Расправа над Астурией и ее резонанс

 

Расправа над повстанцами Асту­рии неотступно преследовала умы миллионов людей в Европе и Аме­рике в течение всего 1935 года. По­всюду она вызывала проявления солидарности, и, чтобы объеди­нить их, в Париже была созвана Международная конференция по­мощи, на которой присутствовала тайно прибывшая из Астурии одетая

Руководитель левых социалистов Ларго Кабальеро в тюрьме после подавления восстания в октябре 1934 года.

49

во все черное женщина, член руководства Коммунистической партии Испании. Она произнесла патетическую, взволнованную речь о расправе над трудящимися угольного бассейна, и ее боевое имя Пасионария еще до начала гражданской войны прозвучало на весь мир со страниц газет, выхо­дивших в крупнейших столицах, которые поместили ее портрет, ставший отныне легендарным.

Несмотря на протесты, посту­павшие со всех концов мира, пра­вительство Лерруса долгие месяцы продержало в тюрьме бывшего премьер-министра Мануэля Асанью (арестованного в Барселоне, хотя он не принимал ни малейшего участия в каталонском восстании), многих социалистических и комму­нистических руководителей, среди них Ларго Кабальеро — генерально­го секретаря ВСТ, Сантьяго Каррильо — генерального секретаря Со­юза социалистической молодежи, многих каталонских левых респу­бликанцев, в том числе Луиса Компаниса, приговоренного к 30 годам каторги.

По своим масштабам репрессии превратились в национальную тра­гедию. Со времен Парижской Ком­муны, три четверти века назад, ни одно рабочее восстание не знало такого тяжкого, такого кровавого итога. Точные цифры тут установить трудно. Приведем те, что встречаются наиболее часто и, как нам кажется, правильно отражают эту волну слепого насилия: три ты­сячи убитых, более семи тысяч ра­неных среди гражданского населе­ния Астурии. Со стороны же сил, восстановивших «порядок»: 220 убитых на все воинские соедине­ния — Иностранный легион, марок­канские части, гражданскую и штурмовую гвардию. По всей стране количество брошенных в тюрьмы достигало 30 тысяч.

Поражение октябрьского восста­ния 1934 года и последовавшие за ним дни скорби и страданий не только не подкосили рабочее дви­жение, как случилось после Париж­ской Коммуны, а, напротив, уско­рили его развитие.

Социалистическая партия пере­смотрела свою ориентацию с клас­совой точки зрения, хотя и не по­смела открыто взять на себя ответ­ственность за начало восстания. В своих «Воспоминаниях», опублико­ванных после войны, Ларго Кабальеро рассказывает о допросе, которому подверг его военный сле­дователь после ареста. Когда тот спросил у Кабальеро, что он ду­мает о революции, Кабальеро за­явил: «Господин следователь, я пришел сюда отвечать за свои действия, а не за свои мысли».

Коммунистическая партия Испа­нии, напротив, сразу решила от­крыто заявить о своем участии в повстанческом движении. Дело на­чато, надо доводить его до конца!

Генеральный секретарь партии Хосе Диас отправился в тюрьму Модело, где сидел Ларго Кабалье­ро, чтобы убедить социалистиче­ского лидера в необходимости для обеих партий занять общую пози­цию, ведь этого ждут десятки ты­сяч арестованных, которым тоже предстоит отвечать на вопросы во­енных следователей. Ларго Ка­бальеро отклонил предложение Хосе Диаса, сославшись на то, что Исполнительный комитет его пар­тии и руководство ВСТ, гене­ральным секретарем которого он является, вынесли решение еще до начала восстания: в случае провала

Генеральный секретарь Союза социалистической молодежи Сантьяго Каррильо, заключенный в ту же тюрьму.

50

и ареста лидеры должны заявить, что восстание было «стихийным». Таким образом они защитят своих активистов. Этот несколько на­ивный «макиавеллизм» оказал пло­хую услугу социалистам и ничуть не смягчил военные трибуналы. Коммунисты же, которые взяли на себя ответственность — несмотря на то что стратегия астурийского октябрьского восстания привела к по­ражению, — увидели, как выросла их популярность в самых боевых слоях рабочего класса. Их муже­ство в трудном положении было более рыцарским и благотворным, чем осторожные речи Кабальеро перед лицом судей.

Что же касается анархо-синдика­листов, оставшихся везде, кроме Астурии, в стороне от вооружен­ной всеобщей забастовки (даже ес­ли они не бойкотировали ее офи­циально, как то было в Катало­нии), то они со временем поняли, что их отказ от участия в этом со­бытии, которым гордился рабочий мир, отважно защищая своих муче­ников, принесло им только вред. И они присоединились к движению солидарности и борьбы за осво­бождение узников, серьезно задумавшись при этом над обоснован­ностью своей первоначальной по­зиции.

