Глава одиннадцатая. В ЗАТРУДНИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ

 

Там, где над одним из берегов Ганнисон‑Ривер возвышаются горы Элк, по необъятному и пустынному плоскогорью, поросшему низкой травой, скакали четверо всадников. Известно, что весь Дикий Запад полон необыкновенными личностями, однако эти четверо сразу приковывали к себе внимание.

Один из них, очень благородного вида, сидел на великолепном черном жеребце из породы тех, что разводят некоторые племена апачей. Его фигура не поражала своими размерами, но было очевидно, что человек обладал необычайной физической силой и выносливостью. Его опаленное солнцем мужественное лицо обрамляла темно‑русая окладистая борода. Он носил коричневые кожаные легины, охотничью рубаху из того же материала и высокие сапоги, доходившие до колен. Голову путника покрывала широкополая фетровая шляпа, вокруг тульи которой был повязан толстый шнур с болтающимися ушами гризли. За широкий, сплетенный из нескольких ремней и полный патронов пояс были заткнуты два револьвера, сбоку в кожаном чехле висел длинный охотничий нож. К седлу были приторочены две пары прикручивающихся подков и четыре округлые, грубые плетенки из соломы и тростника, с ремнями и пряжками. Похоже, они пристегивались к копытам животного, когда нужно было обмануть преследователей. Торс всадника с левого плеча до правого бедра обвивало скрученное лассо, а на шее на шелковом шнуре покачивалась трубка мира, украшенная кожей колибри. В правой руке человек сжимал короткоствольное ружье, с затвором особой конструкции, а за плечами на широком ремне висела длинная тяжелая двустволка, когда‑то метко нареченная «медвежебоем», ствол которой был рассчитан на пули самого крупного калибра. Этим человеком был Олд Шеттерхэнд, известнейший охотник, получивший свое прозвище благодаря тому, что мог свалить и оглушить любого противника ударом кулака.

Рядом с ним ехал маленький, хилый человечек без каких‑либо следов растительности на лице в голубом долгополом фраке с желтыми, до блеска начищенными пуговицами. На его голове красовалась большая дамская шляпа – «амазонка», с которой свешивалось гигантское перо. Брюки всадника были слишком коротки, вследствие чего можно было обозревать голые ноги, торчащие из старых кожаных сапог с мексиканскими шпорами. Всадник обвешал себя целым арсеналом, но добродушное выражение его лица говорило о том, что все это лишь для отпугивания врага. Этим человеком был не кто иной, как герр Гелиогабал Морфей Франке, прозванный товарищами Хромой Френк, ибо вследствие давнего ранения припадал на одну ногу[37].

За первыми двумя на старом, низком муле, который, казалось, под тяжестью выбивался из сил, восседала особа ростом более шести футов, представляющая собой то, что обычно называют «кожа да кости». Кожаные штаны, в которых болтались длинные ноги всадника, несомненно, были скроены на тучного и малорослого человека. Его кожаные сапоги, одетые также на босу ногу, столько раз были залатаны и зашиты, что, похоже, сплошь состояли из клочков и кусочков, вследствие чего каждый из этих сапог весил не менее пяти или шести фунтов. Рубаха из шкуры бизона, на которой не было видно ни пуговиц, ни застежек, ни петель, открывала впалую грудь, а ее рукава доходили всаднику лишь до локтей. Вокруг шеи человека был повязан выцветший суконный платок, а на острой голове сидел забавный головной убор, бывший в прошлом серым цилиндром, украшавшим, возможно, чело какого‑нибудь толстосума, пошедшим затем по рукам и невесть каким способом заброшенным в прерии Дикого Запада. Новый владелец оборвал поля, посчитав их никчемными, оставив лишь маленький край, за который можно браться, чтобы снять или одеть этот неописуемо выгнутый и деформированный головной убор. За толстым веревочным шнуром, опоясывающим талию вместо ремня, были заткнуты два револьвера и индейский нож для скальпирования; на шнуре также висели несколько сумок с различными мелочами, без которых не может обойтись ни один вестмен. На плечи всадника был накинут резиновый плащ с пелериной. Этот элемент его гардероба уже никогда не мог быть использован по назначению, ибо после первого же дождя полностью сел и съежился, напоминая теперь гусарскую бурку. Поперек бесконечно длинных ног всадник держал ружье, из которого настоящий охотник никогда бы не промахнулся, стреляя по цели. Сколько ему было лет – не смог бы определить даже тот, кто сумел бы догадаться о возрасте его мула. Самое большее, что можно предположить – то, что оба, и хозяин и животное, повидали на своем веку немало и пережили вместе множество различных передряг.

