Позиция анархо-синдикалистов

 

Единственной тенью, омрачав­шей деятельность Народного фронта, была позиция Националь­ной конфедерации труда, реши­тельно настроенной против любо­го участия ее членов в голосовании. Позиция эта изменилась всего за два дня до выборов. А в течение месяца национальное руководство анархо-синдикалистского движе­ния на все лады проповедовало в речах и плакатах уклонение от голосования.

5 января 1936 года один из самых влиятельных его лидеров, знаменитый Дуррути, задал тон, объявив в Барселоне: «Всякий го­лосующий предает доверие, кото­рое должен питать к самому себе; голосуя, он отказывается от своей личности, доверяясь другому чело­веку».

17 января Национальный коми­тет НКТ резко выступил против Народного фронта, официально провозгласив уклонение от выбо­ров. «Солидаридад обрера», орган конфедерации, кичился тем, что под программой Народного блока не стоит подпись НКТ, ибо «этот манифест — унижение для тех, кто называет себя представителями ра­бочего класса».

К концу января анархо-синди­калисты развернули по всей стране широкую кампанию, суть которой заключалась в двух лозунгах: «Ни­какого голосования! Революция немедленно!» Словно этого было недостаточно, НКТ, предоставив своим членам свободу голосовать за кого им угодно, обратилась 25 января к профсоюзам ВСТ с целью отговорить их идти к избира­тельным урнам. Такая позиция предоставляла, в сущности, по­лную свободу действий Антирево­люционному фронту, и ВСТ резко среагировал на нее, спрашивая ру­ководство НКТ, чем может оно оправдать подобные действия, зная, что «в одном из двух блоков состоят все рабочие партии». Ор­ган КПИ «Мундо обреро» пошел дальше, призвав «товарищей из НКТ занять свое место рядом с коммунистами и социалистами в Народном блоке».

4 февраля, за двенадцать дней до голосования, «Солидаридад об­рера» продолжала бить в одну точ­ку: «Пролетариат обязан воздер­жаться от избирательной борьбы». 12 февраля орган конфедерации сделал еще шаг. «Судьба испанско­го народа, — объявил он, — решится не подле избирательных урн, а на улицах». 13-го — та же песня. И вдруг 14-го — неожиданный теат­ральный эффект! НКТ опубликова­ла манифест своего Национально­го комитета, в котором соверши­ла поворот на 180 градусов. Этот манифест, в частности, гласил:

«Мы, не являясь защитниками Республики, мобилизуем все свои силы, чтобы нанести поражение ис­конным врагам пролетариата. Луч­ше отважно предупредить собы­тия, даже если, поступая так, совер­шаешь ошибку, чем после их свер­шения сожалеть о собственной оплошности».

Поворот произошел своевре­менно!

 

Всеобщее изумление

 

Когда холодным зимним утром в воскресенье 16 февраля начались выборы в городах и селениях Испа­нии, пожалуй, почти весь мир счи­тал, что шансы Народного фронта очень невелики. Почти все крупные западные газеты, ослепленные эффектной пропагандой, пущенной в ход Антиреволюционным нацио­нальным блоком, предсказывали ему победу, тем более что входя­щие в него партии отказались из­менить избирательный закон. За­кон этот благоприятствовал спло­ченному большинству в каждом

58

округе, и они полагали, что имен­но им позволит он легко обеспе­чить подавляющее большинство в новых кортесах. Что же касается большой испанской прессы, кото­рая отражала несколько бредовый оптимизм правых лидеров, то она не принимала всерьез Народный фронт. Все они делили шкуру не­убитого медведя.

Мажоритарная система выборов в два тура, вместо того чтобы бла­гоприятствовать Антиреволюци­онному национальному блоку, да­ла победу Народному фронту. По­беда эта, не такая уж крупная по количеству голосов, в плане распределения мест в кортесах означа­ла для Национального блока под­линный разгром вследствие специ­фического характера избиратель­ного закона.

Если поутру 16 февраля полити­ческие обозреватели, оценивая ак­тивность участия в выборах, могли полагать, что Народный фронт бу­дет побежден, то в полдень массо­вое прибытие на все избирательные пункты когорт анархо-синдикалистов немало встревожило их. К концу дня, когда в Мадрид стали поступать первые результаты под­счета голосов (выборы были закон­чены в четыре часа дня), они поня­ли, что борьба будет очень напря­женной.

