Предводители языческих культов и культовые церемонии

Как мы уже говорили, Лукиан написал историю Перегрина Протея как сатиру на похождения шарлатана. Перегрин умер как философ–киник, бросившись на собственный похоронный костер в Афинах на Олимпийских играх в 165 году, но какое‑то время он был христианским предводителем, попавшим в заточение. Как я уже упоминал, Лукиан, похоже, наделяет своего героя некоторыми отличительными чертами Игнатия и приписывает ему деятельность, о которой говорится в письмах Игнатия[163].

Поэтому не лишним для нашей темы будет обратить внимание на взгляд Лукиана относительно позиции и характера Игнатия Антиохийского. Он описывает Перегрина как того, кто встречался с христианскими «жрецами и книжниками» в Палестине и научился их мудрости, а затем стал одним из руководителей христиан. Он был «пророком и thiasarches (предводителем культа), и synagogeus (тот, кто созывает их собрания) — словом, один был всем»[164].

Лукиан использует слово sunagogeus не в связи с еврейской синагогой, а скорее с официальным представителем ekklesia и культа, о котором мы уже говорили, а именно, с человеком, который, как епископ Игнатий, имеет власть созывать гражданское или культовое собрание.

При употреблении титула thiasarches, или предводитель культа, Лукиан, несомненно, использует языческое слово, используемое также в связи с дионисийскими мистериями. Оно состоит из двух слов, объединенных в одно, а именно: thiasos, которое использовалось в отношении собравшихся как мистериальный культ для мисте- риальной процессии, и arches, которое просто означает «того, кто ведет». Таким образом, Перегрин как христианский руководитель описан у Лукиана не как епископ, но как тот, кто возглавляет культовую процессию, выбирая актеров для ее мистериальной постановки и в буквальном смысле «стоит во главе» этой процессии. Он очень похож на Эсхина — конкурента классического греческого оратора Демосфена в Афинах в IV веке до P. X., которого тот изображает и высмеивает:

Эсхина описывают здесь техническими терминами, такими как exarchos, или предводитель процессии и носитель священных предметов.

Другой Демосфен, о котором мы узнаем из эпиграфической надписи, а не из литературного текста, оставил нам иной пример того, что Лукиан имел в виду, когда описывал Игнатия как лидера процессии или thiasarches. 5 июля 125 года городской совет Ойноанды в Ли- кии записал в декрете о пожертвовании Юлия Демосфена, который основал музыкальный фестиваль и соревнование в связи с культом императора. Эта надпись с декретом содержит также письмо одобрения от императора Адриана[167].

В порядке обеспечения этой процессии, Демосфен должен был сначала снабдить ее золотой короной или венцом с рельефными изображениями–портретами мертвого и обожествленного императора Траяна и Аполлона, родового божества и Prokathegetes, или «предводителя» города. Корону должен был носить agonothete — другое название для предводителя процессии. Аполлон, родовой предводитель города, был также предводителем культа, которому горожане поклонялись, однако бог не мог буквально быть предводителем города или процессии. Вместо этого изображение бога в короне могло обеспечить ритуальное присутствие бога в священнике, который эту корону носил и возглавлял процессию от имени бога[168].

В начале года agonothete должен был совершить церемониальный торжественный выход и провести определенные ритуалы в честь императора и богов города–государства в день рождения императора. Другие представители городского правления должны были присоединиться к нему в процессии. Он должен был занять первое место в городском собрании (ekklesia), выделяясь из основной массы своим головным убором и фиолетовыми одеждами. Во время процессии специально назначенные люди, которых называли sebastophoroi, или «носителями образов Augusti», несли изображения умерших и обожествленных членов императорской семьи. Эти sebastophoroi несли также изображения Аполлона и серебряного алтаря. В других эпиграфических надписях мы встречаем специальный технический термин для тех, кто нес изображение бога, theophoros, в противоположность описанным здесь sebastophoros. Игнатий называет себя Theophoros в начале всех своих писем, и позже мы рассмотрим более подробно значение этого слова.