Четвертый всадник восседал на очень высоком и крепком жеребце. Своей фигурой этот муж напоминал широкий бочонок. При этом он был так мал, что его ноги не доставали даже брюха животного. Несмотря на палящее солнце, толстяк носил вылинявшую шубу, всей шерсти с которой хватило бы разве что на шкурку полевой мыши. Голову толстяка прикрывала гигантских размеров шляпа‑панама, а из‑под шубы выглядывали большие сапоги с отвернутыми голенищами. Рукава шубы скрывали кисти всадника, и единственное, что было видно – его толстое, красное, радушное и вместе с тем плутоватое лицо. Большая шуба не позволяла видеть какое‑либо оружие, кроме длинноствольного ружья, которое болталось за его спиной.

Этими двумя были Дэвид Кронерс и Якоб Пфефферкорн, всюду известные как Длинный Дэви и Толстяк Джемми[38]. Они были неразлучны подобно сиамским близнецам и всегда и везде появлялись вместе. Джемми был немцем, Дэви – янки, но после многих лет совместных скитаний последний набрался достаточно немецких выражений и теперь хорошо понимал чужую речь. Так же неразлучны были и их лошади. Они всегда находились рядом, вместе щипали траву, а когда вынуждены были терпеть общество других своих собратьев, отходили в сторонку, жались бок о бок, пофыркивали и ласкались друг к другу.

Едва перевалило за полдень, четверо всадников покрыли уже значительное расстояние, и не только по мягкой траве, ибо толстый слой дорожной пыли лежал на одежде людей и телах животных. Все же никто не показывал своей усталости – ни люди, ни кони. Если даже они и были утомлены, об этом можно судить лишь по молчанию, с которым ехали всадники. Первым долгую тишину нарушил Хромой Френк, трусивший рядом с Олд Шеттерхэндом и обратившийся к нему на своем излюбленном диалекте[39]:

– Стало быть, заночуем сегодня у Элк‑Форк? Сколько еще до нее?

– Будем там под вечер, – ответил охотник.

– Только под вечер? Увы! Кто это вытерпит! Мы в седле с раннего утра! Может, остановимся и дадим передохнуть хотя бы лошадям? Как вы думаете?

– Конечно, остановимся, но только когда проедем прерию. Дальше пойдет широкий лес, там найдем воду.

– Прекрасно! Будет возможность напоить коней и накормить их травой. Но что мы там найдем? Вчера мы съели последний кусок бизоньей вырезки, а сегодня утром глодали кости. С того момента нам на мушку не попался даже воробей, не то что там дичь, а мне просто необходимо что‑нибудь съесть, иначе я умру с голоду!

– Не волнуйтесь, дружище! Я уж забочусь о жарком.

– Да? Но о каком? Этот старый луг так пуст, как и мое брюхо, даже жуков – и тех не видно! Где же тут досточтимый голодный вестмен достанет жаркое?

– Я уже его вижу. Ведите моего коня за поводья и отправляйтесь дальше вместе с остальными, но не слишком торопитесь.

– Что? – удивился Френк, недоверчиво качая головой. – Вы уже видите жаркое? Но я вовсе не ощущаю ничего подобного.

Тем не менее, взяв поводья коня Олд Шеттерхэнда, Френк поехал дальше за Дэви и Джемми. Охотник же, спрыгнув на землю, направился в сторону торчащих среди травы маленьких холмиков. Здесь была колония луговых собачек – именно так называются американские сурки, издающие звуки, напоминающие собачье тявканье. Эти существа безвредны и очень занимательны и, что очень интересно, живут по соседству с гремучими змеями и совами. Когда кто‑нибудь приближается к ним, они встают на задние лапки, чтобы лучше рассмотреть, а как только заметят что‑нибудь подозрительное, молниеносно ныряют в свои норы, и никому уже их не выкурить оттуда. Охотник, который может найти какую‑нибудь другую живность, пренебрегает мясом этих зверьков, и вовсе не потому, что оно несъедобно, а просто по предубеждению. Если же зверолов решится поймать такую «собачку», то он и не подумает приближаться к норе, ибо эти создания очень внимательны и таким простым способом поймать их не удастся. Достигнуть своей цели охотник сможет лишь благодаря ужимкам и нелепым движениям, поскольку должен возбудить любопытство зверька. Луговые собачки очень любопытны, потому они не сразу поймут, кто идет к ним и зачем, а будут наблюдать. Олд Шеттерхэнд прекрасно разбирался в повадках зверьков, которые, сидя на своих холмиках, давно заметили его. Он неожиданно начал пританцовывать, то поднимаясь и пригибаясь, то кружа, вращая при этом руками с ружьем подобно ветряной мельнице.

Хромой Френк, ехавший вместе с Джемми и Дэви, наблюдая за сценой, с удивлением произнес:

– Бог ты мой, что это ему стукнуло в голову? Не припадок ли это? Он ведет себя так, будто выпил белламадонны!

– Белладонны, ты хотел сказать, – поправил Джемми.

