История жизни Стюарта Таунсенда

 

Трудно сказать, в какой степени история жизни Стюарта Таунсенда связана с тем, что с ним произошло, или с историей Мэйфейрских ведьм. Отмечу лишь, что я рассказываю о нем значительно больше, чем это в данном случае необходимо, и должен объяснить почему, тем более что Артуру Лангтри в моем повествовании отведено значительно более скромное место.

Дело в том, что излагаемые далее сведения я рассматриваю как своего рода памятник Стюарту и в то же время как предупреждение и назидание другим. Как бы то ни было…

В поле зрения ордена Стюарт попал, когда ему было двадцать два года, В лондонский офис Таламаски одним из наших многочисленных осведомителей в Америке была прислана газетная вырезка с краткой заметкой о Стюарте Таунсенде, озаглавленной: «Мальчик, который в течение десяти лет не был самим собой».

Стюарт родился в 1895 году в маленьком техасском городке. Его отец был провинциальным врачом, весьма образованным и уважаемым всеми человеком. Мать происходила из состоятельной семьи и, как и подобало женщине ее положения и воспитания, занималась благотворительностью, время от времени оставляя своих семерых детей, из которых Стюарт был старшим, на попечение двух нянек. Семья жила на единственной фешенебельной улице городка в просторном белом доме, построенном в викторианском стиле, с «вдовьей дорожкой»[27] на крыше.

В шестилетнем возрасте Стюарта определили в пансион в Новой Англии. С самых первых дней он проявил незаурядные способности в учебе и вообще был поистине необыкновенным мальчиком, а приезжая, на каникулы домой, вел почти затворническую жизнь в своей расположенной в мансарде комнате и читал до глубокой ночи. Тем не менее у него было немало друзей и приятелей из немногочисленных, но весьма влиятельных семей местной аристократии — главным образом это были дети городских чиновников высшего разряда, юристов, богатых землевладельцев. Казалось, Стюарта любили все, кто его знал.

Когда Стюарту было десять лет, его свалила жесточайшая лихорадка, причем никто не мог поставить точный диагноз. В конце концов отец мальчика пришел к выводу, что причиной столь сильного жара послужила какая‑то инфекция, но опять же не сумел определить, какая именно. В период кризиса Стюарт двое суток бредил.

Он оправился от болезни, однако это уже был не Стюарт, а совсем другой человек. Новая личность считала себя молодой женщиной по имени Антуанетта Филдинг, говорила с французским акцентом, прекрасно играла на фортепьяно, однако не могла сказать, сколько ей лет, где она живет, как и почему попала в этот дом.

Стюарт немного знал французский, но никогда не играл на фортепьяно. И когда он сел к большому, покрытому пылью роялю, стоявшему в гостиной, и заиграл Шопена, родственники решили, что они сходят с ума.

Стюарт был настолько уверен, что он действительно женщина, что, увидев собственное отражение в зеркале, горько разрыдался. Не в силах вынести такое зрелище, его мать в слезах выбежала из комнаты. После примерно недели истерик и меланхолии Стюарта‑Антуанетту уговорили отказаться от требования нарядить его в платье, каким‑то образом удалось убедить его в том, что отныне он обладает мужским телом, что его имя Стюарт Таунсенд и что ему следует вести себя соответствующим образом.

Однако о возвращении в школу не могло быть и речи. Стюарт‑Антуанетта, или Тони, как для простоты стали называть его в семье, остался дома и все дни проводил (проводила, если вам будет угодно) за фортепьяно или над страницами дневника, в который он (она) старательно записывал (ла) все воспоминания, пытаясь разрешить неразрешимую загадку собственной личности.

Когда эти заметки попались на глаза доктору Таунсенду, он обнаружил, что они написаны великолепным французским языком, выходящим далеко за пределы того уровня, на котором мог изъясняться десятилетний Стюарт. Мало того, мальчик вспоминал Париж, причем Париж 1840‑х годов, подробно описывая оперные и театральные постановки, одежду и средства передвижения того времени.

