На камнях растет сладчайший виноград

 

 

I

 

Гиль Фриш терпеть не мог безделья.

Но чем прикажете заняться, если вас упаковали в капсулу‑регенератор? Капсула работала в режиме локальной регенерации, так что в восстановительном сне без сновидений мар Фришу было отказано. С врачом не поспоришь, а с диагност‑блоком – тем более. Местная анестезия действовала исправно: боли Гиль не ощущал. Нижнюю часть туловища пациента, от гениталий до диафрагмы, обволокла пульсирующая масса восстановительного биогеля, в которую уходили прозрачные трубки, волноводы и контактные интерфейсы многочисленных датчиков. Вся эта поросль свисала с потолка капсулы синтетической бахромой – казалось, корни дерева проникли через крышку хайтек‑гроба и оплели заключенного в нем покойника.

Данное сравнение – про корни, гроб и мертвеца – мар Фриш вычитал в романе. Он помнил, в каком именно, но сейчас это было несущественно. Пару секунд гематр анализировал адекватность сравнения по четырнадцати основным и восемнадцати дополнительным аспектам. С поправкой на художественный вымысел адекватность составила тридцать восемь и сорок шесть сотых процента. Неплохо для беллетристики. Гиль сделал заметку в памяти: ознакомиться при случае с другими произведениями этого автора.

Изнутри капсулу покрывал кремового цвета медипласт, теплый и приятно‑упругий на ощупь. В его толще скрывалась сервисная периферия. Капсула представляла собой сложнейший биоэлектронный организм, занимавший промежуточное положение между машиной и живым существом. Размышления об устройстве капсул‑регенераторов и направлениях их эволюции заняли у мар Фриша еще восемь секунд. Гематр вполне мог бы и дальше скользить мыслью с одного предмета на другой, задерживаясь на каждом ровно настолько, чтобы достигнуть динамического предела своих познаний в данной области и оценить его сравнительную достаточность. Еще можно было произвести раскопки, добираясь до вещественных и семантических первооснов; отыскать между ними пересечения и связи, сплести многомерную сеть – малый умозрительный прообраз той вселенской сети причин и следствий, с которой работают, составляя гематрицы, прокладывая курсы звездолетов, высчитывая вероятности событий…

Игра ума доставляла Гилю острое удовольствие. Однако в ней крылась серьезная опасность: увлекшись построением сети взаимосвязей, гематр мог со временем полностью «уйти в себя», зациклившись на задаче. Для его расы это было сродни ментальному наркотику. Модель достраивалась, стремительно усложняясь; чтобы удерживать в уме эту конструкцию, гематру требовалось все больше ресурсов собственного мозга. Вскоре ментальный наркоман переставал реагировать на внешние раздражители. Он впадал в подобие комы – глубокий апато‑абулический синдром – погрузившись в мир игры, соблазнявшей его возрастающей сложностью.

Прогрессирующая монополяризация психики, бич гематров.

Гиль был осторожен с подобными развлечениями, останавливаясь задолго до опасного порога. Вот и сейчас он открыл глаза, выныривая на поверхность собственного рассудка, и тронул сенсор вызова на крышке капсулы.

– Вам что‑то нужно, мар Фриш?

Он узнал голос дежурного медбрата.

– Коммуникатор, пожалуйста.

– В аренду или в постоянное пользование?

– В постоянное пользование. Мой уником похитили.

– Желательная модель?

– «Элит‑универсал 7GЕ» с местными расширениями. Оплата с моего счета сразу по получении.

– Будет через одиннадцать минут.

– Спасибо.

Умозрительным развлечениям мар Фриш, в прошлом – следователь полицейского управления на Таммузе, предпочитал более практические задачи. Одна такая задача имелась у него в запасе. Для ее решения Гилю требовалась связь и выход в вирт – пусть даже куцый, как на отсталой Террафиме.

Медбрат принес коммуникатор ровно через одиннадцать минут, как обещал. Открылось контрольное окошко капсулы, и рука в перчатке протянула Гилю плоскую коробочку. К гармонизирующим ароматам, разлитым в обогащенной кислородом внутренней атмосфере капсулы, добавилась резкая нотка антисептического спрея.

– Ваш уником, мар Фриш.

– Благодарю.

Активировав голосферу и войдя в вирт, он первым делом произвел оплату покупки. Затем связался с полицейским управлением местного представительства Лиги – и выяснил, что похищенный у него коммуникатор заблокирован и поставлен на отслеживание. Похвальная оперативность, учитывая, что Гиль успел сделать лишь устное заявление. Однако ждать, пока грабитель будет пойман, а уником вернут владельцу, у мар Фриша не было ни желания, ни времени. Пройдя идентификацию в сервис‑центре, Гиль переоформил старый номер на новое устройство. Проверил вызовы – после ограбления никто не пытался связаться с ним. Тем лучше: можно полностью сосредоточиться на поставленной задаче.