– Молчи! – приказал малыш. – Белладонна! Что за галиматья! Это называется белламадонной. Уж я‑то, уроженец Морицбурга, знаю! Там, в лесу, растет дикая белламадонна. Я, пожалуй, ее тысячу раз видел. Чу! Он стреляет!

Неожиданно Олд Шеттерхэнд два раза выстрелил из ружья. Оба выстрела слились в один. Спутники охотника повернулись в сторону холмиков, а Олд Шеттерхэнд уже подбежал туда, два раза наклонился, что‑то поднял и направился к остановившимся всадникам. Положив двух «собачек» в большую седельную сумку, он сел на коня. Хромой Френк не мог скрыть своего разочарования и даже во время езды продолжал брюзжать:

– И это жаркое? Покорнейше благодарю!

– Почему?

– Такого куска мне не проглотить!

– А ты пробовал когда‑нибудь что‑либо подобное?

– Никогда! Подобное и во сне не приснится!

– Значит, не знаешь, съедобны они или нет. Ты пробовал хоть раз молодого козленка?

– Молодого козленка?! – Френк щелкнул языком. – Естественно! Послушайте, это же само изящество!

– Да что вы, Френк? – засмеялся Олд Шеттерхэнд.

– Клянусь честью! Деликатес, равный которому не отыскать!

– У многих это вызовет лишь улыбку.

– Да, глупцов всегда хватало. Скажу вам, мы – саксонцы – народ с головой и знаем толк в наслаждениях, как никто другой во всей Европе! Положить молодого козленка в здоровенную кастрюлю, добавить головку чеснока и несколько стеблей майорана, все это зажарить до хрустящей коричневой корочки, а потом подать на стол. Это воистину пища богов и богинь с Олимпа! Я знаю это не понаслышке, ибо вся Саксония по воскресеньям и праздникам ест только жареную козлятину, особенно под Пасху, когда подрастают молодые козочки.

– Очень хорошо! Но скажи мне, ты хоть раз пробовал раньше Lapin?

– Lapin? Что это такое?

– Домашний заяц, попросту кролик.

– Кролик? A la bonne heure![40] Это действительно деликатес! В Морицбурге и окрестностях в мои времена к празднику освящения церкви всегда откушивали крольчатину. Нежнейшее мясо, прямо как масло! Оно просто тает во рту!

– Но найдется много таких, кто высмеет тебя, если ты им такое скажешь.

– А у тех, кто смеется, попросту не все дома! У кролика, который ест лучшую и свежую зелень, должно быть соответствующее по вкусу мясо – это же само собой разумеется! Разве вы будете отрицать?

– Конечно же, нет, но и ты не должен незаслуженно смеяться над песиком прерии. Ты сам увидишь, что его мясо не уступит ни молодой козлятине, ни крольчатине.

– Такого я никогда не слышал!

– Теперь услышал, а еще и попробуешь сегодня. Я говорю тебе, что… Стой, не всадники ли там скачут?!

Олд Шеттерхэнд указал на юго‑запад, где вдали показались какие‑то фигуры. Расстояние до них было приличным, а потому узнать, кто появился на горизонте – бизоны, кони или люди, пока не представлялось возможным. Охотники неторопливо направились дальше, не спуская глаз с группы. Через несколько минут стало ясно, что это всадники, а вскоре можно было различить их синие мундиры, которые выдали солдат.

Военные, собственно, держали курс на северо‑восток, но, заметив четырех всадников, резко изменили направление и галопом погнали к ним коней. Отряд из двенадцати драгунов возглавлял лейтенант. Остановив подчиненных на расстоянии, быть может, тридцати шагов, офицер окинул четырех всадников мрачным взором и спросил:

– Откуда, ребята?

– Черт возьми! – насупился Хромой Френк. – Мы позволим называть нас «ребятами»? Должен же видеть этот парень, что мы из лучших сословий!

– Что вы там шепчетесь! – строго прикрикнул лейтенант. – Я хочу знать, откуда вы едете!

Френк, Джемми и Дэви одновременно взглянули на Олд Шеттерхэнда – что будет дальше? Как тот отреагирует на обращение и что предпримет?

– Из Лидвилла, – ответил спокойно вестмен.

– И куда направляетесь?

– В горы Элк.

– Это ложь!

Олд Шеттерхэнд направил своего коня к военным, пока не поравнялся с офицером, после чего тем же спокойным тоном спросил:

– У вас есть основания называть нас лжецами?

– Да!

– Ну, какие?

– Вы едете не из Лидвилла, а из Форт‑Индиана.

– Тут вы ошибаетесь.

– Я не ошибаюсь. Я вас знаю.

– Да? Ну, и кто же мы?

– Имен я не знаю, но вы их сами мне назовете.

– А если нет? – охотник пристально взглянул на офицера.

– Тогда поедете со мной! – безапелляционно прозвучало в ответ.

