Весьма неустойчивое равновесие

 

Эта растущая напряженность не ускользнула от внимания генерала Санхурхо, бывшего генерального директора гражданской гвардии, потом назначенного командую­щим штурмовой гвардией*, а за­тем начальником корпуса карабинеров.

Решив, что и для него самого, и для армии, и для монархистов при­шел час свергнуть новый режим, бьющийся над решением бесчис­ленных проблем, он поднял 10 ав­густа 1932 года в Севилье первый мятеж против республики.

Несмотря на то что замысел его поддерживали карлисты и он мог рассчитывать на участие многих ге­нералов, Санхурхо, собиравшийся арестовать в Мадриде председате­ля совета министров Мануэля Асанью, сам оказался изолированным в андалусской столице, па­рализованной всеобщей забастов­кой.

Путч не удался, и генерал-из­менник бежал, но был схвачен в Аямонте, когда уже собирался пересечь португальскую границу. В Мадриде он предстал перед Вер­ховным трибуналом и был приго­ворен к смертной казни. Приговор вскоре отменили, генерал в 1934 го­ду вышел из тюрьмы и, обосновав­шись в Португалии, снова пустился в заговоры против республики, по­ка не стал в 1936 году верховным главой военного мятежа 18 июля.

Если путч генерала Санхурхо прозвучал сигналом тревоги для молодой республики и побудил правительство Асаньи ускорить принятие закона об аграрной ре­форме, то в рядах анархо-синдика­листов он раззадорил всех демонов восстания. Нужно пережить половодье страстей, на какое способны были испанские анархисты, слы­шать их прославления доблестей насилия, чтобы понять, сколь по­добный образ действия был чужд какому бы то ни было здравому анализу истинного положения ве­щей. Словно мистики, вели они свой внутренний монолог, меньше всего заботясь об успехе или про­вале своих планов.

Хотя было совершенно очевид­но, что наиболее консервативные силы страны сплачивались, чтобы отомстить за свое поражение вес­ной 1931 года, анархисты предпри­няли в начале 1933 года в Мадриде, Лериде, Барселоне, Валенсии и Андалусии целый ряд нападений на гарнизоны, на важные узлы комму­никаций, имевших своей целью, в соответствии с приказом о «рево­люционной всеобщей забастовке», коллективизацию деревень и части средств производства в промыш­ленности!

Ничто не было по-настоящему ни подготовлено, ни продумано. Полагались, как обычно, на сти­хийное движение, на энтузиазм и волю к борьбе обездоленных масс. Поражение было полным. Но, как ни парадоксально, оно приобрело характер символа во время собы­тий в маленькой деревушке про­винции Кадис, чье название, Касас-Вьехас, вошло в историю и для целого поколения испанцев стало синонимом массового убийства.

В Касас-Вьехас после стычки с силами общественного порядка один анархист по прозвищу Seisdedos (Шестипалый), засев в какой-то лачуге с пятью мужчинами, двумя женщинами и тринадцатилетним мальчиком, целый день держался против отряда штурмовых гвар­дейцев, которые, чтобы положить конец ожесточенному сопротивле­нию этих desperados(отчаянных), подожгли лачугу и изрешетили пу­лями людей, пытавшихся спастись из пламени. Потом еще двенадцать

Генерал Санхурхо, поднявший в Севилье в августе 1932 года путч. После его ареста на испано-португальской границе он предстал перед военным трибуналом

_______

* Штурмовая гвардия — полицейский кор­пус, созданный в 1931 году для защиты ре­спублики. Прим. ред.

37

человек, вытащенных из соседнего дома, были убиты на месте «для примера». Таким образом, число расстрелянных достигло двадцати одного.

Отвечая на запрос в кортесах, Асанья оправдывал силы обще­ственного порядка при протестах части собрания. Возмущение, выз­ванное в стране этой бойней, было тем более велико, что газеты опуб­ликовали под выразительными заголовками фотографии  расстрелянных и утверждали на основании некоторых свидетельств, что глава правительства сам отдал приказ «не брать пленных и стрелять в повстанцев на уровне живота».

Бойня в Касас-Вьехас бесспорно ускорила падение популярности правительства Асаньи в слоях го­родской мелкой буржуазии, где до сих пор он пользовался еще до­вольно высоким авторитетом. Рас­поряжения, данные штурмовой гвардии, признали недопустимы­ми, жестокими. Что же касается офицера, ответственного за убий­ства, то негодование в обществе было столь сильно, что его отдали под суд и приговорили к несколь­ким десятилетиям тюрьмы; он был освобожден благодаря амнистии, объявленной, когда пало прави­тельство Асаньи.

После Касас-Вьехас, поворотной даты «двухлетия реформ», оппози­ция против Асаньи и его парла­ментского большинства, тоже пе­реживавшего глубокий внутренний кризис (социалисты и радикалы тя­нули каждый в свою сторону), сплотилась и обрекла правитель­ство на отставку.

