Четверг, 9 января – пятница, 31 января

 

Согласно метеосводкам газеты «Хедестадс‑курирен», первый месяц, проведенный Микаэлем вдали от цивилизации, оказался рекордно холодным, или, по крайней мере, как сообщил ему Хенрик Вангер, самым холодным с военной зимы 1942 года. Микаэль был с этим вполне согласен. Уже после недели, проведенной в Хедебю, он близко познакомился с такими предметами одежды, как кальсоны, вязаные шерстяные носки и утепленные фуфайки.

В середине января ему пришлось пережить несколько кошмарных дней, когда температура опускалась до немыслимой отметки – тридцать семь градусов мороза. Ничего подобного ему прежде испытывать не приводилось, даже в тот год, когда он служил в армии, в Кируне. А однажды утром в его домике даже замерз водопровод. Гуннар Нильссон снабдил Блумквиста двумя большими пластиковыми канистрами, чтобы он смог приготовить еду и умыться. Но холод буквально парализовал все и вся. От мороза на окнах расцвели ледяные цветы. И хотя Микаэль топил печку, он никак не мог согреться. Каждый день он подолгу колол дрова в сарае за домом.

Порой Микаэль был готов взвыть; ему хотелось вызвать такси, доехать до города и сесть на ближайший поезд, идущий куда‑нибудь на юг. Но он стоически натягивал второй свитер и укутывался в одеяло, а потом садился за кухонный стол, пил кофе и штудировал старые полицейские протоколы.

Но вскоре погода переменилась, и – подумать только – температура поднялась до вполне приемлемых минус десяти градусов.

 

Между тем Микаэль уже начал знакомиться с обитателями Хедебю. Мартин Вангер сдержал свое обещание и пригласил его на ужин собственного приготовления: к столу он подал жаркое из лосятины и красное итальянское вино. Генеральный директор не был женат, но тесно общался с Эвой Хассель, которая тоже была приглашена на ужин. Она оказалась очень милой женщиной, с ней было интересно общаться, и Микаэль нашел ее весьма привлекательной. Эва работала зубным врачом и жила в Хедестаде, но уик‑энды проводила у Мартина Вангера. Слово за слово, и Микаэль выяснил, что они знали друг друга много лет, но начали встречаться уже в зрелом возрасте и не видели смысла заключать брачный союз.

– Ведь она мой зубной врач, – со смехом пояснил Мартин Вангер.

– А породниться с твоими чокнутыми родственниками – вовсе не предел моих мечтаний, – заметила Эва Хассель и ласково похлопала своего приятеля по колену.

Вилла Мартина Вангера выглядела как мечта холостяка, воплощенная архитектором – с черной, белой и хромированной мебелью. Даже ценителя стиля Кристера Мальма могли бы вдохновить дорогие дизайнерские изделия. Кухня была оснащена оборудованием для профессионального повара, а в гостиной имелся высококлассный проигрыватель и уникальная коллекция джаза, от Томми Дорси до Джона Колтрейна. Мартин Вангер, будучи весьма состоятельным господином, оборудовал дорогой и комфортабельный, но начисто лишенный индивидуальности дом. Микаэль отметил, что вместо картин на стенах висят репродукции и постеры, какими торгуют в «ИКЕА», – эффектные, но в целом безликие. Книжные полки – по крайней мере, в той части дома, в которой находился Микаэль, – были полупустые; на них свободно размещалась Национальная энциклопедия и несколько подарочных книг, которые обычно дарят на Рождество. Судя по всему, Мартин Вангер тяготел к двум хобби: музыке и приготовлению пищи. В связи с первым он собрал около трех тысяч долгоиграющих дисков, а благодаря второму стал грузным и круглым.

 

В Мартине сочетались такие трудно совместимые черты, как упрямство, резкость и любезность. Не требовалось особых аналитических способностей, чтобы заключить, что генеральный директор был личностью неоднозначной. Пока они слушали композицию «Ночь в Тунисе», беседа вращалась в основном вокруг концерна «Вангер». Мартин даже не скрывал, что его компания борется за выживание. Сам по себе выбор темы смутил Микаэля. Ведь Мартин Вангер прекрасно сознавал, что у него в гостях находится журналист – экономический обозреватель, и тем не менее обсуждал внутренние проблемы концерна столь откровенно, что это выглядело как проявление легкомыслия.