В одиннадцать часов вечера в Мадриде, где уже нельзя было передвигаться ни пешком, ни в трамвае, новость распространи­лась с быстротой молнии: На­родный фронт шел далеко впереди других партий не только в столице Испании, но и в наиболее крупных ее городах. В Барселоне, Бильбао, Севилье охваченные восторгом толпы заполнили улицы. Это был праздник. Праздник без насилия. Но стихийный. Те, кто вопреки кампании запугивания и угроз голосовал за Народный фронт, обни­мались, плакали от радости, пели революционные песни, сами еще не

веря в собственную победу.

В правых кругах на смену без­мерному оптимизму предыдущих дней и даже воскресного утра при­шло сначала уныние. Потом, как мы увидим, страх. И пылкая жажда реванша.

На следующий день после выбо­ров на страницах монархических газет разразилась яростная поле­мика: Народный фронт обвиняли в искажении результатов голосова­ния. Каждый из органов прессы

Антиреволюционного националь­ного блока опубликовал свою циф­ровую версию, пытаясь скрыть собственное поражение. Общее ко­личество проголосовавших от одной версии к другой изменялось с разницей в несколько сот тысяч голосов. От этого вальса цифр кру­жилась голова.

Вторая республика, надо ска­зать, не располагала центральной статистической службой, достой­ной этого наименования и способной

Ликование толпы по случаю победы Народного фронта на выборах 16 февраля 1936 года.

59

положить конец подобным недобросовестным искажениям. Согласно принятой в то время практике, в Официальном бюлле­тене каждой провинции публико­вались результаты проведенных там выборов. Исходя из этих сведений, газеты распределяли подан­ные голоса согласно своим кри­териям и политическим взглядам, манипулировали ими, как хо­тели.

Вся эта кухня вызывала и отвра­щение, и смех. Она приводила к мошенничествам, не раскрытым до сих пор; можно сказать, что ни од­на работа и сейчас не дает абсо­лютно точного представления о ко­личестве голосов, собранных На­родным фронтом. Удастся ли ког­да-нибудь специалистам-истори­кам установить бесспорную цифру на основании тщательного исследо­вания официальных архивов? Воп­рос остается открытым. Пожелаем лишь, чтобы его решение не от­кладывалось на неопределенное время.

Мы со своей стороны, изучив бе­счисленные приблизительные оцен­ки, опубликованные после войны в Испании, присоединяемся к тем, кто исчисляет результаты выбо­ров в феврале 1936 года следую­щим образом (не считая, впро­чем, эти цифры абсолютно точ­ными):

 

Количество избирателей......... 13 553 710

Проголосовало............ 9 300000 (в круглых цифрах)

Воздержалось от голосования...... 30-31% (приблизительно)

Народный фронт собрал........ 4838 449 голосов

Национальный блок.......... 3 996931 -"-

Центр............... 449 320 -"- (в том числе 139000 (?) голосов баскских националистов)

 

В парламентском плане состав кортесов должен был коренным образом измениться по сравнению с уходящим собранием (избран­ным в 1933 году). Но и здесь от одной партии к другой, от одно­го автора к другому продолжается вальс цифр. Не ссылаясь на эту ра­дугу противоречивых данных, мы лучше приведем здесь официаль­ные цифры, опубликованные Сек­ретариатом кортесов, который ре­гистрировал окончательно принад­лежность избранных к той или иной группе либо распределял их — если они были в небольшом числе или одиночки, — согласно их соб­ственным заявлениям:

Левые республиканцы — 87 мест, социалисты — 99, Республиканский союз — 39, Каталонская левая — 36, коммунисты — 17, СЭДА — 88, центр — 16, Национальный блок — 13, Каталонская лига — 12, аграрии — 11, баскские националисты — 10, не­зависимые — 10, традиционалисты — 9, прогрессисты — 6, радикалы — 4, консервативные республиканцы — 3, независимые правые — 3, независи­мые центристы — 1, разные — 6, депу­таты неопределенной принадлеж­ности — 3 места.