Включив защищенный канал и войдя в планетарное вирт‑хранилище, мар Фриш набрал одному ему известную трехмерную матрицу кода. Связь работала хорошо: «облачный сейф» открылся сразу. Все программы и приложения были на месте. Гиль давно взял за практику: на каждой планете, где он появлялся, загружать в местное хранилище запароленный пакет специфического программного обеспечения. Дешевле и надежнее, чем заново отыскивать нужное в вирте – или скачивать через гипер с другого конца галактики. Сегодня предусмотрительность гематра себя полностью оправдала.

Загрузка пакета заняла три с половиной минуты. Для начала Гиль связался с диспетчером медицинской службы, которому звонил, вызывая помощь, и попросил сообщить номер уникома, с которого пришел вызов. Получив номер, он запустил спецпрограмму поиска по базам данных. Программа имела гриф «для служебного пользования», а мар Фриш не служил в полиции вот уже одну тысячу шестьсот сорок два дня. Но риск был просчитан: шанс попасться составлял менее двух процентов, и даже в этом маловероятном случае Гилю на первый раз грозила лишь административная ответственность: официальное предупреждение и не слишком обременительный штраф.

Уж что‑что, а законы мар Фриш знал досконально.

Уником оказался зарегистрирован на Энкарну Олдонзу Марию де Кастельбро. Задача усложнялась, и это доставило Гилю толику удовольствия. В бытность следователем ему приходилось решать куда более сложные головоломки: преступления гематров планировались идеальным образом, все возможные «ниточки» обрубались или надежно прятались. Но, как говорят на Сечене: «На безрыбье – и рак рыба». Любое усложнение задачи мар Фриш сейчас мог только приветствовать.

Снимки доньи Энкарны. Семья. Увлечения. Образование. Круг знакомств. Сортировка по полу и возрасту. Просмотр стоп‑кадров. Изображение человека, спасшего Гиля, с камер периметра квартала. Поиск соответствий. Идентификация по снимку. По предполагаемым имени и фамилии. Спаситель представился мар Фришу, как Диего Пераль, но в сложившейся ситуации человек мог соврать, и скорее всего соврал на самом деле. Главарь наемных убийц, а вернее, заказчик убийства, потому что он не вмешивался в драку, произнес вслух и имя, и фамилию спасителя. Память гематра, будь мар Фриш в обычном состоянии, сохранила бы эти данные в точности. Но, мучимый раной, Гиль в момент начала конфликта находился на грани обморока. Запомнились отдельные звуки и фрагменты реплик. Вероятность того, что объект поисков зовут Диего, составляла шестьдесят восемь процентов ровно. Вероятность того, что фамилия объекта заканчивается на «раль», составляла пятьдесят шесть целых тридцать две сотых процента.

«Диего Пераль», – доложила система.

Не соврал, отметил гематр.

Через три минуты сорок семь секунд все сделалось яснее ясного. Любовная связь с дочерью гранда, сословное неравенство, побег. Семья девушки в бешенстве, наемники‑головорезы идут по следу, влюбленные пытаются улететь с планеты, отец подает дочь в розыск… Пикантность собранной информации придавал любопытный нюанс: спаситель Гиля оказался сыном драматурга Луиса Пераля, известного далеко за пределами Террафимы. Мар Фриш трижды смотрел «Колесницы судьбы», снятые великим Монтелье. Ему нравилась математическая выверенность акцентов и композиции фильма. Особенно ему нравился трагический финал: гораздо логичнее, чем хеппи‑энд в оригинале пьесы, которую Гиль читал в переводе на унилингву.

Это усилило желание помочь Диего Пералю на два с половиной процента.

Большинство инорасцев считало, что гематры лишены эмоций. Это не вполне соответствовало действительности. Эмоциональные пики гематров были значительно ниже, чем у прочих рас Ойкумены, но они имелись. Просто гематры никогда не проявляли эмоции внешне и почти никогда не руководствовались ими, принимая то или иное решение.

Не руководствовались, но учитывали в числе других факторов.

Вероятность того, что Диего Пералю и Энкарне де Кастельбро удалось – или удастся в ближайшем будущем – покинуть планету, составляла четыре целых семь десятых процента. Вероятность гибели Диего Пераля в ближайшие сорок восемь часов составляла семьдесят девять целых тридцать три сотых процента. Диего Пераль, обремененный проблемами, спас жизнь Гилю Фришу. Вероятность того, что случайный прохожий придет на помощь ограбленному и тяжелораненому инопланетнику, была ничтожна, как ни считай. И все же, несмотря на приговор чисел – мар Фриш наслаждается покоем в регенерационной капсуле, а в помощи нуждается эскалонец, и у дона Диего нет двух суток, которые назначил ему гематр.

Гиль Фриш принял решение.

Теперь ему предстояло убедить остальных.