Но он явно исходил из того, что Микаэль работал на Хенрика Вангера, и этого было достаточно, чтобы Мартин считал его «своим». Так же, как и бывший генеральный директор, его преемник считал: в том, что концерн находится в столь плачевном состоянии, семья Вангеров должна винить только себя. Правда, в отличие от патриарха, он относился к этому факту не так серьезно и не питал ненависти к родственникам. Казалось, что Мартина Вангера просто смешил неисправимый идиотизм его родных. Эва Хассель лишь кивала, воздерживаясь от комментариев. Конечно, они обсуждали эти вопросы и раньше.

Мартин Вангер уже знал, что Микаэль получил задание написать семейную хронику, поэтому он спросил, как продвигается работа. Микаэль улыбнулся и ответил, что с трудом осваивает даже имена многочисленных родственников, и попросил разрешения зайти еще раз и задать несколько вопросов, если это будет удобно. Он уже подумывал, не завести ли разговор о навязчивой идее Хенрика относительно исчезновения Харриет. Блумквист не сомневался, что Хенрик Вангер не раз терзал брата пропавшей девушки своими идеями на этот счет. Кроме того, Мартин и сам должен понимать, что раз Микаэль занялся написанием семейной хроники, то от него едва ли удастся скрыть бесследное исчезновение одного из членов семьи. Однако Мартин, похоже, не собирался упоминать о том происшествии, и Микаэль решил обождать. Рано или поздно непременно появится повод обсудить историю Харриет.

Они засиделись. Наконец выпили на посошок несколько рюмок водки и расстались только около двух часов ночи. Триста метров по скользкой тропинке до своего дома Микаэлю пришлось одолевать в весьма приподнятом настроении. Но в целом он считал, что провел приятный вечер.

 

Микаэль уже вторую неделю гостил в Хедебю.

Как‑то в сумерках в дверь его домика кто‑то постучал. Он отложил в сторону папку с полицейскими протоколами, которую только‑только успел раскрыть – это была шестая по счету, – и, предусмотрительно прикрыв дверь в кабинет, впустил в дом разодетую в меха блондинку лет пятидесяти.

– Привет. Вот… просто хотела познакомиться. Меня зовут Сесилия Вангер.

Они пожали друг другу руки, и Микаэль достал кофейные чашки.

Сесилия Вангер, дочь нациста Харальда Вангера, оказалась искренней и очень привлекательной женщиной. Микаэль вспомнил, что Хенрик Вангер отзывался о ней очень тепло и говорил, что она не общается с отцом, хоть и живет по соседству с ним. Они немного поболтали, а потом гостья перешла к цели своего визита.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь написать книгу о нашей семье. Не совсем уверена, что мне нравится эта идея, – сказала она. – В любом случае я хотела бы знать, что вы за человек.

– Меня нанял Хенрик Вангер. На самом деле я должен написать историю его жизни.

– Вот именно. Добрейший Хенрик не вполне нейтрально относится к собственной семье.

Микаэль недоуменно взглянул на нее; он не понимал, что она хотела сказать.

– Вы не хотите, чтобы я писал книгу о семье Вангеров?

– Я этого не говорила. Да и мое мнение, вероятно, ни на что не повлияет. Но думаю, вы уже поняли, что быть членом этого семейства во все времена было очень нелегко.

Микаэль не имел никакого понятия о том, что ей рассказывал Хенрик и насколько Сесилия осведомлена о его задании. Он развел руками:

– Хенрик Вангер заключил со мной контракт – я обещал написать семейную хронику. Сам он, возможно, и не слишком‑то жалует некоторых членов своей семьи, но я намерен опираться исключительно на документы.

Сесилия сдержанно улыбнулась:

– Мне хотелось бы знать, не придется ли мне отправиться в ссылку или эмигрировать, когда эта книга будет опубликована?

– Не думаю, – ответил Микаэль. – Читатели не дураки и вполне могут оценить, кто есть кто.

– Ну еще бы… Мой отец, например.

– Ваш отец – нацист? – спросил Микаэль.

Сесилия Вангер закатила глаза:

– Мой отец – психопат. Я встречаюсь с ним не чаще раза в год, хотя мы и живем рядышком.

– Но почему вы не хотите с ним встречаться?

– Минутку. Прежде чем вы закидаете меня вопросами… Вы собираетесь меня цитировать? Или я могу свободно общаться с вами, не боясь, что меня представят в невыгодном свете?

Микаэль подбирал слова, не зная, как лучше сформулировать свою мысль.