Из 473 мест в кортесах На­родный фронт получил 283, пра­вые — 132, центр — 42, баскские на­ционалисты — 10 мест.

Самым тяжелым поражением, которое понесли правые и центр, был провал монархиста Гойкоэчеа и радикала-центриста Лерруса.

Народный фронт значительно опередил своих противников в Мадриде, Бильбао, Севилье, другими словами, в Кастилии, в Стра­не Басков, в Андалусии и, как сле­довало ожидать, в Каталонии, то есть в индустриальных регионах и в тех, где особенно остро стояли зе­мельный и национальный вопросы. Правые сохранили свое превосход­ство на центральном плато Касти­лии и в Наварре.

Если во время выборов 1933 года левые получили, в округленных цифрах, лишь 3550 тысяч голосов, то теперь общее число полученных ими голосов – 4838449 — указывало на значительное расширение их базы благодаря голосам мелкой буржуазии, изменившей свои взгляды между 1933 и 1936 годами, и голосам анархо-синдикалистов, которые явились в последний мо­мент на выборы; вместе они и дали это увеличение. На основании ре­зультатов голосования можно бы­ло прийти к выводу, с одной сто­роны, о разделении Испании на два блока примерно равной силы (го­лоса центра фактически следовало присоединить к голосам правых); а с другой стороны, о противоречии между Испанией индустриальной (с ее боевым пролетариатом), перифе­рийной (с ее находившимися в по­стоянном брожении национально­стями), сельской (с ее безземельны­ми сельскохозяйственными рабо­чими и бедным крестьянством) и Испанией архаичной, а именно Ис­панией двух Кастилии (Новой и Старой), где сельское население, не столь обездоленное, как крестьян­ство юга, осталось прочно связано с традиционалистскими партиями.

Что же касается собственно фашизма — Испанской фаланги и ХОНС, — то он потерпел ощути­мое поражение, собрав по всей стране только 45 тысяч голосов. Его главный лидер Хосе Антонио Примо де Ривера получил 7 тысяч голосов в Кадисе.

60

Большой заговор

 

Поздно вечером в воскресенье 16 февраля 1936 года генерал Франко, начальник генерального штаба ис­панской армии, назначенный на этот пост Хилем Роблесом в мае прошедшего года и стоявший на вершине власти — 25 января он офи­циально представлял Испанию на похоронах Георга V, — снял трубку своего телефона в военном мини­стерстве, откуда он следил за первыми результатами голосова­ния, закончившегося в четыре часа дня. Он потребовал немедленно со­единить его с генералом Себастья­ном Посасом, тоже «африканцем», которого премьер-министр и ми­нистр внутренних дел Портела Вальядарес назначил в декабре на пост генерального инспектора гра­жданской гвардии вместо генерала Кабанельяса, отстраненного от должности из-за его слишком явных симпатий к правым, но тем не менее вскоре назначенного во­енным губернатором Сарагосы и начальником V округа. Франко и Посас знали друг друга издавна и были на «ты».

Как только Посас взял трубку, Франко заговорил бесстрастным тоном. Тоном военно-полицейско­го специалиста.

— Полагаю, — начал он, — ты в кур­се того, что происходит?

— У меня нет ощущения, будто что-то происходит, — равнодушно ответил Посас.

Франко, хотя и не напрямик, подчеркнул свои намерения, и речь его стала более сбивчивой:

— Я обращаюсь к тебе, — продол­жал он, — чтобы сообщить, что массы вышли на улицу, что они хо­тят извлечь из этих выборов в рево­люционном плане последствия, ко­торые в результатах голосования не заложены. Ясо своей сторо­ны опасаюсь, как бы и в Мадриде, и в провинции не начались беспо­рядки, если это уже не произошло.

Посас несколько фамильярно оп­роверг предсказания генерала:

— Думаю, твои страхи преувели­чены, — сказал он.

Франко повысил голос:

— Дай бог, чтобы было так! На­поминаю тебе, мы служим закон­ной системе, которую я признаю и которая обязывает нас уважать ре­зультаты выборов. Совершенно не­допустимо в силу самой этой либе­ральной и демократической си­стемы мириться с тем, чтобы ре­зультаты были хотя бы самую малость искажены.