Мы хотим отметить, что проходившая в городе Демосфена процессия никоим образом не является результатом частного пожертвования, совершенного группой частных лиц. Музыкальное соревнование включало в себя религиозную процессию с церемониальными актами поклонения, выражающими полноту общественной и политической жизни этого сообщества: члены городского совета присоединялись к agonothete, сидевшему на особом месте в их окружении. Кроме того, мы можем заметить, как изображения императоров ассоциировались с изображениями традиционных божеств, представлявших жизнь их города: как мы уже говорили, представители Второй софистики принимали имперскую власть как трансцендентную и божественную, чтобы сохранить свою культурную специфику. Божественность императора связывали с божественностью традиционных богов, что, однако, не заменяло их и даже не затеняло их роль.

Кроме того, другие поселения, формирующие конфедерацию с городом–государством, также принимали участие в этом празднестве, вплоть до того, что они становились sunthutai или «со–жертвователями» во время обряда sunthusia или «совместной жертвы». Процессия таким образом подтверждала единство поселений в конфедерации, сосредоточенной на городе–государстве (Ой- ноанда), так же как она подтверждала единство города–государства в пределах всей империи посредством использования изображений императора как в миниатюрах на золотой короне agonothete, так и в переносных изображениях носителей (sebastophomi) изображения Augusti.

В описанной Апулеем праздничной процессии мистерий Изиды мы находим упоминание о священниках — носителях изображений богов и священных предметов:

Здесь мы видим, как высшие священники мистерий Изиды несут алтарь и другие священные предметы, связанные с богами, и представляли таким образом аналог sebastophoroi в процессии Демосфена, которые несли подобие серебряного алтаря в дополнение к изображениям богов города и культа императора. Они были «носителями священных предметов».

Предводитель (agonothete) процессии Демосфена также носил на своем венце «рельефные лица» (prosopa ektupa), то есть божественные изображения Аполлона и Траяна. Иногда такие изображения называют tupoi. В нашем распоряжении есть и другое упоминание короны или венца с tupoi, вставленными в него, который носил предводитель процессии, но на этот раз в латинском литературном документе, а не греческом эпиграфе.

Светоний оставил нам описание празднования Капитолийских игр, в которых председательствовал Домициан (82 P. X.) и поэтому был лидером их процессии. Это празднование сообщает нам о важных символических особенностях культа императора: именно здесь, по утверждению Светония, Домициан был провозглашен толпой «господом и богом» (dominus et deus). Затем он описывает короны, которые носила коллегия священников семейства Флавиев, и их головные уборы, так же как головной убор Домициана как agonothete.

Домициан носил такую же корону, как у других священников, с «изображением (tupos)» трех божеств Капитолийской триады- Юпитера, Юноны и Минервы.

Таким образом, можно было говорить о присутствии на процессии этих божеств, представленных священниками, которые носили их изображения и таким образом делали присутствие божеств возможным. Но на их коронах было также изображение Домициана, чью божественность они представляли. Соответственно, у самого Домициана не было своего изображения на его короне: он не нуждался в том, чтобы таким образом обеспечивать свое присутствие. И это не было особенностью имперского церемониала: в случае Деметрия изображения обожествленных императоров также искусно вводились и объединялись с культом традиционного божества, создавая политическое богословие имперского единства.

Итак, мы видим, что изображения или tupoi можно нести или надевать как образ присутствия божества посредством языческого священника в процессии. Мы также находим использование слова tuposy Иосифа Флавия, когда он описывает ветхозаветную сцену, где Рахиль прячет teraphim или «изображения (tupoi)» богов, которые она принесла с собой, когда оставила своего отца, сбежав со своим мужем, Иаковом[171]. Языческие авторы также называют переносные изображения tupoi, когда они используются в таких индивидуальных целях, как основание культа или заклинание, чтобы отогнать злых духов[172].

Наконец, нам остается упомянуть о том, что божественные изображения, называемые tupoi, появляются на монетах и могут быть связаны, в частности, с должностью посла, когда между двумя городами заключалось соглашение с принесением sunthusia, или «совместной жертвы». В письме Каракаллы в Эфес (200–205 P. X.) сказано в отношении города: «ваша родовая богиня Артемида возглавляет ваше посольство». Этими словами, очевидно, подразумевается то, что изображение Артемиды, богини Эфеса, относилось и к посольству города, потому что послы, возглавляющие процессию, несли ее изображение.