– А если мы не поедем?

– Тогда пеняйте на себя, – многозначительно протянул лейтенант. – Кто мы такие и что это за форма, вам, надеюсь, понятно. Кто из вас схватится за оружие, тут же будет пристрелен.

– Неужели? – Олд Шеттерхэнд улыбнулся. – Так узнайте сначала, по силам ли вам эта задача!

Правая рука охотника, державшая ружье, вскинула его как пистолет, направив дуло на офицера, а левая тотчас выхватила револьвер. В руках Френка, Дэви и Джемми также блеснуло оружие.

– Тьфу, дьявол! – выругался лейтенант, хотевший было схватиться за пояс. – Я…

– Стой! – приказал Олд Шеттерхэнд тоном, не терпящим возражений. – Руки прочь от кобуры, парень! Всем руки вверх, или за нами не задержится.

В подобных ситуациях лучше подчиниться, чем получить пулю в лоб, – именно так подумали офицер и его подчиненные. Чувствуя превосходство и считая себя в безопасности, они упустили из виду, что должны держать оружие в руках, и теперь имели полную возможность заглянуть в дула восьми ружей и револьверов, направленных прямо на них. Господа военные полагали, что имеют дело с настоящими головорезами, а потому мгновенно подчинились услышанному приказу.

Смотрелось, конечно, комично – хорошо вооруженные кавалеристы с поднятыми вверх руками на конях! Едва уловимая улыбка разгладила серьезное лицо Олд Шеттерхэнда, и он продолжил:

– Так! Как вы думаете, ребята, что мы теперь будем делать?

– Стреляйте же! – со злобой отозвался лейтенант, к которому был обращен вопрос. – Но месть настигнет вас! Она будет страшна!

– Хо! Что нам с того, что мы потратим наши ценные пули на тех, кто позволил запугать себя четырем жалким бродягам и вытянул руки к небу! Какая слава! Я хотел преподать вам урок. Вы еще молоды, и он вам пойдет впрок. Будьте всегда по возможности вежливы, сэр! Джентльмены при встрече не станут называть друг друга «ребятами». И потом, никогда не обвиняйте людей во лжи, если не можете этого доказать. Так очень легко попасть впросак. И третье, когда здесь, на Западе, встречаете людей, с которыми вы не связаны узами нежнейшей дружбы, берите в руки ружья, иначе случаи, подобные сегодняшнему, будут происходить с вами часто. Вы просто ошиблись – мы не «ребята» и не лжецы. А теперь опустите руки, у нас нет намерений дырявить ваши шкуры!

Олд Шеттерхэнд заткнул револьвер за пояс и опустил ружье; трое его спутников последовали его примеру. Потом, когда солдаты опустили руки, их раскрасневшийся не то от ярости, не то от стыда офицер выкрикнул:

– Сэр, как вы можете ломать такую комедию! Вы же рискуете! Вы должны знать, что у меня хватит силы наказать вас!

– Силы? – улыбнулся Олд Шеттерхэнд, чувствуя, что лейтенант понял его не до конца. – Хитрости – наверное, да, но силы – нет! Вам это уже доказали. Хотел бы я знать, с чего вы начнете свое наказание? Что бы вы ни сделали – будете опозорены, как и прежде.

– Ого! Теперь все зависит от того, кто первым вытащит револьвер… Последнюю фразу он не закончил, ибо в тот момент,

когда его рука потянулась к кобуре, он почувствовал, что седло вдруг ушло из‑под него, а тело повисло в воздухе. Через мгновение Олд Шеттерхэнд бросил лейтенанта поперек своего коня прямо перед собой, молниеносно вытащил нож и приставил его к груди, после чего, улыбаясь, крикнул:

– Продолжайте дальше, сэр! Что вы хотите сказать? Все зависит от того, кто первым вытянет другого из седла. Не так ли? Это вы имели в виду? Стоит вашим людям пошевельнуться, и я всажу клинок в ваше сердце!

Солдаты словно прилипли к седлам. Такой силы, ловкости и быстроты они не ожидали. Военные были так смущены и ошеломлены, что напрочь забыли о своем численном превосходстве и оружии.

– Тысяча чертей! – крикнул офицер, от страха не осмелившийся даже пошевелиться. – Что вам взбрело в голову? Оставьте меня!

– Я лишь хотел доказать вам, что вы действительно не на тех напали. Бьют не числом, а уменьем! Будь вас хоть целый эскадрон – нам все равно нечего опасаться. Станьте вот здесь и учтиво послушайте, что я вам скажу.

Он взял офицера за воротник, стянул одной рукой с коня и опустил в траву. Потом продолжил:

– Может, вы видели кого‑нибудь из нас раньше?