– Мне поручили написать книгу о жизни семьи, начиная с того момента, как Александр Вангеерсад вместе с Бернадотом сошли на шведские берега, и заканчивая нынешним днем. Я намерен изложить историю промышленной империи, которая просуществовала много десятилетий. Но, естественно, я не смогу обойти своим вниманием и тот факт, что эта империя сейчас разрушается. Мне также не удастся умолчать и об имеющихся в семье противоречиях. В таком эпическом полотне никак невозможно обойтись без этого. Однако это не означает, что я намерен очернить династию или демонизировать ее отдельных представителей. Например, я уже встречался с Мартином Вангером, который кажется мне симпатичным, и я хотел бы представить его именно таким, каким он мне показался.

Сесилия Вангер никак не прокомментировала откровения Микаэля.

– О вас я знаю, что вы учительница…

– На самом деле еще хуже: я – директор гимназии в Хедестаде.

– Извините. Я знаю, что Хенрик Вангер к вам хорошо относится; знаю, что вы замужем, но живете с мужем раздельно… Вот, пожалуй, и все. Конечно, вы можете беседовать со мной и не бояться, что вас процитируют или выставят на всеобщее обозрение. Но как‑нибудь я постучу к вам в дверь и попрошу ответить на вопросы относительно того или иного конкретного события, на которое вы поможете мне пролить свет. Тогда уже речь пойдет об интервью, и вам самой решать, отвечать вам на мои вопросы или нет. В любом случае я заранее предупрежу вас, когда наша беседа войдет в официальное русло.

– Значит, я смогу разговаривать с вами… не под запись, как это у вас принято называть?

– Конечно.

– А этот наш разговор идет не под запись?

– Сейчас вы просто моя соседка, зашедшая познакомиться и выпить чашечку кофе, вот и всё.

– Ладно. Тогда можно задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Какая часть этой книги будет посвящена Харриет Вангер?

Микаэль закусил губу и, секунду поколебавшись, постарался ответить непринужденно:

– Честно сказать, пока не имею представления. Конечно, возможно, ей будет посвящена целая глава. Нельзя отрицать, что это драматическое событие оказало огромное влияние на Хенрика Вангера.

– Сдается мне, вы приехали сюда как раз для того, чтобы разобраться в причинах и обстоятельствах ее исчезновения.

– С чего вы взяли?

– Я знаю, что Гуннар Нильссон притащил сюда четыре коробки. Они очень напоминают архив частного расследования Хенрика за все эти годы. При этом, когда я заглянула в бывшую комнату Харриет, где Хенрик обычно хранил свои бумаги, их там не оказалось.

А Сесилия Вангер, оказывается, неглупа.

– На самом деле эту тему вам нужно обсуждать с Хенриком Вангером, а не со мною, – ответил Микаэль. – Разумеется, он посвятил меня в некоторые подробности исчезновения Харриет, и я решил, что мне следовало бы ознакомиться с этими материалами.

Сесилия Вангер заученно улыбнулась.

– Я никак не могу понять, кто из них более сумасшедший – мой отец или мой дядя. Я обсуждала с Хенриком эпизод исчезновения Харриет, вероятно, уже не одну тысячу раз.

– А что, на ваш взгляд, с ней все‑таки произошло?

– Этот вопрос – уже начало интервью?

– Нет, – засмеялся Микаэль. – Этот вопрос я задал просто из чистого любопытства.

– А теперь мне стало любопытно: неужели вы тоже чокнутый? Это Хенрик заразил вас своей манией или же на сей раз он опять завелся благодаря вам?

– А по‑вашему, Хенрик чокнутый?

– Дело в том, что Хенрик – очень славный и заботливый. Я очень хорошо к нему отношусь. Но когда речь заходит о Харриет, он буквально сходит с ума.

– Но ведь у него есть веская причина сходить с ума. Харриет действительно исчезла.

– Кто бы знал, насколько мне осточертела эта история… Она уже много лет отравляет нам всем жизнь и, похоже, никогда не закончится.

Внезапно Сесилия поднялась и стала натягивать меховую куртку.

– Мне пора. Что ж, вы действительно милый человек. Мартин тоже так считает, но на его мнение не всегда можно полагаться. Заходите ко мне на чашечку кофе в любое время, если будет желание. По вечерам я практически всегда у себя.

– Спасибо, – ответил Микаэль.

Когда Сесилия уже подходила к входной двери, он крикнул ей вслед:

– Вы не ответили на вопрос, не являющийся началом интервью!..

