Глава XXVII. Что Эльза увидала при лунном свете

Читатель помнит, что за несколько недель до насильственного бракосочетания Эльзы на Красной мельнице Мартин, бежавший с Фоем из тюрьмы, отнес его в убежище тетки Марты на Харлемском озере. Здесь Фой проболел довольно долго, и одно время его жизнь даже находилась в опасности от ран на ноге, грозивших ему гангреной, но в конце концов молодые силы, крепкое сложение и лечение Марты помогли ему оправиться. Как только силы позволили, он уехал в Лейден, где мог показаться совершенно безопасно, так как испанцев оттуда выгнали.

Как усиленно билось его сердце, когда он, еще несколько бледный и не вполне окрепший после перенесенной болезни, подходил к знакомому дому на Брее-страат, где жили его мать и невеста. Он готовился увидеться с ними, зная, что Лизбета уже вне опасности, а Эльза ухаживает за ней.

Лизбету, превратившуюся от горя и болезни в старуху, он, действительно, нашел, но Эльзы не было. Она исчезла. Накануне вечером она вышла подышать воздухом и не вернулась. Никто не мог сказать, что с ней стало. По всему городу только и толку было, что об этом исчезновении, а мать его была близка к помешательству, опасаясь самого худшего.

Пытались искать в разных направлениях, но нигде не могли найти ни малейшего следа. Кто-то видел, как Эльза вышла за городские ворота, но затем она исчезла. Некоторое время Фой ничего не мог сообразить, но мало-помалу он успокоился и начал размышлять. Достав из кармана письмо, принесенное ему Мартой в вечер сожжения церкви, он стал перечитывать его, надеясь найти в нем какое-нибудь указание на то, что что-то могло произойти и Эльзе понадобилось совершить небольшое путешествие по своим личным делам. Письмо было очень важное. Эльза высказала свою радость по поводу его спасения, сообщала о событиях в городе, о смерти его отца в тюрьме и заканчивала так:

Дорогой Фой, мой жених, я не могу прийти к тебе, потому что должна ходить за твоей матерью; я думаю, что ты сам пожелал бы этого точно так же, как я считаю это своим долгом. Надеюсь, однако, что скоро и ты будешь с нами. Но кто в состоянии поручиться в наше ужасное время, что может случиться? Поэтому, Фой, что бы ни постигло нас, прошу тебя помнить, что и в жизни, и в смерти я твоя, твоя, мертвая или живая. Умри ты, а я останься живой, или умри я, а ты останься жив, – я навеки буду верной тебе, что бы ни случилось. Теперь прощай, до свидания в скором будущем или тогда, когда все земное перестанет существовать для нас с тобой. Да пребудут с тобой благословение Божие и моя любовь. Когда ты не будешь спать ночью или встанешь утром, вспоминай обо мне и молись так же, как это делает твоя невеста Эльза. Марта ждет. Прощай, дорогой, ненаглядный!

 

Здесь не было ни малейшего намека на какое-либо путешествие. Стало быть, если Эльзе пришлось куда-нибудь отправиться, то только вопреки ее желанию.

– Что ты думаешь, Мартин? – спросил Фой, глядя на него озабоченными, ввалившимися глазами.

– Рамиро… Адриан… украли, – ответил Мартин.

– Почему ты так думаешь?

– Видели третьего дня, что Симон бродил за городом, а на реке стояла какая-то подозрительная лодка. Ювфроу вышла за город, об остальном можно догадаться.

– Зачем она могла понадобиться им? – хриплым голосом спросил Фой.

– Кто знает? – сказал Мартин пожимая плечами. – По-моему, может быть две причины. Предполагают, что состояние Бранта, когда оно будет найдено, перейдет к ней, вот поэтому-то она и могла понадобиться вору Рамиро. Адриан же влюблен в нее, и естественно, ему хотелось заполучить ее. Знаем мы эту парочку и всего можем ждать от нее.

– Убью их обоих, попадись они мне в руки, – заявил Фой, скрежеща зубами.

– И я, само собой разумеется, только прежде надо поймать их и отыскать ее, что одно и то же.

– Как это сделать, Мартин?

– Не знаю.

– Подумай.

– И так стараюсь, хеер Фой, а вы-то не думаете. Вы говорите слишком много, помолчите.

– Ну что же, придумал что-нибудь? – спросил Фой через полминуты.

– Нет пользы раздумывать, хеер Фой. Придется бросить все это и отправиться к Марте. Никто, кроме нее, не в состоянии выследить их. Здесь нам ничего не узнать.

Они вернулись на остров Харлемского озера и рассказали Марте свою грустную повесть.

– Поживите здесь денек-другой и не теряйте терпения, – сказала она. – Я отправляюсь на поиски.

– Мы здесь ни за что не останемся, мы идем с вами, – заявил Фой.

