Ричард III и битва при Босворте

 

Слова признательности

 

Я хотел бы поблагодарить Ричарда Нокса и Ричарда Маккиндера за то, что они рассказали о своих исследованиях, проводившихся на поле сражения, и показали нам великолепный новый Центр Босвортской битвы. Благодарности также заслуживают организаторы и ведущие замечательной конференции, состоявшейся 22 февраля 2010 года в Лестере; там были, наконец, представлены результаты археологических работ и новый взгляд на предполагаемое место битвы, что дало мне очень много пищи для размышлений. Я также хотел бы поблагодарить Лесли Боутрайта за то, что он терпеливо переводил для меня латинские фразы, когда их смысл был не слишком мне понятен; Криз Рэй за то, что она поделилась со мной своими мыслями относительно того, где могла проходить битва; и Фредерика Хепберна за то, что он снабдил меня сведениями о так называемом свадебном медальоне Генриха VII и обсудил их со мной. Особой благодарности также заслуживает Джеффри Уиллер, который выполнил карты для этой книги и предоставил очень много иллюстраций из своей огромной коллекции. Наконец, я хотел бы поблагодарить Кэролин, свою жену, за то, что она терпеливо выслушивала мои идеи насчет Босвортской битвы в течение времени, которое кому‑нибудь могло бы показаться очень долгим, за то, что она читала текст этой книги и высказывала свои замечания с присущим ей здравомыслием.

 

Предисловие

 

О битве при Босворте традиционно говорили, что она ознаменовала собой конец Средневековья, и в определенном смысле это соответствует истине. Для английской истории битва при Босворте имеет первостепенное значение. В ней погиб коронованный миропомазанный монарх, последний король из династии Плантагенетов, которая правила Англией с 1154 года, и в результате корона досталась основателю новой династии. Кроме того, эта битва ознаменовала если не конец Войны Роз, то последние судороги тридцатилетней борьбы, хотя современники событий еще об этом не знали. Несомненно, что после Босворта мир изменился кардинальным образом.

В отличие от большинства сражений Средневековья, битва при Босворте относительно неплохо документирована. Существует несколько источников (в том числе весьма подробная «История» Полидора Вергилия), содержащих сведения о ходе битвы, но ни один из них не проясняет с точностью, где именно она состоялась. К настоящему времени исследователи выдвинули уже много различных версий; их основное внимание было приковано к местности, расположенной поблизости от Саттон‑Чени в Лестершире. Некоторые из ранних авторов, в частности Эдуард Холл в своей «Хронике» и Уильям Бертон в «Описании Лестершира» (1622), справедливо указывали, что битва проходила на равнине. Как бы то ни было, наибольшую популярность получила версия, связанная с Эмбьон‑Хиллом (Ambion Hill). Этот холм был впервые упомянут хронистом Холиншедом только как место, где Ричард раскинул свой лагерь, однако в дальнейшем большинство писателей XVII–XIX столетий стали рассматривать Эмбьон‑Хилл как непосредственное место сражения. В частности, эта точка зрения отражена в популярной книге Уильяма Хаттона «Битва на Босвортском поле» («The Battle of the Bosworth Field», 2^nd edn, 1812). Хотя Средневековье знало случаи использования оборонительных позиций на возвышенностях, нет никаких свидетельств, что битва при Босворте велась с холма. Об этом не сказано ни в одном из источников, современных событию, как, впрочем, и в позднейших, однако большинство писателей, начиная с конца XVII столетия и до недавнего времени, указывали место битвы где‑нибудь рядом с Эмбьон‑Хиллом, на более или менее подходящем участке, прилагая к своим рассуждениям сбивающие с толку карты. В 1990 году Питер Фосс произвел проверку на местности, сверяясь с письменными источниками, и сделал вывод, что битва проходила на равнине, расположенной между Эмбьон‑Хиллом, Дадлингтоном, Шентоном и Стоук‑Голдингом. Однако даже Фосс считал, что позиции армии Ричарда находились у подножия холма. Он также отыскал место, называемое Сэндфорд, возле которого, вероятно, был убит Ричард.