Если верить сделанным в дневнике записям, Антуанетта Филдинг была наполовину англичанкой, наполовину француженкой, отец‑француз так и не женился на матери девочки, англичанке по имени Луиза Филдинг, и ребенок был обречен на весьма странную и замкнутую жизнь в Париже. Высокооплачиваемая проститутка баловала и нежила свою единственную дочь и всеми силами старалась уберечь ее от тлетворного влияния улицы. Для одаренной девочки единственной отрадой и утешением стала музыка.

Доктор Таунсенд был потрясен и заинтригован. Успокоив, насколько это было возможно, жену и пообещав ей до конца разобраться в столь таинственной истории, он принялся наводить справки и прежде всего отправил несколько запросов в Париж, решив для начала выяснить, действительно ли там жила некая Антуанетта Филдинг.

На поиски истины ему потребовалось пять лет.

Тем временем Антуанетта по‑прежнему оставалась в теле Стюарта, самозабвенно играла на рояле, а когда отваживалась переступить порог особняка к оказывалась на улице, то непременно терялась или попадала в какие‑нибудь переделки с местными хулиганами. В конце концов она вообще перестала выходить из дома и превратилась в склонное к истерикам создание. Она категорически потребовала, чтобы еду для нее оставляли возле двери в комнату, которую покидала только по ночам, чтобы спуститься в гостиную и поиграть на рояле.

В конце концов с помощью специально нанятого для поисков частного детектива доктору Таунсенду удалось установить, что в Париже действительно жила когда‑то особа по имени Луиза Филдинг и что эта особа была убита в 1865 году. Она и в самом деле была проституткой, однако ни единого упоминания о существовании, ребенка этой женщины найти не смогли. Расследование доктора зашло в тупик, а сам он к тому времени до такой степени устал от бесплодных попыток разгадать таинственную загадку, что принял решение смириться с создавшимся положением дел и по возможности приспособиться к ситуации.

Что ж, его прекрасный мальчик, его Стюарт, исчез навсегда, а вместо него в доме появился никчемный уродливый калека — белолицее создание с горящими глазами и бесполым голосом, способное жить только за плотно закрытыми ставнями. Они с женой постепенно привыкли к ночным концертам. Время от времени доктор поднимался в мансарду, чтобы поговорить с обитавшим там бледнолицым «женоподобным» созданием, и каждый раз отмечал у него явные признаки умственной деградации. В частности, Антуанетта могла вспомнить все меньше и меньше деталей своей «прошлой жизни». Тем не менее они, как правило, мило беседовали по‑английски или по‑французски, однако каждый раз это длилось недолго, ибо в какой‑то момент разговор вдруг угасал, потерявшее к нему всякий интерес юное существо возвращалось к своим книгам, как будто доктора вовсе и не было рядом, и несчастному отцу не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к себе.

Как ни странно, никому и в голову не пришло допустить, что Стюарт «одержим». Сам доктор был атеистом, дети посещали методистскую церковь. В семье ничего не знали о католических обрядах и ритуалах — ни об изгнании дьявола, ни о вере католиков в существование демонов и возможность одержимости дьяволом. Насколько нам известно, Таунсенды не обращались тогда за помощью к местному священнику, которого в семье недолюбливали.

Так продолжалось много лет. Стюарту уже исполнилось двадцать. Однажды ночью он упал с лестницы и сильно расшибся. Доктор по обыкновению не спал в ожидании уже привычного ночного концерта, однако из гостиной не доносилось ни звука. Сына он обнаружил лежащим без сознания на полу и, не медля, отвез его в городскую больницу, где Стюарт провел две недели в коме.