– Как хотите, но дело предстоит трудное. Мартин, приготовь-ка эту большую лодку.

* * *

Прошло две ночи. Было около часа пополудни третьего дня, дня венчания Эльзы. Снег перестал, и его сменил постоянный частый дождь. На северном краю Харлемского озера, спрятанная в камышах, частично скрываясь от непогоды, а частично – от испанцев, стояла большая лодка, в которой находились Фой и Мартин. Марты с ними не было, она отправилась в корчму, находившуюся на некотором удалении, чтобы попытаться собрать какие удастся сведения. Сотни крестьян в этих местах знали и любили ее, хотя многие и не признались бы в этом открыто, и от них-то Марта надеялась узнать что-либо о месте пребывания Эльзы, если только ее не увезли прямо во Фландрию или даже в Испанию.

Целых два дня она потратила на розыски, но пока без всякого успеха. Фой и Мартин сидели в лодке, мрачно переглядываясь, и на Фоя было прямо-таки жалко смотреть.

– О чем вы думаете, хеер Фой? – спросил Мартин.

– Думаю, что, если бы мы и нашли ее сейчас, было бы уже поздно. То, что они хотели сделать – убить ее или выдать замуж, – они уже исполнили.

– Успеем погоревать об этом, когда найдем ее, – проговорил Мартин, не зная, что сказать, кроме этого, и прибавил: – Слышите?.. Кто-то идет.

Фой раздвинул камыши и выглянул.

– Верно, – сказал он, – идет Марта и с ней еще кто-то.

Мартин выпустил рукоятку меча «Молчание». В эти дни рука и оружие не должны были находиться далеко друг от друга. Через минуту Марта и ее спутник вошли в лодку.

– Кто это? – спросил Фой.

– Мой знакомый, Март Ян.

– Узнали что-нибудь?

– Да, Март Ян кое-что знает.

– Говори скорее! – с нетерпением обратился Фой к пришедшему.

– Мне не станут мстить? – спросил Март Ян, недурной малый, хотя и попавший в плохую компанию, и подозрительно взглянул на Фоя и Мартина.

– Ведь я же тебе обещала, – сказала Марта, – а разве случалось Кобыле нарушать слово?

Март Ян рассказал все, что ему было известно: как он находился в числе гребцов, отвозивших две ночи тому назад Эльзу или молодую особу, похожую на нее по описанию, на Красную мельницу, недалеко от Фельзена, и как ее охраняли мужчина и женщина, которые не могли быть не кем иными, как Симоном и Мег. Он рассказал о ее мольбе во имя их жен и дочерей, обращенной к лодочникам, причем, слушая его, Фой плакал от страха и бешенства, и даже Марта заскрежетала зубами. Тогда Мартин столкнул лодку с мели и направил ее к глубокой воде.

– Это все? – спросил Фой.

– Все, менеер. Больше я ничего не знаю, но могу объяснить вам, где это место.

– Проводи нас! – заявил Фой.

Лодочник начал отнекиваться, ссылаясь на дурную погоду, на болезнь ожидающей его жены и тому подобное. Он даже пытался было выскочить из лодки, но Мартин поймал его и, бросив обратно в лодку, сказал:

– Ты мог один раз съездить на мельницу, отвозя девушку, про которую знал, что ее увезли насильно, можешь и вторично съездить, чтобы освободить ее. Сиди смирно и управляй рулем, а не то я брошу тебя на съедение рыбам.

После этого Март Ян выказал полную готовность направить лодку к Красной мельнице, до которой можно было, по его словам, добраться к сумеркам.

Все послеполуденное время они плыли то под парусом, то на веслах, пока в сумерки, еще прежде чем показалась мельница, не началось наводнение, такое наводнение, какого десять лет не было в этих местах, и волны не начали их бросать из стороны в сторону. Но Март Ян хорошо умел держать курс, он обладал инстинктом предков, которые добывали себе пропитание в бурных волнах, и поэтому лодка шла, не сбиваясь, к намеченной цели.

Один раз Фою показалось, что он слышит голос, взывающий о помощи, но призыв не повторился, и они двинулись дальше. Наконец небо прояснилось, и месяц осветил такую водную поверхность, какую только разве Ною пришлось видеть из ковчега, только по этой поверхности плавали вещи, которые вряд ли пришлось видеть Ною: стога сена, мертвый и тонущий скот, домашнюю утварь и даже гроб, вымытый из какого-нибудь кладбища, а вдалеке мелькали бесплодные вершины дюн.

– Мельница должна быть недалеко, – сказал Март Ян, – повернем.

Они повернули и стали грести усталыми руками, так как ветер вдруг стих.

