Прогулки по «Новой Голландии». – Футболисты. – Тихое место под трапом. – Кукунда показывает характер. – Опять о единственном желании.

 

Сперва дядюшка Юферс и тетушка Тонга боялись отпускать Гвоздика бродить по пароходу. Смешно, конечно, однако на крошечных суденышках и на плоту они волновались из‑за мальчика меньше – там он все время был рядом. А на многоэтажной громадине с сотнями помещений, коридоров, трапов и переходов заблудится или, чего доброго, провалится в какой‑нибудь люк! Ищи потом…

Но не станешь же все дни держать непоседливого мальчишку в каюте или водить за ручку. И привыкли наконец, что Гвоздик часами шастает по «Новой Голландии», где столько интересного. Тем более что пассажиры с удовольствием знакомились со знаменитым мальчиком, приглашали в гости.

Среди пассажиров оказались несколько ребят, понимающих в футболе. На верхней палубе нашлась подходящая площадка, а пассажирский помощник капитана мистер О' Брайен сам вручил игрокам настоящий кожаный мяч. Океан бил спокоен, качки не ощущалось, играть можно было, как на суше…

Но через несколько дней Гвоздик стал чувствовать, что ему наскучила шумная жизнь. Вспомнилась Нуканука, плот, плавание на «Фигурелле» – то время, когда он часто оставался один на один с океаном и звездным небом. И Гвоздик нашел себе на «Новой Голландии» укромный уголок. На таком громадном пароходе сделать это было гораздо легче, чем на «Фигурелле».

В носовой части судна, под широким трапом, ведущим на верхнюю палубу, стоял оранжевый рундук с запасными спасательными жилетами. Рядом, у самых поручней, торчала невысокая труба вентиляции с изогнутым и направленным вперед раструбом. Здесь же была крышка небольшого люка. Гвоздик устраивался на крышке, за рундуком его не было видно. Здесь лишь изредка пробегали матросы, а пассажиры совсем не заглядывали. Гвоздик сидел, вспоминал, размышлял и смотрел сквозь поручни, как далеко внизу катит свои валы Индийский океан…

С Кукундой Гвоздик встречался по вечерам в своей отдельной детской спальне трехкомнатного каютного номера. Кукунда появлялся из пуговицы в прежнем «шаровидном» облике и был жизнерадостен. Наверно, он хорошо погулял в Сиднее. Болтали о том, о сем, иногда Кукунда рассказывал удивительные вещи о жизни в каменном веке: про охоту на доисторического носорога или про визит марсиан в племя уу‑нуу – они прилетели на блестящей штуке, похожей на таз для варенья…

– А почему сейчас не прилетают? – допытывался Гвоздик.

– Прилетают иногда, только не лезут со знакомствами. Не хотят. Марсианская душа – потемки…

А однажды Гвоздик увидел Кукунду на прогулочной палубе. Неожиданно! В образе профессора Чандрахаддура Башкампудри. Изящный индус развлекал дам фокусами. Доставал из рукавов своего английского пиджака пышные розы и дарил их со сдержанными поклонами. Дамы ахали и аплодировали.

Профессор встретился глазами с Гвоздиком, слегка смешался, торопливо откланялся и пошел к мальчику.

– А ну, шагай за мной, – сказал Гвоздик одними губами. И направился в свой уголок под трап. Не оглядываясь. Кукунда, вздыхая, шел за ним. Под трапом Гвоздик сел на люк, сощурил правый глаз, а левым снизу вверх глянул на индуса.

– Ну‑ну… Гуляем? Без спросу…

Индус в неуловимый миг превратился в увенчанный цилиндром шар. Хлопнул по цилиндру ладонью, чтобы тот сплющился и не торчал из‑за рундука. Потом заявил довольно развязно:

– А чего! Я никакого запрета не нарушил. Ты же сам разрешил!

– Я разрешил тебе гулять в Сиднее!

– А здесь тоже Сидней! Пароход принадлежит сиднейской компании, значит, здесь его территория! По закону!

– По любому закону это – свинство. Не выкручивайся.

– А что, мне так и сидеть в пуговице? Рабство такое!

– Если бы ты попросил по‑честному, разве я не отпустил бы?

– Ну, вот и отпусти!

