РУССКИЙ, ТАТАРИН, АРАП И ШВЕД

 

Из одного полка отправлялись со службы в отпуск русский и татарин. Татарин был побогаче, купил лошадь и поехал, а русский тащился пешком. Их застигла ночь, они вздумали ночевать у стога. Русский и говорит татарину:

– Татарин, не привязывай коня.

А сам думает, что конь уйдет и обеим пешком идти не так завидно. Татарин не послушал русского, лошадь привязал. Улеглись спать, татарин уснул, а русский лошадь удавил.

Поутру татарин будит русского:

– Русский, у меня конь задавился.

– Ну, говорил я тебе, татарская твоя морда, чтобы не привязывал, вот теперь и тащи шкуру, не кидать же ее здесь.

Шкуру содрали, татарин взял, и пошли дальше. Пришли к селу, а в селе, ночевать никто не пускает. Они увидели теплую баню и не заперта. Зашли в баню и на полке завалились спать, а кожу, татарин бросил под полок. Татарин сразу и заснул, а русский не спит. И слышит: кто‑то подходит к бане, отворяет дверь и в баню заходит поп, заносит коробок и начал по бане ходить и говорит:

– Ах, как сегодня долго ее нет.

Солдат слушает и молчит. Вдруг заходит в баню женщина. Поп спрашивает:

– Что же ты, Марфа, сегодня долго? Затомила ты меня.

– Да так, запоздала. Из дома быстро не вырвешься.

– Давай, Марфа, наебемся сегодня от души, – сказал поп.

Угостились, поп и говорит:

– Вот что, Марфа, начнем по‑собачьи. Такого у нас с тобой еще ни разу не было.

– А как, это, по‑собачьи?

– А встань к лавке раком да и лай.

Она встала и залаяла по‑собачьи тонким голосом:

– Ау, ау, ау.

И поп подскакивает, грубым голосом лает:

– Оу, оу, оу.

Русский толкает татарина и кричит:

– Татарин! Шкуру‑то собаки съели.

Татарин просыпается и кричит:

– Вы тут, я вас, еб вашу мать! Побью и шкуры сдеру, на барабан одену.

Поп с Марфой испугались и давай руки в ноги и бежать, все оставили им. Русский с татарином слезли с полки и давай угощаться, что осталось забрали все с собой и отправились в дорогу. По дороге к ним пристали солдаты: швед и арап. Пришли в одно село, никто не пускает их ночевать. Один старичок сказал, что у нас вдова на краю села пускает. Вдова им сени отворила и говорит:

– Рада бы вас пустить, да у меня сегодня поп будет.

Русский и говорит:

– Давай, какой потоп! Потоп будет, так тонуть всем вместе.

Зашли и давай располагаться спать. Русский и говорит:

– Я лягу к окошечку, на лавку.

Татарин говорит:

– Да я от русского не прочь под лавку.

Арап говорит:

– Я чернее этого не буду, лягу я, пожалуй, в печь.

Швед был похитрее, нашел корыто и подвесил к потолку.

– Будет потоп, я корыто обрежу, да и поплыву.

Ночью все спят, а русскому что‑то не спится.

Слышит, кто‑то подходит к окну и приставляет лестницу. Он выглянул в окно и видит: поп. И стучится:

– Марфа, а Марфа.

Марфа и говорит:

– Нельзя, батюшка, каких‑то четыре солдата пришло.

– Эка какое несчастье, вчера разогнали да и сегодня нельзя. Когда же будет можно, а там и пост великий начнется. Воздержание буду справлять. На, прими хоть гостинцы‑то.

Русский берет.

– Смотри‑ко, Марфа, сегодня у меня какая большая кутька‑то стала, пощупай хоть. Сильно соскучился по твоей кунке.

Русский в одну руку взял кутьку, а в другую ножик – и отрезал. Поп соскочил с лестницы и побежал прочь. А русский давай есть поповские гостинцы. Выпил да и песенку замурлыкал. Татарин проснулся и говорит:

– Русский, да ты чего ешь‑то?

– Ем‑то, да вчерашней колбасы осталось, доедаю, грызу.

– Дай‑ка мне‑то поесть.

Тот ему подает поповский хуй. Татарин начал есть и говорит:

– Да, русский, колбаса‑то сырая.

Взглянул в печку, а арап там спит, только зубы белеют, да губы краснеют, а лица не видно.

– Русский, да вон угли, я пойду, колбасу дожарю.

Подошел к печке и давай у арапа на губах поповский хуй поворачивать. И стал есть опять.

– Русский, все не изжарился.

Не изжарил, а в одном месте уголья‑то разворочал, смотри, как светят и дымят.

– А я их залью.

И начал арапу ссать в рот. Тот проснулся и закричал:

– Потоп!

А швед проснулся и веревку перерезал и упал с корытом на пол, голову разбил. Зажгли огонь, осветили, кто с чем?

Татарин сидит – в руках кутька, арап плюется – во рту солоно, а у шведа голова разбита. Русский давай над ними смеяться.

– Нет, пойдем каждый своей дорогой, мы с тобой больше, русский, не пойдем.