 

 

Краун‑Хилл, вид с Эмбьон‑Хилла

^{Фотография сделана в 1930‑х годах. На заднем плане виднеется церковь Стоук‑Голдинг (Stoke Golding Church)}

 

Версия, предложенная Фоссом, оставалась безальтернативной до тех пор, пока Майкл Джонс в 2002 году не высказал предположение, что битва проходила примерно в двух милях к северо‑востоку от аббатства Мервэйл. Для такого предположения существует небольшое количество косвенных данных, главным образом в виде местных топонимов, таких как Кинг‑Дикс‑Хоул (King Dick’s Hole), Блади‑Бэнк (Bloody Bank) и Роял‑Медоу (Royal Meadow). Эти названия могли бы служить доводом в пользу версии Майкла Джонса, однако невозможно определить, появилось ли хотя бы одно из них именно вследствие битвы, в конце XV века. Таким образом, нет никаких надежных доказательств того, что битва прошла в указанном месте. Генрих Тюдор, конечно, провел ночь перед битвой в аббатстве Мервэйл, но это не означает, что битва состоялась поблизости от него.

Стремление установить истину потребовало проведения очень больших исследовательских работ в районе предполагаемого места событий. С целью точного определения поля боя применялись как современные научные технологии, так и старомодный метод хождения по местности. Результаты этой работы, кажется, показывают, что битва проходила на довольно ограниченном пространстве, юго‑западнее тех мест, которые прежде рассматривались историками. Как бы то ни было, результаты недавней работы в некоторой степени являются предварительными. Возможно, будущие исследования дадут нам новую картину, и окажется, что битва проходила в несколько ином месте, но, учитывая текущие результаты, вряд ли это будет совершенно иное место.

Помимо того что до недавнего времени не было известно, где именно проходила битва, она еще и по‑разному называлась начиная с 1485 года. В самом раннем дошедшем до нас письменном свидетельстве она называется битвой при Редморе или Редсморе (Redemore, Redesmore). Речь идет о записи, внесенной в протоколы Йоркского городского совета (так называемые The House Books ), вероятно, 23 августа. Это название присутствует на одном листе в конце записи, относящейся к 19 августа. Запись в верхней части следующего листа датирована уже 23 августа; в ней сообщается о смерти Ричарда III, а место битвы также называется Редмор (Redemore). Весть о гибели короля была доставлена в Йорк Джоном Спунером, который вполне мог участвовать в битве. В протокольной записи от 24 августа сообщается, что Генрих был провозглашен королем и коронован на Редморском поле (field of Redemore)[1].

Место битвы также называется Редсмор (Redesmore) в заметках, написанных в Лондоне в 1485/1486 годах[2]. Название Редмор или Редмур (Redemoor, Redmoor) носила область, расположенная в приходах Дадлингтона и Шентона; она была покрыта тростниковыми зарослями и, возможно, болотами. Как бы то ни было, в прокламации Генриха VII о начале его правления, занесенной в протоколы Йоркского городского совета 25 августа 1485 года, место битвы называется Сэндфорд. Как упоминалось выше, Питер Фосс определил вероятное местонахождение Сэндфорда, и последующие изыскания до сих пор не дали ничего нового[3]. Правда, Тим Торнтон доказывал, что это название на самом деле вовсе не является топографическим, а берет свое происхождение в сочинениях Томаса Раймера из Эрселдауна (Thomas the Rymer of Erceldoune)[4].

Первое письменное сообщение, где место битвы носит название Босворт (по Маркет‑Босворту, ближайшему крупному поселению), появилось в «Большой хронике Лондона», написанной примерно в 1512 году, и в этом ей следовали другие, более поздние лондонские хроники. С тех пор это название стало общеупотребительным, хотя в одном королевском документе 1511 года уже упоминается «Босвортское поле, иначе именуемое Дадлингтонским полем»[5].

В этой книге рассматриваются события, приведшие к битве при Босворте, и дается ее описание. Кроме того, рассказывается о правлении Ричарда III, хотя и не в чисто биографической манере. Уделяя основное внимание военным аспектам его двухлетнего пребывания у власти, мы описываем, как он старался обеспечить безопасность своего королевства, предотвратить вражеское вторжение с континента и удержаться на престоле. Если проследить события жизни Ричарда с момента коронации и до смерти, станет совершенно очевидно, что уже с самого начала своего правления он был полон решимости сохранить за собой королевскую власть. Разумеется, этого можно было бы ожидать от любого средневекового монарха, но в случае с Ричардом III явствует, что для него отправление королевской власти было чем‑то сродни крестовому походу. Он, кажется, чувствовал, что на нем лежит ответственность не только за управление королевством, но также и за соблюдение в нем определенных нравственных устоев. Исследователями высказывалось предположение, что, с точки зрения Ричарда, ему надлежало занять престол в силу нравственного долга и законного права. Вероятно, сомнения, брошенные на законность брака короля Эдуарда IV, привели к тому, что его сын Эдуард V потерял в глазах Ричарда моральное право на престол. Как человек глубоко религиозный, Ричард сам пришел к выводу – или позволил себя убедить, – что, заняв престол, он совершит справедливый поступок[6]. Такой человек должен был верить, что носит корону по праву, дарованному самим Богом. Разные прокламации Ричарда, особенно изданные против Тюдора в 1485 году, составлены в выражениях, очень моралистических по своему духу. Также вполне очевидно, что Ричард III предпринимал все возможные практические шаги, чтобы устранить угрозу вражеского вторжения или встретить ее лицом к лицу в том случае, если она станет реальностью. Он очень последовательно старался организовать мобилизацию воинов, желая быть твердо уверенным, что сможет собрать армию столь быстро, сколь это возможно, – в этом отношении его действия могут служить чуть ли справочным руководством. Он всегда действовал и думал, как солдат. Кажется, ни в один момент своего правления он не поддавался инерции или отчаянью; он отвечал на все возникавшие вызовы и сражался буквально до самого конца.