Посас почуял скрытую угрозу и смягчил тон:

— Этого не случится. Заверяю тебя.

Разъяренный тем, что ему сопро­тивляются, начальник генерально­го штаба возобновил атаку:

— Полагаю, ты обещаешь то, че­го исполнить не в силах. Мне ка­жется важным, чтобы люди, ко­торые несут ответственность и, подобно нам, занимают государ­ственные посты, установили между собой контакт; нельзя позволить массам взять верх над нами.

Решив не вступать в игру, пред­лагаемую ему Франко, генерал По­сас стоял на своем:

— Повторяю тебе, дело совер­шенно не носит характера, ко­торый ты ему приписываешь. На мой взгляд, это просто законное выражение радости со стороны ре­спубликанцев. Нет никаких основа­ний опасаться серьезных событий.

На этом генерал Франко обор­вал разговор. Его целью было привлечь на свою сторону челове­ка, обладающего высшей властью над жандармерией, и заставить ее выступить вместе с армией, чтобы аннулировать результаты состоявшихся выборов. Но это ему не уда­лось. Неудача крайне раздосадова­ла Франко, ведь он отлично знал, что гражданская гвардия, насчиты­вавшая 35 тысяч наемников, будет слепо подчиняться приказам свое­го высшего командования. При всей реакционности жандармерия никогда не восставала против своих генералов. Она всегда вы­полняла их приказы. Однако на этот раз генерал Посас даст приказ защищать республику.

 

Каскад телефонных звонков

 

Генерал Франко, как мы знаем из описания этого дня, которое он сам дал многим своим офици­альным биографам (Хоакин Аррарас составил наиболее подробный отчет), не сложил оружия. В ночь с

16 на 17 февраля он разбудил воен­ного министра Молеро Лобо, до­вольно бесцветного генерала, и по­просил его немедленно созвать, соблюдая иерархию, экстра­ординарное заседание совета ми­нистров, чтобы поставить воп­рос о введении военного поло­жения.

Генерал Молеро Лобо позвонил премьер-министру, который тоже спал и только через три четверти часа прибыл в резиденцию прави­тельства. Когда он наконец там по­явился, то застал у себя в приемной Хиля Роблеса, которого тоже вызвал Франко. «Вождь» потребовал дать армии зеленый свет во имя «сохранения порядка». Портела Вальядарес в свою очередь разбу­дил президента республики Алькала Самору, который решительно отказался переводить армию на военное положение.

Было уже половина пятого утра

17 февраля. Через пять часов со­бравшийся наконец совет мини­стров смягчил отказ президента республики,  объявив  состояние

61

всеобщей боевой готовности, и со­гласился частично удовлетворить Франко, разрешив ввести военное положение там, где это «будет соч­тено необходимым».

В полдень бледный, осунувший­ся Портела Вальядарес принял Ларго Кабальеро и Альвареса дель Вайо, вновь избранных депутатов-социалистов, представляющих од­новременно ИСРП и ВСТ, и пред­ложил «немедленно передать им власть». Они приняли предложе­ние к сведению и ушли.

Без четверти пять вечера предсе­датель совета министров, еще на­ходящийся при исполнении обязан­ностей, распорядился отменить во­енное положение и сообщил об этом по телефону генералу Фран­ко, который принял известие не моргнув и глазом.

Через пятнадцать минут три на­иболее нетерпеливых генерала, а именно Годед, Фанхуль и Родригес дель Баррио, попытались вовлечь Франко в немедленный военный переворот. Однако Франко, зная, что он не может рассчитывать ни на гражданскую гвардию, ни на штурмовую, попросил время на размышление: он хочет прощупать начальников военных округов, чтобы знать, поддержат ли они его. Начальники рвения не выка­зали; они тоже считали это предприятие без участия гражданской и штурмовой гвардии рискован­ным: рядовой состав был нена­дежен.

18 февраля Франко пытался уго­ворить Портелу Вальядареса отка­заться от решения отменить воен­ное положение — без военного по­ложения он не мог дать ход мяте­жу. Точное содержание этой бе­седы мы тоже знаем в том виде, как его передал впоследствии началь­ник генерального штаба своим биографам. Вот этот исторический диалог, где ясно видна наглость, с какой Франко диктовал законному правительству свою волю.