А когда очнулся… снова стал Стюартом. И ровным счетом ничего не помнил о том, что долгое время был кем‑то другим. Он пребывал в полной уверенности, что ему по‑прежнему десять лет, и звук собственного уже вполне взрослого голоса в первый момент поверг его в ужас, а вид принадлежащего ему теперь сформировавшегося мужского тела потряс настолько, что он буквально лишился дара речи.

После он долго сидел в больничной кровати, ошарашенно слушая рассказы о том, что происходило с ним за прошедшее десятилетие. Конечно же, он плохо понимал по‑французски — этот предмет был одним из самых нелюбимых в школе. И уж тем более не умел играть на рояле. Да ведь всем известно, что он напрочь лишен музыкальных способностей! Проще говоря, ему медведь на ухо наступил.

В последующие несколько недель он постепенно приходил в себя и, сидя за обеденным столом, во все глаза рассматривал своих «огромных» братьев и сестер, поседевшего отца и мать, которая при каждом взгляде на него никак не могла удержаться от слез. Телефоны и автомобили несказанно удивили его — ведь в 1905 году, когда он перестал быть Стюартом, ничего подобного не было и в помине, — а электричество откровенно пугало. И все‑таки самым сильным потрясением оставалось его собственное взрослое тело. Трудно было свыкнуться с мыслью, что детство и отрочество остались позади и уже никогда не вернутся.

Вскоре ему пришлось столкнуться с неизбежными трудностями — и у двадцатилетнего юноши с эмоциональным и психическим развитием десятилетнего ребенка их оказалось немало. Постепенно он набрал в весе, цвет лица улучшился. Стюарт проводил много времени со старыми, друзьями, посещал расположенные по соседству ранчо, ездил верхом. Были наняты преподаватели, в чью задачу входило как можно быстрее восполнить пробелы в образовании юноши, а в свободное время он успевал прочитывать массу газет и журналов и совершать длительные пешие прогулки, во время которых учился думать и двигаться как взрослый.

И все же его не покидало беспокойство. Женщины… Они привлекали его, он страстно стремился к ним, но не имел ни малейшего представления, что следует делать и как себя вести в их обществе. Неуверенность в себе, ощущение собственной неполноценности как мужчины причиняли ему боль. Кончилось тем, что он перессорился со всеми и, однажды открыв для себя «прелесть алкоголя», «ударился в беспробудное пьянство» и стал завсегдатаем местных баров.

В самое короткое время весь городок узнал историю Стюарта Таунсенда. Некоторые еще помнили его первое появление в качестве Антуанетты. Другие только слышали воспоминания очевидцев тех событий. Так или иначе, но разговоры на эту тему долго не стихали. Из уважения к доктору местные газеты не упоминали на своих страницах имя его сына и не обсуждали загадочный случай, однако какой‑то репортер из далласской газеты узнал о нем из своих источников и без ведома семьи, даже не встретившись с ни с кем из ее членов, опубликовал в одном из воскресных номеров за 1915 год большую статью с изложением всех подробностей. Позднее появились публикации и в других газетах, А примерно через два месяца после появления первой статьи историю Стюарта Таунсенда узнали, в лондонской резиденции нашего ордена.

Между тем охотники до сенсаций начали повсюду преследовать Стюарта. Какой‑то местный литератор вознамерился написать о нем роман. У дверей дома толпились корреспонденты разного рода журналов. Семья жила словно в осаде. Стюарт почти перестал выходить из дома и почти все время проводил в своей, комнате в мансарде, рассматривая веши, оставшиеся после таинственной Антуанетты, и предаваясь горьким размышлениям об украденных у него десяти годах жизни и о том, что отныне он превратился в безнадежного неудачника, обреченного на вечные споры с близкими и непонимание окружающих.

Излишне, наверное, упоминать, что семья получала множество писем отнюдь не доброжелательного характера. К счастью, в то время возможности почты были гораздо скромнее, чем сейчас. И все же на исходе 1916 года до Стюарта наконец дошел и пакет из Таламаски. В нем были две широко известные книги, рассказывающие о похожих случаях «одержимости», и письмо, в котором мы сообщали, что обладаем обширными познаниями о такого рода вещах и готовы встретиться с ним, чтобы обсудить ситуацию и поделиться информацией о тех, кому доводилось переживать нечто подобное.