– Есть внеплановые клиенты, – сбор всей команды в закрытый вирт‑круг занял четыре минуты тридцать шесть секунд. – Двое, мужчина и женщина. Вылет в течение суток.

– Что за клиенты?

– Мужчина спас мне жизнь. Я ему должен.

Пауза. Собеседникам Гиля требовалось время на осмысление.

– Мы работаем только с подачи Центра.

Изображения отсутствовали. Звучали голоса, вернее, голос: один на всех, модулируемый программой из загруженного спец‑пакета. Когда совещание закончится, программа очистки не оставит в вирте Террафимы никаких следов общения команды. Отсутствовал и упомянутый Центр. Вернее, центр существовал, но назывался совсем иначе, да и на центр с большой буквы Ц, как его принято изображать в скверных боевиках, походил мало. Тем не менее, Гиль знал, кто ответил первым, сославшись на невозможность самостоятельной акции. За два года он успел хорошо изучить своих коллег.

Мар Фриш молчал и ждал.

– Нам не запрещали самодеятельность!

– Но мы еще ни разу…

– Просто случая до сих пор не было. Кому повредит лишний грошик?

– Центр гарантирует нам надежность клиента. Центр обеспечивает безопасность. А если этот спаситель начнет болтать?

– Да что он знает?!

– Думаешь, трудно вычислить, кому он тут, в Эскалоне, жизнь спас? И потянется ниточка…

– А мы ему объясним.

– Что?!

– Что молчание – залог здоровья и долгих лет жизни.

– Центр будет недоволен.

– Переживут. Мы им не мальчики на побегушках.

– Я бы не хотел конфликта…

– В Ойкумене все слева подрабатывают. Чем мы хуже?

Гиль мог бы рассказать, чем заканчиваются «левые заработки». Из‑за частных расследований он вылетел со службы. А ведь вероятность, что об этом узнает начальство, выглядела чистым мизером… Но мар Фриш благоразумно промолчал: сейчас делиться печальным опытом с коллегами было не в его интересах.

– Опомнитесь! Нашему товарищу спасли жизнь!

– Думаю, наш товарищ уже оценил степень риска.

Имен и прозвищ вслух не произносили. Если же кто‑то, забывшись, брякал лишнего, умная программа автоматически трансформировала личные данные в нейтральное «наш товарищ». При встречах лицом к лицу это служило неистощимым источником для шуток.

– И что?

– И счел ее приемлемой. Если рейс оплатят по норме, я согласен.

– Вот! Я ж говорю, лишний грошик…

– Личные мотивы не должны ставить под угрозу общее благо. Мнения разделились. Что скажешь, наш товарищ? У тебя есть аргументы?

– Есть, – сказал гематр Гиль Фриш. – Я так хочу.

В вирте повисла потрясенная тишина.

 

II

Колесницы судьбы

(не так давно)

 

Он очень устал.

На обратном пути Диего тысячу раз пожалел, что согласился воспользоваться экипажем дона Васко. Словно беря реванш за проигранную дуэль, раненый всю дорогу вел себя самым отвратительным образом. Молодой артиллерист с каждым оборотом колеса превращался в старика: вредного, сварливого, оскорбительно надменного. Казалось, дон Васко хочет спровоцировать попутчика на новую дуэль, авансом – едва, значит, встанем на ноги, сразу и сойдемся. Диего терпел, кусая губы. Слава Богу, доверенный слуга Васко д'Авилькара и впрямь был молчуном с лицом дубового идола и чувствительностью коновязи. Скажи Мануэль хоть слово – да что там слово! – фыркни он невпопад, скриви рот в мимолетной ухмылке, и маэстро за себя бы не поручился.

Очень уж накипело.

На площади Трех Генералов он выпрыгнул на мостовую. До дома еще оставалось далековато, маршрут экипажа, о чем Диего прекрасно знал, лежал в удобном направлении, но выдерживать присутствие дона Васко маэстро больше не мог. Холодно откланявшись, Диего нырнул в ближайший переулок – и пошел мерять шагами квартал за кварталом, чувствуя, как раздражение колючим ежом ворочается в сердце.

Он думал, что ходьба успокоит его, и ошибся.

Зимой Пераль‑младший отказался от квартиры на улице Сан‑Бильдоа, которую снимал третий год подряд, в пользу другой квартиры, поменьше, зато расположенной прямо над новым залом для фехтования. Это сэкономило малую толику эскудо: частью высвободившиеся деньги пошли на аренду зала, и без того съедавшего почти весь заработок, частью – на смену гардероба. Напротив нынешнего жилья, в полуподвале трехэтажного здания, размещалась харчевня тетушки Каэтаны – заведение дешевое, но чистое.

Домой идти не хотелось. Маэстро нырнул в харчевню, удивительно пустую для позднего вечера – звездного часа пьянчуг – и сделал заказ по‑солдатски: кувшин крепкого.

– Что подать на закуску? – спросила тетушка.

