в движении и обращении Луны нет ничего постоянного».[548]

Слов<