Ответ от Стюарта не заставил себя долго ждать. Летом 1917 года он встретился в Далласе с нашим агентом Луи Дали и с радостью согласился поехать в Лондон. Доктор Таунсенд поначалу воспротивился этой поездке, однако заверения Луи в том, что наш подход к исследованию подобных случаев носит исключительно научный характер, возымели свое действие: доктор в конце концов сдался и первого сентября 1917 года Стюарт появился в резиденции Таламаски.

В следующем году Стюарта приняли, в орден в качестве стажера, и с тех пор он оставался его преданным служителем.

Первая тема, над которой ему было поручено работать, была, конечно же, тесно связана с тем, что произошло с ним самим — ему предстояло тщательно изучить все аналогичные случаи. Сделанные Стюартом выводы совпали с заключениями других наших исследователей в этой области и состояли в том, что он действительно был одержим духом давно умершей женщины.

Стюарт был также уверен, что, обратись тогда кто‑то из семьи за помощью к знающим людям или хотя бы к католическому священнику, и дух Антуанетты Филдинг был бы изгнан из него. Ибо, несмотря на то что католическая церковь в отличие от нас считает одержимость деянием исключительно дьявольским, их методы экзорцизма весьма действенны.

На протяжении пяти лет Стюарт занимался изучением исключительно случаев одержимости. Он путешествовал по всему миру, опрашивал десятки тех, кому довелось пережить столь тяжкое испытание, и подробно записывал все свидетельства.

Он пришел к тому же заключению, что и сделанное когда‑то нами: человек может быть одержим самыми разными существами. Иногда это призраки, иногда — некие организмы, по сути своей совершенно чуждые человеческой природе, иногда — «иные личности», проникающие в тело «хозяина». Еще один вывод, в правильности которого он был абсолютно уверен, состоял в том, что Антуанетта Филдинг принадлежала к числу реально живших людей и, как многие подобные ей призраки, не сознавала, что давно мертва.

В 1920 году Стюарт отправился в Париж в надежде найти там какие‑либо сведения об Антуанетте Филдинг, однако все его усилия оказались напрасными. Никаких ее следов обнаружить не удалось. И все же те немногие факты, которые он смог выявить относительно покойной Луизы Филдинг, полностью совпадали с записанными в дневнике воспоминаниями Антуанетты о своей матери. К сожалению, время стерло многое, информация оказалась весьма скудной и никакого удовлетворения Стюарту не принесла.

К концу 1920 года он смирился с тем, что тайна Антуанетты никогда не будет раскрыта, и полностью переключился на практическую работу в Таламаске — сбор данных в самых различных областях.

Вместе с Луи Дали он исследовал еще несколько случаев одержимости и даже участвовал в очень успешно проводимых Дали процедурах изгнания из людей чуждых им существ.

Дали был просто в восторге от Таунсенда. Он стал наставником Стюарта и высоко ценил своего ученика за склонность к состраданию, терпеливость и выдержку, столь необходимые для работы в такой области исследований. Никто, даже сам Луи, не мог так успокоить и утешить жертву одержимости после процедуры изгнания, как это делал Стюарт. Стоит ли удивляться — ведь он сам прошел через это.

Так продолжалось вплоть до 1929 года. Все свое свободное время — а его было не слишком много — Стюарт посвящал изучению досье Мэйфейрских ведьм. А затем последовало его обращение в совет.