Возмущение репрессиями, после­довавшими за октябрьскими собы­тиями в Каталонии и Астурии, вскоре охватило и другие слои на­селения, а не только рабочий класс. Если в глазах монархистов и кон­сервативных республиканцев гене­рал Франсиско Франко, задумав­ший и осуществивший план опера­ции подавления восстания в Асту­рии, выглядел неким «спасителем», то для мелкой буржуазии больших городов он, напротив, остался че­ловеком, который, поправ тради­ции исторического прошлого Ис­пании, призвал марокканцев (ма­вров), чтобы разрешить конфликт между испанцами.

Для большинства простых лю­дей это обращение к «исконному врагу», против которого церковь и армия не переставали метать гром и молнии со времен реконкисты (1492 год), было оскорбительным, даже кощунственным, особенно когда речь шла об единственной области Испании, никогда не знав­шей господства ислама. В средних классах общества многие так и не простили этого генералу Франко.

В общем политическом плане психологический эффект репрессий обернулся против их виновников и спутал им все расчеты.

 

Последующие дни

 

Леррус и Хиль Роблес были до­вольно наивны, если полагали, что, бросив в тюрьмы 30 тысяч рабо­чих, крестьян, мелких служащих, вынося смертные приговоры, ежед­невно оскорбляя народные чувства рассказами о «жестокостях», столь фантастическими, что им невоз­можно было верить, они укрепят позиции, захваченные ими после выборов 1933 года. Они недооцени­ли две основные отличительные черты испанского характера: гор­дость и мужество.

Кроме того, им не приходило в голову, что и в городах, и в деревне маленькие люди, униженные, обез­доленные, могут усмотреть связь между репрессиями и тем, что с ни­ми происходит: безработица, де­фляция, насильственные захваты имущества, высылки (последнее особенно в Каталонии). Одним словом, стоящая у власти реакция вела себя так, будто ее победа была

В центре — президент Генералидада Каталонии Луис Компанис, справа — будущий лидер Объединенной социалистической партии Каталонии Хуан Комаррера в кадисской тюрьме Санта-Мария.

51

окончательной. Она дошла до то­го, что заставила кортесы проголо­совать за возмещение в сумме 230 миллионов песет «грандам», земли которых были отчуждены в 1932 году. Весьма набожный депутат Ламамие де Клерак заявил во время дебатов по земельному вопро­су, что если случится так, что в пап­ских энцикликах будет высказано когда-нибудь хоть малейшее одо­брение аграрной реформы — кстати, практически парализованной, — то он станет «отступником». За все времена римско-католической цер­кви никто еще не держал подоб­ных речей.

Эксцессы правых партий, в под­робности которых мы здесь вхо­дить не будем, обнажив недопу­стимый характер наступления на общественные установления 1931 года, встревожили президента рес­публики Алькала Самору, покрывавшего правительство Лерруса-Роблеса. Верный избранной им ро­ли «поборника умеренности», он спас от казни несколько человек, в том числе вождя астурийского вос­стания Рамона Гонсалеса Пенью, которого правые, особенно Хиль Роблес, хотели расстрелять вместе с девятнадцатью другими руково­дителями рабочих.

Кроме того, хотя Алькала Самора, который недолюбливал Лерруса, не произнес в октябре 1934 года ни слова против репрессий, он при­бег к хитроумным маневрам, дабы подорвать позиции «центристско­го» лидера, даже если это приводи­ло в конечном счете к усилению по­зиций Хиля Роблеса, чьи фашист­ские симпатии и действия были ему тем не менее не по вкусу.

Результатом этой политики ба­лансирования был каскад мини­стерских кризисов: десять чуть бо­лее чем за два года, с сентября 1933 года по декабрь 1935 года. Это, скажем мимоходом, изрядно раз­жигало аппетиты претендентов на министерские посты, так как в силу закона, проведенного центриста­ми, каждый парламентарий, побы­вавший хотя бы в течение месяца министром, имел право на пожиз­ненную пенсию в 10 тысяч песет в год (при том, что годовой доход сельскохозяйственного рабочего равнялся, в зависимости от района, от 700 до 800 песет).

После каждого кризиса Леррус, хотя и несколько ослабленный, оставался во главе правительства, а военное министерство возвраща­лось в руки радикала-центриста. В мае 1935 года Алькала Самора об­жегся на кризисе. Желая перехи­трить и центр и правых, он на деле капитулировал перед профашист­скими правыми. Хиль Роблес полу­чил от президента республики пост военного министра, в котором до сих пор ему отказывали.