– Ну, и… А если ты понадобишься, где тебя искать?

– Я себе купил каюту. Как настоящий профессор! Номер тридцать четыре, на третьей палубе. Первый класс!

– Это же на другом конце парохода! И на два этажа ниже! Полмили бежать, если что…

– Никуда бежать не надо, потри пуговицу, я услышу! Это же недалеко.

– Ну смотри…

И правда, Кукунда появлялся по первому вызову. Гвоздик несколько раз проверял.

Скоро профессор Башкампудри стал любимцем пассажиров. Показывал им удивительные фокусы с огненными шарами и живой коброй, дарил дамам пузырьки с индийскими благовониями. Он заглядывал в гости к папаше Юферсу, а с тетушкой Тонгой даже подружился. Вдвоем они часами сидели в каюте и рассуждали о тонкостях древней магии.

– Какая женщина! – говорил Кукунда Гвоздику.

– Ну, ты это… смотри, – сказал однажды Гвоздик ревниво. – Давай без ухаживаний.

– А тебе жалко?

– Жалко!.. К тому же есть дамы и помоложе, а Тонга – совсем пожилая…

– А я?! Забыл, сколько мне лет?

– Тем более… нечего романы крутить.

Кукунда надулся (он был сейчас в виде шара).

…Потом они чуть не поссорились еще раз. Гвоздик спросил, откуда Кукунда взял деньги на пароходный билет.

– А что тут такого? Плевое дело! – Кукунда‑шар сдвинул на затылок сплющенный цилиндр. – Превратил в банкноты несколько эвкалиптовых листьев…

Гвоздик подозрительно сказал:

– Слушай… А ты вот всякие превращения устраиваешь, фокусы показываешь. Наверно, ты расходуешь на это свою волшебную силу, а?

– Боишься, что тебе не останется? – огрызнулся Кукунда.

Гвоздик слегка опасался именно этого. Но проворчал:

– Я ведь только спросил…

– Трачу я, конечно, – неохотно признался Кукунда. – Но ведь самую малость. Не бойся, на твою долю хватит… если вдруг не запросишь чего‑нибудь сверхгромадного.

– А чего, например?

– Ну, гениального таланта какого‑нибудь… Или мирового господства.

– А вдруг запрошу! – заявил Гвоздик. Назло Кукунде.

– Ну у тебя и аппетит!

– Это уж мое дело! А твое дело – выполнять! – брякнул Гвоздик. И засопел, потупился. Начал лизать рядом с уголком рта родинку‑семечко. Стало очень стыдно.

Они были вдвоем в уголке под трапом. Кукунда‑шар, пока Гвоздик сердито и смущенно смотрел в сторону, превратился в профессора Башкампудри. Тот сел рядом с Гвоздиком на крышку люка, взял мальчика за плечи и сказал без обиды:

– Давай поговорим всерьез.

– Извините меня, пожалуйста, – через силу пробубнил Гвоздик.

– Пустяки… Я действительно должен выполнять твое желание, когда ты его придумаешь. Но беда, что ты держишь меня заложником. Золота не хочешь, чудес никаких не хочешь… Давай подумаем вместе, что тебе нужно… Может быть, правда, сделать тебя великим, пока я в силах? Кем бы ты хотел быть?

– Я хочу быть тем, кто есть, – насупленно ответил Гвоздик. – Мальчиком. Это сейчас. А потом хочу вырасти и стать капитаном… Но я и так им стану, без всяких чудес.

– Правильно. Ты молодец. Думай еще…

И Гвоздик стал думать. Изо всех сил. Самые необыкновенные желания вспыхивали у него в голове. Какое выбрать?

Профессор угадал одну из мыслей Гвоздика. И сказал со вздохом:

– Только не проси бессмертия.

– Не можете, да? – тихо отозвался Гвоздик.

– Почему же… Вполне могу. Только очень это грустное дело – жить вечно. Те, кого ты любишь, уходят, уходят один за другим, а ты с ними прощаешься, прощаешься… – и так без конца… Это во‑первых. А во‑вторых, каждый человек и так бессмертен, только немногие пока знают это… Вернее, бессмертно человеческое «я». Однажды рожденное, оно вечно пребывает во Вселенной, обретая разные формы и сливаясь со Всеобщим разумом мира…

– Это вы про душу, что ли? – робко спросил Гвоздик.