Таунсенду исполнилось тридцать пять. Он был достаточно высок — около шести футов ростом, строен и весьма привлекателен: белая кожа, светлые, пепельного оттенка волосы и темно‑серые глаза. Одевался он всегда очень элегантно и принадлежал к числу тех американцев, кто не только высоко ценит английские манеры и стиль поведения, но и успешно их усваивает. Однако самыми привлекательными для окружающих были, пожалуй, удивительным образом сохранившиеся в Стюарте детская непосредственность и невинность. Возможно, причиной тому — безвозвратно потерянное десятилетие жизни.

Порою он действовал импульсивно, а если встречал хоть малейшее препятствие на своем пути к цели, в порыве ярости мог, что называется, соскочить с катушек, однако во время работы всегда жестко контролировал эмоции и умел держать себя в руках. Вспышки раздражения случались у него и в Обители, однако его быстро приводили в чувство.

Однажды Таунсенд влюбился — глубокое и страстное чувство к Хелен Крейс, тоже агенту Таламаски, едва не погубило его. После того как в 1924 году Хелен погибла в автомобильной катастрофе, Стюарт два года ходил просто сам не свой — его торе было столь безысходным, а тоска и страдание столь сильными, что мы опасались за его жизнь.

Возможно, мы никогда не узнаем, что на самом деле произошло между ним и Стеллой Мэйфейр. Не исключено, однако, и даже вполне вероятно, что Стелла стала второй и последней любовью в его жизни.

 

Позволю здесь высказать собственную точку зрения. На мой взгляд, Стюарта Таунсенда ни в коем случае нельзя было посылать в Новый Орлеан. И дело не только в его чрезмерной эмоциональности. И не только в его явном увлечении Стеллой. Проблема в другом: в этой сфере деятельности Стюарту недоставало опыта.

В период ученичества и стажировки ему приходилось иметь дело с различными проявлениями нестандартной психики, в том числе и с экстрасенсорными способностями людей. Да, он, безусловно, прочел горы литературы по оккультизму и не раз обсуждал эту тему с другими агентами ордена. Некоторое время ему довелось поработать вместе с Артуром Лангтри. Все так, но…

Но о ведьмах как таковых он знал слишком мало, а точнее говоря, совсем ничего. Равно как и другие агенты нашего ордена, кому доводилось работать только с призраками, случаями одержимости или реинкарнации. Стюарт не имел представления о силе ведьм и о том, на что они способны.

Он не знал, например, что именно смертные ведьмы обеспечивают наиболее мощные и отчетливые проявления существ, которые лишены телесной оболочки. Более того, есть основания полагать, что сама традиция называть этих женщин ведьмами — которой всегда и по сию пору следуют и в Таламаске — казалась ему устаревшей и неразумной.

Весьма вероятно, что такая терминология не смущала его, когда речь шла о Деборе Мэйфейр или ее дочери Шарлотте, которые жили в семнадцатом столетии, однако казалась неприемлемой для характеристики веселой, остроумной, одетой по последней моде и вполне современной женщины, истинной «дочери двадцатого века», какой была Стелла, словно лукаво подмигивавшая ему и с улыбкой манившая к себе через океан.

Таламаска, безусловно, с определенной долей настороженности относится ко всем, кто еще только начинает исследования в сфере колдовства. То же самое относится к новичкам в области изучения вампиризма. Многие агенты ордена вообще не верили в реальность существования подобных явлений до тех пор, пока собственными глазами не увидели, как действуют вампиры и ведьмы. Оптимальный выход из положения в данном случае — работа стажеров под непременным и постоянным присмотром и руководством более опытных агентов и по возможности исключение прямых контактов между исследователем и предметом его наблюдения.

Послать столь неискушенного в такого рода делах человека, как Таунсенд, на встречу с одной из Мэйфейрских ведьм это все равно что отправить ребенка прямиком в ад и приказать ему взять интервью у самого дьявола.

Итак, вывод напрашивается сам собой: Стюарт Таунсенд поехал в Новый Орлеан совершенно не подготовленным к выполнению задания и даже не был в достаточной мере проинструктирован и предупрежден об опасности. При всем моем уважении к старшинам, руководившим орденом в 1929 году, уверен, что в наши дни подобная оплошность не может быть допущена.

