Как «опричник» становился домом

Было очень раннее утро…

Сверкающий лаком, совершенно законченный семнадцатиметровый «Опричник» стоял в кильблоках на задворках яхтклуба еще без мачты, но уже одним своим видом — отполированным гребным винтом, гигантским килем, тускло мерцающими медными окантовками иллюминаторов, туго натянутыми леерами, будил самые необузданные видения: дальние моря и неведомые страны, начало новой удивительной жизни, в которой грезились волны и ветры, соленые брызги и разноязычный гомон чужих берегов, сладко дурманящие тропические цветы и шоколадные волоокие женщины с призывными улыбками и тонкими талиями при вполне пухлых бедрах…

И только три детали чуть-чуть притормаживали этот манящий вдаль полет фантазии — старый, ржавый «москвич» Арона, стоявший рядом с кильблоками; кухонные веревки, натянутые от борта к борту между леерными стойками с выстиранным бельишком Арона и Васи; и обычное цинковое ведро, привязанное у самого начала киля под днищем яхты.

В сонной тишине было отчетливо слышно, как кто-то протопал внутри яхты, затем проскрипела и захлопнулась какая-то дверь. Щелкнула задвижка и раздалось, не оставляющее сомнений, журчание чьей-то струи…

А потом послышался характерный звук спускаемой воды и через мгновение все «это» вылилось через открытый гальюнный кингстон а висящее под яхтой обычное, домашнее цинковое ведро.

И хриплый со сна голос Арона:

— Васька! Сегодня твоя очередь парашу выносить…

И ни словечка в ответ… На палубу в одних трусах вылез сонный, подрагивающий от утренней свежести Василий. Он трижды развел руки в стороны, дважды присел, иммитируя зарядку, но тут же потянулся, зевнул, обхватил себя тощими руками и застыл, устремив взгляд вперед, через нос яхты, словно перед его взором простиралась необъятная даль океана…

Из каюты показалась встрепанная голова Арона:

— Ты меня слышишь, Васька?!

Василий очнулся, ответил раздраженно:

— Слышу, слышу! Ты, давай, жратву готовь, а то скоро Марксен приедет…

Спустя два-три часа вокруг «Опричника» собралась вся бригада реставраторов во главе с Федором Николаевичем, деятели яхт-клуба, Марксен Иванович и Арон с Василием.

На земле были разложены новые огромные, сверкающие белизной паруса. Все ходили вокруг них и восхищенно прищелкивали языками:

— Ай да паруса!..

— Это тебе не уплотненный лавсан. Это — дакрон! Сто двадцать квадратных метров настоящего дакрона.

— Марксен Иванович! Можно неделикатный вопросик? Сколько с вас наши мастерские за паруса содрали?

— Страшно сказать, ребятки… Десять тысяч!

— Перекреститесь, Марксен Иванович! Они вам даром достались! За десять они только для вас сделали… Тут с одних кооператоров за сто квадратов шестнадцать слупили!..

— Так то кооператоры. Мои-то — работяги… — и Марксен Иванович кивнул на Василия и Арона.

Василий водил Арона за руку вокруг парусов и шептал ему:

— Смотри, Ароша… Мы отдали за пятнадцать штук, прямо скажем говенную квартиру с комнатами — одиннадцать и четырнадцать метров, причем, заметь себе, четырнадцать — проходная… В довольно жлобском районе, с видом на помойку, а взамен получили сто двадцать квадратных метров потрясающих парусов с видом на совершенно другую жизнь! И еще пять тысяч у нас осталось!..

— Что ты меня уговариваешь, как бабу?! Я, что, против?

— Я не уговариваю, я просто не хочу, чтобы ты ходил с кислой мордой…

— Пока мы не сможем отдать семь тысяч Федору Николаевичу и его ребятам у меня другой морды не будет!

— Господи! Делов-то на рыбью ногу! — облегченно вздохнул Василий. Федор Николаевич! Можно вас на минутку?

— Знатные, знатные паруса… С такими парусами на край света, подошел Федор Николаевич.

— У вас там какое-то было предложение к Арону Моисеевичу? — вкрадчиво сказал Вася.

— Дык, Арон Моисеевич… Какое там предложение!.. Василий всегда скажет!.. Проще пареной репы. Вы должны семь тысяч. Так?

— Так, так! — Вася попытался ускорить ход событий.

— Ты, Арон Моисеевич, отдаешь мне своего «Москвича», и мы в расчете. А со своими ребятками я сам расплачусь. Лады?

— А кто будет государству платить семь процентов комиссионных? — спросил Арон.

— А государство пусть лапу пососет, — рассудительно сказал Федор Николаевич. Будя нас грабить-то! Счас поедем к моей дочке — она у меня нотариус, оформишь на мое имя доверенность с правом продажи, и не за полста рублей, как лицу постороннему, а за два с полтиной, как ближайшему родственнику. А то «государству„! Мы лучше сегодня эти семь процентов пропьем за милую душу! Возьмем Марксена Ивановича и «Шаланды полные кефали…“