* * *

Теперь вернемся немного назад. Из комнаты, где совершилось венчание, Эльза побежала к себе наверх и заперла дверь. Через несколько минут она услышала стук и голоса Симона и Мег, просившие ее отворить. Она не отозвалась, стук прекратился, и тут Эльза в первый раз услышала гул и рев прибывающей воды. Время шло будто в каком-то кошмаре, пока вдруг не раздался треск ломающегося дерева. Эльза заметила, что вся мельница стала оседать. Она уступила напору волн в тех местах, которые были наиболее слабыми. Верхняя узкая часть ее рухнула, и красная крыша повисла, как пригнутое ветром к земле дерево. Эльза в ужасе бросилась к двери, ища лестницу. Но вода уже поднималась по ступенькам, путь был отрезан. В комнате была еще лестница, которая вела на бывший чердак, теперь лежавший под острым углом. Эльза взобралась на эту лестницу, так как вода лилась из двери и деваться было некуда. Под самой крышей оказался люк. Эльза вползла в него и очутилась как раз в месте крепления гигантских мельничных крыльев. Ветер задул фонарь, который она успела захватить с собой. Эльза схватилась за стержень, к которому были прикреплены лопасти крыла. Тут она заметила, что деревянная крыша, опираясь на кирпичный фундамент, качается во все стороны, как лодка на бушующем море. Вода подходила к ней. Эльза чувствовала это по всплескам волн, хотя не видела воду, и ноги ее были еще сухими.

Сколько времени прошло, Эльза не могла определить, но, наконец, тучи немного разошлись, выглянул месяц, и при его свете она увидела нечто ужасное. Вся окрестность была покрыта водой: до крыши она не доходила всего несколько футов и все еще продолжала подниматься. Эльза заметила, что на крыше изнутри были маленькие выступы вроде ступенек, которые вели к слуховому окну. Кое-как она добралась до этого окна. Отсюда можно было что-то рассмотреть. Совсем рядом, но все же отделенные пятнадцатью футами волнующейся желтой воды, виднелись остатки каменного фундамента, за которые хватались два человека, Симон и Мег. Они тоже увидели Эльзу и стали звать на помощь, но Эльза не могла помочь им. Без сомнения, это был сон, потому что ничего подобного не могло случиться наяву.

Вода все больше и больше заливала фундамент, пространство, на котором держались два существа, становилось все меньше и меньше. Скоро оно сделалось слишком тесным для обоих. Они начали ссориться, браниться, и их разъяренные зверские лица почти соприкасались между собой, между тем как сами они, скорчившись, стояли на четвереньках. Вода еще поднялась, они продолжали стоять в том же положении, и Симон головой толкнул Мег. Но Мег была еще сильна, она ответила на толчок толчком, и в следующую минуту, как кошка, вспрыгнула Симону на спину, придавив его. Он пытался стряхнуть ее, но не мог, не решаясь разжать с трудом удерживающие его руки. Он повернул свое плоское ужасное лицо и укусил жену за ногу. Мег громко вскрикнула от боли, и этот крик услышал Фой. Затем она выхватила нож из-за пазухи (Эльза видела, как он сверкнул при лунном свете) и стала наносить удары.

Эльза закрыла глаза. Когда она снова открыла их, женщина была одна на узком карнизе, распластавшись, как лягушка. Так она лежала с минуту, как вдруг карниз стал опускаться и исчез, затем он снова вынырнул, а Мег продолжала держаться за него, вся мокрая, подвывая от ужаса. Карниз снова скрылся под водой, на этот раз глубже, и когда всплыл опять, то на нем уже никого не было – нет, впрочем, было одно существо, полудикая черная кошка, бродившая по мельнице. Черная Мег же исчезла без следа.

Дождь сменился морозом, стало страшно холодно. Если бы на Эльзе не было надето теплое зимнее платье, обшитое мехом, совершенно сухое, она, наверное, поплатилась бы здоровьем. Девушка совершенно ослабела и лишилась сознания. Ей показалось, что все – ее насильственное замужество, наводнение, смерть Симона и Мег – было не более чем сон, кошмар, проснувшись от которого она окажется лежащей в своей теплой постели на Брее-страат. Да, это не что иное как кошмар, иначе как могла снова повториться та ужасная борьба, которой Эльза была свидетельницей, а между тем Эльза снова увидела Симона, кусающего ногу своей жены, только его плоское лицо сменилось кошачьей головой, горящие глаза которой устремились на нее. А Мег продолжала наносить ему удары между лопаток, и вдруг она начала расти, принимая гигантские размеры, лицо ее поднялось из воды и подплыло к ней на расстояние фута. Эльза чувствовала, что неминуемо упадет, но попыталась прежде закричать о помощи, так закричать, чтобы мертвые услышали ее. Но не лучше ли удержаться от крика? Крик может вернуть Рамиро. Лучше молча присоединиться к уже умершим. Но что такое говорит голос, голос Мег, только очень изменившийся? Он ободряет ее, говорит, что слышанный ею звук вовсе не происходит от удара ножа, а от весел. Вероятно, это Рамиро приехал в лодке, чтобы схватить ее. Нет, она не отдастся в руки ему или Адриану, она лучше бросится в воду, вверив себя Богу. Раз, два, три, и все кончено…