Также и язычники в Александрии в ходе спора со своими еврейскими соседями, когда их дело слушалось перед Траяном, внесли статую Сераписа в трибунал. Акты языческих мучеников описывают таких послов следующим образом: «каждый нес в процессии собственного бога». Однако затруднительно узнать, что евреи со своей стороны несли в противоположность языческому изображению Сераписа.

Послы также очевидно принимали активное участие в переговорах о заключении соглашений, таких как соглашение homonoia, заканчивающее соперничество между двумя или тремя городами–государствами. Предполагалось, что формой, в которой богов города несли в такой процессии, были изображения или tupoi на монетах. В нашем распоряжении есть целый ряд таких монет от различных городов–государств с I по IV столетие, где праздновалось соглашение homonoia между городами–государствами, в которых божество–покровитель каждого из городов олицетворяет сам город, когда они показаны как приветствующие друг друга жестом примирения. Например, есть монеты, на которых написаны названия городов Сиде и Александрии, где Афина, богиня Сиде, представлена как протягивающая свою правую руку Изиде Александрийской через маленький круглый алтарь, с горящим на нем пламенем[173]. Алтарь, возможно, представляет совместную жертву или sunthusia. На монете надписано слово homonoia. Рассматриваемые богини — очевидно, представительницы самих городов, «все множество» которых в личностях своих богинь участвует в общем примирении.

Если использовать более позднюю христианскую терминологию, то существует своего рода обрядовый образ для использования и создания божественных изображений и в чеканке монет, и в функциях ношения корон во время процессии. Таинство — это символ, который «символизирует то, что оно производит, и производит то, что оно символизирует». Подношение послами монет с соответствующими божествами этих двух городов к алтарю, празднование их sunthusia, с одной стороны, символически представляет соглашение homonoia, примирившее эти два города, с другой, своим присоединением к процессии, в переживании и отклике на божественные образы этой процессии они фактически и дальше объединяются в разуме и сердце. То же самое можно сказать и в том случае, когда носители божественных изображений, sebastophoroi и theophoroi, несут изображения родовых богов и обожествленной императорской семьи: в этом объединении единство «автономных» городов–государств в пределах имперского целого не только символизируется, но и дальше укрепляется и осуществляется.

Теперь посмотрим, к чему нас приводят рассуждения данного раздела. Мы начали с утверждения, что, по его собственному признанию, Игнатий был человеком, поглощенным поисками церковного единства. На собственном опыте в родной ему расколотой общине Антиохии он убедился в своей миссии ввести церковное управление, основанное на единоправном епископе как источнике единства или согласия (homonoia) между другими авторитетными членами управления в развивающемся церковном устройстве, а именно, пресвитерами и дьяконами, а также мирянами самой общины, составлявшей вместе с ними христианскую ekklesia.

Аналогичные разделения, хотя, возможно, и не настолько беспощадные, происходили в христианских общинах Малой Азии. Процессия Игнатия была спланирована на основе обращения к его жертве козла отпущения, чтобы достичь подобного согласия (homonoia) и внутри, и между христианскими общинами, которые он или сам посетил, или они посетили его во время его пересылки. Его построение своей мученической процессии и риторика, с которой он ее представлял, его требование к официальным послам, чтобы они распространили его представление об их социальной реальности по имперскому пути, получили свою силу из параллелей с современным ему движением за языческое, греческое единство — Второй софистикой.

Однако мы видели, что в поисках языческого, греческого единства не просто использовали послов, избранных для составления соглашений homonoia и призвания тех, к кому они обращались, бороться за внутреннее единство внутри своего города на основании одной только метафизики космического порядка. В культах, наподобие организованного Демосфеном, использовали процессии и образы, чтобы выразить и углубить в коллективной жизни этих городов сознание греческого единства. Такие элементы церемониальной процессии как переносные изображения божеств или священные предметы, монеты homonoia с изображенными на них божествами, которые также несли в процессии, короны, украшенные tupoi или образами родовых и имперских богов, — все это выражало договоренность между автономным городом–государством греческого идеала и требованиями имперского целого.

А теперь мы увидим, какие параллели Игнатий проводил между этими особенными чертами языческих эллинистических культов и своим представлением о литургическом выражении управления в общинах и между ними, в евхаристии, каковой она праздновалась в каждой христианской общине, и в мученической процессии, к которой эти общины присоединяются в лице представителей своего клира.