 

ПРАЗДНИК ОКАДКА

 

У жены был муж и любовник. Муж поехал в лес за дровами, а ей говорит:

– Жена, спекла бы хоть блинов сегодня.

Жена отвечает:

– Что сегодня за блины, ведь не праздник?

Он запряг лошадь да поехал. У них мясная бочка большая в избе стояла, а в печке варился большой горшок мяса. Вдруг любовник приходит и говорит:

– Что, муж‑то уехал в лес?

Она отвечает:

– Уехал только что! Садись блины есть, я тебя накормлю хоть блинами.

Ну, он и сел блины есть, этот любовник, а муж в окошко заглянул, увидел, объехал вокруг дома, да лошадку в поставил и видит в окошко, что любовник сидит, блины ест. Он стал стучать о задвижку; жена любовника взяла да спрятала.

– Садись, – говорит, – в бочку, да ешь там с Богом блины. – И масло ему положила в кадку.

Муж заходит и спрашивает:

– Что же ты, жена, сегодня не хотела печь блины?

Она отвечает:

– Я узнала, что праздник сегодня Окадка, по поверью непременно нужно класть блины в кадку. Вот я и стала их печь.

Муж попросил:

– Дай мне хоть один блинок съесть в честь праздника Окадка.

Жена крикнула:

– Эдакий ты обжора! Сегодня не для тебя стряпаюсь, для праздника. И греха уже не боишься, безбожник. И праздники уже не чтишь.

А мужик отвечает жене:

– Жена, я сегодня для этого святого праздника вылью и щей горячих в кадку, не пожалею.

Она и говорит:

– Да ты с ума, что‑ли спятил, щей то не порть.

А он хвать горшок в рукавицах, да и давай выливать в кадку. А любовник‑то ошпаренный как заорет:

– А ебал я тебя в рот и с угощеньем твоим!

 

ПОП‑ИСПОВЕДНИК

 

Крестьянин уехал в лес за дровами, приезжает с лесу, сразу домой под окно, а в доме в это время поп у хозяйки в гостях. Интересно, что они там делают. Пойду‑ка я в дом. Стал стучаться.

Поп‑то и говорит:

– Ах, дорогая, муж у тебя приехал, – я у тебя. Что будем делать?

А жена‑то отвечает:

– Ах ты, поп, муж на улице, а ты в доме, и ты вдобавок ведь поп.

– Ну и хорошо.

Мужик заходит в дом, поп у стола сидит, а жена тут же разделась, да в углу на лавке улеглась кверху раком и кричит на весь дом.

Мужик не понимает, что происходит.

– Ну, здравствуй, батюшка, – говорит.

Поп и отвечает.

– Здравствуй, дитя духовно, я пришел к тебе, мне весть пришла, что жена твоя тяжело больна, так исповедать я пришел.

Муж отвечает:

– Да, батюшка, часто она болеет, так уж будь добр, исповедуй. В долгу не останемся.

Ну, он исповедывать и начал, а муж обычные стал дела свои делать, из дому вон вышел. Батюшка исповедь справил, ну, и зовет:

– Андрей, дитя духовно, иди в дом, к жене.

Так как муж был очень любящим и заботливым, спрашивает у попа:

– Батюшка, а батюшка, выздоровит или умрет?

Поп отвечает мужу:

– Ай, дитя, если бы ты справил заповедь ей, так она с болезней и справилась, может быть: сходил бы ты в Турьсию за турьским маслом и помазал бы ей очи, она поправилась бы и хворать не стала бы больше.

Ну, уж муж был таким желанным, взял котомку и полетел в Турьсию за турьским маслом. Идет дорогой – попадается ему нищий калека, идет с санками. Ну, у нищих, сам знаешь, первым долгом раскланялся, и «спаси, Господи, помилуй раба боже», а сам спрашивает его:

– Куда ты, кормилец, отправился?

Муж отвечает:

– Да вот, старичок, жена больна, поп на исповеди был и послал меня за турьским маслом. Достать надо. Только масло ее на ноги поставит.

Этот старик и говорит ему:

– Кормилец, вернемся назад, мы можем поправить жену дома. Вот увидишь сам, что болезнь ее как рукой сниму.

Повернулись назад со стариком нищим и так, не доходя до своего села, старик приказал ему залезть в пустой мешок. Мужик и залез, а старик нищий и поволок его. Дошел до дома мужика и просится на ночь, жена пустила на ночь нищего, а нищий мешок в дом волокет. Так хозяйка говорит:

– Старичок, а старичок, ты оставь мешок‑то в сенях.

Нищий отвечает:

– Все свое ношу с собой.

Нищий зашел в дом, заволок мешок, поставил в угол, а жена сидит с попом, у них еще праздник в самом разгаре, а поп‑то говорит:

– А, попадья, поднеси‑ко ему стаканчик винца, чтоб уж повеселее нам было сегодня. Праздновать так праздновать.

Старичку‑то стаканчик поднесли, – он и крякнул, а поп говорит:

– Попадья, попадья, дай другой стакан, старика что‑то разобрало, – дай другой!