 

Пролог

 

Эдуард IV умер 9 апреля 1483 года, вероятно, от инсульта. Хотя после первого приступа он протянул примерно десять дней, преждевременная новость о его смерти достигла Йорка уже 6 апреля (или, быть может, 11 апреля[7]), и настоятель Йоркского собора распорядился отслужить по нему заупокойную мессу. Эдуард IV был погребен в Виндзоре 19 апреля. Ему наследовал его юный сын Эдуард, принц Уэльский, который был провозглашен королем под именем Эдуарда V. Принц воспитывался в Ладлоу, в области, пограничной с Уэльсом. Именно там 14 апреля его и застала весть о смерти отца. Эдуард наследовал престол довольно мирно, несмотря на скрытую напряженность между Вудвилями, родичами королевы, с одной стороны, и герцогом Глостером, единственным выжившим братом Эдуарда IV, и его сторонниками, с другой. Даже перед похоронами Эдуарда IV в совете возникли споры о том, как много людей должно быть в эскорте юного короля. Одна часть советников желала ограничить численность сопровождающих, очевидно, опасаясь, что если родственники королевы приедут в Лондон с внушительными силами, их влияние на нового короля значительно возрастет. Лорд Гастингс, чемберлен покойного короля, пригрозил, что вернется на свою должность лейтенанта Кале (явная угроза, поскольку гарнизон Кале был единственной постоянной вооруженной силой Англии), если не будет принято решение об умеренной численности эскорта. Однако чиновники Эдуарда и заседавший в Ладлоу совет испытывали на себе очень сильное давление сторонников Вудвилей, родичей королевы, а воспитателем юного принца был его дядя лорд Риверс, старший брат королевы. Королева предложила, чтобы эскорт для нового короля насчитывал 2000 человек, и с ней согласились, хотя это, очевидно, была значительная сила. Дальнейшие дискуссии в совете шли по поводу управления страной в период несовершеннолетия короля. Несколько месяцев назад ему исполнилось всего 12 лет, и он нуждался в опеке до той поры, пока не повзрослеет настолько, чтобы править самостоятельно. Совет уже постановил, что он будет коронован в воскресенье, 4 мая, то есть так скоро, как это возможно. Совет также решил, что молодой король будет находиться под руководством совета с герцогом Глостером во главе, а не под опекой одного лишь протектора в лице того же герцога. Сторонники королевы опасались, что Глостер потребует возмездия за их причастность к смерти его брата, герцога Кларенса, или даже может узурпировать престол; поэтому они хотели держать его под некоторым контролем. Решение устроить коронацию как можно скорее означало, что всякое опекунство будет очень непродолжительным в любом случае, поскольку полномочия протектора обычно заканчивались после коронации молодого государя[8].