– Нет, – ответил лейтенант, восстанавливая дыхание. Он был взбешен, но теперь не решался выплескивать ярость. Он чувствовал себя опозоренным перед своими подчиненными и готов был выхватить саблю, чтобы разрубить Олд Шеттерхэнда на куски, но голос рассудка говорил ему, что попытка закончится плачевно.

– Значит, нет? – продолжил охотник. – Но я убежден, что вы нас знаете. Хотя бы слышали наши имена. Вам рассказывали о Хромом Френке? Вот он, собственной персоной.

– Не знаю ни имени, ни человека, – буркнул офицер, поправляя мундир.

– Но о Длинном Дэви и Толстяке Джемми вы слыхали?

– Да. Разве это они?

– Разумеется.

– Хо! Не верю.

– Хотите снова наказать меня за ложь? Не стоит, сэр! Олд Шеттерхэнд отвечает за каждое слово, которое говорит.

– Олд Шетт…, – лейтенант не смог выговорить, попятившись назад и уставившись круглыми глазами на охотника. Его люди тоже заметно оживились.

– Да, Олд Шеттерхэнд, – проговорил тот. – Вам знакомо это имя?

– Я знаю его, мы все его хорошо знаем. И этот человек вы… вы, сэр?

Лейтенант испытующе взглянул на вестмена, при этом его лицо выражало сомнение. Но в тот момент его взгляд упал на упомянутый штуцер с шарообразным затвором, и тотчас выражение его лица изменилось:

– Смотри! Это штуцер – «генри», сэр?

– Он самый, – кивнул вестмен. – А вы знаете это оружие?

– Я не видел ни одного экземпляра, но ружья мастера Генри мне описывали подробно. Мастер был большим чудаком и изготовил всего несколько таких штуцеров, поскольку опасался, что, если многозарядные штуцеры войдут в серийное производство, индейцы и бизоны будут быстренько уничтожены. В основном, они все пропали, и только Олд Шеттерхэнд владеет последним единственным экземпляром.

– Это правда, сэр. Из тех одиннадцати или двенадцати штуцеров – «генри», которые были сделаны, у меня остался последний, а остальные бесследно исчезли на Диком Западе вместе с их владельцами.

– Значит, вы действительно… этот Олд Шеттерхэнд, знаменитый вестмен, который одной рукой может заставить поклониться земле бизона и уложить наповал ударом кулака самых сильных индейских воинов?

– Я уже сказал. А если вы еще сомневаетесь, можете в этом убедиться, ибо мой кулак сбивает с ног не только индейцев, но и белых.

– Нет, сэр, благодарю! Я верю вам, и никакие доказательства мне не нужны. У меня только один череп, и сомневаюсь, что смогу его заменить. Прошу прощения, я прежде был не очень вежлив! У нас есть повод заглянуть в лицо таким известным людям, как вы. Не будете ли вы так любезны поехать с нами? Мои друзья не только были бы очень рады, но и почли бы за честь встретить такого гостя.

– А куда вы едете?

– В Форт‑Мормон.

– Сожалею, что не могу принять ваше предложение, ибо мы движемся в противоположном направлении. У меня в условленное время встреча с друзьями.

– Мне искренне жаль. Могу я спросить, сэр, куда вы направляете своего коня?

– Сначала в горы Элк, как я уже говорил, а оттуда на другую сторону, в горы Бук.

– Тогда должен вас предостеречь, – офицер заговорил деликатным тоном, будто стоял перед высоким начальством. – Здесь рыскают краснокожие!

– Благодарю, но не представляю, какая опасность может мне угрожать с их стороны. Сейчас краснокожие живут в крепком мире с белыми, а тем более юта, о которых, должно быть, идет здесь речь, уже несколько лет не давали никакого повода, чтобы возбудить к ним недоверие.

– Это верно, но именно поэтому они разгневаны еще больше. Мы точно знаем, что юты недавно вырыли топор войны, и по этой причине постоянно патрулируем между Форт‑Мормоном и Форт‑Индианом.

– Это правда? Мы ничего не знали.

– Не удивительно, вы едете из Колорадо, а вести об этом туда еще не дошли. Ваш путь идет как раз по территории юта. Я знаю, что имя Олд Шеттерхэнда в почете у всех индейских народов, но не перенадейтесь, сэр! У юта есть основания гневаться на белых.

– Какие?

– Группа белых золотоискателей напала на их лагерь, чтобы забрать лошадей. Все произошло ночью. Юта проснулись и стали обороняться, но значительно лучше вооруженные белые застрелили многих воинов, увели лошадей и прихватили с собой все остальное. Рано утром собравшиеся с мыслями краснокожие пустились в погоню. Снова началось сражение, поскольку индейцы настигли воров, и снова пролилось много крови – погибло более шестидесяти индейцев, но и много белых, из которых только шестерым удалось уйти. Теперь юта рыщут по округе в поисках этих шестерых, кроме того, они выслали парламентеров в Форт‑Юнион требовать возместить убытки: за каждого коня им должны дать другого, за утраченное имущество – тысячу долларов, а за каждого убитого индейца – по два коня и ружье.