Она задержалась в дверях и произнесла, не глядя на него:

– Я понятия не имею о том, что случилось с Харриет. Но уверена, что в конце концов правда всплывет наружу. И она будет настолько проста, что мы будем потрясены. Если когда‑нибудь узнаем ее…

Она обернулась и улыбнулась Блумквисту. Впервые ее улыбка выглядела искренней. Потом Сесилия помахала рукой и ушла.

Микаэль по‑прежнему сидел за кухонным столом, задумавшись. Имя Сесилии Вангер, так же, как и имена некоторых других членов семьи, находившихся на острове в день исчезновения Харриет, в его записях было выделено жирным шрифтом.

 

Но если знакомство с Сесилией Вангер в целом оказалось приятным, то встреча с Изабеллой Вангер произвела на Блумквиста тяжелое впечатление. Матери Харриет уже стукнуло семьдесят пять лет. Хенрик оказался прав: она выглядела очень эффектно и чем‑то напоминала постаревшую Лорен Бэколл[59].

Стройная, в черной каракулевой шубе и такой же шапке, с черной тростью в руке, эта женщина, как стареющий вампир, была по‑прежнему красива, но ядовита, как змея. Микаэль столкнулся с нею однажды утром, направляясь в «Кафе Сусанны». Изабелла Вангер, скорее всего, возвращалась домой с прогулки. Она окликнула его от перекрестка:

– Послушайте‑ка, юноша. Подойдите поближе.

Поначалу Микаэль не понял, что эта фраза в приказном тоне обращена именно к нему. Но когда он огляделся по сторонам, то убедился, что вокруг никого нет и что, стало быть, этот призыв относится к нему.

– Я – Изабелла Вангер, – представилась женщина.

– Привет! А меня зовут Микаэль Блумквист.

Он протянул руку, но она сделала вид, что не заметила ее.

– Это вы копаетесь в наших семейных дрязгах?

– Это со мной Хенрик Вангер заключил контракт, чтобы я помог ему написать книгу об истории его семьи.

– Вас это не касается.

– Что вы имеете в виду? То, что Хенрик Вангер предложил мне контракт, или то, что я его подписал? В первом случае я уверен, что решать Хенрику, а во втором – мне.

– Вы понимаете, что я имею в виду. Мне не нравится, когда чужие копаются в моей жизни.

– Что ж, лично я не буду копаться конкретно в вашей жизни. Обо всем остальном вам придется договариваться с Хенриком.

Вдруг Изабелла Вангер подняла трость и ткнула наконечником в грудь Микаэля. Толчок был несильным, но от неожиданности журналист отступил.

– Держитесь от меня подальше.

Изабелла Вангер развернулась и проследовала к своему дому. Микаэль застыл. Его не покидало ощущение, будто он только что повстречался с персонажем какого‑нибудь сериала. Взгляд его скользнул по окнам кабинета Хенрика. Стоя с кофейной чашкой в руках, тот приподнял ее, показывая, что пьет за здоровье Микаэля. Блумквист развел руками, покачал головой и направился в кафе Сусанны.

 

За первый месяц пребывания в Хедебю Микаэль предпринял лишь одну поездку – к бухте озера Сильян. Он позаимствовал у Дирка Фруде «Мерседес» и отправился через снежные пейзажи, чтобы повидаться с инспектором уголовной полиции Густавом Мореллем. Микаэль пытался составить себе представление о нем, опираясь на материалы полицейского расследования. Его встретил еще вполне крепкий старик, который, правда, передвигался очень медленно и говорил не торопясь.

Микаэль привез с собой блокнот, в который записал около десятка вопросов, возникших у него во время чтения полицейских материалов. Морелль обстоятельно ответил на каждый из них. В конце концов Микаэль отложил блокнот и признался, что вопросы эти были лишь поводом для встречи с вышедшим на пенсию инспектором. На самом деле ему очень хотелось задать единственный важный вопрос: было ли в расследовании что‑нибудь, не отразившееся в материалах дела? Может быть, у Морелля в то время возникла какая‑нибудь идея? Или интуиция подсказывала ему что‑нибудь, чем он мог бы поделиться?

Поскольку Морелль, как и Хенрик Вангер, все эти тридцать шесть лет размышлял над загадкой исчезновения Харриет, Блумквист полагал, что его визит будет воспринят с некоторой долей скептицизма: нате вам, явился какой‑то новичок и бродит по зарослям, в которых сам Морелль когда‑то заплутал. Однако Микаэля восприняли без всякой враждебности. Морелль аккуратно набил трубку и чиркнул спичкой.