Тем временем герцог Глостер находился на севере, вероятно, в своем замке Миддлхем в Северном Йоркшире. Согласно Манчини, он услышал весть о смерти брата от посланника лорда Гастингса. По всей видимости, Глостер с крайней поспешностью направился из Миддлхема в Лондон через Йорк. Он прибыл в Йорк уже 24 апреля, если не раньше. Там был отслужен еще один заупокойный молебен по Эдуарду IV, и все видные люди округи присягнули на верность новому королю. Сам герцог дал присягу первым. Он уже написал королеве и придворному совету. Заверяя их в своей преданности Эдуарду V, он просил лишь признать его заслуги и особое положение как единственного дяди короля по отцовской линии, – намек на его право быть протектором[9]. Совет города Йорка воспользовался присутствием герцога, чтобы, с его согласия, послать вместе с ним Джона Бракенбери, эсквайра‑жезлоносца, состоявшего при мэре (the mayor’s esquire of the mace). При этом они просили герцога ходатайствовать перед новым королем о снижении налога, который они до сих пор платили. Впоследствии, уже став королем, Ричард исполнил их просьбу (см. ниже). Действительно, 5 июня 1483 года, несмотря на свои тревоги и загруженность другими делами, он выберет время, чтобы написать городским советникам Йорка. В этом письме, посланном с Джоном Бракенбери, он заверит йоркцев, что не забыл о них. Герцог воспользовался своим визитом в Йорк, чтобы занять денег на покрытие своих расходов. Среди прочих заем был сделан у Майлза Меткалфа, городского судьи (the City’s Recorder) и одного из советников герцога[10].

Герцог, должно быть, покинул Йорк почти немедленно, поскольку к 26 апреля он уже находился поблизости от Ноттингема. Продолжая поездку, он прибыл к 29 апреля в Нортгемптон, где встретился с герцогом Бэкингемом, с которым до этого поддерживал связь. Более поздние хронисты сообщают, что Бэкингем был первым, кто вступил в контакт с Глостером после смерти Эдуарда IV. Учитывая последующие события, в этом можно усмотреть непрямое указание на то, что герцоги вместе готовили заговор. Манчини думал, что первым в контакт с Ричардом вступил лорд Гастингс. Кажется наиболее вероятным, что оба этих персонажа, и Бэкингем и Гастингс, поддерживали связь с Ричардом, преследуя личные интересы, поскольку он в любом случае должен был стать главным действующим лицом предстоящих событий[11].

Между тем король Эдуард V с эскортом условленной численности – 2000 человек, включая лорда Риверса и королевских придворных, – покинул Ладлоу 24 апреля 1483 года, отпраздновав накануне день Ордена Подвязки[12]. Вместо того чтобы направиться прямо к Лондону, как это сделал Глостер, король и его сопровождающие отклонились от своего маршрута к северу, в сторону пути, избранного герцогом. Таким образом, они уже примерно знали, где его следует ожидать в ближайшие дни, и это подразумевает, что они поддерживали друг с другом связь, как сообщает Манчини. Так, Риверс и король расположились лагерем за пределами Стони‑Статфорда в Бэкингемшире, вероятно 29 апреля, то есть как раз тогда, когда Глостер прибыл в Нортгемптон. Оставив короля на попечении его придворных, Риверс со своим племянником Ричардом Греем, который был вторым сыном королевы и, соответственно, единоутробным братом нового короля, продолжали свой путь, пока не встретились с Глостером и Бэкингемом под Нортгемптоном. Там все они, кажется, остановились на ночь. На следующий день все направились к королю в Стони‑Стратфорд. Вероятно, именно по пути к Стони‑Стратфорду Риверс и Грей были арестованы, а уже позднее отосланы в северные замки Ричарда. Герцоги Глостер и Бэкингем выставили заставы, чтобы весть об арестах не дошла до людей короля, а затем прибыли к королю сами. Они приветствовали его с подобающей почтительностью, но затем арестовали других членов его свиты, включая сэра Ричарда Хаута, блюстителя двора (the Controller of his Household), и сэра Томаса Вогана, королевского чемберлена. Герцоги объясняли эти аресты тем, что, по их сведениям, люди в королевском окружении составили заговор против чести и жизни Ричарда и в дальнейшем намеревались лишить его должности протектора, которая полагалась ему в соответствии с волей его почившего брата, короля Эдуарда IV. Юный Эдуард открыто протестовал, утверждая, что его министры были подобраны для него самим королем, его отцом, и что он доверяет им. В конце концов он, кажется, был вынужден уступить; фактически в этой ситуации ему не оставалось ничего другого. Затем Глостер велел, чтобы его двор и примерно 2000 человек, составлявших эскорт, были распущены. Оставшись без своих предводителей, люди тихо рассеялись[13]. Неясно, что в действительности стояло за этим демаршем Ричарда. Многое было написано об этом с разных точек зрения, начиная с того, что это был первый шаг Глостера по выполнению заранее продуманного плана узурпации власти – тема, излюбленная хронистами Тюдоров и ранними историками, – и кончая аргументами в пользу того, что Глостер просто защищал юного короля от его злых родичей. Кажется очень маловероятным, что герцог уже на этом этапе вынашивал мысли о захвате престола. Наиболее правдоподобное объяснение его поступков представляется таким: он был встревожен письмами Гастинса, сообщавшего о действиях Вудвилей в Лондоне, и в итоге решил, что его собственная безопасность и общественное положение находятся под угрозой. Разумеется, можно было бы возразить, что, поскольку Ричард совершил враждебный шаг против Риверса, он тем самым запустил процесс, который неизбежно привел бы его к захвату трона. Однако такая аргументация носит ретроспективный характер, поскольку то, что должно было произойти, конечно, не было очевидным для участников событий[14].