Вдруг Эльза увидала, что на нее падает свет, и почувствовала, что кто-то целует ее в лоб и губы. Она в ужасе подумала, что это Адриан, и наполовину открыла глаза. Но как странно: ее целовал вовсе не Адриан, а Фой. Без сомнения, это все еще продолжение сна, и так как во сне или наяву Фой имел полное право целовать ее, то она и не противилась. Затем ей показалось, что она слышит знакомый голос Красного Мартина, который спрашивал у кого-то, за сколько времени можно добраться до Харлема при попутном ветре, на что другой голос отвечал: «За три четверти часа».

Как странно, почему Мартин сказал «Харлем», а не «Лейден»?.. После этого другой, также знакомый голос сказал:

– Она приходит в себя.

Кто-то влил ей в горло вина, и Эльза, уже не в состоянии дольше переносить неизвестность, совсем открыла глаза. Тут она увидала перед собой Фоя, живого Фоя.

Она глубоко вздохнула и снова начала терять сознание от радости и слабости, но Фой обнял ее и прижал к груди. Тогда она вспомнила все.

– О Фой, Фой! – воскликнула она. – Ты не должен целовать меня.

– Почему? – спросил он.

– Потому что… потому что… я замужем.

Его счастливое лицо вдруг омрачилось.

– Замужем? – с усилием проговорил он. – За кем?

– За твоим братом Адрианом.

Он растерянно посмотрел на нее и медленно спросил:

– Ты убежала из Лейдена, чтобы обвенчаться с ним?

– Как ты смеешь задавать мне такой вопрос? – вскричала Эльза, вся вспыхнув.

– Может быть, ты постараешься, в таком случае, объяснить все.

– Тут нечего объяснять. Я думала, ты все знаешь. Они увезли меня силой в ночь перед наводнением и силой обвенчали.

– Подожди же, друг Адриан, попадешься ты мне! – скрежеща зубами проговорил Фой.

– Надо быть справедливым, – продолжала Эльза, – он, кажется, вовсе не так уж желал жениться на мне, но другого выхода не было, так как иначе меня обвенчали бы с Рамиро…

– И он, этот добрый, мягкосердечный человек, пожертвовал собой, – насмешливо перебил ее Фой.

– Да, – ответила Эльза.

– А где же твой пожертвовавший собой… Не могу выговорить, кто?

– Не знаю. Предполагаю, что они с Рамиро спаслись в лодке, а может быть, он утонул.

– В таком случае ты стала вдовой раньше, чем того ожидала, – сказал Фой более веселым тоном, подвигаясь к Эльзе.

Но Эльза немного отодвинулась, и Фой с ужасом заметил, что как ни ненавистен ей свершившийся брак, она все-таки признает его.

– Не знаю, – отвечала она. – Думаю, что мы со временем что-нибудь услышим о нем, и тогда, если он окажется в живых, я стану хлопотать, чтобы освободиться от него. А пока, мне кажется, я его законная жена, хотя никогда больше не увижу его. Куда мы едем?

– В Харлем. Испанцы стягиваются вокруг города, и мы не можем даже пытаться пробиться через их линию. Позади нас испанские лодки. Скушай что-нибудь и выпей глоток вина, и потом расскажи нам все, что случилось.

– Один вопрос, Фой. Как вы нашли меня?

– Мы дважды слышали женский крик: один раз далеко, другой раз ближе, и, подплыв на звук, увидели что-то, повисшее на опрокинувшейся мельнице футах в трех или четырех над водой. Мы знали, что тебя отвезли на мельницу, нам сказал этот человек. Ты узнаешь его? Но мы долго не могли найти мельницы впотьмах и при разливе.

 

Тогда она вспомнила все

 

Немного подкрепившись, Эльза рассказала свою историю слушателям, собравшимся под парусом, в то время как Март Ян управлял рулем. Когда она закончила, Мартин сказал что-то шепотом Фою, и, как бы в едином порыве, все четверо опустились на колени и возблагодарили Бога за то, что молодая беззащитная девушка была избавлена ее друзьями и ее нареченным женихом от той ужасной опасности, которой она подвергалась. Окончив простую, но сердечную благодарственную молитву, они встали, и Эльза не воспротивилась, когда Фой взял ее руку.

– Скажи, милая, правда, что ты считаешь действительным этот насильственный брак? – спросил он.

– Выслушай меня, прежде чем ответить, – вмешалась Марта. – Это вовсе не брак, так как никого нельзя обвенчать без его согласия, а ты не давала своего согласия.

– Это не брак, – повторил за Мартой Мартин, – а если он считается браком, то меч мой рассечет его.