– Да, конечно, кое‑какие мысли у меня возникали. Но они такие нечеткие и расплывчатые, что я даже и не знаю, как их лучше сформулировать.

– А как вы полагаете, что же все‑таки произошло с Харриет?

– Я думаю, ее убили. Тут я солидарен с Хенриком. Это единственная прочная версия. Но что правда, то правда – мы так и не докопались до мотива. Я считаю, что ее убили по какой‑то определенной причине – причем убийца не был психом, насильником или кем‑то в этом роде. Если б мы докопались до мотива, то вычислили бы, кто ее убил.

Морелль задумался.

– Убийство могло быть совершено спонтанно. Я имею в виду, кто‑то мог воспользоваться случаем, когда после аварии началась та кутерьма. Убийца спрятал труп и вывез его позже, пока мы блуждали по окрестностям.

– Значит, убийца был чрезвычайно хладнокровен.

– Тут еще вот что… Харриет заходила в кабинет к Хенрику, желая с ним поговорить. Уже после этих событий ее поведение показалось мне примечательным – ведь она прекрасно знала, что по дому Хенрика бродят многочисленные родственники. Мне кажется, что Харриет могла представлять для кого‑то угрозу – она ведь хотела что‑то рассказать Хенрику, и убийца понял, что она… его выдаст.

– А Хенрик в тот момент общался с другими членами семьи…

– Помимо Хенрика, в комнате находились четыре человека: его брат Грегер, сын его кузины Магнус Шёгрен и двое детей Харальда Вангера – Биргер и Сесилия. Но это ни о чем не говорит. Допустим, Харриет обнаружила, что кто‑то похитил деньги с корпоративного счета компании – ну, к примеру. Она знает об этом уже несколько месяцев, а может, даже неоднократно обсуждает это с преступником. Пытается, скажем, его шантажировать, а может, даже сочувствует ему и сомневается, надо ли его выдавать. Внезапно она решается – и сообщает об этом преступнику. И тот в отчаянии ее убивает.

– Вы говорите «его»…

– Статистика говорит, что большинство убийц – мужчины. Правда, среди женщин клана Вангеров есть настоящие чертовки.

– Я уже встречался с Изабеллой.

– Да, она – одна из них. Но есть и другие. От Сесилии Вангер можно ждать всяких неожиданностей… А Сару Шёгрен вы видели?

Микаэль покачал головой.

– Она – дочь Софии Вангер, одной из кузин Хенрика. Вот уж действительно весьма отталкивающая и жестокая особа. Но она жила в Мальмё, и, насколько я смог установить, у нее не имелось мотива убивать Харриет.

– Ну, и что дальше?

– Но проблема заключается в том, что, как бы мы ни старались, нам никак не удается выяснить мотив. А это самое главное. Если мы определим мотив, то узнаем, что произошло и кто виноват.

– Вы очень тщательно расследовали этот эпизод. Но, возможно, осталось что‑нибудь, что вам не удалось довести до конца?

Морелль усмехнулся.

– Нет, Микаэль. Я посвятил этому делу бесконечное количество времени и не могу припомнить, чтобы не довел чего‑нибудь до конца. Даже после того, как меня повысили и я смог уехать из Хедестада.

– Смогли уехать?

– Да, родом я не из Хедестада. Я служил там с шестьдесят третьего по шестьдесят восьмой год. Потом дослужился до комиссара и перебрался в Евле, в местную полицию, и работал там до выхода на пенсию. Но даже там я не переставал размышлять над исчезновением Харриет.

– Вероятно, вам не давал покоя Хенрик Вангер.

– Разумеется. Но не только поэтому. Загадка Харриет и сегодня не отпускает меня. Я хочу сказать… Знаете, у каждого полицейского имеется своя неразгаданная тайна. Когда я служил в Хедестаде, как‑то раз за чашкой кофе более опытные коллеги рассказали мне о случае с Ребеккой. Особенно один полицейский по имени Торстенссон – он уже умер давным‑давно – из года в год возвращался к этому делу. Он думал о нем и в свободное время, и в дни отпуска. Когда местные хулиганы не досаждали ему, он обычно вытаскивал старые папки и размышлял.

– Та девушка тоже бесследно исчезла?