Выпил старик другой стакан и сидит на лавке. Поп говорит:

– А что, старичок, ты странник, много путешествуешь, не можешь ли какой былинки рассказать, песенки спеть?

Он отвечат:

– Нет, батюшка, первым вы, а потом попадья, – говорит, – а после и я.

Поп говорит:

– Попадья, а попадья, так ты спой вперед меня.

Ну, и попадья как с лавки встала, распрямилась и пошла по дому плясать, как шальная.

– Жена безумного мужа выслала в Турьсию за турьским маслом, – говорит, – а сама жена здорова и добра, – говорит, – да с попом за столом, и с вином, – на лавку села: – Ну, поп теперь ты.

А поп как вскочит с лавки, и пошел в пляс, вприсядку.

– Как шальная жена, – говорит, – и безумного мужа выслала в Турьсию, за турьским маслом, а сама жена здорова и добра, с попом за столом и с вином.

Спели, старику и говорят:

– Ну, старичок, ты пропой, мы пропели свои песни, а теперь ты спой.

Ну, и старик начал:

– Хороша ваша песня, хороша. Но моя будет лучше.

Ну, старик свою и запел им:

– Ох ты слушай‑ка, мешок, разумей‑ка ты, мешок, не про тебя ли говорят, не про твою ли голову? А я мешок развяжу, а безмен на гвозде, а ты отвесь‑ко попу, а остатки тому, кто с попом за столом и вином.

Да на лавку старик и сел. Поп‑то говорит:

– Попадья, попадья, а дай‑ка третий стаканчик ему, чтоб его совсем развезло и просить не надо будет. Сам по себе будет петь и плясать.

Ну, та повинуется ему. Он как третий стаканчик выпил, так уж ему теперь не остановиться. Запел опять и пошел впляс по дому.

– Ох ты слушай‑ка, мешок, а разумей‑ка ты, мешок, не про тебя ли говорят, не про твою ли голову? Я мешок развяжу, а безмен на гвозде, а ты отвесь‑ка попу, а остатки тому, кто с попом за столом, и с вином.

Он мешок развязал, мужик увидал: безмен на гвозде, а жена с попом за столом, он схватил безмен, – и попа безменом! Попа безменом отвозил, отвозил, а остатки тому, кто с попом за столом.

 

ШУТ

 

Шутова жена пришла в церковь красивая и нарядная. Поп спрашивает у ней:

– А ты это чем нажила? Показывает пальцем на ее наряды.

– А пиздьим товаром.

– А нельзя ли мне попользоваться этим товаром?

– А приходи в одиннадцать часов, приноси одиннадцать рублей.

Поп пришел, шутиха предупредила мужа. Шут ушел из дому, приходит ровно к одиннадцати часам, поп с шутихой за столом. Поп испугался, шутиха просит его лезть в короб на полатях, а там смола и перья. Шут взвалил короб на телегу, обвязал его веревкой и повез в реку топить. Поп обосрался со страху. Шут приехал на реку. И говорит:

– Буду топить, погонец ебаный, чтобы на чужой пиздий товар не зарился.

– Вот сейчас брошу! Да нет, погожу… Вот брошу! Да нет, погожу.

Навязал на шест долото на веревке и забрасывает в озеро. Едет барин.

– Посмотри, лакей, что старик делает?

– Я чертей ловлю.

– Поймал?

– Да вот один попал, а другой сорвался.

И опять давай забрасывать долото. Лакей рассказал барину.

Барин вышел, спрашивает шута:

– Старик, развяжи и покажи черта.

– Ишь ты, я ловил, трудился, а развяжу – черт убежит, а как я тогда его поймаю.

– Ну, старик, развяжи, пожалуйста.

– А давай сто рублей, так развяжу.

Барин дал сто рублей. Шут развязал. Поп выскочил, в пуху, обосранный, страшный, да прямо на барина угодил. Тот бежать, сел на лошадей и ну гнать. Поп бежал домой. Срам свой показывал, похоть свою наказывал.

 

ПОП И РАБОТНИК

 

Жил поп с попадьей, у него было три дочери. Нанял он работника, послал на пашню.

– Батюшко, надо сперва поужинать.

– А ты поезжай, тебе принесут поесть в поле.

Работник уехал. Старшая дочь несет поужинать.

Работник ее увидел, влез на соху и подлаживается к кобыле. Поповна спрашивает:

– Это ты чего делаешь?

– А это я даю кобыле холодило, чтобы в сохе лучше ходила.

– Ой, работник, я шла – вспотела, жарко! Дай‑ко мне.

Работник отвалял ее. На другой день вдет средняя дочь. На третей день младшая. На четвертый день, в субботу, идет сама попадья. В воскресенье попадья настряпала блинов, пирогов. Сели обедать, попадья подносит работнику блин помасленее и говорит:

– Это, работник, тебе за давешнее и за вчерашнее.

Старшая дочь, глядя на мать, тоже подносит блинов:

– Это тебе от меня за давешнее и за вчерашнее.

Остальные две смотрели, смотрели и они поднесли:

– Это, работничек, от нас да давешнее и за вчерашнее.