Франко: Что вы собираетесь де­лать, господин председатель? Не­обходимы спешные, чрезвычайные меры.

Портела: Я собираюсь подать в отставку. У меня нет достаточной энергии, чтобы провести то, чего от меня требуют.

Франко: Вы не можете предать страну анархии. Вам обеспечена поддержка генерала Посаса, то есть гражданской гвардии, а также штурмовой гвардии [это, как мы видели, было ложью — Ж. С], а также большой части обществен­ного мнения. Объявите военное по­ложение. Сделайте это, не теряя ни минуты.

Портела: Не кажется ли это вам дурным средством, которое немед­ленно развяжет революцию?

Франко: Ваш долг — воспрепят­ствовать победе революции. Я уве­рен, что все граждане будут на ва­шей стороне. Если вы этого не сделаете, мы окажемся перед ли­цом революции без малейшей воз­можности остановить ее.

Портела: Я старый человек... Да, старый человек. Вы хотите поколе­бать меня, но нет, нет и нет... То, чего вы от меня требуете, может выполнить только человек очень энергичный.

Франко: Страна переживает кри­тический момент. Ваш долг спасти ее.

Портела: Почему этого не делает армия?

Франко: Армия в данное время не может взяться за такое пред­приятие. Ей не хватает морального единства. Ваше вмешательство не­обходимо. Посас находится в ва­шем распоряжении. Вы распола­гаете внушительными средствами государства, силами общественно­го порядка и, кроме того, можете рассчитывать на мою поддержку, она вам обеспечена.

Портела: Посмотрим, генерал. Утро вечера мудренее.

Франко: Необходимость дейст­вовать не допускает никакого про­медления.

Портела: Дайте мне подумать.

В этот день Франко начал игру и проиграл.

 

Франко бьет отбой

 

Действительно, в тот же вечер, когда лидер Республиканского со­юза Мартинес Баррио посетил председателя совета министров и министра внутренних дел Портелу Вальядареса, тот попросил его принять власть вместе с Мануэ­лем Асаньей, чья партия одержала решающую победу на выборах. В разгар этих переговоров генерал Посас, генеральный инспектор гражданской гвардии, пришел пред­упредить главу правительства, что «генералы Франко и Годед соби­раются взбунтовать гарнизоны столицы».

Сразу поняв всю меру опасно­сти, Мартинес Баррио заверил Портелу Вальядареса, который на­ходился «в состоянии полной про­страции», что Мануэль Асанья зав­тра же обеспечит незыблемость республиканских институтов.

19 февраля, в начале дня, Порте­ла Вальядарес представил свою от­ставку Алькала Саморе, который выразил недовольство, так как хо­тел, чтобы второй тур выборов проходил при правительстве Портелы. К трем часам дня Портела вызвал генерала Франко, тот не­медленно явился в министерство внутренних дел на Пуэрта дель Соль. Как только его ввели в боль­шой кабинет министра, Портела сказал:

— Я только что подал в оставку. Больше я не являюсь главой госу­дарства.

Франко, по словам его офи­циальных биографов, резко упрек­нул Портелу в том, что тот «обма­нул его» два дня назад, заверяя, будто подумает о его предложе­ниях, он заклинал его «выполнить

62

свой долг, не допустить, чтобы анархия и коммунизм завладели страной». Указывая пальцем на телефонные аппараты, загромо­ждавшие рабочий стол премьер-министра, — в его глазах аттрибуты и символы власти, — он добавил: «Сделайте это, пока вы сидите за этим столом и располагаете этими телефонами!»

На что Портела Вальядарес от­ветил: «За этим столом больше нет никого».

В самом деле, в это время Ма­нуэль Асанья заканчивал формиро­вание своего правительства. «Од­нородного республиканского» пра­вительства, в котором не было ни одного социалиста или коммуни­ста.

Франко понял, что его провели, и удалился. Его попытка государ­ственного переворота с помощью уловки введения военного положе­ния по всей стране провалилась.

