О маленьких хитростях и спасении заложников

 

В мае 88-го года из штаба дивизии поступили разведданные о том, что в районе ущелья Шейх-Баба в провинции Фарах недалеко от кишлака Чекаб была замечена душманская группа. На реализацию этих данных отправилась группа капитана Мендекулова. Восемнадцать бойцов и два офицера – командир группы и Шабалин. Из расположения выехали «на броне».

Когда стемнело, разведчики, переодетые в национальную афганскую одежду, спешились и пошли в противоположном направлении.

К кишлаку подошли густой, безлунной ночью. Заняли удобную для наблюдения позицию. Командир группы поднес к глазам бинокль ночного видения, осмотрелся. Главное, чтобы собаки шум не подняли раньше времени. Но разведчики подстраховались от этой неприятности заранее. На этот случай у них имелось одно антинаучное средство. Стоит только выстрелить в воздух из ПБС – на расстоянии километра все собаки замолкают. Почему так происходило, никто не знал, однако срабатывало без осечек.

 

 

В. А. Шабалин перед боевым выходом. Май 1987 г.

 

Душманы обложили Чекаб со всех сторон, согнав в один дувал всех женщин, стариков, детей. Видно, жители кишлака в чем-то провинились перед этой бандой. Поводов для этого была масса. Приняли помощь от «шурави» – виноваты, оказали содействие правительственным властям – виноваты, дали приют конкурирующей банде – опять виноваты. Куда ни посмотри – кругом виноваты.

Надо было что-то срочно предпринимать. Очевидно, что утром последует показательная «порка», а времени до рассвета оставалось не так много. Заложников могли расстрелять, могли угнать женщин в горы. Времени на освобождение было в обрез, и с каждой секундой его становилось все меньше и меньше.

Чуть в стороне заметили старое высохшее русло. Эти русла – тема отдельная. Весной, во время схода талого снега с гор, течение вымывает себе дорогу. Потом вода высыхает, оставляя глубокие, иногда до четырех-пяти метров, рубцы. Пылища в них ужасная, но зато лучшего средства скрыться трудно придумать. Душманы не раз использовали их, чтобы незаметно подобраться к месту засады или при необходимости уйти от преследования «шурави». Разведчики быстро переняли этот опыт. Техника, правда, там не пройдет, но пешочком можно было незаметно передвигаться за милую душу.

И сейчас командир группы принял решение идти в кишлак по дну русла. Старшим с группой из пяти бойцов отправился капитан Шабалин. Мендекулов остался прикрывать их с основным ядром.

Часового, караулившего заложников, сняли тихо. К четырем утра операция была благополучно завершена. А через два месяца капитан Шабалин получил свою первую боевую награду – орден Красной Звезды.

 

Договор с Гульмаммадом

 

– Говоря о душманских вооруженных формированиях, надо учитывать тот факт, что ни о каком едином антиправительственном фронте речи идти не может в принципе. Только в провинции Герат более десяти тысяч душманов вели между собой активные боевые действия не на жизнь, а на смерть. Главари этого воинства постоянно находились в поиске новых союзников, то и дело заключали между собой недолговечные и зыбкие коалиции.

 

Начиная с 86-го года, после нескольких успешных операций «шурави», определенная часть душманских лидеров обратила свой взор в сторону властей, опиравшихся на военную мощь ограниченного советского контингента, и начала вести с ними активные секретные переговоры, в результате которых с МГБ (министерством государственной безопасности) Афганистана был пописан целый ряд секретных соглашений. Василий Шабалин лично участвовал в одном из этих переговоров.

Дело было осенью 88-го года. 5-я мотострелковая дивизия принимала участие в боевой операции в приграничном с Ираном районе. Группы разведчиков 650-го ОРБ блокировали наиболее вероятные караванные тропы, чтобы пресечь подпитку душманов оружием, боеприпасами и медикаментами. Шабалин вместе со всеми находился на боевом выходе, когда поступила информация о том, что один из душманских главарей ищет выход на советское командование с целью подписать договор. Речь шла о Гульмаммаде – хорошо известном полевом командире в приграничье. Под его началом находилось около шестисот человек.