Поп смотрел, смотрел, поднес блинов, и говорит:

– А это от меня за давешнее и за вчерашнее.

– А ты‑то что? – спрашивает работник. – Ведь я, поп, твою попадью, твоих дочек еб, а ты за что?

Поп рассердился:

– Ну, работник, ступай из дома, мне такого не надо.

– Ладно, батюшка.

Вот работник собрался, взял книгу из‑под икон и ушел. На улице встал против окна, развернул книгу вниз головой, смотрит и шевелит губами. А был неграмотный. Поп смотрит.

– Да ты, работник, разве грамотный?

– О, батюшка, я хорошо грамотный.

– Дак, работник, у меня дьякона нет, пойдем со мной обедню служить?

– А пойдем, батюшка.

Пошли. Поп оделся в ризы, ушел в алтарь, работник на крылосе. Собрался народ – полна церковь – нового дьякона смотреть. Поп кричит из алтаря:

– Ну, отец дьякон, начинай.

Работник затянул пением:

– Вниз по матушке по Волге…

Поп выглянул из алтаря.

– Почаще, работник, почаще!

Работник стал почаще:

– На полетичку соколичку наказывала…

Поп пустился в алтаре кругом престола в пляс. Потом поп говорит:

– Ты, отец дьякон, хоть бы покадил в церкви‑то. Работник нагреб полно кадило жару, ходит по церкви, машет кадилом и говорит:

– Сожгу, еби вашу мать! Сожгу, еби вашу мать! Народ испугался и убежал.

Поп посмотрел – народа совсем мало.

– Ты бы, отец дьякон, спел «Господи помилуй!»

Работник начал:

– Еб твою кобылу, еб дочерей и попадью твою. Попу стыдно стало, он и убежал из церкви.

 

ФОМА

 

Жил мужик, у него сын был Фома. Мужик уехал пашню пахать. Мать и говорит:

– Я ведь сегодня, Фома, именинница, забыла отцу‑то сказать.

Пирог рыбный испекла, бутылку вина взяла.

– Поедем на пашню к отцу.

Приехали на пашню.

– Я ведь сегодня именинница, пирог рыбный испекла да бутылку вина принесла. А кто там пашню пашет?

– А кум.

– И его бы позвать. Так выпили бы вместе и пирог съели, кум был ее любовник. Надо послать Фому, пусть кум придет сюда.

Фома пошел и догадался. Кум материн хахаль.

– Ты, дядя, если отец пойдет к тебе, так ты лошадь выпрягай и убегай.

Вернулся назад. Она спрашивает:

– Чего, придет кум‑то?

– Хотел. Но работы еще очень много. Надо пахать.

Баба посылает мужа:

– Поди лучше сам да возьми косу, по пути травы накосишь. Выпьем да и пойдем домой, там погуляем.

Муж идет с косой звать любовника, а кум испугался, выпряг да и бежать. А муж за ним:

– Куманек, постой, куманек, постой!

Мать видит – дело пахнет гарью, и она за ними, и кричит:

– Куманек, постой!

Фома взял пирог и бутылку и отправился за ними.

Идет – едет свадьба.

– Батюшка, постойте, – Фома говорит, – вы не видели: тут мужик да баба за козой бежали? А коза для свадьбы дурная примета: быть жениху или невесте козлом с рогами.

– Как коза? Какая ж беда!

Гулящие выскочили:

– Надо посмотреть.

Убежали. Одна невеста осталась. Фома и говорит невесте:

– Не ходи замуж за него, плохой мужичонко‑то. Он козел вонючий, если выйдешь за него, у тебя рога козьи вырастут.

Невеста перепугалась и отвечает:

– Теперь уж поздно?

– А ты наряди меня невестой, а сама убеги.

Невеста платье скинула. Фома невестой нарядился, их в церкви и обвенчали и праздновать поехали. Отгуляли и спать легли. Фома и говорит:

– Я шибко до ветру хочу.

– Да как теперь? Мы заперты. Потерпи до утра.

– А ты меня на пояске в окошко спусти, а после вытенешь.

На пояске и спустился. Взял за рога козу и привязал вместо себя. Жених ждал, ждал, потянул, а козел:

– Ке‑ке‑ке.

– Ну, еще не высралась.

Потом втащил – козел. Жених в двери. И рассказал:

– Невесту кто‑то в козла превратил. Начался переполох.

А Фома пошел дальше.

Шел, шел, подходит к городу. Стоит избушка, заходит в избушку, залез под кровать. Приезжают барин с барыней; попили, закусили, разделись и на кровать улеглись. И началась ебля. Барин с виду был благородный, а на деле оказался ебака превосходный.

Фома терпел‑терпел, не выдержал, об кровать и застучал:

– Трам барабан, трам барабан. Скоро вы там на‑ебетесь?

Барин с барышней испугались да в одном белье убежали. Фома приходит в город. Поселился на квартире у старухи и спрашивает:

– А у вас какие здесь церкви? Кто в какую церковь ходит?

Старуха и рассказывает:

– Барин в эту, а барышня вон в ту.