Диего задумался:

– А поруби‑ка мне лука…

Дважды объяснять не пришлось. Вдова флотского бомбардира, тетушка Каэтана отлично знала, чего хотят солдаты, когда у них на душе кошки скребут. Вскоре на столе перед маэстро образовалась вместительная миска с луком белым, желтым и красным, нарезанным полукольцами. Вся эта радость была щедро залита оливковым маслом с уксусом, а сверху умница‑тетушка покрошила еще лучка, на сей раз зеленого. Рядом с миской, выпятив треснутый поджаристый бочок, лежала краюха черного хлеба, густо посыпанного солью.

– Неси весь каравай, – рассудил Диего. – И солонку отдельно.

Вино пахло плесенью. То, что в более дорогих выдержанных сортах делалось предметом наслаждения знатоков, в дрянном винце тетушки скорее отпугнуло бы ценителя. Впрочем, Диего сейчас пребывал в настроении напиться, как сапожник, а не рассуждать о букетах и ароматах. Крепость, господа! Солдаты крепость берут, а не любуются ею издали.

Кувшин быстро опустел, пришлось брать второй.

Харчевню маэстро покинул минут через двадцать после того, как колокол на звоннице церкви Святого Случая пробил полночь. Настроение вряд ли улучшилось; скорее утонуло в мутном омуте хмеля. Пистолетный ящик он забыл под столом, но нисколько не волновался: умница‑Каэтана приберет и сохранит до следующего визита. Завтра сплю до полудня, сказал себе Диего. Учеников у меня нет: в смысле, завтра никто в зал прийти не должен, а к маркизу де Кастельбро я больше не ходок. Задаток мы, дружище, отработали с лихвой; если маркиз сочтет нужным, пришлет нам остаток гонорара с посыльным.

Не сочтет – ну и черт с ним!

В зале было темно. Зная наизусть каждую пядь паркета, каждый угол мебели и расположение манекенов, маэстро не нуждался в свете, чтобы подняться наверх, в спальню. Он бы без труда сделал это слепым, глухим, пьяным в стельку, но чутье, дитя кровавых лет войны, остановило Диего на половине пути. Слегка покачиваясь, он сообразил, где находится ближайшая стойка с оружием, прикинул время, которое понадобится ему, чтобы вооружиться, отбить возможное нападение от окна, плотно закрытого шторами, и в ответ атаковать самому – все это одними навыками, памятью мышц и сухожилий, без помощи рассудка, мирно дремлющего на дне выпивки.

Сейчас он убил бы, не понимая, что убивает.

Глаза мало‑помалу привыкали к темноте. Щурясь, с трудом сдерживая отрыжку, Диего различил силуэт незваного гостя. Ну да, вот ты, красавец – между ростовыми манекенами, у буфета, где маэстро держал графин вина, сильно разбавленного водой, и два‑три лимона. Случалось, после занятий ученики хотели пить. Кислое утоляло жажду быстрее обычной воды. В пекло кислое! В ад все графины мира! Кто же ты, сеньор? Вор? убийца? призрак?!

Кивер с султаном. Ментик на плече.

Гусар?!

– Зал закрыт, – сказал Диего. – Приходите завтра.

Язык, будь он проклят, заплетался.

– Господи, – шепотом откликнулась тьма. – Хвала тебе, Господи…

Голос сорвался: похоже, у гусара тоже имелись проблемы с речью. Диего не двигался с места, вспоминая: запер он зал, уходя на дуэль, или забыл? Сейчас это не имело никакого значения, но почему‑то представлялось очень важным. Ноздри маэстро затрепетали, уловив слабый запах пота. Гусар чего‑то боялся или пребывал в возбуждении. Знакомый запах, отметило чутье. Да ну, вяло буркнул рассудок. От нас, небось, тоже луком несет – боже сохрани!

– Я не беру учеников по ночам. Приходите утром…

– Господи! Живой…

– Господь, – с мрачным юмором пьяницы согласился Диего, – вечно жив. В отличие от нас, смертных. Что вы здесь делаете, наконец?

– Живой…

Он проморгал атаку. А может, это была вовсе не атака, и потому чутье спало мертвым сном, и рассудок спал, прижавшись к чутью, как ребенок к матери, в поисках защиты. С разбегу гусар влетел в объятья маэстро: легкий, упругий, весь порыв и страсть. Мягкие губы ткнулись в щеку, в усы, подбородок, шею. Руки обхватили Диего стальными обручами; плохо соображая, что делает, он ответил тем же, только сильнее. Гусар вскрикнул – похоже, маэстро сделал ему больно – но не отстранился, а напротив, вжался всем телом, словно хотел раствориться в грешной плоти Диего Пераля.

– Живой!

– Донья Энкарна, – сказал Диего. Он старался четко выговаривать слова, а главное, не дышать на девушку вином и луком. У него не получалось ни первое, ни второе, но он, видит Бог, старался. – Вам надо…

– Сразу. С самого первого раза, еще в театре…

– Надо…

– Мой. Ничей больше. Только мой.