Комиссар Морелль не сразу понял, что Микаэль имеет в виду. А потом сообразил, что он ищет какую‑то взаимосвязь, и улыбнулся:

– Нет, я привел этот пример по другой причине. Я имел в виду, что у полицейских очень болит душа, когда какие‑то дела остаются нераскрытыми. Случай с Ребеккой произошел еще до рождения Харриет, и уже много лет назад дело закрыто за давностью. В сороковые годы в Хедестаде какие‑то подонки напали на женщину, изнасиловали и убили ее. Рядовой эпизод для криминалистов; каждому полицейскому за годы службы приходится расследовать такие дела. Но некоторые из них врезаются в память и проникают в душу. Ту девушку убили самым жутким образом. Убийца связал ее и положил головой в догорающие угли костра. Невозможно представить себе, сколько времени несчастная девушка умирала и какие страдания ей пришлось пережить.

– Черт возьми!

– Вот именно. Дикость и жестокость. Бедняга Торстенссон оказался первым на месте преступления, когда ее обнаружили, и убийство осталось нераскрытым, хотя к нему привлекались эксперты из Стокгольма. Так вот, он так никогда и не смог смириться со своим поражением в этом деле.

– Понимаю…

– Для меня же дело Харриет – как для него «дело Ребекки». Мы даже не знаем, как умерла Харриет. Собственно, мы даже не можем доказать, что имело место убийство. Но меня эта история не отпускает многие годы.

Немного помолчав, он продолжил:

– Расследование убийств – занятие для одиночек. Друзья жертвы волнуются и приходят в отчаяние, но рано или поздно – через несколько недель или месяцев – их жизнь возвращается на круги своя. Ближайшим родственникам требуется больше времени, но даже они преодолевают горе и тоску. Жизнь продолжается. Однако нераскрытые убийства терзают. И только один человек продолжает думать о жертве и пытается восстановить справедливость – полицейский, остающийся один на один со старым делом.

 

Из семьи Вангеров на острове проживали еще трое. Сын третьего брата, Грегера, Александр Вангер, родившийся в 1946 году, жил в отреставрированном деревянном доме начала XX века. Хенрик сообщил Микаэлю, что сейчас он находится в Вест‑Индии и предается своим любимым занятиям – парусному спорту и полному безделью. Судя по тому, что Хенрик позволял себе довольно резкие высказывания о племяннике, Микаэль пришел к выводу: с Александром Вангером связаны некие серьезные разногласия. Журналист узнал лишь, что Александру было двадцать лет, когда пропала Харриет, и что он вместе с другими родственниками находился в тот день на острове.

Вместе с Александром проживала его мать Герда, восьмидесятилетняя вдова Грегера Вангера. Микаэль ее не видел, поскольку она болела и в основном лежала в постели.

Третьим членом семьи был Харальд Вангер. За первый месяц Микаэлю не удалось даже мельком увидеть старого приверженца расовой теории. Жилище Харальда находилось поблизости от домика Микаэля, производя зловещее впечатление своими плотно зашторенными окнами. Несколько раз Микаэль, проходя мимо, замечал, что занавески колышутся, а однажды, очень поздно, уже перед сном, он заметил свет в комнате верхнего этажа, где шторы были чуть раздвинуты. Минут на двадцать Микаэль застыл у кухонного окна, как завороженный, наблюдая за освещенными окнами, а потом махнул рукой и лег спать. Утром все окна снова были плотно зашторены.

 

Харальд Вангер казался неким бесплотным существом, которое своим невидимым присутствием накладывает определенный отпечаток на жизнь всего селения. В глазах Микаэля Харальд представал как злобный Горлум[60], шпионящий за окружающими из‑за штор и занимающийся в своем заколоченном логове колдовскими ритуалами.

Раз в день пожилая женщина из социальной службы навещала Харальда Вангера, принося ему еду. Ей приходилось с трудом пробираться через сугробы, поскольку он отказывался расчищать дорогу к дому. «Дворник» Гуннар Нильссон только печально покачал головой, когда Микаэль пытался его расспросить. Он объяснил, что пытался предлагать свои услуги, но Харальд решительно не хотел, чтобы кто‑то заходил на его участок. В ту зиму, когда Харальд вернулся в Хедебю, Гуннар Нильссон завернул к его дому на тракторе, чтобы расчистить двор, как он всегда делал это в других хозяйствах, но Харальд Вангер выскочил на улицу и буянил до тех пор, пока Нильссон не убрался восвояси.

К сожалению, Гуннар не мог расчищать двор у Микаэля, поскольку его трактор не мог проехать в слишком узкие ворота, и Блумквисту приходилось полагаться только на свою лопату.