Фома нарядился в баринову одежду и пошел к обедне. Барин на него смотрит и думает: «А одежда‑то ведь моя! Постой, я его подкараулю».

Фома пошел, барин подкараулил, остановил, спрашивает:

– А вы эту где одежду взяли, одежда‑то ведь моя?

– А я шел, зашел в избушку…

Барин говорит:

– Тише, тише, пожалуйста, я вам денег дам, только не говорите никому.

То же и с барышней, и она денег дала. Фома поступил служить к барину, работал хорошо. Барыня в гости собралась и спрашивает Фому:

– Ну как – я хорошо оделась?

– Хорошо, только хохол не позолочен.

– А как бы позолотить?

– Можно, пятьсот рублей стоит.

– Возьми, вот пятьсот рублей.

– А только надо вначале пену сбить.

Отделал ее… То же сделал и с кухаркой и со старухой. Получил от них пятьсот, двести и сто пятьдесят рублей. Убежал сам. Барин пришел – все лежат, платочком помахивают, чтобы пена остыла.

Барин за ним побежал. Фома нанял за сто рублей бабу: день кверху жопой в копне пролежать, а чтобы он ей палец в кунке продержал. Держит палец, барин едет. Фому не узнал и нанимает его Фому нагнать. Фома согласился, но чтобы барин за него палец в бабьей кунке держал. Фома объяснил барину, что в копне бочонок с пивом. Втулок выскочил, и Фоме нужно сбегать за новым втулком, а пока придерживать пиво, чтобы не ушло, пальцем надо. А он заодно и догонит мастера золотых дел. Они договорились, и Фома пошел. Баба пролежала день, встает и говорит:

– Ну, хватит, давай сто рублей, как договорились. Барин понял, что его снова Фома объегорил.

– Возьми двести рублей, только не говори никому.

Фома нажил деньги и зажил хорошо.

 

НА ГЛАЗАХ У ПОПА

 

Жили‑были три брата, ходили они к одной попадье, а друг про дружку не знали. Вот один раз приезжают в лес дрова рубить и съехались в одно место, а перед тем заходили все к попадье, и она дала одному кромку хлеба, другому середку, а третьему опять кромку. Нарубили дров, проголодались и захотели поесть. Вынули хлеб и видят, что куски друг к дружке подходят, сложили – вышел цельный батон.

Один брат тогда и говорит:

– Я люблю попадью.

Другой говорит:

– И я люблю попадью.

– Да и я попадью, – говорит третий, – обожаю.

– Вот что, – говорит младший брат, – мы это нехорошо делаем; так перессориться можно. Давайте так сделаем: кто с попадьей при попе хитрее сделает, тот к ней один и ходить будет.

Братья согласились. Пошел к попу старший брат.

Пришел, поп обедает.

– Здравствуй, батюшка!

– Здравствуй, дитя, что скажешь хорошего?

– Да что, батюшка, – стекла у вас в доме дурные: посмотреть с улицы – такой срам видишь, сказать стыдно.

– Да неужели?

– А не веришь, батюшка, поди погляди.

Поп бросил ложку, выскочил из‑за стола и побежал на улицу. А попадья живо со стола обед смахнула, да сама на стол. Поп с улицы смотрит в окно и видит: попадья на столе, а мужик на попадье. Поп рассердился, давай стекла щелкать, все перебил до одного.

Пошел теперь средний брат. Приходит к попу и просит продать цыпленка – кур разводить хочет. Цыплята были в подполье. Поп полез в подполье за цыплятами, попадья наклонилась над дырой, а мужик сзади. Поп хочет поймать цыпленка, а попадья кричит:

– Не того, поп, не того!

Поп пока ловит цыплят, попадья и мужик сделали чивирик на масле.

И этот случай мужик рассказал братьям, как он устроил. Младший брат и говорит:

– Уговор был на глазах у попа «растовосиньки того» сделать. Теперь я пойду, мне думается, что я смогу это дело провернуть.

Приходит младший брат к попу:

– К вашей милости, батюшка.

– Что такое, сынок, говори?

– Да, батюшка, сказать стыдно.

– Ничего, дитя, не стыдись, говори.

– Да вот, батюшка, жениться бы надо, а с бабой спать не умею. Научи, в долгу не останусь.

– А покажи ты ему, попадья, поди на кровать.

Пошли. Попадья легла на кровать, а мужик головой к её ногам. Поп глядит, да и сочувственно говорит:

– Эка, парень, да разве так! Вот и видно, что в деле ни разу не был. А ты вот так, вот так… Куда ты своим хуем лезешь! Это ж женина голова, а не пиздяка.

Мужик смекнул, что поп так увлекся обучением, что пора быть понятливым. И на глазах попа в одно мгновенье попадье во влагалище вонзил.

Братья порешили, что ходить к попадье младшему брату.

 

ПРО БАРЫНЮ

 

Жил‑был барин, у них была прислуга. С прислугой барыня окончательно разругалась. Дошли до последних слов, барыня прислугу назвала блядью, а прислуга ответила:

– Не я блядь, а ты блядь.

