Социальная психология Игнатия как козла отпущения

Иногда случается так, что бедствие, постигающее одного из членов разделенного сообщества, становится своего рода социально–психологическим средством от отчуждения и разделения остальных. С целью своего рода социально–психологической терапии большинство проецирует свой демонический стереотип на человека или группу людей, удаление которых должно решить проблему напряженных отношений в группе. После того, как найден козел отпущения, эти же люди начинают испытывать чувство вины, приводящее к неоднозначному отношению к тому человеку, который стал козлом отпущения[108].

Но иногда подобная ситуация может ослабить напряженность в такой общине, представляющей меньшинство, отчужденное по какой‑то причине от более широкого общества. Несправедливость, проявленная обществом к одному из представителей такой общины и делающая его козлом отпущения, может устранить разногласия в общине. Достаточно ярким примером подобного служат события в Австралии, где арест Линди Чемберлен и ее осуждение позже привели к прощению. Ее история была экранизирована в известном фильме «Крик во тьме» с Мерил Стрип в главной роли. Линди Чемберлен была женой пастора адвентистов седьмого дня, когда, по ее утверждениям, во время ночной стоянки в живописной местности на Айерс Рок ее дочь Азарию съели дикие австралийские собаки (динго). Поначалу ей не поверили и заключили в тюрьму за убийство, а ее мужа — за соучастие. В конце концов это было признано судебной ошибкой, а община адвентистов седьмого дня оказала единодушную поддержку жене и семье своего пастора и подтверждала их невиновность, полагая, что вся их община была подлинной целью этих нападок.

Надо сказать, что в то время сама община адвентистов была раздираема внутренними конфликтами и спорами. Одним из таких вопросов, ведущих к разделению, был конфликт между «фундаменталистами» и «либералами» в общине. Последние («предсказуемо», как сказали бы исследователи Нового Завета) были сторонниками аллегорической, духовно понимаемой версии эсхатологии, трактуя пришествие Христа в седьмой день как таинственное событие, а не как то, что можно буквально увидеть. Все эти разделения внутри адвентистской общины теперь стали несущественны на фоне общей реакции на несправедливость, допущенную гражданской властью по отношению к их пастору и его жене. Пострадавшие Чемберлены стали козлами отпущения, но их жертва объединила разделенную общину.

Игнатия также можно рассматривать в контексте современных социально–психологических исследований и теорий о козле отпущения. Общество во главе с губернатором провинции перенесло на Игнатия стереотип нарушителя спокойствия и демонизировала его как того, чьи действия нарушили «мир с богами» в природе и в обществе[109]. Его собственная раздираемая внутренней борьбой христианская община как часть этого общества поначалу действительно желает (при чем некоторые достаточно ясно и не двусмысленно), чтобы кто‑нибудь избавил их от епископа как источника всех их неприятностей. Но когда языческие власти действительно заключают в темницу Игнатия и осуждают на растерзание дикими зверями, в той группе, которая первоначально видела его источником своих бед, происходят перемены. Большинство христиан не думали, что все «зайдет настолько далеко». Но, как это ни парадоксально, Игнатий становится для них козлом отпущения: его заключение и осуждение становятся жертвой, исцеляющей их внутренний раздор.

Поэтому, после того как Игнатий отправился под конвоем из города, настроения внутри его расколотой христианской общины в Антиохии изменились. Игнатий уловил эту перемену настроения, поскольку враждебность других христиан к нему уступила место более неоднозначным чувствам, и он старался сделать их более определенными с помощью на тех, кто посещал его от имени церквей Малой Азии, адресатов его писем. Игнатий, естественно, не знал ни о каких известных нам социально–психологических теориях о влиянии фактора козла отпущения на конфликтующие группы, которые находятся в стадии исследования, но на интуитивном уровне он понял суть таинственной перемены и стимулировал ее развитие и в своих речах, и в письменной риторике, и волнующей постановке своей процессии.

Представители эфесского клира пришли встретиться с ним, и с беспокойством смотрели на него во время прецессии, к которой они должны были присоединиться и сопровождать его на пути. Мы не знаем, представляли ли они, что им предстоит увидеть, но в любом случае Игнатий стремился повлиять на их реакцию на зрелище, окружающее его аурой мученика. После того как они присоединились к нему, он говорит о них: «Как подражатели Богу, воспламененные божественной кровью, вы совершенно исполнили в отношении ко мне родственное дело». Что это за «дело»? Очевидно, что это его Постановка мученической процессии:

Все молятся как участники процессии, поставленной как жертвоприношение, не о том, чтобы этого не произошло, но, наоборот, чтобы это случилось, и в некотором смысле они — участники этой жертвы, они «воспламенились божественной кровью».

Как сам Игнатий рассматривал эту жертву? Он прямо называет ее «жертвой козла отпущения». Вот что он говорит эфесянам, собравшимся вокруг него, чтобы вести его к жертвенному алтарю в Риме:

В обращении к церквам, Игнатий подчеркивает жертвенный характер своей мученической процессии.

В дополнение к слову, обозначающему жертву козла отпущения (peripsema), Игнатий использует общий термин из иудеоэлли- нистической литературы, обозначающий искупление, а именно — antipsuchon, который буквально означает что‑то или кого‑то отданного вместо души или жизни другого[112]. Он использует это слово опять же в отношении тех, кто присоединяется к жертвенной процессии: «Я искупительная жертва (antipsuchon) от вас и от того, кого, во славу Божью, послали вы в Смирну»[113].

Понятие «искупление» хорошо подходило для описания участников процессии, направляющейся к жертвенному алтарю. Игнатий использует это слово еще несколько раз в письмах в Смирну и к Поликарпу, где он говорит об искуплении тех, кто подчиняется трехчастному управлению епископа, пресвитеров и дьяконов[114]. Наконец, Игнатий не избегает использования характерно языческого слова для жертвы, thusia, которое буквально относится к закланному животному. В конце жертвенной процессии, на арене в Риме, «жертвенник уже готов»[115]. Игнатий наставляет римских христиан относительно зубов диких зверей на арене, которыми должна быть истерзана его плоть: «Молитесь обо мне Христу, чтоб я посредством этих орудий мог стать жертвой (thusia) Богу»[116].

Игнатий приводит в пример жертву козла отпущения (peripsema), уменьшающую напряженность и разделения внутри общины, принесшей его в жертву. На интуитивном уровне он сам ощущал последствия, оказанные его осуждением на антиохийскую общину. И он, без сомнения, напомнил бы им об этом, если бы их контакты не были прерваны, как он напоминал церквам Малой Азии в своих сохранившихся письмах. Хотя, конечно, слово «напоминать» — не совсем подходящее для того, как словом и делом Игнатий организовывал жертвенную процессию, по–своему истолковывая ее значение и важность.