Три недели спустя, когда, уже от­страненный от должности началь­ника генерального штаба армии, он пришел (как того требовал про­токол) проститься с новым предсе­дателем совета министров перед отъездом на Канарские острова, где должен был занять (о, слепое благодушие!) пост военного ко­менданта этих атлантических ост­ровов, он рискнул высказаться о своем назначении.

— Зачем, господин председатель, отправлять меня так далеко от Мадрида, где я бы мог быть поле­зен правительству? — спросил он с кисло-сладкой миной у Мануэля Асаньи.

Асанья, который не выносил насмешок над собой, помолчал и бросил ему в лицо:

— В 1932 году, когда я был у вла­сти, а генерал Санхурхо восстал в Севилье против республики, мне были известны его планы. Я не стал ему мешать. Военные перево­роты меня не пугают.

Эти слова означали: «Я вас пре­зираю!» Франко и бровью не по­вел. В глубине души он, наверное, улыбнулся на эту несколько теа­тральную риторику. В самом деле, генералы Годед, Мола и он сам легко отделались. Вместо того чтобы предстать перед военным су­дом за попытку государственного переворота, о чем прошел слух 20 февраля, они все трое получили посты, на которых могли безнака­занно подготавливать июльский мятеж.

После выборов 16 февраля и по­беды Народного фронта роль гене­рала Франко была, как мы видим, совершенно ясна. Вопреки утвер­ждениям иных историков, согласно которым будущий каудильо коле­бался до первых дней июля, прежде чем присоединиться к военному перевороту, он был поистине его духовным отцом. В этом отноше­нии свидетельство генерала Барросо (тогда военного атташе в Пари­же), который сопровождал Франко в Лондон на похороны Георга V в январе 1936 года, не вызывает со­мнений. Барросо рассказал Джорд­жу Хиллсу, автору работы под на­званием «Франко», как будущий каудильо сказал ему: если он услы­шит когда-нибудь, что Франко ре­шил «удалиться в Африку, это бу­дет означать, что единственным средством мы признали военное выступление».

Попытка Франко захватить власть путем уловки — введения во­енного положения на другой день после победы Народного фронта, — то есть прибегнуть к своего рода легальному государственному пе­ревороту, который аннулировал бы результаты выборов 16 февра­ля с одобрения переходного пра­вительства Портелы Вальядареса, была последней попыткой. Страта­гема не была завершена. Но это была только отложенная партия. Партия, отложенная в условиях тем более опасных, что глава ново­го правительства, с одной стороны, относился к заговорщикам с «пре­зрением», а с другой — опасался вводить в свой кабинет представи­телей миллионов трудящихся, ко­торые отдали свои голоса Народ­ному фронту.

 

Вспышка насилия

 

На следующий же день после по­пытки военного мятежа, который Франко, Годед и Мола хотели осу­ществить обходным путем, введя военное положение, можно было наблюдать проявления насилия.

Не в силах сдержать свой гнев против тех, кто не признавал вер­дикт всеобщего голосования, часть избирателей Народного фронта поддалась во многих провинциях как бы приступам послеродовой горячки, столь частым в истории Испании. Церкви и монастыри пы­лали. Священные изображения и статуи были осквернены.

В этих неистовствах особенно от­личились анархо-синдикалисты, не понимая теперь, как и раньше, что они играют на руку реакции, кото­рая расписывала наиболее драма­тические эпизоды в своей прессе и устной пропаганде.

Воспользовавшись случаем, бан­ды «пистолерос» [наемных убийц], ввязываясь в уличные стычки, со­вершили немало покушений на ак­тивистов Народного фронта, да­же на людей, занимающих высо­кие посты.

Чтобы остановить эту волну убийств, правительство 17 марта объявило вне закона самую ярост­ную группу испанского фашизма — Фалангу, которая насчитывала не­сколько тысяч членов, набранных преимущественно среди универси­тетской молодежи. Тактика побеж­денных в феврале генералов со­стояла не только в том, чтобы изматывать левые партии своего рода городской партизанской борьбой, которую взяли на себя Фаланга и «зеленые рубашки» Хиля

63

Роблеса, но и в том, чтобы сде­лать из святая святых республики, то есть парламента, место по­стоянных нападок на ее институты.