– Вам необходимо…

– Мой ястреб. Господи, благодарю тебя…

– …вернуться к отцу. Негоже юной донье в столь позднее время…

Это были последние слова идиота‑рассудка. Пробудившись на миг, бедняга окончательно утратил способность рассуждать здраво. Немало этому способствовал вопрос, укрытый, словно игла в вате, в чуточку хриплом, грудном смехе лже‑гусара:

– Я не девственница. Тебя это не смутит?

Нет, его это не смутило. Ни капельки.

 

Позже маэстро спросит:

– Зачем ты солгала мне? Ты же была девственна.

– Не хотела, чтобы ты сдерживался, – ответит донья Энкарна, смеясь. – Чтобы жалел меня. Ведь ты бы жалел, дурачок? Да? Я хотела, чтобы все по‑настоящему. Как будто мы вместе уже сто тысяч лет…

Она всегда добивалась того, чего хотела.

 

III

 

– Кто это был?

Диего глядел на отключившийся уником, как ребенок на монстра, выбравшегося из‑под кровати.

– Диего!

– Что? Ах, да, прости! Это был гематр.

– Какой еще гематр? Почему гематр?!

– Мар… мар Фриш, – маэстро с трудом вспомнил фамилию спасенного инопланетника. Куда лучше он помнил снайперские таланты гематра. – Ты его не знаешь.

– А ты?

– Я? Я тоже не знаю.

– Интересное дело! Тогда почему он тебе звонит?

– Не знаю.

– Где он взял твой номер?!

– Не знаю.

– И что он хочет? Этого ты тоже не знаешь?!

Во время их краткого разговора Карни стояла в двух шагах. Но мар Фриш каким‑то хитрым образом активировал на коммуникаторе Пераля конфидент‑режим, и девушка ничего не слышала. Пераль‑младший и предположить не мог, что это, оказывается, можно сделать дистанционно, с чужого устройства. Что еще активировал мар Фриш в его уникоме? Систему пеленга, о которой Диего до сегодняшнего дня и понятия не имел? Режим прослушивания? Скрытую пакость, о которой маэстро узнает в последний момент?

Он с трудом подавил желание шваркнуть предательское устройство об стену. Правильно он не доверял инопланетным игрушкам! Пусти змею за пазуху…

– Диего, что с тобой? Что‑то случилось?

Тревога в голосе Карни заставила маэстро очнуться.

– Он предложил нам помощь.

– Нам?! Откуда он знает обо мне?

– Понятия не имею…

– Ты ему все рассказал?! Первому встречному?!

– Карни, клянусь, я ничего ему о тебе не рассказывал!

– Так вы все‑таки знакомы?!

– Его ранили. Я дотащил его до квартала гематров.

– И всё?

– Всё!

Карни возликовала:

– Тогда понятно, почему он хочет нам помочь! Ты его спас! Он платит нам добром за добро! Твой Фриш предлагает вылет с Террафимы?

– Как ты догадалась? – опешил маэстро.

В ответ юная донья лишь фыркнула, словно кошка. От этой дурной привычки ее пытались отучить отец, брат, дуэнья и учителя – безрезультатно.

– А какая еще помощь нам нужна?!

– Да, он поможет нам улететь. Но за деньги.

– Твой Мигель тоже не бессребреник!

– Мигеля я знаю сто лет. А этого видел один раз.

– Зато ты спас ему жизнь!

– Спас, – кивнул Диего, угрюмей ночи. – Мар Фриш так и сказал: сам он с нас денег не возьмет. Но он в деле не один. А команда задаром работать отказывается.

– И что тут особенного? Он все правильно сказал, твой гематр! Сколько хочет его команда?

Диего собрался с духом и назвал сумму.

– Сколько?!!

Он повторил. Энкарна задумалась, со смешной серьезностью наморщив лоб и хмуря брови. Думала она секунд десять, что для девушки было необычайно долго.

– Надо соглашаться!

– Но…

– У нас нет другого выхода!

– Но у меня нет таких денег! У меня и четверти не наберется!

– Значит, думаем, где их добыть! Ты и я. Оба думаем!

– Карни!

– Что?

– Я ему не доверяю. Он сказал, заплатить нужно вперед.

– Значит, заплатим! Думай, где найти деньги.

– А если это обман? Он получит деньги и больше не перезвонит.

Озвучивать худший вариант Диего не стал. Гематр перезвонит, они явятся в назначенное место, где их будут ждать люди маркиза. Его убьют, Карни вернут в семью… Но не он ли сам только что предлагал любимой вернуться к отцу? Нет, концы с концами не сходятся. Гематр застрелил наемника. Не сделай он этого, Диего был бы уже мертвей мертвого. Ловушка маловероятна, в отличие от банального обмана…

– Извините, что вмешиваюсь…

От неожиданности Диего едва не выронил коммуникатор, который все еще держал в руке. Сигнал вызова молчал, экран оставался темным, сфера и не думала формироваться – просто из дьявольского устройства вдруг раздался голос гематра.