 

 

Гульмаммад

 

Встречу назначили в его резиденции, находившейся в довольно крупном кишлаке Зиндаджане. В качестве доказательства искренности своих намерений Гульмаммад предложил свое посредничество в освобождении двух наших пленных, находившихся в одной из соседних банд. Вместе с Шабалиным на встречу отправились комбат 650-го разведбата подполковник Станислав Солодовник, начальник штаба капитан Федор Олейник, полковник ГРУ Сергей Кузьмин и старший оперуполномоченный особого отдела 40-й армии майор Евгений Умнов, специально прилетевший из Кабула для выкупа наших ребят.

К Зиндаджану подъехали на двух восьмидесятых бэтээрах около двух часов дня. Технику с десантом оставили у входа в кишлак под присмотром старшины второй разведроты прапорщика Баратина и пошли на переговоры. Зиндаджан, как, впрочем, и все кишлаки, в Герате являл собой цепочку глиняных дувалов, примостившихся в ложбинке. Чуть поодаль на пригорках радовали взор культивируемые в этой местности виноград и зерновые посевы.

Окруженный высокой стеной дом Гульмаммада выделялся на фоне окружавшей его убогой нищеты восточной изысканностью и роскошью. Становилось сразу понятно, что его хозяин человек непростой и далеко не бедный. Переговорщиков проводили в комнату, устланную дорогими коврами. Шикарная мебель, лежанки, столики на изогнутых ножках, отливающая темно-красными пятнами бронза светильников, из полумрака под лучом солнца, пробившегося сквозь заросли окружавшего дом сада, отсвечивали медью и позолотой кальяны.

Офицеров уже ждали: десять человек с непроницаемыми бородатыми лицами сидели вдоль стен большой просторной комнаты. Хозяина не было. Гости расположились на отведенных для них местах, осмотрелись. Через какое-то время в сопровождении двух сыновей появился Гульмаммад. Высокий, под два метра, красавец-исполин. Густая копна длинных смоляных волос была заметно подернута сединой, умный взгляд выразительных, налитых черным огнем глаз, словно выточенные из камня скулы, волевой подбородок, целеустремленные движения. Сдержан, приветлив, величественен. Все, абсолютно все выражало в нем какую-то первобытную, незыблемую, подчиняющую и волю, и мысли, и чувства силу вожака, внушающую непререкаемую веру в своей правоте, своем могуществе и несокрушимости.

Переговоры вел Кузьмин, владевший фарси. Официальная часть длилась около сорока минут. Кузьмин передал текст договора. Гульмаммад пробежал по нему глазами.

– Мне надо все тщательно взвесить, внести кое-какие коррективы, и дня через два я его подпишу. Тогда же сообщу, где находятся ваши пленные.

 

 

Сыновья Гульмаммада

 

После этого он дал знак старшему сыну. Тот встал, вышел из комнаты и вернулся с подносом, на котором стояла бутылка пакистанской Russian vodka. Следом внесли огромный казан с пловом, источающим умопомрачительный аромат. Постепенно холодок взаимного недоверия растаял. Во время застолья Гульмаммад вышел из комнаты. «Шурави» остались ужинать с его приближенными и сыновьями. Он появился только перед самым отъездом гостей. Трудно сейчас сказать, чем ему так приглянулся молодой чернявый капитан Шабалин, но только именно ему он предложил обменяться часами. Шабалин снял с руки свой «Полет», а Гульмаммад протянул ему свои Seiko-5. Они посмотрели друг другу в глаза. На прощание пожали руки. Больше Шабалин его не видел. Никогда.

Через несколько дней договор был подписан. Гульмаммад слово свое сдержал. Благодаря его посредничеству двое наших военнослужащих были освобождены из плена. А спустя два месяца пришла информация о том, что Гульмаммада и всю его семью под покровом ночи вырезали люди Туран-Исмаила. Кровавая трагедия разыгралась в том самом доме, где проходили переговоры. Скорее всего, охрана просто сдала своего хозяина. Таковы нравы Востока.

А часы до сих пор остались у Василия Шабалина как напоминание об этом мужественном и сильном человеке.