Открытие заседаний кортесов 15 марта положило начало этой вы­зывающей политике. В тот день, после дебатов по процедурным вопросам, один из левых депутатов призвал собрание почтить вновь обретенную республику. Тут правые, вскочив с мест, разразились непристойной бранью. Социа­листы и коммунисты в ответ стоя запели «Интернационал».

На следующий день лидер мо­нархистов Гойкоэчеа, избранный во втором туре голосования, вы­ступил с парламентской трибуны с поджигательской речью, третируя Народный фронт как установление «красной диктатуры». Отныне до июля месяца кортесы преврати­лись в арену бурных дебатов, в ко­торых резко нападали друг на дру­га избранники обоих блоков.

В ходе этих дебатов депутат от монархистов Кальво Сотело, быть может самый злобный из всех правых лидеров в силу своих сим­патий к немецкому и итальянскому тоталитарным режимам, дошел до того, что заявил: «Возможности парламентского диалога в Испа­нии более не существует. Спасти подлинную Испанию может толь­ко армия».

Мятежники приняли эти слова к сведению. Открыв новый этап борьбы, они 14 апреля, во время празднования, посвященного соз­данию Второй республики, напали на членов правительства, собрав­шихся в Мадриде на бульваре Ла Кастельяна. Пока под мелким хо­лодным дождем разворачивался военный парад, в тот самый мо­мент, когда 1-й пехотный полк про­ходил перед (временным) главой государства, председателем совета министров, министрами и дипло­матическим корпусом, позади три­буны раздались взрывы и в то же время какой-то офицер выстрелил из револьвера по официальным ли­цам, но никого не ранил.

Случилось так, что я находился в нескольких шагах от этого места и видел, какая невероятная паника поднялась и в толпе, стоявшей вдоль бульвара Ла Кастельяна, и на президентской трибуне. Члены правительства, дипломаты, испу­гавшись выстрелов, бросились нич­ком на ступени. Мало кто сохранил хладнокровие. Мануэль Асанья, в цилиндре и парадном костюме, подал тогда пример самооблада­ния, когда крикнул с высоты три­буны: «Ничего! Ничего не случилось!», успокоив почетных гостей и толпу. Но потребовалось добрых десять минут, чтобы разбежавшие­ся роты 1-го полка снова построи­лись и парад продолжился. Мадридцы. стоявшие на тротуарах вдоль всего его пути, узнав о покушении, кричали «ура» в честь ре­спублики.

Это неудавшееся покушение (офицер, вооруженный револьве­ром, был тут же схвачен службой порядка, а бомбы позади трибуны разорвались, не причинив вреда) вызвало бурную реакцию толпы, где стояли бок о бок приверженцы и противники Народного фронта. Уже далеко от президентской три­буны прозвучали выстрелы. По­добрали раненых и одного убито­го, лейтенанта гражданской гвар­дии; его похороны, состоявшиеся через два дня, превратились в ма­нифестацию открыто фашистского характера.

Шествие трех тысяч офицеров и штатских с Хилем Роблесом во главе проследовало по тому же маршруту, что и недавний военный парад, выкрикивая угрозы против «красных» и приветствуя вытяну­той по-гитлеровски рукой толпу из богатых кварталов, которая встре­чала их рукоплесканиями. Порав­нявшись со стройкой какого-то здания, где находились рабочие,

кортеж задержался; фалангисты, грозя револьверами, хотели заста­вить рабочих, стоявших подняв ку­лак (это уже стало приветствием Народного фронта), вытянуть руки в фашистском приветствии. Разда­лись выстрелы. На мостовой остались

64

раненые и убитые, а похорон­ная процессия, превратившаяся в манифестацию против режима, на­правилась ко дворцу кортесов, ко­торый был бы захвачен, не вме­шайся в последний момент штур­мовая гвардия. Итог этих беспо­рядков: пять убитых, пятнадцать раненых.

А на следующий день НКТ объя­вила всеобщую забастовку в Мад­риде. Социалисты и коммунисты считали, что в данный момент, ког­да эта провокация фашистского ти­па провалилась, нельзя позволить

Покушение на председателя совета министров 14 апреля 1936 года в Мадриде во время празднования годовщины установления республики.

65

завлечь себя в западню. Анархо-синдикалисты решили по-другому. Между тем было ясно, что расста­влена ловушка.