– Это вовсе не брак, – сказал Фой, – потому что, хотя мы и не стояли с тобой пред алтарем, но сердца наши соединены, стало быть, ты не можешь стать женой другого.

– Милый, – ответила Эльза, – и я так же убеждена, что это не брак, но священник произнес слова венчания надо мной и надел мне на палец кольцо. И теперь перед законом, если еще закон есть в Нидерландах, я жена Адриана. Стало быть, прежде чем я могу стать твоей женой, все случившееся должно быть предано гласности и я должна обратиться к закону, чтобы он освободил меня.

– А если закон не может или не захочет этого сделать, что тогда, Эльза?

– Тогда, мой милый, наша совесть будет чиста, и мы станем сами себе законом. Пока же придется подождать. Ты доволен теперь, Фой?

– Нет, – мрачно возразил Фой, – возмутительно, чтобы подобный дьявольский замысел мог разлучить нас, хотя бы на один только час. Однако в этом, как и во всем остальном, я послушаюсь тебя, милая.

– Перестаньте говорить о женитьбе и замужестве, – раздался резкий голос Марты. – Сейчас важно другое. Взгляни туда, девушка. Что ты видишь? – Она указала на берег. – Призраки амаликитян, тысячами идущие на избиение нас и наших братьев, сынов Божьих^[42]. Взгляни назад. Что ты видишь? Корабли тиранов стремятся окружить город сынов Божьих. Наступит день смерти и опустошения, и, прежде чем солнце зайдет, тысячи людей пройдут через врата смерти, а между этими тысячами, может быть, будем и мы. Поднимем же знамя свободы, обнажив оружие на защиту правды, опояшемся мечом справедливости и возьмем себе в защиту щит надежды. Сражайтесь за свободу страны, родившей вас, за память Христа, умершего за вас, за веру, в которой вы выросли. Бейтесь, и только тогда, когда битва будет выиграна, но не раньше, думайте о мире и любви. Не смотрите на меня с таким испугом, дети. Я, сумасшедшая скиталица, говорю вам, что нечего бояться. Кто защитил тебя в тюрьме, Фой ван Гоорль? Какая рука сохранила твою жизнь и честь, когда ты очутилась среди дьяволов в Красной мельнице, Эльза Брант? Вы это хорошо знаете, и я, Марта, говорю вам, что эта самая рука будет защищать вас до конца. Да, я знаю это. Тысячи и десятки тысяч будут падать вокруг вас, но вы переживете и голод, и болезни, стрелы будут пролетать мимо вас, и меч злодея не коснется вас. Я – другое дело. Мой час приближается, и я рада этому, вам же, Фой и Эльза, я предсказываю много лет земных радостей.

Так говорила Марта, и слушателям ее казалось, что ее возбужденное, обезображенное лицо светилось вдохновением, и никому из них, знавших ее историю и веривших в то, что пророческий дух может проявляться в избранниках, не показалось странным открывшееся перед ней видение будущего. Слова Марты успокоили ее слушателей, и на некоторое время они забыли об опасности. А опасность между тем была большая. По роковому стечению обстоятельств наши друзья избежали одной опасности, чтобы встретиться с другой, еще большей, так как десятого декабря 1572 года они попали как раз в кольцо испанской армии, стягивавшееся вокруг обреченного на гибель города Харлема. Спасение было невозможно: никто не был способен прорваться сквозь эту цепь судов и солдат. Единственным убежищем являлся город, где им пришлось остаться до конца осады, одной из самых ужасных в истории Голландии. У них оставалось одно утешение, что они встретят смерть вместе и что с ними есть два любивших их человека: Марта, «бич испанцев», и Мартин, свободный фриз, богатырь, как бы дарованный им Богом щит.

Бывшие жених и невеста улыбнулись друг другу и смело поплыли к воротам Харлема, которые скоро должны были затвориться.

Глава XXVIII. Возмездие

Прошло семь месяцев, семь самых ужасных месяцев, которые когда-либо приходилось переживать людям. Все это время в снег, в мороз, в зимние туманы, при ледяных весенних ветрах, и теперь, в самый разгар летней жары, Харлем был осажден тридцатитысячной испанской армией, состоявшей большей частью из опытных старых солдат под началом дона Фредерика, сына Альбы, и других полководцев. С этим дисциплинированным войском приходилось бороться маленькому четырехтысячному гарнизону Харлема, состоявшему из голландцев, немцев, небольшого числа англичан и шотландцев, и двадцати тысячам жителей города – мужчинам, женщинам и детям. Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц между этими двумя неравными силами шла борьба, сопровождавшаяся с обеих сторон не только проявлениями геройства, но также и жестокостью, которую мы в наше время назвали бы чудовищной. В эту эпоху военнопленные не могли ждать пощады, и тот мог считать себя счастливым, кому не приходилось умирать медленной смертью повешенным за ноги на глазах своих сограждан.