– Мар Фриш?!

– Да, это я.

– Гореть вам в аду! Вы подслушивали?!

– Извините. Вы не завершили сеанс связи.

Я схожу с ума, подумал Диего. Сенсор отбоя: коснулся я его или нет? Проклятье, не помню. Зеленый индикатор погас, сменившись красным – это помню точно. А зуммер? Прозвучал ли зуммер? Стоп, стоп, надо успокоиться… Какое, к чёрту, успокоиться? Это проделки гематра! Я как в воду глядел! Мерзавец что‑то переключил дистанционно – и вот, пожалуйста!

– Вы все слышали!

– Слышал, – не стал отпираться гематр. – И еще раз приношу свои извинения. Я понимаю ваши опасения, сеньор Пераль. Они вполне логичны. Но поверьте: я рискую ничуть не меньше, чем вы.

«Чем же вы‑то рискуете?» – хотел рявкнуть маэстро, но Карни его опередила:

– Я знаю, где найти деньги!

Девушка лихорадочно рылась в походной сумке.

– Очень хорошо, сеньорита де Кастельбро, – поощрил ее мар Фриш. – Я отправляю вам номер счета. Переведите на него сумму, озвученную сеньором Пералем. По подтверждении зачисления денег на указанный счет я пришлю вам сообщение. Там будет назначено время и место, куда вам следует явиться для отлета с Террафимы. Я не прощаюсь.

– Мы скоро увидимся? – съязвил Диего.

Гематр остался серьезен:

– Да. Вероятность – восемьдесят семь и четыре процента.

На сей раз Диего с тщательностью параноика проверил, что сеанс связи действительно завершен. Впрочем, он так и не смог избавиться от ощущения слежки. Карни тем временем уже терзала свой уником, набирая чей‑то номер. Кому она звонит? Отцу? брату?! Бред, безумие… Самому Диего обратиться было решительно не к кому. Луис Пераль зарабатывал на зависть иным драматургам – поток гонораров не иссякал. Он не отказал бы сыну в критической ситуации. Но Пераль‑старший привык жить на широкую ногу. Наряды, застолья, выезды, благотворительность… Женщины, наконец. Любовница «el Monstruo de Naturaleza» – в Эскалоне это считалось прибыльной вакансией. Даже если отец не залез в очередной раз в долги, нужной суммы у него не найдется. Придется занимать, и как Пераль‑старший потом сумеет расплатиться – Бог весть…

Он слишком поздно осознал, кому звонит Энкарна.

– Не смей, Карни! Нет!

Девушка вытянула в его сторону свободную руку ладошкой вперед. «Не мешай!» – читалось в жесте. Диего задохнулся от боли: казалось, его саданули кулаком под ложечку. Так натыкаются на стену силового поля. Маэстро больше не владел ситуацией. Размеренная, привычная жизнь рушилась крепостной башней под обстрелом артиллерии. Нет, башня еще стояла, но в ней зияли бреши, пробитые ядрами, а от щербатых зубцов до фундамента змеились трещины. Залп, другой, и крепость рухнет, погребая защитников под собой…

Я дома, подумал Диего. Мои ноги топчут грубую землю, мой корабль пока не взлетел. Но на самом деле я не здесь. Я в Эскалоне? Нет, я в Ойкумене, которую даже не успел повидать. Коммуникаторы, банковские переводы, секторальные визы, регенерационные капсулы, полет на аэромобе, и вот – бегство с планеты при посредстве таинственного гематра. Господи! Чудны дела Твои! Старый добрый контрабандист исчезает, его место занимает инопланетник, хозяйничающий в моем уникоме прямо из госпиталя. Карни, тебе легче. Ты в Ойкумене, как рыба в воде. Это я все время опасаюсь где‑нибудь напортачить и опростоволоситься. Это я при каждом удобном случае отдаю тебе бразды правления. Ей‑богу, на Дровяном бастионе было легче. Вот свои, вот противник. Задача поставлена, иди выполняй. Стреляй, коли, отражай удары. Карабкайся на стены, глотай едкий дым. Прикрывай спину товарищу и молись, чтоб не зацепило шальной пулей. Господи, верни меня на бастион…

– Дон Васко?

Диего скрипнул зубами. Слышать этот разговор было выше его сил.

– Дон Васко, вы говорили, что любите меня. Что готовы на все…

– Да, – донеслось из коммуникатора. – Говорил.

Так мог бы ответить мертвец – или гематр.

– Мне нужна ваша помощь, дон Васко, – губы Карни затряслись. Справившись с предательской слабостью, девушка подвела итог: – Мне больше не к кому обратиться.