– Мне кажется это справедливым. Согласились ли в форте на такие условия?

– Нет. Белые вовсе не имеют намерений признавать права этих краснокожих и исполнять какие бы то ни было их требования. Парламентеры вернулись обратно, не получив ничего, и после этого они вырыли топор войны. Юта объединяются и настраиваются на долгую борьбу. На их территории слишком мало наших солдат, а потому нужны союзники. Несколько офицеров направились к навахам, чтобы склонить их выступить против юта, и это им удалось.

– А что обещано навахам за помощь?

– Вся добыча, которую они захватят сами.

Услышав это, Олд Шеттерхэнд нахмурился.

– Значит, сначала было нападение на юта – их ограбили и многие из них убиты, а когда они заявили о законном наказании виновных и возмещении убытков, на них натравливают навахов, которым обещают добычу, отнятую у оскорбленных! Нет ничего удивительного, что они чувствуют себя загнанными в угол и прибегают к таким крайним средствам. Ожесточение может ослепить их, и горе тем белым, что попадут им в руки!

– Я должен исполнять приказ, и у меня нет права обсуждать его. Я сказал вам об этом только для того, чтобы предостеречь, сэр. Мое мнение не должно быть вашим.

– Я понимаю. Примите благодарность за предупреждение, а когда вернетесь в форт и расскажете, что встретились с нами, напомните, что Олд Шеттерхэнд не враг краснокожим и он сожалеет о том, что богато одаренный природой народ обречен на вымирание. Время не позволяет ему естественно развиваться по законам человеческой культуры, а все вокруг требуют в один миг превратиться из охотников и кочевников в современное общество. Это то же самое, что лупить школяра за недостаточные знания и отсутствие у него возможностей стать генералом или профессором астрономия. Прощайте, сэр!

Повернув коня, Шеттерхэнд вместе с друзьями поехал прочь, даже не обернувшись на военных, которые сначала в смущении смотрели вслед, а потом снова продолжили прерванную скачку. Не скрывая раздражения, произнес охотник последнюю фразу, ибо хорошо знал, что подобные разговоры бесполезны. Теперь он молчал и все больше думал о том, что его слова потрачены даром, поскольку «брата Джонатана»[41] никак не убедить в том, что он имеет не больше прав на существование, чем индеец, которого гонят с места на место подобно зверю и травят, обрекая на смерть.

Минуло полчаса, и Олд Шеттерхэнд прервал свои думы, обратив взор на горизонт, темневший впереди черной полосой.

– Там лес, – охотник указал рукой, – о котором я говорил. Пришпорим коней и через пять минут будем на месте.

Стоит упомянуть, что между ним и его спутниками выработалась определенная манера общения: он доверительно обращался к ним на «ты», они же использовали почтительное «вы». Ни один из них не допустил бы неуважения или оскорбления, но стоять с ним на одной ступени они все же не считали возможным.

Пустив лошадей галопом, всадники вскоре достигли густого хвойного леса, высокие ели которого стояли такой плотной стеной, что, казалось, о проезде сквозь нее верхом нечего было и думать. Но Олд Шеттерхэнд знал, что делать. Он направил животное прямо через узкий подлесок и оказался на так называемой «индейской тропе» шириной не более двух футов, давно проложенной часто бывающими здесь краснокожими. Прежде всего вестмен спустился с коня, чтобы посмотреть, нет ли на тропе каких‑либо следов. Закончив осмотр и не найдя ничего подозрительного, он снова сел в седло и подал знак своим спутникам следовать за ним.

Здесь, в девственном лесу, не чувствовалось ни малейшего ветерка, и креме приглушенного стука копыт не было слышно ни малейшего шума. Олд Шеттерхэнд сжимал в правой руке готовый к бою штуцер – «генри» и внимательно смотрел вперед, чтобы при малейшей опасности направить оружие на врага. Однако он был уверен, что никакой опасности нет. Если бы в этой дикой местности рыскали индейские всадники, они держались бы вместе и, конечно, не ступили бы на малообследованную тропу, движение по которой было очень затруднительно для большого отряда. Тропа была так узка, что и один всадник едва ли мог развернуть своего коня в обратном направлении. Даже большая группа едущих верхом краснокожих сразу была бы зажата здесь со всех сторон всего лишь горсткой пеших противников.

После долгих зигзагов по лесу тропа вывела медленно двигающихся всадников на прогалину, посреди которой высилась довольно большая груда скальных глыб, в беспорядке громоздившихся друг на друга. Все они были покрыты лишайником, а из щелей между обломками пробивались кусты, находившие там достаточно влаги для своих корней. Остановившись, Олд Шеттерхэнд произнес:

– Здесь мы дадим лошадям немного отдохнуть и испечем наших песиков. Вода тут тоже есть, как видите.