 

Кандагарская западня

 

Два года пролетели как одно мгновение. Срок афганской командировки подходил к концу. Шабалин готовился к отлету домой и ждал себе замену. Он многое пережил на этой войне, многое переосмыслил. Делал что мог, на пределе сил и возможностей. Основательно, грамотно, профессионально. Просто выполнял свой офицерский долг перед Родиной, перед мужиками, с которыми ходил в разведку, перед самим собой. Даже душманы по-своему отметили его работу. Мало кому дано в буквальном смысле узнать свою цену. Шабалин знал. Духи оценили его голову в пятьдесят тысяч американских долларов, о чем регулярно оповещали в своих листовках, разбрасываемых в окрестностях Шинданда. Правда, желающих поправить свое материальное положение так и не нашлось. То ли духи пожадничали, то ли товар пришелся не по зубам.

Казалось, все испытания остались уже позади, но жизнь распорядилась по-своему.

В январе 1989 года, буквально перед окончательным выводом советских войск из Афганистана, командованию 650-го ОРБ была поставлена задача обеспечить охрану и организовать оборону кандагарского аэродрома.

Полгода назад из этой провинции вышел последний советский солдат. После ухода наших войск все бремя ответственности за оборону города от моджахедов легло на плечи командующего 2-м армейским корпусом афганской армии генерала Hyp руль-Хак Олюми. Духи обложили город со всех сторон. Боевые столкновения происходили практически каждый день. Окруженный чашей гор аэродром постоянно обстреливали эрэсами…

Наша военно-транспортная авиация должна была доставить для генерала Олюми оружие и народно-хозяйственные грузы, и разведчики должны были обеспечить безопасность советских бортов на аэродроме.

 

 

Кандагарский аэропорт

 

Шабалин отправился в особый отдел 5-й мотострелковой дивизии. Его встретил начальник особого отдела полковник Закир Мусаханов. Обрисовав ситуацию, он спросил:

– Кого предложишь вместо себя?

Шабалин внимательно посмотрел на начальника. Они оба знали: шансов вернуться из кандагарского пекла живым один из тысячи. Их практически не было совсем. Оба прекрасно понимали, что приказывать Шабалину сейчас не может никто. Но они понимали и то, что лучше него никто не справится с этой задачей. И Шабалин принял для себя единственно возможное решение:

– Ну зачем кого-то. Сам и полечу.

…19 января в предрассветный час разведбатовцы во главе с комбатом Николаем Мауренко, сменившим на этой должности Солодовника, благополучно высадились на бетонке кандагарского аэродрома и незамедлительно заняли позиции у взлетно-посадочной полосы. Проморгав саму высадку, духи быстро очухались и начали массированный обстрел так некстати нарисовавшихся здесь шурави. За первую ночь по позициям разведчиков было выпущено около восьмисот эрэсов.

Приехал Олюми. Познакомились. Генерал взахлеб, без умолку вещал о нерушимой дружбе братских народов, о трудностях текущего момента, о своей безграничной благодарности за помощь и еще много о чем. Сладкоголосые восточные тирады лились из него рекой.

«Слишком мягко стелет, как бы потом не выкинул чего», – философски отметил про себя Шабалин. Как в воду смотрел…

Самолеты с грузами прилетали по заранее разработанному графику. Посадка, разгрузка и тут же на взлет. Такое положение дел не входило в планы духов. В бессильной злобе они обрушили на взлетно-посадочную полосу шквальный огонь. Сначала стреляли как бог на душу положит. Потом стрельба стала более прицельной. Несколько эрэсов достигли цели, повредив три наших самолета. Появились первые раненые и среди разведчиков. Такая неожиданная точность наводила на вполне определенные выводы.

Через несколько дней бойцы привели к Шабалину схваченного с поличным душманского наводчика.

– Чуть позже им удалось взять еще восемь корректировщиков огня. Однако прицельность обстрелов от этого не уменьшалась. С каждым днем «внимание» духов становилось все более навязчивым. Забыв страх, они все ближе и ближе подбирались к аэродрому. К эрэсам присоединились минометы и стрелковое оружие. По ночам моджахеды каким-то образом умудрялись пробираться на аэродром и минировать подъездные пути к взлетно-посадочной полосе. Несколько мин было обезврежено. Но один из наших бэтээров, доставленных на Ан-12 для усиления обороны, все-таки подорвался.

Здесь происходило что-то странное, и Шабалин спинным мозгом чувствовал нависшую над всеми опасность. Оперативное чутье его не обмануло.