Арестовав королевских приближенных, два герцога доставили короля обратно в Нортгемптон и задержались там на несколько дней. Официальное руководство взял на себя Глостер, действовавший от имени короля. Например, он послал архиепископу Кентерберийскому письменную просьбу взять под свой контроль большую печать (вероятно, герцог сомневался в благонадежности канцлера, архиепископа Йоркского), Лондонский Тауэр и хранившуюся там казну. Интересно, что, как станет видно далее, слать это письмо было уже слишком поздно. Король даже взял на себя труд обратиться с письменной просьбой к епископу Херифордскому, чтобы устроить некоего Джона Джеффри на должность священника в одной из церквей его диоцеза[15]. Это письмо фактически датировано 5 мая, но было послано из Сент‑Олбанса. Вероятно, на самом деле оно было написано 3 мая, и путь королевского кортежа в Лондон пролегал через Сент‑Олбанс. Глостер написал от своего имени мэру Лондона и городскому совету. В этих письмах герцог объяснял, что он не арестовал короля, а взял его под свою опеку, чтобы обеспечить безопасность ему и королевству, ибо он относится к ним с величайшей заботой. Он обещал очень скоро доставить короля в Лондон, чтобы короновать его. Эти письма, в общем, были хорошо приняты, но можно с уверенностью предполагать, что уже тогда получили хождение слухи о том, что на самом деле герцог намеревается завладеть короной[16].

Четвертого мая король прибыл в Лондон. Его сопровождал эскорт, включавший в себя объединенные свиты герцогов Бэкингема и Глостера: всего 500 человек. В «Харнси парке», на самых подступах к городу, к королю присоединились городские сановники, одетые в красные мантии, и члены главных гильдий в багрово‑красных мантиях. Сам король был облачен в мантию из синего бархата, а герцоги Глостер и Бэкингем – из черного, чтобы показать, что они скорбят по усопшему королю. Во главе процессии двигались четыре воза с оружием, которое было помечено гербами братьев и сыновей королевы. Глашатаи возвещали, что всё это вооружение было заготовлено за пределами Лондона, чтобы использовать его для нападения на Глостера, когда тот будет въезжать в город. Некоторые горожане скептические отнеслись к таким заявлениям, полагая, что в действительности оружие приберегалось для войны с Шотландией. Как бы то ни было, кажется невероятным, что оружие, припасенное к определенному случаю, по крайней мере за год до этого, все еще оставалось на прежнем месте и не было доставлено обратно в арсенал Тауэра[17]. После своего въезда в город король прибыл во дворец епископа Лондонского, который стоял близ собора Святого Павла и обычно служил резиденцией для монархов, когда те находились в Лондоне. Через несколько дней после торжественного въезда в столицу Глостер договорился с городскими властями и «господами, духовными и светскими», о том, что они принесут клятву верности новому королю[18].

Вскоре после прибытия герцогов и короля королевский совет открыл заседания, продолжавшиеся несколько дней. Вопросов для обсуждения было много. Была согласована новая дата коронации. Ее назначили на 22 июня, а открытие заседаний Парламента – на 25 июня. В полном соответствии с желанием герцога Глостера, его утвердили на должность протектора королевства. Очевидно, что, в отличие от прежних исполнителей этой должности, он получил полномочия действовать как опекун и наставник короля без необходимости консультироваться с советом. По выражению Кроулендского хрониста, он мог «распоряжаться и выносить запреты по всем делам, словно король». Также очевидно, что он намеревался пойти против прецедента и остаться на должности даже после королевской коронации, обычно означавшей конец полномочий протектора. Новый канцлер, епископ Рассел, набросал речь, чтобы выступить на открытии Парламента, назначенном на 25 июля. Основной посыл этой речи состоял в том, что королю и его протектору подобает править вместе до тех пор, пока король не достигнет нужного возраста, вероятно, пятнадцати лет. Предположительно, ожидалось, что Парламент утвердит это новшество[19]. Протектор также попытался добиться, чтобы совет признал виновными в измене людей, которых он арестовал в Стони‑Стратфорде. Однако другие советники возражали, что, поскольку Глостер тогда не занимал никакого государственного поста, Риверс и остальные не могли совершить государственной измены. Это было четкое и верное истолкование «Статута об измене», в соответствии с которым Риверс по должности не был, строго говоря, нижестоящим подчиненным Глостера. Интересно, что советники настаивали на том, чтобы следовать букве закона, тогда как сам Глостер, имевший репутацию честного человека и, подобно королю, заявлявший о важности соблюдения закона, пытался игнорировать его[20]. Как бы то ни было, совет, кажется, согласился с тем, чтобы Риверс, Грей и Воган оставались под стражей.