Маленький ручеек вытекал из‑под камней, змеился через просеку и терялся где‑то в лесу. Рассредоточившись по поляне, всадники соскочили с коней и сняли с них сбрую, чтобы животные могли спокойно щипать траву. После этого люди собрали сухие ветки и сучки для костра. Толстяк Джемми вызвался снять кожу с «собак» и выпотрошить их, а Олд Шеттерхэнд удалился, чтобы осмотреть местность.

По «индейской тропе», разрезавшей лес поперек, ельник можно было пройти за три четверти часа. Прогалина, где расположились спутники Олд Шеттерхэнда, находилась как раз посредине.

Прошло немного времени, а мясо уже жарилось на огне и по поляне растекался манящий аромат, выворачивающий наизнанку голодные желудки. Вскоре вернулся Олд Шеттерхэнд. Он рассказал, что скорым шагом добрался до противоположного конца леса, осмотрел открытую прерию и сообщил, что пока все спокойно.

Прошел еще час, и жаркое было готово.

– Хм! – буркнул Хромой Френк. – Есть собачье жаркое! Если бы кому‑нибудь пришло в голову напророчить мне, что я буду пробовать мясо наивернейшего друга человека, я бы так ответил, что у него волосы встали бы дыбом! Но сейчас я голоден, и придется отведать даже такое кушанье.

– При чем здесь собака?! – напомнил ему Джемми. – Ты же слышал, что эти сурки называются луговыми собачками благодаря собственному голосу, похожему на лай.

– Это как раз и удручает меня! Жаркое из сурка! Кто бы подумал! Временами человек все же склонен к воистину консистентным вещам. Ну, давайте посмотрим.

Взяв кусок грудинки, Хромой Френк очень осторожно попробовал его, после чего его лицо прояснилось. Вложив себе в рот еще один не самый маленький кусочек и продолжая жевать, он произнес:

– Даже неплохо! Клянусь честью! Действительно, почти как кролик, хотя и не такое нежное, как козлятина. Дети мои, кажется, от этих двух песиков сейчас ничего не останется.

– Нам надо оставить кое‑что на вечер, – предостерег Дэви. – Не знаю, подстрелим ли мы еще какую‑нибудь живность сегодня.

– Я не забочусь о том, что будет позже. Если я устал и готов броситься в объятия Орфея, значит, на некоторое время полностью удовлетворен.

– В объятия Морфея, – поправил его Джемми.

– Да замолкни ты! Для меня не существует никаких «М» перед моим Орфеем! Я знаю это очень хорошо, ибо в деревне Клотше, что под Морицбургом, существовало общество певцов под названием «Орфей в этом мире»; эти ребята пели так сладко, что слушатели впадали в приятную дремоту. Оттуда, стало быть, из Клотше, и пошло выражение «попасть в объятия Орфея». Не ссорься со мной, а лучше молча ешь песика прерий. Тебе лучше им заняться, нежели спорить с таким опытным человеком, как я! Ты же знаешь, что я хороший парень, но, если кто навяжет мне за едой Морфея, испортит мне аппетит и настроение!

Олд Шеттерхэнд кивнул Джемми, дав понять, чтобы тот помолчал и чтобы все спокойно поели, но он не знал, что их спокойствию угрожало нечто другое, гораздо более серьезное и отличное от словес маленького, обидчивого Хромого Френка. Четверо сидевших у огня не чувствовали опасности, но в этом была их ошибка, поскольку опасность приближалась к ним в виде двух групп всадников, направлявшихся к лесу.

Первая была маленькой и состояла из двух человек, которые скакали с севера. Натолкнувшись на следы Олд Шеттерхэнда и его спутников, они соскочили с лошадей, чтобы осмотреть тропу. То, как они это сделали, наталкивало на мысль, что они далеко не новички в подобных делах. Они были хорошо вооружены, но их одежда свидетельствовала о том, что недавно они побывали в какой‑то переделке. А что касалось их лошадей, то они были упитанны и бодры, но не имели ни седел, ни узд; на них были надеты лишь ременные поводья. Так обычно выгладят пасущиеся индейские мустанги, отдыхающие неподалеку от лагеря краснокожих.

– Что скажешь об этих следах, Нокс? – спросил один из всадников другого. – Перед нами индейцы?

– Нет, – без колебаний отозвался его спутник. – Лошади подкованы. Всадники ехали радом, а не друг за другом, как краснокожие.

– Сколько их было?

– Только четверо. Нам нечего опасаться, Хилтон.

– Лишь бы не солдаты!

– Хо! Даже если и так?! В форту нам, конечно, нечего показываться, слишком уж много там пытливых глаз да вопросов от этих настырных военных. Но четверо кавалеристов вряд ли стали бы нас допытывать. С чего это им взбредет в голову, что мы из тех, кто напал на индейцев юта?!