 

В середине января Микаэль Блумквист попросил своего адвоката разузнать, когда ему предстоит отбывать трехмесячный срок в тюрьме. Он хотел как можно скорее разделаться с этим делом. Попасть за решетку оказалось легче, чем он предполагал. После недельных препирательств было решено, что 17 марта Микаэль сядет в тюрьму Руллокер под Эстерсундом – в пенитенциарное учреждение общего режима для лиц, совершивших не особо тяжкие преступления. Адвокат также сообщил Микаэлю, что срок его пребывания под стражей, скорее всего, будет немного сокращен.

– Вот и хорошо, – отозвался Микаэль без особого энтузиазма.

В это время он сидел за кухонным столом и ласкал пятнистую кошку, привыкшую раз в несколько дней ночевать у Микаэля. От живущей через дорогу Хелен Нильссон он узнал, что кошку зовут Чёрвен и что она ничейная – просто бродит от дома к дому.

 

Со своим работодателем Микаэль встречался почти ежедневно – иногда чтобы обменяться буквально парой фраз, а иногда они часами обсуждали исчезновение Харриет Вангер и различные моменты в частном расследовании Хенрика.

Порой Микаэль выдвигал какую‑нибудь теорию, а Хенрик ее опровергал. Блумквист пытался не слишком увлекаться, чтобы не потерять профессиональное чутье, но вместе с тем он чувствовал, что в какие‑то моменты его не на шутку затягивала головоломка, в которую превратилось исчезновение Харриет Вангер.

Накануне отъезда Микаэль заверял Эрику, что параллельно будет разрабатывать стратегию борьбы с Хансом Эриком Веннерстрёмом, но за месяц пребывания в Хедестаде он ни разу не открыл старые папки, материалы из которых довели его до суда. Наоборот, он старался забыть обо всем этом.

Каждый раз, когда Блумквист думал о Веннерстрёме и о ситуации, в которой он оказался, его одолевала депрессия и он утрачивал интерес к жизни. Иногда Микаэль даже беспокоился, уж не стал ли он таким же маньяком, как Хенрик. Его профессиональная карьера разлеталась, как карточный домик, а он спрятался в глухомани и охотится за призраками… К тому же ему не хватало Эрики.

Хенрик Вангер присматривался к своему новому сотруднику со сдержанным беспокойством. Он чувствовал, что временами журналист теряет равновесие. В конце концов Хенрик принял неожиданное для себя самого решение. Он снял трубку и позвонил в Стокгольм. Беседа заняла двадцать минут, и речь шла в основном о Микаэле Блумквисте.

 

Эрика сменила гнев на милость только через месяц. Она позвонила в один из последних дней января, в десять часов вечера, и спросила вместо приветствия:

– Ты еще долго собираешься там торчать?

Микаэль уже и не ожидал услышать ее голос, поэтому смутился и сразу даже не нашел, что ответить. Потом улыбнулся и поплотнее укутался в одеяло.

– Привет, Рикки. Ты могла бы и сама сюда приехать.

– Вот еще! Неужели жизнь у черта на куличках обладает особым шармом?

– Я только что почистил зубы ледяной водой. Все пломбы ноют.

– Сам виноват… Впрочем, в Стокгольме тоже адский холод.

– Ну, давай, рассказывай.

– Мы потеряли две трети постоянных рекламодателей. Никто ничего толком не объясняет, но…

– Знаю. Составляй список тех, кто отпадает. Когда‑нибудь мы напишем о них в соответствующей манере.

– Микке… Я подсчитала: если у нас не появятся новые рекламодатели, к осени мы обанкротимся. Только и всего.

– Скоро все изменится к лучшему.

Эрика усмехнулась на другом конце провода:

– Тебе хорошо мечтать, сидя в своей лапландской дыре.

– Послушай, до ближайшей саамской деревни не меньше пятисот километров.

Она замолчала.

– Эрика, я…

– Знаю, знаю. Мужчина должен делать то, что должен, и прочая фигня[61]. Не надо ничего объяснять. Извини, что я вела себя, как стерва, и не отвечала на твои звонки. Давай начнем все сначала… Может, мне набраться храбрости и навестить тебя?

– Приезжай, я жду тебя всегда.

– Мне придется взять с собой ружье и волчью картечь?

– Пока не стоит. Мы наймем нескольких лопарей с собачьей упряжкой. Когда ты приедешь?

– В пятницу вечером. Согласен?