Десятого мая Джон Рассел, епископ Линкольнский, весьма уважаемый человек, был назначен на должность лорда‑канцлера вместо Томаса Роттерхема, архиепископа Йоркского. Другие государственные сановники также были сменены, а лорд Гастингс, большой друг покойного Эдуарда IV, был заново утвержден на посту лорда‑чемберлена королевского двора, а также, вероятно, на посту капитана Кале. Однако ему пришлось до 20 мая ожидать подтверждения своей должности начальника монетного двора[21]. В то же время были предприняты первые шаги, направленные против брата королевы, сэра Эдуарда Вудвиля, который находился в море с флотом и, очевидно, имел при себе часть казны почившего короля. Для объяснения этого нам следует вернуться назад во времени.

Тридцатого апреля или 1 мая королева услышала, что Глостер арестовал ее брата, графа Риверса, и ее сына, Ричарда Грея. Источники дают противоречивую информацию о том, что тогда случилось в Лондоне. Так, Манчини сообщает, что королева Елизавета и ее старший сын, маркиз Дорсет, попытались поднять людей, чтобы защитить себя и вызволить короля из‑под властной опеки Глостера. Однако, когда они попросили представителей знати, находившихся в городе, собрать отряды, то обнаружили, что никто не желает этого делать. Потерпев неудачу, королева бежала в святилище Вестминстерского аббатства. Вместе с ней там укрылись ее дочери, Ричард, герцог Йоркский, младший брат нового короля, маркиз Дорсет, а также их приверженцы. Автор «Кроулендской хроники» говорит, что королева и вся ее семья отправились в святилище немедленно, даже не пытаясь собрать отряды для оказания сопротивления Глостеру[22]. Манчини указывает, что королеве уже приходилось укрываться в Вестминстерской обители двенадцатью годами раньше, когда Эдуард IV находился в кратковременном изгнании, и что ее сын Эдуард, теперь уже король, родился именно там. Вряд ли они всерьез рассчитывали на то, что смогут противостоять Глостеру вооруженным способом или что кто‑нибудь поддержит их в этом. До сих пор Глостер проявлял откровенную враждебность только по отношению к Вудвилям, непопулярным родичам королевы, поэтому большинство людей, прежде чем откликнуться на ее призыв, несомненно, заняло бы выжидающую позицию, предпочтя наблюдать за развитием событий со стороны. Позднее Дорсет бежал из святилища. Вероятно, это случилось летом, поскольку Манчини сообщает, что Ричард велел оцепить поисковыми отрядами с собаками хлебные нивы, находившиеся по соседству с аббатством. Тем не менее Дорсет как‑то сумел миновать эту преграду и принял участие в мятеже, вспыхнувшем осенью[23].

Манчини рассказывает, что перед тем как бежать в святилище, королева разделила казну покойного короля со своим братом, сэром Эдуардом Вудвилем, и своим старшим сыном, маркизом Дорсетом. Незадолго до этого сэр Эдуард получил от совета задание собрать флот и выйти в море, чтобы сразиться с французами, которые под командованием сира д’Эскерда (лорда Кордиса в английском произношении) тревожили английское побережье внезапными набегами. Сэр Эдуард отчалил примерно 30 апреля или 1 мая, вероятно, еще до того, как весть о демарше Глостера достигла Лондона, но он, очевидно, взял с собой свою долю казны. Решение о его назначении было вынесено еще до того, как Глостер стал принимать какое‑либо участие в заседаниях совета, и вполне возможно, что герцоги Глостер и Бэкингем некоторое время понятия не имели о судьбе королевской казны. Как сказано выше, Глостер написал архиепископу Кентерберийскому, прося его, помимо всего прочего, обеспечить сохранность казны в Тауэре. Вероятно, это была всего лишь разумная предосторожность, и Глостер даже не подозревал, что казне может грозить серьезная опасность[24].