Радикалы, яростно восстав про­тив Асаньи из-за бойни в Касас-Вьехас, вдруг обнаружили тягу к «центризму» и объединились с правыми либералами, чьей док­триной была «консервативная рес­публика», то есть социальный statu quo ,унаследованный от монархии. Душой этого альянса был Леррус. После его назначения на пост ми­нистра иностранных дел он горел нетерпением, ибо действительно рассчитывал играть первые роли и полагал, что в силах воспрепят­ствовать объединению рабочего движения.

Этот старый лидер, весьма со­мнительных нравственных принци­пов, в прошлом близкий к анархиз­му, предстал, однако, перед обще­ственным мнением как образец умеренности и противник крайно­стей. Выдавая себя за поборника «центризма», он в течение несколь­ких месяцев сильно продвинулся вперед благодаря (частичным) вы­борам в апреле 1933 года, а также выборам в Трибунал конститу­ционных гарантий в сентябре, не­благоприятным для существующей власти.

Сформировав в сентябре по по­ручению президента республики дона Нисето Алькала Саморы новый кабинет, Леррус приблизи­тельно через четыре недели отка­зался от своих обязанностей. Его

Земельные собственники с оружием поджидают в засаде крестьян.

38

заместитель, Диего Мартинес Баррио, сменил его в октябре с целью провести новые выборы. Выборы состоялись в ноябре в рамках ново­го, мажоритарного избирательно­го закона, создателем которого был Асанья, все еще веривший в свою звезду и приверженность к не­му средних слоев. Тщательно под­готовленный доном Мануэлем за­кон благоприятствовал тому, что на политическом языке называется «компактным большинством».

Что касается «компактного боль­шинства», то Асанья был обре­чен. Иллюзорные представления Асаньи об истинном положении дел привели его к падению. В со­четании с призывом бойкотиро­вать выборы, брошенным Федера­цией анархистов Иберии (ФАИ) и Национальной конфедерацией тру­да (НКТ) (некоторые из их антивы­борных плакатов гласили: «Кор­тесы — корзина с гнилыми яблока­ми. Если мы направим туда своих депутатов, они тоже сгниют»), принятие нового закона еще уско­рило поворот общественного мне­ния, разочарованного или взбешен­ного медлительностью и притвор­ной отвагой республиканского ли­дера.

Поражение Асаньи было сокру­шительным. В результате массово­го уклонения от голосования анар­хо-синдикалистов (в круглых ци­фрах — полтора миллиона голосов) правые получили 200 мест в новом собрании. Прибавив к ним 150 мест, отнятых центристами, объе­динившимися вокруг Лерруса, у левых республиканцев и социалистов, они добились контроля над кортесами. Начался период жесто­кой реакции, вошедший в историю под названием «черного двухле­тия» ( bienio negro ).

После двух лет своего существо­вания правительство реформ рас­сталось с властью, не совершив ни­чего, чем могло бы гордиться или хотя бы похвалиться перед теми, кто приветствовал его приход. Мало что изменилось в повседнев­ной жизни подавляющего боль­шинства испанского народа, ко­торый в 1931 году мечтал о совер­шенно ином будущем. Армия, на время ослабленная так называемой реформой Асаньи, восстанавлива­ла одну за другой утраченные пози­ции; аристократия, крупная бур­жуазия, церковь — другими слова­ми, реальные силы — сохраняли оп­ределяющее влияние в государ­стве.

«Двухлетие реформ» поставило, конечно, и в конституции, и перед общественным мнением все ос­новные проблемы, решения ко­торых требовала Испания, но не решило ни одной, ни первостепен­ной — земельной, — ни проблемы но­вых отношений между собственни­ками и производителями обще­ственного богатства, ни (несмотря на отделение церкви от государ­ства) возвращения церкви к ее духовной, не мирской, миссии.

Аграрная реформа ограничилась лишь принятием закона и крохами, брошенными нескольким тысячам крестьян. Наемным работникам противопоставляли силу — не толь­ко штыков, но и пулеметов — при каждом их конфликте с хозяевами. Только в школьном и националь­ном вопросах было кое-что сдела­но: открыты семь тысяч школ из обещанных двадцати одной тысячи и предоставлена автономия Ката­лонии.

Новая республика, не сумев и не пожелав быстро и решительно перестроить архаичные структуры, вышла из этого испытания осла­бленной, расколотой, раздроблен­ной, беззащитной перед насилием и была обречена на столкновение с силами, не признающими самое ее существование.

39

 

«Черное двухлетие»

 

Два года нового правления, ко­торые пережила Испания после крушения «двухлетия реформ» Асаньи, широко известны под наз­ванием, которое дали им испанские левые партии, а вслед за ними и большинство западных историков, а именно Bienio negro. Выражение это буквально означает «черное двухлетие». Так мы и будем назы­вать этот период, убивший всякую надежду на свершение буржуазно-демократической революции, кото­рую так долго подавляла монархия Бурбонов. Черными эти два года были и в общем понимании этого эпитета, связанного с представле­нием о тьме, зле и смерти, и в кон­кретном его значении, связанном с такими явлениями испанской исто­рии, как инквизиция, генералитет, духовенство и тюрьмы. Теперь, по прошествии времени, «черное двух­летие» выглядит не только как пе­риод жестокой реакции, но и как прелюдия гражданской войны.