Тут жизнь сразу показалась Микаэлю значительно милосерднее.

 

Не считая узенькой расчищенной тропинки, участок Микаэля до самой двери был покрыт метровым слоем снега. Журналист долго и недоверчиво смотрел на лопату, а потом отправился к Гуннару Нильссону и спросил, нельзя ли Эрике на время своего визита поставить «БМВ» у них. Пожалуйста, конечно, можно. В гараже полно места, и даже можно поставить обогреватель для двигателя.

Эрика отправилась в путь в середине дня и прибыла в Хедебю около шести вечера. Они несколько секунд разглядывали друг друга, а потом долго обнимались.

Улицы тонули во мраке, и осматривать было почти нечего, за исключением подсвеченного здания церкви. «Консум» и «Кафе Сусанны» как раз закрывались, поэтому журналисты отправились прямиком домой. Пока Микаэль стряпал ужин, Эрика внимательно изучала его жилье, выдавала комментарии в адрес журнала «Рекордмагазинет» 1950‑х годов и изучала лежавшие в кабинете папки. Потом они ели бараньи отбивные с тушеной картошкой и сливочным соусом – перебор калорий – и запивали все это красным вином. Микаэль пытался вернуться к начатому по телефону разговору, но Эрика не была настроена обсуждать проблемы «Миллениума». Вместо этого они два часа беседовали о своих собственных делах и о том, как продвигается работа Микаэля. А потом пришла пора проверить кровать – вместит ли она их двоих.

 

Третья встреча с адвокатом Нильсом Бьюрманом была сначала отменена, затем перенесена и снова назначена на ту же пятницу, но уже на пять часов. Во время предыдущих визитов Лисбет Саландер встречала женщина лет пятидесяти пяти, пахнущая мускусом и выполняющая в офисе роль секретаря. На сей раз ее уже не было на месте, поскольку рабочий день закончился, а от адвоката Бьюрмана попахивало алкоголем. Он жестом велел Саландер сесть в кресло для посетителей, а сам продолжал с отсутствующим видом листать бумаги, пока вроде как вдруг не вспомнил о ее существовании.

Опекун устроил ей очередной допрос. На этот раз его интересовала сексуальная жизнь Лисбет Саландер, которую она считала исключительно своим личным делом и категорически ни с кем обсуждать не собиралась.

Уже выйдя от Бьюрмана, Лисбет поняла, что вела себя не так, как надо. Сперва она молчала и пыталась уклониться от его вопросов. Адвокат решил, что она или чересчур скромна, или отстает в развитии, или намерена что‑то скрыть. И начал прессовать ее, чтобы заставить отвечать.

Саландер убедилась, что он не успокоится, и начала отвечать примитивно и односложно; эти ответы, как ей казалось, соответствовали ее психологическим данным. Она выбрала для своей легенды какого‑то Магнуса, которого изобразила своим ровесником и программистом по профессии. Он держался с ней весьма порядочно, приглашал в кино и иногда спал с нею. Вымышленный образ Магнуса в ее повествовании обретал все новые краски. Зато Бьюрман вцепился в него и целый час посвятил анализу сексуальной жизни Лисбет.

– Как часто у вас бывает секс?

– Время от времени.

– Кто обычно инициатор – ты или он?

– Я.

– Вы используете презервативы?

– Конечно. Я знаю о СПИДе.

– Какую позицию ты обычно предпочитаешь?

– Ну… обычно на спине.

– Ты любишь оральный секс?

– Подождите минутку…

– Ты когда‑нибудь занималась анальным сексом?

– Нет, мне не нравится анальный секс! Но вам‑то, черт побери, какое до этого дело?

Первый и единственный раз Лисбет не смогла скрыть свои эмоции в обществе Бьюрмана. Она уже понимала, что ее взгляд может ее выдать, и уставилась в пол. Когда Саландер вновь посмотрела на адвоката, сидевшего по другую сторону письменного стола, он ухмыльнулся. Девушка почувствовала, что в ее жизни вот‑вот начнутся драматические перемены.

Она покинула офис адвоката Бьюрмана, испытывая отвращение. К такому повороту событий Лисбет оказалась не готова. Пальмгрену никогда даже в голову не пришло бы устраивать подобный допрос. Напротив, он всегда был готов обсуждать с ней то, что ее волновало. Правда, такая потребность возникала у нее весьма нечасто.

Бьюрман с самого начала был для нее занозой в заднице. Но теперь, похоже, он начал превращаться в реальную проблему.

 

Глава 11