Сэр Эдуард Вудвиль представлял собой угрозу, с которой следовало считаться. Явно не собираясь преследовать французский флот, он стал на якорь в Даунсе, возле побережья Кента. Здесь он был опасен, и его следовало нейтрализовать как можно скорее. Было постановлено, что все во флоте, за исключением самого сэра Эдуарда, маркиза Дорсета (очевидно, Ричард тогда полагал, что Дорсет находится при своем дяде) и некоего Роберта Рэтклиффа, получат помилование, если пожелают покориться. Это послание было направлено во флот Вудвиля с малой корабельной флотилией, которой руководили опытные командиры, Томас Фулфорд и сэр Эдуард Брэмптон. Обещание помилования подействовало на большинство людей во флоте Вудвиля, и некоторые корабли уплыли прочь, подчиняясь команде иностранных купцов‑судовладельцев, которые, конечно, не хотели раздражать новое английское правительство. Однако сэр Эдуард сумел уйти от преследователей с двумя своими кораблями и казной. Найдя прибежище в Бретани, он примкнул к Генриху Тюдору, именующему себя графом Ричмондом[25].

Тюдор был претендентом на английский престол от партии Ланкастеров, но его притязания имели под собой очень слабое основание. Сын Оуэна Тюдора и Маргариты Бофор, дочери Джона Бофора, герцога Сомерсета, он мог претендовать на престол лишь в силу того, что его мать считалась наследницей Бофоров, которые были потомками Джона Гонта, герцога Ланкастера. Бофоры считались побочной ветвью, хотя Генрих IV и узаконил их наследственные права; однако Тюдор и его мать были единственными уцелевшими претендентами из стана Ланкастеров. Тюдор воспитывался в Англии, но после крушения режима ланкастерской реставрации 1469–1470 годов его дядя и опекун лорд Джаспер бежал вместе с ним в Бретань. Герцог Бретонский взял их под свое покровительство, и они оставались там следующие двенадцать лет. Об их жизни в Бретани сохранилось мало сведений. Хотя они не имели большого политического веса, Эдуард IV время от времени пытался вернуть их под свой надзор. Только когда на английский престол взошел Ричард Глостер, герцог Бретонский и другие иноземные правители стали рассматривать Тюдора как политический рычаг, который можно было бы использовать против нового короля. Трудно представить, куда еще Эдуард Вудвиль мог бы бежать, но его решение найти пристанище в Бретани и тот факт, что он доставил к Тюдору часть казны Эдуарда IV, может указывать на то, что этот вариант действий рассматривался королевой и ее сторонниками в первую очередь.

Как уже сказано, 10 мая были смещены старые чиновники и назначены новые. Спустя три или четыре дня после этого была награждена еще одна группа людей, которые, кажется, относились к внутреннему кругу баронов, поддерживавших Глостера в Лондоне. Эта группа включала в себя Уильяма Гастингса, графа Арундела и Джона, лорда Говарда. Говард был давним сторонником Йоркской династии и наряду с другими участвовал в походе Глостера против шотландцев в 1481 году. Очевидно, он помогал Глостеру в тяжелые для него времена, и теперь его ждала награда за эту поддержку. Прежде всего, он получил доходную должность главного стюарда (Chief Steward) в землях герцогства Ланкастер, расположенных к югу от Трента. Пятнадцатого мая Говард выразил свою признательность, поднеся протектору очень ценный подарок – массивный золотой кубок, весивший 65 унций[26]. В тот же день герцог Бэкингем, про которого Манчини сообщает, что он «всегда находился у Глостера под рукой, чтобы помогать ему советами и средствами», получил награду за свою поддержку в виде впечатляющего и совершенно беспрецедентного назначения. Он стал верховным судьей и чемберленом сразу и в Южном, и в Северном Уэльсе пожизненно, с очень широкими полномочиями набирать людей в приграничных графствах. Кроме того, он был назначен констеблем и стюардом всех замков и владений в Уэльсе и приграничных марках, и ему было поручено управление над всеми королевскими подданными в указанных областях. Такая концентрация власти в руках одного человека была рискованной – неважно, насколько сильно ему доверял Глостер[27].