Барыне это не понравилось:

– Я подам на тебя в суд. Я восстановлю свое честное имя, мерзавка.

Написала заявление, подала в суд. Вот вызывают их на суд обеих. Прислуга мешала тесто, некогда было привести себя в порядок – напудриться и намазаться, а барыня напудрилась и намазалась и начесала свое добро. Прислуге некогда было даже рук вымыть, надо скорее на суд бежать: взяла да тестенной рукой всадила туда зеркало. Судьи стали у барыни следствие наводить – барыня как замужняя, не нашли ничего. Потом стали обследовать прислугу. Наклонился туда судья и усмехнулся. А секретарь спрашивает:

– Что ты улыбаешься?

Судья отвечает:

– Товарищи судьи, я суд сужу, а сам в пизде сижу.

 

ПРО ПОПА

 

Жил‑был поп, у них был работник Иван. Вот они поехали сеять лен. Посеяли они лен и стали чистить поле, камешки собирать и прочее.

Иван‑работник говорит:

– Эй, батько и матка, не так у нас чистят лен.

– Как это, Ваня?

– Да вот, батюшко, когда лен засеют и чистить станут, раздеваются догола и чистят голые. Лен тогда растет лучше: длинный, пушистый и волокнистый.

Вот батько и матка послушали, разделись и он разделся. Стали чистить, батько и матка друг на друга оглядываются, не так матка, как батько. А Иван не столько чистит, сколько свою штуку расшатывает. Батько на матку глядел и говорит:

– Эх, матка, какие же у тебя две дыры есть?

– А что, ты не знаешь? Одна просвирнина, а другая твоя.

Батько и говорит:

– Эх, Иван, что ты смотришь на чужую, на просвирницу, возьми да и выеби ее.

Ванька с радости со своим инструментом подбежал да и давай отхаживать. Матке стало хорошо. Батько и увидел тогда:

– А что у тебя, матка, мокрая?

– Эх, батько, когда Ванька‑то просвирнину‑то еб, так твоя плакала.

– Ну, матка, ложись, пусть и моя не плачет, ублажу ее, так уж и быть. Запендрячил и начал валять.

Когда батько матку отработал и говорит:

– Теперь моя не будет плакать никогда от зависти.

Матка ему отвечает:

– Эх, батько, Ванька лучше просвирницу работал, чем ты.

Батьке это не понравилось. Пришел домой, и рассчитал его.

 

ПОПАДЬЯ ПО‑НЕМЕЦКИ ЗАГОВОРИЛА

 

Жил‑был поп с попадьей, и был у них работник. Попадья попа не любила, встречалась с дьячком, а с этим работником была у хозяев договоренность на триста рублей.

Он живет и работает у них до тех пор, пока попадья по‑немецки не заговорит.

Поп и говорит:

– Матушка, ты не учись по‑немецки, этот работник у нас век проживет и на нас проработает.

Попадья говорит:

– До старости жила – не училась, теперь неужели буду?

Поп знал, что попадья дьячка любит, и просит работника:

– Работник, не сможешь ли дьячка как‑нибудь вывести на чистую воду? Да наказать его, чтобы он перестал ходить к моей жене.

– Отчего, можно. Ты сегодня нарядись кучером, а попадью попом, и поезжайте, а я дома останусь.

Дьячок увидел:

– О, поп с кучером куда‑то поехали, надо поспешить к матушке.

Оделся и к попадье побежал. Иван одел матушкино платье, увязался и ходит по комнатам. Дьячок прибежал и заходит к попадье в залу; поздоровался, сели разговаривать; дьячок стал к ней приставать. Иван пошел, на кровать повалился и стал соблазнять дьячка.

– Ну, иди давай.

Дьячок подошел, на кровать улегся, хуй вытянул и лежит. Но елда, как плеть, висела.

– Давай, снимай штаны! – требовательно сказал Иван. – Любой инструмент нужно настраивать, чтобы хорошо играл.

Новая попадья взяла хуй в руки, наклонилась да и откусила. Дьячок взвыл и побежал домой, из подштанников кровь течет. Попадья приехала с попом из гостей. На другой день поп с Иваном пахать поехали; уехали, а дьячок и думает: «Ну, ладно, схожу я к попадье, отомщу, что‑нибудь сделаю».

Попадья ничего не знает этого дела, принимает его по‑прежнему; а дьячок невеселый. Попадья спрашивает:

– Что ты такой невеселый?

– Так, ничего.

– Не хочешь ли поесть сёмушки?

– Нет, не хочу.

– Не хочешь ли осетрины?

– Как бы с твоего языка, так поел бы.

А у кухарки дьячковский хуй был пожарен, Ванька подсунул. Попадья кричит кухарке:

– Тащи сюда все, сёмгу и осетрину. Кухарка принесла, на стол положила; попадья взяла хуй на язык, грызла, грызла, разгрызть не могла и высунула на языке и говорит:

– На, ешь.

Дьячок схватил, да с языком и откусил. Поп вернулся, попадья говорить не может, немая. Поп говорит:

– Что такое?

Работник отвечает:

– Э, батюшка, расчет позволь, попадья по‑немецки заговорила.