По мере заполнения советскими грузами афганских складов отношение командования корпуса и самого генерала к разведчикам становилось все более прохладным. Излияния в вечной любви сменялись натянутыми официальными встречами, количество которых в последнее время заметно сократилось. Все это только подтверждало опасения контрразведчика, а последующие события развеяли и последние его сомнения.

Доставка грузов уже подходила к концу, и разведчики со дня на день должны были покинуть эту негостеприимную землю. Неожиданно неподалеку от аэродрома взлетели на воздух склады с поступившими от советского командования боеприпасами. Сразу после взрывов к разведчикам пожаловал сам Олюми и стал слезно просить о предоставлении дополнительной помощи.

Было очевидно, что генерал специально пытался затянуть время. Только вот зачем?

Ответ пришел неожиданно. Ночью в комнату Шабалина постучали. Опер встал, подошел к двери. На пороге стоял высокий сухощавый капитан МГБ Афганистана. Они не были знакомы, и столь поздний визит мог быть вызван только очень вескими причинами.

На ломаном русском языке капитан рассказал о том, что накануне Олюми провел секретное совещание старших офицеров, на котором оговаривались детали захвата советских разведчиков. День и час были уже назначены. Все должно было произойти сегодня после полудня. Покупатели также были известны: одна из банд, рвавшихся из Пакистана к Кандагару. Даже цена за каждую голову была определена.

Таким образом генерал намеревался оправдаться и перед духами, и перед новой властью, которая придет на смену существующей. В том, что это смена произойдет, уже никто не сомневался.

По каналам спутниковой связи Шабалин срочно, не теряя ни минуты, связался с командующим 40-й армией генералом Громовым, доложил ему о сложившейся ситуации, после этого он переговорил с полковником Мусахановым.

Несмотря на поздний час, из Кабула пошел доклад в Москву.

Через какое-то время Громов пригласил комбата Мауренко и Шабалина к телефону.

– Сохраняйте спокойствие. На рассвете за вами прилетят пять бортов. В первую очередь загрузите весь личный состав. «Первый» (речь шла о Мауренко) и «Шестнадцатый» (Шабалин) улетают с последним бортом.

Технику и средства связи уничтожить…

Чтобы усыпить бдительность Олюми, Мауренко тут же сообщил ему о том, что советское правительство готово выполнить его новую заявку в полном объеме. Поэтому разведчикам придется задержаться еще на несколько дней, и под утро прилетят несколько самолетов, подбросят боеприпасов и продовольствия. Подобные рейсы осуществлялись довольно часто. Сообщение подозрения у генерала не вызвало.

В предрассветной мгле разведчики скрытно покинули свое расположение и выдвинулись в район летного поля. Часовых, охранявших взлетно-посадочную полосу, пришлось нейтрализовать. Оглушенных и связанных афганцев заботливо спрятали в тайниках.

…Пять бортов Ан-12, пилотируемых летчиками военно-транспортного полка из узбекского города Мары, появились над кандагарским аэродромом ровно в четыре утра. Самолеты шли плотно. Один за одним. Приземлялись, максимально замедляли движение и открывали люк. Разведчики загружались прямо на ходу. Машины тут же шли на взлет.

Шабалин с Мауренко запрыгивали в «Антон»[21] последними.

Небо заметно посветлело. Аэродром затих и опустел. И только студеный зимний ветер, словно голый дьявол, в бессильной злобе бесновался на летном поле, заметая следы выскользнувших из западни шурави…

 

«Боевым награждается орденом»

 

Награды, тем более боевые, положено обмывать – это аксиома, не подлежащая обсуждению.

В 650-м ОРБ разработали свой ритуал, обязательным атрибутом которого была песня Михаила Муромова «Боевым награждается орденом». Без нее не обходилось ни одно награждение. Там, в Афганистане, Шабалин прошел через него пять раз. Пять! Два ордена Красной Звезды, афганский орден Звезды II степени, медаль «За отвагу», медаль «За боевые заслуги»…

«Высока, высока над землей синева – это мирное небо над Родиной. Но простые и строгие слышим слова: «Боевым награждается орденом», – звучал из динамика знакомый голос популярного в Союзе певца. Потрескивала заигранная кассета. Ордена и медали складывали в каску, заливали водкой или разведенным спиртом, что случалось значительно чаще. Из нее пили только награжденные, передавая из рук в руки, пока не осушат до дна, пока не почувствуют на губах горечь металла.