Пауза длилась, выедая душу, как яйцо из скорлупы. Когда молчание сделалось невыносимым, прозвучало:

– Сколько?

«Я вызову его на дуэль! Я убью негодяя!»

Секундой позже до Диего дошло, что в голосе дона Васко не звучало ни презрения, ни насмешки. Донья Энкарна глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и быстро выпалила сумму.

– Давайте номер счета, – сказал дон Васко.

 

IV

Колесницы судьбы

(не так давно)

 

– Прекрасное вино, дон Луис.

– Я рад, что мое вино понравилось вашему сиятельству.

– Ваше вино?

– Я приобрел виноградники в Кастро‑Мадура восемь лет тому назад. Жара и каменистая почва, ваше сиятельство. Лучших крепких вин нет нигде. Я велю отослать вам сотню бутылок.

– Благодарю вас. Я щедро заплачу за ваше вино.

– Я смертельно обижусь, если вы заплатите хотя бы реал.

– У меня для вас две новости, дон Луис.

– Хорошая и плохая?

– Обе плохие.

– Они плохи для меня?

– Они плохи для нас обоих. Поэтому я пришел к вам в дом, как гость, и пью ваше вино. Между нами больше нет вражды, если вы не захотите возродить ее заново. Дон Луис, я собираюсь вернуть мою дочь и убить вашего сына. И поверьте, я приложу для этого все усилия.

– Убить моего сына? Действительно, скверная новость.

– Я предупреждал.

– Впрочем, Диего еще жив, что скрашивает удрученному отцу боль от слов вашего сиятельства. Но вернуть дочь? Что тут плохого?

– Моя дочь опозорена. Она вернется в семью Кастельбро, и позор вернется вместе с ней. Такие повороты сюжета хороши в пьесе.

– Чем же?

– Они позволяют развивать интригу дальше.

– Я весь внимание, ваше сиятельство.

– Например, после смерти оскорбителя можно начать поиски жениха, согласного прикрыть позор своим именем. Приданое – великий стимул. А я, как вам известно, не из тех грандов, у кого за душой – плащ да шпага.

– Вы пришли обсудить со мной тонкости сюжета?

– Нет. Я пришел спросить: почему вы не эмигрировали?

– Вы мне угрожаете? Подталкиваете к отлету с Террафимы?

– Ничуть не бывало. Я имею в виду, почему вы не уехали раньше, в молодости? Вы вернулись в Эскалону человеком Ойкумены. Можно сказать, космополитом. Я напомнил вам, что значит сословная разница. Казалось бы, вот она, веская причина для эмиграции! Вас, доктора философии, с радостью принял бы любой университет от Хиззаца до Ларгитаса. Нет, вы остались. Это был вызов?

– Кому? Вам, ваше сиятельство?

– Значит, вызов. Не имея возможности вызвать меня на дуэль, вы бросили мне перчатку иным способом. Что ж, эту дуэль я проиграл. Вы – больше эскалонец, чем я. Сын ювелира, вы теперь дворянин. Дерзкий пасквилянт, вы – знаменитость. И наконец, ваш сын обесчестил мою дочь. Поздравляю с победой, дон Луис. Я умею проигрывать.

– Пытаясь убить моего сына? Вы и впрямь мастер проигрышей.

– Смерть дона Диего не отменит моего позора. Я отправлю его в могилу без радости и торжества. Это действие необходимое, но не предвкушаемое.

– Я – комедиограф, ваше сиятельство. Я люблю счастливые финалы.

– Например?

– Например, свадьбы. Зритель любит свадьбы.

– К сожалению, это финал исключен.

– Еще вина?

– Да, пожалуйста.

– Это другой сорт.

– И вполне прелестный.

– Полсотни бутылок – ваши. Тот год был не слишком урожайным, мои запасы истощились.

– Вернемся к эмиграции. Почему вы не улетели?

– Искренность за искренность, ваше сиятельство. Вы честно предупредили меня о том, что собираетесь прикончить Диего. Я без обиняков говорю вам, что вне Эскалоны я бы умер.

– Объяснитесь.

– Умер бы Луис Пераль – тот, кого вы знаете много лет. Остался бы преподаватель университета, скучный брюзга. Лекции, монографии, ученые степени. Два раза в год – отпуск. Курорты Китты: пляж, отель, холодное пиво. Нелюбимая жена; нелюбящие дети. Хотя нет, скорее я остался бы холостяком. Жизнь по расписанию: куцые взлеты, чахлые падения. Что это, если не смерть?

– И ни строчки? Ни единого куплета, даже в мыслях?

– Вы меня поняли, ваше сиятельство.

– Тем не менее, вы отдали сына в школу, где преподавали инопланетники?