 

БОЛЕЗНЬ

 

У крестьянина было три невестки, две на стороне имели любовников. Третья скажет:

– Хоть бы мне кого завести.

А старшая отвечает:

– Полюби, коли бабьи увертки знаешь.

Вот младшая невестка и полюбила парня молодого. Он к ней пришел, закрылись в комнате с ним. Муж был на сенокосе. Самое время придаться любовным утехам, думают они. И так напридавались, что любовник ноги чуть волочит, кляп не встает, хоть отруби, а невестка такая ненасытная оказалась, хоть плачь, а все‑таки еби.

В это же время муж с сеном возвращается домой. Его увидела старшая невестка и бежит предупредить:

– Марья, муж‑то приехал! Что скажешь? Что будешь делать?

– Я ничего не знаю.

Муж зашел в избу, невестка дает ему ведро:

– Бежи за водой, жене немного плохо, ее заколдовали.

Муж и побежал. Пока ходил, любовник и исчез. Невестка жену вывела, да на порог голой и поставила; мужу и говорит:

– Будем отливать! Обливай, да приговаривай: Господи благослови! Сам застал, сам за водой сгонял, сам и окачу водой.

 

БАБЬИ УВЕРТКИ

 

Живут два брата и две снохи. Старшая живет богато: у нее чего только нет. А младшая бедно.

Младшая и говорит:

– Ты где деньги берешь? У тебя есть на что погулять и гостей принять? А мне не на что.

А та и говорит:

– А я люблю чужих мужиков. Они мне платят за мою любовь.

– А если муж узнает?

– А я бабьи увертки знаю – вывернусь, не переживай. И тебе советую, займись этим промыслом. Вот сегодня наши уедут на пашню, я тебе любовника приведу. Встреть его радостно, никогда не суетись под клиентом. Вот за это он тебе и даст денег.

Братья уехали на пашню, сноха старшая сходила, привела любовника и уложила их. А братья топор забыли. Муж прибежал за топором. А жена испугалась, двери не открывает, а хлопает руками по бедрам и говорит:

– Вот тебе увертки, вот тебе и отвертки!

А старшая сноха выскочила и давай ругать мужика:

– Дурак! Баба захворала, я только уложила ее, одеялом накрыла, она только уснула, а ты ее напугал. Тебе бы надо было зайти ко мне. Я бы сама разбудила. А теперь на ней испуг. На, возьми ведро, беги за водой, ни с кем не разговаривай, принеси непитой воды.

Мужик побежал за водой, а любовник домой. Прибежал муж с водой, сноха и говорит:

– Обливай да приговаривай: сам застал, сам за водой сходил, сам и окачу водой.

Мужик и обливает, и приговаривает:

– Сам застал, сам за водой сходил, сам и окачу водой.

– Ступай теперь на пашню, я одену ее, проспится и отлежится, да и выздровит.

 

НИЩИЙ

 

Двум товарищам нравилась одна девушка, и если бы они стали свататься, она бы за любого пошла. Они дали себе слово ни кому на ней не жениться. Один уехал на ярмарку, а другой на ней и женился. Тот приезжает, ему стало обидно, он запил и все пропил, стал ходить нищим, куски собирать. А тот с женой живет хорошо. Раз они сидят, пьют чай под окном, а пьянчужка идет мимо. Муж говорит:

– Ты знаешь этого человека, это ведь бывший мой товарищ, я ему когда‑то сделал плохо.

И рассказал все как было. Жена надумала позвать этого человека к себе, расспросила, как было дело, он ей все рассказал, она и говорит:

– Я поправлю ваше положение.

Стала давать ему денег, он стал к ней ходить без мужа. Муж узнал и стал спрашивать у товарища, откуда у него деньги, и приглашает в гости. Тот отвечает:

– Нет, при пире, при пьянке, все дружки, а при горе, при бедности нет никого.

– А где ты деньги берешь?

– Да я архирея ебал.

А товарищ с женой договорился, жена нарядилась архиреем и пошла в сад, а муж заранее в саду в беседке под кровать спрятался. Жена архиреем приехала и говорит:

– Сегодня как долго нет. Что бы это значило?

Вскоре и молодец едет. Легли в постель, как кончил дело, архирей отдает пятьсот рублей, а муж все слышит. Простились и разъехались. Муж вышел из‑под кровати и к архирею на дом, а настоящий архирей только приехал от обедни.

– Дома ли владыко?

– Дома.

– Нельзя ли увидать?

– Можно.

Он вошел, архирей и спрашивает:

– Что вам надо?

– А вот, преосвященнейший владыко, я видел, как вас сегодня в беседке ебли, да только вы платите дорого, я бы взял дешевле.

Архирей стоит:

– Что ты, дурак, с ума сошел? Совсем разум потерял. Я ведь при службе.

– На вашей службе тоже платят: кому за пение, а кому за бздение.

Архирей позвал слуг, его вывели и в сумашедший дом отправили. Жена узнала, подкупила сторожей, чтобы ему дали яду, он и помер, а она за товарища вышла замуж.