Стычек происходило множество, люди гибли массово, из одних только горожан умерло двенадцать тысяч, так что окрестности Харлема превратились в одно огромное кладбище и даже рыба в озере была отравлена трупами. Приступы, вылазки, засады, военные хитрости, отчаянные морские сражения, попытки штурма, взрывы мин и контрмин, при которых гибли тысячи, – все это сделалось обычными событиями дня.

К этому присоединились еще и другие ужасы: мороз при нехватке топлива, различные болезни, всегда развивающиеся во время осады, и самое худшее из бедствий – голод. Неделю за неделей, по мере того как затягивалась осада, запасы пищи уменьшались и, наконец, совсем истощились. Трава, выросшая на улице, остатки кожи на кожевенных заводах, все отбросы, кошки и крысы – все было съедено. На высокой башне собора уже много дней развевался черный флаг, который должен был известить принца Оранского в Лейдене, что в Харлеме царствует мрачное отчаяние. Были сделаны героические попытки прийти извне на помощь осажденным, но Баттенбург был разбит и умер, отступили и властительные князья Клотингена и Карлоо, потерявшие до шестисот человек. Надежды не оставалось!

Начали строить отчаянные планы: оставить детей, женщин и больных в городе, а всем способным носить оружие попытаться пробиться через ряды осаждающих. Надеялись, что испанцы сжалятся над безоружными, как будто чувство жалости было доступно этим людям, которые впоследствии подтаскивали раненых и больных к дверям госпиталей и здесь хладнокровно их убивали и вообще совершали повсюду такие зверства, описывать которые перо отказывается. Однако, повествует старинная хроника, «женщины поняли это и, собравшись вместе, подняли такой ужасный крик, что каменное сердце должно было дрогнуть, и невозможным оказалось бросить их».

Затем созрел другой план: окружив женщин и всех беспомощных горожан вооруженными людьми, выйти из города и биться с врагом, пока не падет последний человек. Услышав это и опасаясь того, что могли сделать доведенные до отчаяния люди, испанцы согласились на переговоры и сообщили жителям Харлема, что те останутся безнаказанными, если заплатят двести сорок тысяч флоринов. Не имея ни пищи, ни надежды, несчастные, защищавшиеся до тех пор, пока их четырехтысячный гарнизон не сократился до девятисот человек, сдались.

* * *

В половине первого рокового дня 12 июля ворота распахнулись, и испанцы, оставшиеся в живых, с доном Фердинандом во главе, под барабанный бой, с развевающимися знаменами, с обнаженным, отточенным для убийства оружием в руках, вступили в город Харлем. В глубокой нише между двумя кирпичными колоннами собора стояли четверо знакомых нам людей. Война и голод оставили их в живых, хотя они разделяли общую участь всех жителей. Фой и Мартин принимали участие в каждом сражении, как бы опасно оно ни было, ни на минуту не покидая друг друга, и испанцы близко познакомились с тяжестью меча «Молчание» и руки рубившего их рыжебородого великана.

Марта тоже не бездействовала. Во время осады она состояла адъютантом при вдове Хасселер, командующей тремястами женщинами, сражавшимися день и ночь бок о бок с их братьями и мужьями. И Эльза, несмотря на свое нежное сложение и робкий характер, не позволявшие ей принимать участие в сражениях, нашла применение своим силам: она рыла мины и помогала класть стены, так что ее нежные руки загрубели и потрескались.

Как все они изменились! Фой, у которого всегда было по-юношески цветущее лицо, теперь имел внешность человека средних лет, высокий Мартин напоминал гигантский скелет, на котором висело платье, или скорее, лохмотья и вытертая буйволовая куртка, а его голубые глаза светились из глубоких впадин над огромными, выдающимися скулами, Эльза сделалась совсем маленькой, как ребенок. Ее кроткое личико утратило красоту и возбуждало жалость, и вся округлость ее фигуры исчезла: она стала походить на исхудалого мальчика. Из всех четверых Марта, переодетая мужчиной, изменилась меньше всего. Лишь ее волосы совершенно поседели, и лицо стало совсем лошадиным, так как желтые зубы еще больше выпирали изо рта, лишенного губ, а худые, высохшие руки стали походить на руки египетской мумии.

Мартин опирался на свой большой меч и вздыхал.

– Проклятые трусы, – бормотал он, – почему они не выпустили нас, чтобы мы погибли, сражаясь? Только безумные глупцы могут отдаться на произвол испанцев.

– О, Фой! – воскликнула Эльза, порывисто обнимая своего бывшего жениха. – Ты ведь не отдашь меня им? Если уж к тому пойдет, ты убьешь меня, не правда ли? Иначе мне придется самой убить себя, а я трусиха, Фой, я боюсь сделать это.