– Я рассчитывал, что Диего после школы получит хорошее образование в Ойкумене. Я полагал…

– Что сын сделает то, чего не сумел сделать отец? Эмигрирует? Ваш сын, дон Луис, слишком похож на вас. Трижды эскалонец, он сбежал в солдаты. И с тех пор – ни ногой за пределы планеты. Кому нужна умелая рапира? Нонсенс сегодня, завтра она станет пережитком прошлого, а послезавтра – музейным архаизмом. Я завидую вам. Мои дети не похожи на меня.

– Вы заблуждаетесь.

– Ничуть. Фернан и Энкарна, как вы изволили выразиться, получили хорошее образование в Ойкумене. Слишком хорошее, я бы сказал. Это развратило их: каждого – по‑своему. В противном случае я сейчас не искал бы свою дочь и не пытался бы отправить в могилу вашего сына.

– Дон Фернан – дворянин до мозга костей.

– Вы или лжете, или слепы. Знаток театра не в силах распознать игру дона Фернана? Вернее, игры – у моего драгоценного наследника всегда есть маска про запас. Впрочем, оставим. Я хочу предупредить вас, дон Луис. Если вы захотите помочь вашему сыну…

– Диего не обратится ко мне за помощью.

– Он слишком горд для этого?

– Нет. Для этого он слишком любит меня.

– Понимаю. Он боится за вашу жизнь и безопасность.

– Простите мою дерзость, ваше сиятельство, но вы ничего не поняли. Когда я говорю «он любит», а вы соглашаетесь, утверждая «он боится», вы мало что смыслите и в любви, и в страхе.

– Пусть так. И все же, если вы…

– Если я захочу помочь своему сыну, вы зачислите меня во враги вашего сиятельства. Со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Возможно, дон Луис, я ничего не смыслю в любви. И уж наверняка я плохо знаком со страхом. Но и вы не всеведущи. Позвольте мне завершить мою мысль. Если вы захотите помочь вашему сыну, я отнесусь к этому с пониманием. Отец, бросающий ребенка на произвол судьбы – мерзость пред лицом Господа. Помогайте – сколько угодно, чем сумеете. Вы помогайте, я буду вам препятствовать. И каждый из нас исполнит свой долг, будучи уверен, что поступает правильно. Кстати, это не отменяет для меня необходимости убить дона Диего.

– У ваших слов горький привкус, ваше сиятельство.

– Налейте мне еще вина. Говорите, виноградники в Кастро‑Мадура? Я хотел приобрести там участок земли. Но цены подскочили, и я отказался.

– Напрасно.

– Почему же?

– На камнях растет сладчайший виноград.

– Красиво сказано. Чувствуется поэтический дар.

– Вы слишком добры ко мне…

 

V

 

Последнюю милю им пришлось идти пешком. Тот кромешный ужас, по которому ехал нанятый экипаж, назвать дорогой можно было лишь в насмешку. Но за милю до пункта назначения закончилось даже это недоразумение. Махнуть напрямик через каменистое плоскогорье, дотла выжженное солнцем, возница отказался наотрез. Оно и к лучшему, подумал Диего. Чем дальше от города, тем больше езда по проселочным ухабам граничила с изощренной пыткой. Даже у маэстро, привычного к тяготам походной жизни, седалище быстро превратилось в отбивную. Что же говорить о Карни?! Юная донья терпела молча, глотая слезы, но при одном взгляде на нее Пераль чувствовал себя пожирателем детей.

Он вытащил из повозки багаж Энкарны.

– Дай сюда, – сказала Карни.

Диего не ответил.

– Ну дай… Хотя бы сумку!

Не говоря ни слова, он пошел вперед. Колеса чемодана громыхали по камням, грозя отвалиться. Диего поставил чемодан, ухватил за ручку, понес. Сумка, заброшенная за плечо, колотила по бедру – к счастью, по тому, которое не пострадало в схватке.

Карни включила коммуникатор, на ходу сверяясь с картой.

– Нам туда, – указала она рукой.

На горизонте небо сходилось с морем. Оба простора, словно губки, быстро впитывали чернила вечера. Синее к синему, темно‑синее к темно‑синему. Надо спешить, сказал себе Диего. Не хватало еще опоздать.

– Бухта Бахиа‑Деспедида.

– Полчаса, – прикинул маэстро. – Нет, минут сорок.

Он ошибся. Путь едва уложился в час. Пористый известняк был изъеден кавернами, большими и малыми. Вскоре Пераля угораздило подвернуть ногу. Он взмахнул руками, ловя равновесие, и чемодан от всей души саданул маэстро по колену. Диего зашипел гадюкой, пряча в шипении солдатскую брань. Негоже юной донье слышать то, от чего краснели новобранцы, вспоенные крысиным молоком. Он похромал дальше, запоздало выбирая, куда шагнуть. Подкралась усталость, легла на плечи, пригнула к земле. Ныла пострадавшая лодыжка, саднило колено; напомнили о себе раны.

Хорошо хоть, зной улегся.

Казалось, походу не будет конца. За спиной остались поля, огор