 

ХИТРАЯ ЖЕНА

 

В одном городе деревенский мужик заходит к купчихе и просит подаяние. Она дала и велела еще прийти завтра в десять часов. Он после этой купчихи прошел по магазинам. На другой день явился к купчихе, она его угостила и дала ему сто рублей, после этого опять просила прийти завтра, в те же часы. После этого он заходит к мужу и покупает разные продукты. Купец спрашивает:

– От чего разбогател, когда вчера не было копейки?

А мужик отвечает:

– Мне дала денег купчиха в таком‑то доме.

По рассказу купец узнал, что это его жена.

– А завтра пойдешь к ней? – спрашивает купец.

– Пойду, в десять часов.

Купец приходит в десять часов домой, обыскивает весь дом и не находит В окно жена увидела, что идет муж, спрятала приятеля в пуховик, выбросила на двор. Наутро в магазин к купцу приходит мужик, купец спрашивает:

– Это моя жена, ты не стесняйся, а я муж ее. Завтра пойдешь к ней?

– Пойду, тоже в десять часов.

На следующий день, когда купец подходит к дому, жена спрятала в гардеробный шкаф. Купец искал и опять не нашел: муж говорит:

– Новый револьвер принес, погляди‑ка.

Жена отвечает:

– Да тебе из него и в шкаф не попасть.

Муж нацеливает в шкаф и делает выстрел, а жена толканула под ствол, и выстрел попал в потолок. Муж опять с досады убежал в магазин. Мужик опять является в магазин к купцу после этой сцены. Купец спрашивает:

– Ты где был, когда я искал тебя?

– Я был в шкафу; вы стреляли в меня и не попали.

– А завтра пойдешь?

– Пойду, в то же время.

Купец приходит в десять часов, а жена увидала, что муж идет, мужика спрятать некуда, она его на чердак, в большой ящик, в сундук и заперла на замок. Муж ищет, а найти не может. С этой досады запер дом и поджег:

– Гори же все мое именье, гори все ярким пламенем, чтобы и этот подлец сгорел.

А в сундуке были приданные старинные иконы. Дом загорелся, купчиха умоляет мужа:

– Пусть все сгорит, спасем хоть мои приданные иконы.

Муж согласился:

– Старинные иконы сжечь грешно.

Муж и жена схватили сундук и вытащили на двор. Опять в магазин приходит мужик. Купец спрашивает:

– Сколько дала денег?

– Триста рублей.

– А где же был, когда дом горел?

– Был в сундуке с иконами.

– Молодец твой отец, что такого сделал, вот тебе еще шестьсот рублей, только уходи из города.

А жене дал развод.

 

БАБЬИ УВЕРТКИ

 

Мужик приставал к бабе, не давал прохода, она и говорит:

– Ты знаешь наши бабские увертки?

– Знаю.

– Ну, приходи тогда.

Было утро, баба печку топила, он пришел. Муж в это время во дворе скотине сена давал. Баба говорит любовнику.

– Ложись на лавку. Медлить с этим делом нельзя, пока муж во дворе.

Быстренько легли. Она любовника руками, ногами обхватила да и заревела. Любовник обезумел. Аж в жар бросило и пот прошиб. Ну, думает, мне крышка. Муж заходит, она от любовника отскочила, как ошпаренная, чугун с водой берет, огонь в печи заливает. Муж спрашивает:

– Ты что заревела? Что случилось?

– А я печь разожгла, а пламя выскочило из печи прямо в избу. Я испугалась, заревела, вот Митя водой залил, а то бы сгорели. Ой, муженек, поди‑ко принеси бутылку, на радостях‑то выпьем вместе. Муж ушел за вином, а баба любовнику и говорит:

– Никогда не говори, что бабьи увертки знаешь. Если бы я тебя не выручила, муж тебе голову бы отрубил.

 

БУКА

 

Баба качает ребенка, любовник стоит под окошком, царапает в окошко, а муж на печи. Баба поет:

 

Не стой, бука, под окошком,

Не царапайся.

Поди, бука, под сарай,

Под сараем буке дам.

 

И говорит мужу:

– Ha‑ко, муж, покачай. Я забыла овечкам сена дать.

И ушла под сарай.

 

ЖЕНУ ВЫПЫТАЛ

 

Жена имела любовника, а мужу очень хотелось узнать. Вот он раз пришел невеселый, жена и спрашивает:

– Что ты, Иван, невеселый?

– А вот был на сходке, там объявили приказ такой, чтобы у каждой жены было два мужа. Я у тебя один, кого мы другого‑то поставим?

Она отвечает:

– Вот об чем нашел печалится! Подгорней‑то Федот меня уж три года ебет, вот его и пиши.

 

ВЫПЫТАЛ

 

Мужик долго был на сходе. Баба спрашивает:

– Чего долго?

– А не говори! Сегодня такой сход был, такого никогда и не было, да и не будет.

И сам заплакал.

– Да чего ты?

– Сегодня постановили: которая баба блядует, ту – дома, которая честно живет, – ту в солдаты! Сегодня последнюю ночку поспим, видно!

Баба и