– Хорошо, – сказал он неестественно хриплым голосом. – Но, Господи, если ты есть, сжалься над нею… сжалься…

– Не богохульствуй, не сомневайся! – прервала Фоя Марта. – Разве не произошло все, как я сказала тебе прошлой зимой в лодке? Разве ты не состоял под покровительством и не найдешь его до конца? Только не богохульствуй и не сомневайся.

Ниша, где они находились, не была видна проходившим с большой площади, но в тот момент, когда Марта говорила, человек восемь-десять испанцев вышли из-за угла и заметили группу скрывавшихся в притворе.

– Тут смазливенькая девушка, – сказал командовавший отрядом сержант, – вытащите-ка ее, молодцы.

Несколько человек выступили вперед, намереваясь исполнить его приказание, но тут Фой вне себя бросился на говорившего, и через минуту его меч на фут вышел из горла испанца, пронзив его насквозь. За ним с негромким криком последовал Мартин, держа в руке меч «Молчание», за Мартином – Марта со своим большим ножом. Через несколько минут все было кончено, пять человек лежали на земле: трое убитых и двое тяжело раненных.

– Еще прибавим к счету, – проговорила Марта, нагибаясь над ранеными, между тем как их товарищи спешили скрыться за углом.

Наступила минута тишины. Яркое летнее солнце светило на лица и вооружение убитых испанцев, на обнаженный меч Фоя, склонившегося над Эльзой, которая прижалась в углу ниши, закрыв лицо руками, на ужасные голубые глаза Мартина, сверкавшие яростью. Затем снова послышались шаги, и появился отряд испанцев, предводительствуемый Рамиро и Адрианом.

– Вот они, капитан, – сказал один из убежавших солдат. – Прикажете пристрелить их?

Рамиро взглянул сначала как бы мельком, но затем пристально. Наконец-то они попались ему! Уже давно он узнал, что Фой и Рыжий Мартин спасли Эльзу на Красной мельнице, и теперь, после долгих поисков, птички попались в его сети.

– Нет, зачем! – отвечал он. – Таких отчаянных людей должен судить особый суд.

– Куда же мы можем посадить их? – недовольно спросил сержант.

– Я заметил, что в доме, где мы поселились с сыном, прекрасный погреб, пока их можно посадить туда, всех, кроме дамы, о которой уж позаботится сам сеньор Адриан, ведь она является его женой.

Солдаты не стесняясь захохотали.

– Я повторяю, это жена, которую он искал уже много месяцев, – продолжал Рамиро, – и с ней надо обращаться почтительно. Понимаете?

Солдаты, по-видимому, поняли – по крайней мере, все молчали. Они уже успели заметить, что их начальник не любит возражений.

– Ну вы, сдавайте оружие! – обратился Рамиро к Фою и Мартину.

 

– Вот они, капитан… Прикажете пристрелить их?

 

Мартин подумал с минуту, видимо, рассуждая, не лучше ли будет броситься на испанцев и умереть, сражаясь. И в эту минуту ему, как он говорил впоследствии, пришла на память старинная народная пословица: «Не считай игру проигранной, пока не выиграешь», и, истолковав ее так, что только мертвый никогда не может надеяться выиграть, он отдал меч.

– Давайте его сюда, – сказал Рамиро. – Это замечательный меч, и он мне понравился.

Солдаты передали ему меч, и он повесил его себе через плечо. Фой смотрел то на свой меч, то на стоящую на коленях Эльзу. Вдруг ему пришла в голову мысль, и он взглянул в лицо Адриану, своему брату, с которым виделся в последний раз, когда тот прибежал в контору предупредить его и Мартина. Он знал, что Адриан с отцом сражаются в рядах испанцев, но им ни разу не пришлось встретиться. Даже тут, в эту критическую минуту, Фоя не оставляла мысль, как могло случиться, что Адриан при всей своей низости потрудился предостеречь их и тем самым дать возможность организовать защиту литейной башни.

Фой взглянул на брата. Адриан был в мундире испанского офицера, в латах поверх стеганой куртки и в стальном шлеме, украшенном истрепанными перьями. Лицо его изменилось: в его красивых чертах не было и тени прежней надменности, он похудел и выглядел запуганным, как животное, дрессированное при помощью голода и хлыста. Фою показалось, что сквозь печать позора и падения на лице брата проскальзывает что-то хорошее, подобно солнечному лучу, пробивающемуся из-за черных туч. Может быть, Адриан, в конце концов, не так уж плох, может быть, он действительно такой, каким его всегда считал Фой – пустой, взбалмошный, бесхарактерный, рожденный, чтобы быть всегда игрушкой, а считающий себя главой, но ни в коем случае не злой. Кто знает?

Но и в худшем случае, не лучше ли Эльзе стать женой Адриана, чем погибнуть, и погибнуть от руки любящего ее человека?