«Вождь», который с октября 1934 года превратился в «великого вождя», немедленно окружил себя генералами, поднявшими в 1936 го­ду мятеж против республики: Франко получил пост начальника генерального штаба армии; Фанхуль был назначен заместителем военного министра; Годед — гене­ральным инспектором армии и ди­ректором Управления аэронавти­ки; Мола — главнокомандующим вооруженных сил, размещенных в Марокко; Ягуэ в награду за его подвиги в Астурии доверили ко­мандование вторым легионом Терсио.

Эти продвижения, сопровождав­шиеся увольнением в отставку ге­нералов, верных республике, таких, как Рикельме и Миаха, а также на­значение на должность восьмиде­сяти высших офицеров, из которых только двадцать соблюли правила протокола и явились засвидетель­ствовать свое почтение главе госу­дарства, были равносильны созда­нию боевого механизма для мяте­жа. Осуществлению его помешало развернувшееся по всей стране мощное движение за объединение левых сил, которое заставило заго­ворщиков заявить о своей предан­ности республике.

В этом смысле показательно сви­детельство Рафаэля Санчеса Герры (в его книге «Мои тюрьмы»). Фран­ко пришел к бывшему секретарю Алькала Саморы с просьбой пере­дать президенту республики, что связанные с его именем слухи о за­говоре являются «злостным вы­мыслом», и, говоря о себе в треть­ем лице, заявил: «Генерал Фран­ко — дисциплинированный военный, честный человек, никогда не по­мышлявший о мятеже ( sic !)».

Если последнее правительство Лерруса продержалось едва пять месяцев (с мая по сентябрь 1935 го­да), то это означало, что отныне все маски были сорваны. Те, кто голосовал в 1931 году за республи­ку и кого потрясло октябрьское восстание, теперь были встрево­жены смертельной угрозой, навис­шей над новыми социальными ин­ститутами.

Алькала Самора, который дол­гое время шел на сговор то с Леррусом, то с Хилем Роблесом и привел в конечном счете к тому, что страна оказалась перед воз­можностью установления военной либо фашистской диктатуры (ли­бо той и другой одновременно), теперь решил воспользоваться громким финансовым скандалом («Эстраперло»), в котором оказал­ся замешан Алехандро Леррус, чтобы избавиться от него.

«Эстраперло» (слово, образован­ное из начальных слогов фамилий двух международных авантюри­стов — Страуса и Перло) было ни более, ни менее как мошенническая рулетка, которую с помощью про­дажных политиканов — среди них было несколько родственников Лерруса — казино в Сан-Себастьяне установило в своих игорных залах. Но вскоре жульничество было раз­облачено, так же как виновные и их сообщники.

52

Напуганный этим делом, прези­дент республики заставил Лерруса подать в отставку; с другой сто­роны, он решил распустить кор­тесы, не без намерения отстранить Хиля Роблеса, который потребо­вал пост премьер-министра после вынужденного ухода Лерруса.

Президент республики поручил довольно бесцветному республи­канцу Портела Вальядаресу сфор­мировать переходный кабинет, чьей главной задачей было органи­зовать в кратчайший срок всеоб­щие выборы. Сформированное 14 декабря 1935 года новое правитель­ство, куда не вошли Хиль Роблес и Леррус, приступило к исполнению обязанностей, в то время как слухи о готовящемся военном переворо­те обсуждались по всему Мадриду в клубах, редакциях газет, на до­машних сборищах. Многие из гене­ралов, назначенных Хилем Роблесом в мае, и среди них Годед и Фанхуль, не скрывали ни своих на­мерений, ни разногласий с началь­ником генерального штаба Фран­ко, который, не считая, что уже настал час переворота, предпочи­тал дождаться результатов выбо­ров, прежде чем связать свою судь­бу с остальными заговорщиками.

В конце 1935 года, когда спло­тившиеся левые партии оказались способны собирать в таком городе, как Мадрид, около полумиллиона человек на митинги, очень напо­минающие своим настроением вес­ну 1931 года, президент республики отнюдь не собирался предлагать власть антифашистской коалиции. Алькала Самора лелеял план со­здания «третьей силы», где социа­листы шли бы на поводу у неко­торых центристов, не замешанных в скандале. Но это была мечта. Сладкая мечта. Мечта, которая не принимала в расчет величайшее из событий, происшедшее в ту пору на Пиренейском полуострове: создание Народного фронта. Изуче­нием этапов его развития мы сей­час и займемся.

53

ГЛАВА ВТОРАЯ