В заключение хочу упомянуть о еще одном обстоятельстве: насколько нам известно, Стюарт Таунсенд не обладал какими‑либо сверхъестественными способностями. Иными словами, он не был экстрасенсом. А потому, столкнувшись с дьявольскими силами, он не только не понял, с чем именно имеет дело, но и не имел возможности им противостоять, ибо не обладал никакими средствами защиты.

 

Заявление об исчезновении Стюарта Таунсенда поступило в полицию Нового Орлеана двадцать пятого июля 1929 года, ровно через месяц после его приезда в этот город. Агенты Таламаски безуспешно пытались связаться с ним по телефону; посланные телеграммы тоже остались без ответа. Поиски, предпринятые Ирвином Дандричем, ни к чему не привели. В отеле «Сент‑Чарльз», где, судя по бумаге, Стюартом было написано единственное письмо, полученное нами от него из Нового Орлеана, заявили, что человек с таким именем у них не зарегистрирован. Никто из служащих отеля не мог вспомнить, чтобы он когда‑либо там останавливался.

В результате предпринятого нами частного расследования не было найдено ни единого подтверждения того факта, что Стюарт вообще добрался до Нового Орлеана. К такому же выводу вскоре пришла и полиция.

Двадцать восьмого июля власти города сообщили нашим агентам, что все возможности для поисков исчерпаны. Однако под давлением Ирвина Дандрича и руководства Таламаски полиция в конце концов согласилась послать своих людей в особняк Мэйфейров, дабы задать несколько вопросов Стелле и выяснить, приходилось ли ей когда‑либо встречаться или разговаривать с разыскиваемым человеком. Откровенно говоря, в Таламаске не надеялись на положительный результат, однако Стелла несказанно удивила всех, без промедления заявив, что отлично помнит Стюарта.

Она рассказала, что действительно встречалась со Стюартом — высоким техасцем, приехавшим из Англии, и что он показался ей личностью весьма интересной, из тех, что не забываются. Они встретились за ленчем, потом вместе поужинали, а после проболтали всю ночь напролет.

Стелла недоумевала, что же могло с ним приключиться. Надо отдать ей должное, предположение о возможном несчастье, и даже убийстве, ее явно огорчило.

Да, действительно, он упоминал отель «Сент‑Чарльз», сказал, что там остановился. Зачем бы он стал ей врать? В конце концов Стелла расплакалась и сквозь слезы все время твердила, что очень надеется, что со Стюартом не случилось ничего плохого. Она казалась такой расстроенной, что полицейские хотели прекратить расспросы, однако она сама удержала их. Быть может, им стоит поговорить с людьми в ресторане «У двух сестер»? Она водила туда Стюарта, и ему понравилось это место. Быть может, он вернулся туда еще раз? А еще маленький бар на Бурбон‑стрит, где торгуют контрабандным спиртным. После того как рано утром их выставили из другого, более респектабельного, заведения — на самом деле ужасная дыра! — они перебралась в эту забегаловку.

Полицейские отправились по указанным адресам. Как выяснилось, Стеллу везде хорошо знали и не исключали возможности, что она появлялась там с мужчиной — она всегда приходила с мужчиной. Однако был ли это Стюарт Таунсенд, никто с уверенностью утверждать не мог.

Проверка других отелей в городе результатов не принесла: ни вещей Стюарта, ни каких‑либо иных его следов не нашли. Опрос таксистов тоже ничего не дал.

В конце концов руководство Таламаски приняло решение самостоятельно проводить дальнейшее расследование. Дабы выяснить, что же все‑таки случилось, из Лондона в Новый Орлеан отплыл на теплоходе Артур Лангтри, которого нестерпимо мучила совесть за то, что он позволил Стюарту в одиночку отправиться на такое задание.