Эта мысль мелькнула в уме Фоя, как молния, пронзившая тучи, и он бросил свой меч солдату, который подхватил его. В эту минуту его взгляд встретился со взглядом Адриана, и ему показалось, что он читает в этом взгляде благодарность и обещание.

Всех забрали. Расталкивая толпу пинками и ударами, солдаты повели их по улицам павшего города в здание, не совсем разрушенное ядрами, стоявшее на некотором отдалении и от стен, являющихся грудой развалин, и от городских ворот, где происходили такие ужасные сцены, в дом, принадлежавший прежде одному из зажиточных граждан Харлема. Здесь Фоя и Эльзу разлучили. Она уцепилась за него, но ее оторвали и потащили на верхний этаж, тогда как его, Мартина и Марту заперли в темном погребе.

Через некоторое время дверь погреба приоткрылась; чья-то рука просунула воду и пищу, хорошую пищу, какой они не ели уже много месяцев: мясо, хлеб, сухие селедки – еды было так много, что они не могли съесть всего за один раз.

– Может быть, еда отравлена? – спросил Фой, жадно нюхая принесенное.

– Кому выгодно травить нас? – возразил Мартин. – Поедим сегодня, а завтра можно умереть.

Как голодные животные, принялись они за еду, а затем, несмотря на все свои несчастья, уснули крепким сном.

Через десять часов, показавшихся им минутами, дверь снова отворилась, и вошел Адриан с фонарем в руке.

– Фой, Мартин, вставайте и пойдемте со мной, если хотите остаться в живых.

Они мгновенно проснулись.

– Идти за тобой, за тобой? – проговорил Фой, запинаясь.

– Да, – спокойно ответил Адриан. – Конечно, может случиться, что вам и не удастся убежать, но если вы останетесь здесь, что ожидает вас? Рамиро, мой отец, скоро вернется, и тогда…

– Надо сойти с ума, чтобы ввериться вам! – прервал его Мартин, и презрение, слышавшееся в его голосе, больно отозвалось в сердце Адриана.

– Я знал, что ты подумаешь так, – сказал он покорно, – но что же остается делать? Я могу вывести вас из города. У меня уже приготовлена лодка для вашего бегства. Я рискую собственной жизнью, что же я могу сделать еще? Почему вы колеблетесь?

– Потому что не доверяю тебе, – возразил Фой. – И кроме того, я не уйду без Эльзы.

– Я предвидел это, – отвечал Адриан. – Эльза здесь. Эльза, подойди сюда, покажись.

Эльза спустилась по лестнице в погреб. Выглядела она лучше, так как поела и отдохнула, и в ее глазах светилась надежда. Необыкновенная радость переполнила сердце Фоя. Почему она так смотрит? Она же, подбежав к нему, обняла и поцеловала его, а Адриан только сдержанно отвернулся.

– Фой, – поспешно заговорила она, – он, в конце концов, честный человек, только очень несчастный. Надо скорее бежать, прежде чем вернется дьявол. Теперь он на совете офицеров, обсуждающих, кто должен быть казнен, но он скоро вернется, и тогда…

Оставив всякие колебания, заключенные двинулись в путь.

Они вышли из дома, и никто не остановил их. Сторож ушел, чтобы принять участие в грабеже, у ворот разрушенной стены стоял часовой, но он или не обратил внимания на проходящих, или был пьян, или подкуплен. Адриан назвал пароль, и солдат, кивнув головой, пропустил его со спутниками.

Через несколько минут они дошли до берега Харлемского озера, где в камышах стояла лодка.

– Садитесь и уезжайте, – сказал Адриан.

Они вошли в лодку и взялись за весла, тогда как Марта начала отталкивать ее от берега.

– Адриан, что будет с вами? – спросила Эльза.

– Зачем вам беспокоиться об этом? – спросил он с горькой усмешкой. – Я иду на смерть, и моя кровь будет платой за вашу свободу. Я ваш должник.

– Нет! – воскликнула она. – Поедемте с нами.

– Да, – поддержал ее Фой, хотя снова почувствовал приступ ревности, – поедем с нами, брат.

– Ты от души приглашаешь меня? – спросил Адриан нерешительно. – Подумайте, я могу выдать вас.

– Если так, то почему вы не сделали этого теперь? – спросил Мартин. И, вытянув свою огромную костлявую руку, схватил Адриана за ворот и перетащил его в лодку.

Лодка отчалила.

– Куда мы едем? – спросил Мартин.

– Предполагаю, что в Лейден, – сказал Фой, – если только можно будет добраться без паруса и оружия, что кажется весьма маловероятным…

– Кое-какое оружие я положил в лодку, – прервал его Адриан, вынимая из трюма тяжелую секиру, пару испанских мечей, нож, небольшой топор, арбалет и несколько железных полос.

– Недурно, – сказал Мартин, гребя левой рукой, а право<