Придя к власти благодаря своим союзникам-центристам, правые монархические и фашиствующие партии, полные решимости сверг­нуть республику, восстановить мо­нархию и традиционный порядок, систематически провоцировали рабочий класс, бедное и безземельное крестьянство, мелкую буржуазию периферийных областей, а также возглавляющие их партии и проф­союзные организации.

Через несколько месяцев социа­листы пришли к мысли, что един­ственный выход для них — пойти на­встречу решающему столкнове­нию, к которому методически го­товились правые. Горькими оказа­лись плоды такой стратегии. В Каталонии революция потерпела поражение, а в Астурии, одержав ненадолго победу, завершилась трагедией. Трагедией, которую по ее размаху и некоторым аспектам сравнивали с Парижской Комму­ной 1871 года.

Астурийская коммуна была по­давлена с тем большей беспощад­ностью и жестокостью, что карате­ли принадлежали к Терсио(на­емный Иностранный легион в Ма­рокко) и регулярныммарокканским частям, которые «расправились» с горняками, как четверть века спу­стя американцы «расправлялись» с Вьетнамом. Эта расправа вызвала возмущение и отпор в испанском общественном мнении.

Силы, враждебные восстановле­нию старого порядка, сплотились. Власти настолько безжалостно преследовали участников октябрь­ского восстания 1934 года, что всем стало ясно: стране грозит опас­ность прийти не только к восстановлению монархии, но и к фашизму, скопированному с режима муссолиниевской Италии и гитлеровской Германии. Из совокупности всех этих факторов и родился На­родный фронт, который в начале 1936 года вернул власть левым пар­тиям при совершенно новых усло­виях. «Черное двухлетие» отжило свой век.

 

Долгий первый акт

 

Сейчас, когда мы изучаем исто­рию «черного двухлетия», нас осо­бенно поражает, что она предста­вляет собой как бы череду трех «дней», в понимании старинного испанского театра, где внутренняя структура каждой трагедии всегда предполагала тройственное деле­ние.

«Черное двухлетие» открылось долгим актом, который тянулся всю зиму и лето 1934 года; не бу­дем описывать здесь его перипетии и неожиданные повороты. Придер­живаясь метода «фокальности», примененного нами при обзоре «двухлетия реформ», ограничимся освещением узловых проблем.

Первый «день» «черного двухле­тия» отражает положение, сложив­шееся в кортесах и в стране вслед­ствие крушения парламентского большинства: высокомерие пра­вых, рост фашизма, существование якобы «центристского» правитель­ства, на деле идущего на поводу у либеральных консерваторов и мо­нархистов, которые отказывались хоть в чем-нибудь поддержать ре­спублику, ибо твердо верили, что час их торжества близок.

Леррус, бахвалясь по своей при­вычке, не упускал случая заявить, что правит он, и правит без под­держки правых партий. Но правые, руководимые отныне молодым адвокатом Хилем Роблесом, често­любивым, энергичным и красноречивым оратором, не преминули восстановить истину, а именно да­ли понять, что без их голосов в кортесах центристское правитель­ство не продержится и двадцати четырех часов.

После нескольких недель этой игры, никого, в сущности, не об­манывавшей, Хиль Роблес пере­шел в наступление и на многолюд­ном сборище, организованном в начале апреля 1934 года в Эскориале — твердыне воинствующего католицизма, где жил и умер Фи­липп II, — с рассчитанной наглостью бросил вызов не только Леррусу, но и левым силам, заявив:

— Мы возьмем власть, когда за­хотим!

Теснясь у внушительных стен монастыря, пятидесятитысячная толпа, исхлестанная холодным вет­ром со снеговых вершин Сьерра-Гвадаррамы, приветствовала ора­тора согласно новому ритуалу; надо было протянуть правую руку к плечу соседа слева, трижды вы­крикнуть: Jefe ! Jefel Jefe !(что в

40

переводе означает: «Вождь! Вождь! Вождь!») или же: Los jefes по se equivocan !(«Вожди не ошиба­ются!») — формула, скопированная с фашистского лозунга «Муссолини не ошибается никогда!». Иногда добавляли: Ante todo , Espaha ; у sobre Espaha , Dios !(«Испания превы­ше всего, а над Испанией — Бог!»)

В этой толпе «зеленые рубаш­ки» — молодежь «Народного дейст­вия»* — хором приветствовали ора­тора, в котором видели испанского Муссолини; Хиль Роблес отказал­ся от этой роли во время мятежа 18 июля 1936 года, хотя и немало способствовал его подготовке.

Через несколько дней после ма­нифестации в Эскориале, ответом на которую была всеобщая заба­стовка в Мадриде, карлистский ге­нерал Диес де ла Кортина возгла­вил в одной северной деревне ше­ствие тысячи рекете**, выступив­ших в походной форме и красных беретах.