Пили стоя. Молча цепляли вилкой куски тушенки из банки и зажевывали обжигающую, перехватывающую дыхание водку. Каска медленно передвигалась по кругу. Сильные шершавые ладони бережно подносили ее к губам. Мурашки по коже, ком предательски подкатывал к горлу. А музыка неслась дальше, рвала душу, оголяла нервы…

«…Это значит, что где-то в ночной тишине злые пули надрывно свистят.

И что в этой борьбе, как на всякой войне, жизнь и смерть снова рядом стоят…»

Разные, непохожие друг на друга мужики, с лихвой хлебнувшие на этой войне и горечи, и боли, и кровавых слез. Они делили друг с другом последнюю сигарету, последний глоток воды, последнюю обойму. Накрывали бандитские караваны, вжимались в горные склоны под шквальным огнем духов и, ревя благим матом, врывались в пекло рукопашного боя. Примерзали к стылым камням и сдирали кожу о раскаленную броню. Они гнили в тифозных палатах, хоронили своих сослуживцев, переживали тяжесть потерь и радость побед, бессильную злобу и бешеную ярость…

Они жили одной судьбой, имя которой – разведка.

 

Кабулиада

 

 

Февраля 1980 года. Кабул

 

Стылое февральское солнце едва пробивалось сквозь грязную муть чужого озлобленного неба. Но люди, копошившиеся внизу на ребристой бетонке кабульского аэродрома рядом с недавно приземлившимся самолетом, мало задумывались о скудости красок раскинувшегося над ними хмурого ощетинившегося пространства.

Молодые, крепко сбитые мужики были целиком поглощены своими делами. Одни, только что выгрузившиеся из самолета, хлопотали над своим багажом и разминали затекшие в полете ноги. Собираясь в группу, они с нескрываемым интересом следили за теми, кто тут же загружался в доставившую их «тушку», которая, по слухам, была личным авиалайнером самого Андропова. Другие, улетающие без лишней суеты, быстро и проворно грузили свой багаж, помогали заносить в салон раненых, успевая при этом переброситься скупыми, но емкими фразами с прилетевшими.

Наконец посадка закончилась. Самолет медленно вырулил на взлетную полосу, набрав обороты, оторвался от земли и взял курс на Ташкент. Капитан Сергей Борич, боец отряда специального назначения КГБ СССР «Зенит-2», откинулся на спинку удобного кресла и, закрыв глаза, пытался заснуть. Ленивый гул турбин успокаивал. Но на душе было муторно. Рядом на носилках лежали раненые, вид которых то и дело возвращал его на несколько месяцев назад, в самую гущу кабульских событий. Вспоминать об этом сейчас не хотелось. В конце концов, каждый человек в свой собственный день рождения имеет право думать о чем-то светлом и приятном.

 

 

Сергей Эрикович Борич

 

У Борича же был не просто день рождения, а юбилей. Тридцать лет! И не его вина, что встречает свою годовщину не за праздничным столом в кругу близких и дорогих людей, а в этом стальном, оторванном от земли пространстве. С годами Борич привык отмечать «круглые даты» не по-людски. Что поделать – «издержки производства». Пять лет назад в этот день он несколько часов просидел в засаде на лютом морозе в сугробе. Здесь же было тепло и уютно. Более того, если бы не этот оккупировавший салон воинственный табор, явно не вписывающийся в окружающий интерьер, то можно было с легкостью признать, что юбилей Сергей встречал в комфорте и сдержанной роскоши.

Незадолго до этого, в конце января, этим же самолетом Афганистан покинул еще один зенитовец – Валерий Волох. Отряд «Зенит-2» вывозили в Союз несколькими рейсами, равно как полгода назад доставляли в Кабул. Они выполнили свою работу и теперь возвращались назад, в свою старую жизнь, к которой предстояло привыкать заново.

Борич посмотрел в иллюминатор. Где-то там, внизу, навсегда растворялись в прошлом странная и непонятная страна, серые кишлаки, затерянные среди бесконечных хребтов гор, устремленных в мглистое кудлатое небо…