– Да, я тоже думаю, но дьявол частенько навязывает свою игру, и ничего нельзя предвидеть. Наше положение довольно скверно. С одной стороны нас преследуют индейцы, а с другой – можно нарваться на солдат. Носимся туда‑сюда по территории юта! Было глупо польститься на золотые горы, обещанные этим рыжим Полковником и его трампами!

– Глупо? Не думаю. Мы сможем быстро стать богатыми, а это прекрасно! Я в этом не сомневаюсь. Скоро Полковник снова придет с другой группой и у нас не будет больше забот. Нужно только выбраться отсюда. Я вижу единственный выход.

– Какой же?

– Нужно присоединиться к белым. Вместе с ними мы сойдем за охотников, и никому в голову не придет связывать нас с теми, кто вынудил красномазых вырыть топор войны.

– И ты полагаешь, что эти четверо – те, кто нам нужен?

– Да, я так думаю. Они отправились в лес, давай и мы последуем за ними.

Они погнали коней в сторону ельника, к Олд Шеттерхэнду и его друзьям. Пока они ехали, вспоминали о происшедшем и говорили о своих намерениях. Из их разговоров можно было заключить, что они были союзниками рыжего Полковника. Тот, видимо, пытался пополнить свой отрад, состоявший из двух десятков трампов, уцелевших после западни у Хвоста Орла. Бринкли пришел к выводу, что его шайка слишком малочисленна, а индейцы в горах вряд ли встретили бы их дружелюбно. Потому по пути через Колорадо он брал с собой любого, кто выражал согласие. Естественно, это были люди сплошь без средств к существованию, напрочь лишенные морали. Именно к их числу и принадлежали вышеупомянутые Нокс и Хилтон, направлявшиеся теперь в лес. Новая шайка Полковника вскоре так выросла, что стала обращать на себя внимание, а прокормить и обеспечить такую массу людей становилось все труднее. Ввиду этих причин Полковник решил разделить свой отрад: с одной половиной рыжий Бринкли отправился в окрестности Ла‑Веты через Скалистые горы, а другая повернула в сторону Моррисона и Джорджтауна, чтобы там перебраться через горные хребты. Нокс и Хилтон были людьми знающими и опытными, потому охотно взялись провести вторую группу и стали во главе отряда. Без приключений преодолев горы, бандиты остановились недалеко от Брекенриджа. Там их ждала большая неприятность: сбежавший табун лошадей какого‑то незадачливого асьендеро промчался мимо, при этом лошади трампов сорвались с привязи и ускакали, влекомые своими собратьями. Рыская в поисках новых, бандиты наткнулись на небольшой лагерь индейцев юта и напали на них. Индейцы быстро пришли в себя и достойно отразили нападение, хотя при этом погибло много воинов, но все же шестерым бандитам удалось сбежать. Разъяренные краснокожие неотступно шли за ними по пятам. Четверо были убиты еще вчера, а двум предводителям – Ноксу и Хилтону – на украденных конях удалось скрыться от мстительных юта.

Обо всем этом они и говорили, пока приближались к лесу.

Обнаружив «индейскую тропу», оба двинулись вперед. На поляну конокрады вышли как раз в тот момент, когда закончился словесный поединок между Джемми и Хромым Френком.

Когда они заметили сидевших людей, оба долго их изучали, но ничего подозрительного не заметили.

– Итак, мы охотники, понятно! – шепнул Нокс Хилтону. – Давай договоримся, что на вопросы отвечать буду я.

Теперь и Олд Шеттерхэнд заметил их. Другие были в шоке, но он, спокойно взяв в руки штуцер, внимательно смотрел на незнакомцев, пока те приближались.

– Добрый день, господа! – бодро приветствовал Нокс четверых вестменов. – Вы позволите нам отдохнуть вместе с вами?

– Каждый честный человек приятен нам, – ответил Олд Шеттерхэнд, окидывая всадников и их лошадей придирчивым взглядом.

– Надеюсь, вы не подумали о нас иначе, – проговорил Хилтон, стараясь не волноваться под острым взглядом охотника.

– Я могу судить о ближнем, только когда познакомлюсь.

– Ну, так позвольте предоставить вам такую возможность!

Соскочив с коней, пришельцы сели у огня. Они действительно были очень голодны и бросали недвусмысленные взгляды на остатки жаркого. Добродушный Джемми пододвинул им несколько кусочков мяса. Двум беглецам второго приглашения не потребовалось, и они тотчас принялись за еду. Пока они ели, вежливость остальных не позволяла задавать вопросы, и некоторое время все пребывали в молчании.

Тем временем другая, ранее упомянутая группа всадников, состоявшая приблизительно из двух сотен индейцев, приближалась к лесу с противоположной стороны. Олд Шеттерхэнд выходил н