Примерно в то же время (9 июня Саймон Столворт упомянул об этом как о свежей новости) юный Эдуард был перевезен из дворца епископа Лондонского в Тауэр, чтобы дожидаться там своей коронации. В ту пору Тауэр был королевским дворцом и не имел той зловещей репутации, которая закрепилась за ним в XVI столетии. Приготовления к коронации все еще продолжались, и 20 мая шерифам каждого графства были разосланы письма с приказом объявить в пределах их областей, чтобы все, кто еще не стал рыцарем, но имеет для этого финансовые возможности, лично явились в Лондон к 18 июня, дабы получить от короля рыцарское звание. Пятого июня король вновь написал примерно пятидесяти джентльменам, которые были сочтены достойными рыцарского звания, и призвал их явиться для посвящения в рыцари на его коронацию, назначенную на 22 июня[28]. Таким образом, очевидно, что 5 июня всё по‑прежнему неуклонно шло к тому, чтобы Эдуард V был коронован, как и планировалось при перенесении даты на 22 июня. Герцогиня Глостерская прибыла в Лондон именно 5 июня, по всей видимости, чтобы не опоздать на коронацию[29].

Повестки для членов Парламента, которые должны были собраться 25 июня, были разосланы уже к 3 июня, поскольку общий совет города Лондона собрался в этот день и должным образом избрал четырех своих представителей для участия в парламентских заседаниях[30]. Шестого июня городские власти Йорка получили предписание избрать своих парламентских представителей, причем на этот раз четырех вместо обычных двух. Примерно через неделю, 13 июня, городской совет Йорка решил, что одни и те же люди должны присутствовать на коронации, а затем оставаться в Лондоне для участия в заседаниях Парламента, которые должны были начаться тремя днями позже. В протоколах городского совета в связи с этим упомянуты только два человека, из чего можно сделать вывод, что численность представителей была урезана. Этим двум людям было положено восьмидневное жалованье, чтобы они могли съездить в Лондон с указанной целью[31]. Как бы то ни было, к 13 июня в Лондоне уже далеко не всё шло гладко в сторону коронации, хотя городские главы Йорка еще не знали об этом. Йоркширский рыцарь, сэр Ричард Рэтклифф, уже галопом мчался к ним с письмом от Глостера. Пользуясь титулом «брат и дядя королей, протектор, защитник, главный чемберлен, констебль и адмирал Англии», Ричард обращался к жителям Йорка с отчаянным призывом собрать для него как можно больше воинов, «дабы помочь нам выстоять против королевы, ее кровных родственников и приверженцев», которые «каждодневно помышляют о том, чтобы убить и полностью уничтожить нас, нашего кузена, герцога Бэкингема, и старинный королевский род этой державы», а также сокрушить и лишить наследства сторонников Глостера на севере страны. Это письмо, датированное 10 июня, пришло в Йорк 15 июня, и совет решил немедленно послать на юг 200 человек. Пугающие высказывания Глостера могли подтолкнуть советников к скорому решению, хотя его исполнение заняло немного больше времени. На следующий день они увеличили силы ополчения еще на сотню человек и договорились относительно оплаты и экипировки: каждому воину выплачивалось определенное жалованье в соответствии с его вооружением. Споры о том, кто должен командовать этими воинами, заняли еще пять дней. Прокламация герцога Глостера, имевшая тот же эффект, что и письмо, была издана 19 июня, а к 21 июня городские советники Йорка решили, что их воины должны примкнуть в Понтефракте к графу Нортумберленду, который также был призван в Лондон, и что они будут носить нашивки с гербом своего города и белым вепрем – эмблемой Глостера. Двадцать первого июня они получили уведомление об отмене заседаний Парламента, назначенных на 25 июня, вследствие чего их предполагаемые парламентские представители были посланы в Лондон как предводители военного отряда[32]. Учитывая эту задержку, даже если герцог Глостер действительно срочно нуждался в Йоркских ополченцах, они не принесли бы ему большой пользы. Вопрос о том, почему он обращался к жителям Йорка с письменной просьбой о воинах, зная, что они смогут прибыть в лучшем случае через две недели, породил много споров среди исследователей. Кроме того, с тем же Рэтклиффом Глостер послал письмо, датированное 11 июня, своему кузену лорду Невилю, который, вероятно, находился в замке Рэби, в графстве Дарем. В этом письме Ричард просил его прибыть в Лондон с вооруженным отрядом. Сходные по содержанию письма могли быть посланы и к другим лордам Севера[33]. Наиболее правдоподобное объяснение того, почему Глостер обратился с просьбой о помощи к своим северным сторонникам (которые, как он знал, откликнулись бы на призыв), состоит в том, что он не ожидал встретить какое‑либо серьезное противодействие в ближайшем будущем, но, очевидно, предвидел возникновение чрезвычайной ситуации несколько позднее. Это позволяет предположить, что, по замысл