– Можно сказать и так… Дело ведь не в названии. А в том, что все мы – частички Вечной Мысли, а она – одно из свойств Мироздания… Непонятно, да?

– Немножко понятно… Я про такое думал, когда смотрел на звезды. Только словами это объяснить трудно…

– Словами трудно… – согласился профессор.

– Знаете что? Можно я подумаю еще? Про желание… – попросил Гвоздик. – Ну, хоть до завтра.

– Ладно… – профессор погладил его по голове. – Ты славный мальчик, мне тоже не хочется покидать тебя навеки так скоро… – Он поднялся. – Я пойду. А ты, если я понадоблюсь, зови. Появлюсь немедленно…

Кукунда исчез, а Гвоздик по‑прежнему сидел на люке. Ни о чем не думалось всерьез. Он снял с шеи пуговицу, помахивал ею, крутил на шнурке.

Крутил, крутил, все быстрее – понравилась такая игра. И вдруг… шнурок сорвался с пальца! Пуговица пиратского адмирала Барбароссы свистнула в воздухе и улетела в пасть вентиляционной трубы.

 

4. Отчаянные мысли. – Путь в глубину. – Удивительный Тилли‑Тегус. – трюмах кипят страсти.

 

Внутри у Гвоздика ухнуло от испуга. Он даже зажмурился и замычал – такой ужасной показалась потеря. Неужели навсегда он лишился надежды на чудо? Кукунда, если они и встретятся, теперь, наверно, смотреть не захочет на Гвоздика. Ну а если и захочет, никакое желание выполнять все равно не станет. Гвоздик потерял на это право.

Жалость какая! Хоть плачь… Да еще и от дядюшки влетит за то, что посеял старинную редкую пуговицу.

Прямо хоть самому в трубу вниз головой!..

Но до раструба не допрыгнуть, не забраться в него. А кроме того, Гвоздик знал, что эти трубы идут далеко вниз, в самые глубины пароходного корпуса. Они – для проветривания машинных помещений и трюмов. Загремишь в тартарары футов на полсотни… А если поискать другой путь? Есть же где‑то проход в трюм!.. Господи, но как же найдешь пуговицу в громадной утробе плавучего города? Как внизу отыщешь, куда именно выходит труба?

А если через этот люк? Куда он ведет?.. Да и наверняка заперт… Гвоздик без всякой надежды ухватился за скобу на крышке, поднатужился… Крышка нехотя поднялась, чавкнув резиновой прокладкой. Гвоздик отвалил ее, тяжеленную, глянул в пахнущую железом темноту. Вниз уходила узкая квадратная шахта. Глубоко‑глубоко светился тусклый желтый квадрат. Одна стенка шахты примыкала к железному стволу трубы. На выпуклости этого ствола виднелись скобы‑ступеньки. Ура!

Не размышляя ни секунды, Гвоздик уцепился за край люка, спустил ноги, ступил на первую скобу. И полез вниз.

Это было непросто. Ухала под ним страшная глубина. Давил душный сумрак. А скобы приварены были далеко друг от друга – на взрослых матросов рассчитаны. Пока от одной до другой дотянешься подошвой – душа уходит в пятки. Зато по коленкам эти железяки стукают сами собой, искать не надо! Просто брызги из глаз!.. Но Гвоздик упрямо спускался. Светлый квадрат люка вверху делался все меньше, желтый квадрат внизу – все ближе… И вот последняя скоба! Под Гвоздиком было тускло освещенное пространство железной палубы. До нее – футов семь. Гвоздик ухватился за нижнюю скобу, свесил ноги, повис. Разжал пальцы.

Он отбил сквозь подметки ступни, упал на четвереньки, поднялся. Глянул вверх. Квадратное отверстие шахты чернело в потолке – не допрыгнешь. «Как же я заберусь обратно?» А круглого зева трубы не было совсем. «Значит, она кончилась раньше? И пуговица сюда не падала? Вот еще незадача…»

Надо было искать выход. Гвоздик поддернул порванные штаны, промокнул обшлагом капельки крови на коленях, выпрямился. Помещение было просторное и низкое, освещенное пыльными электрическими лампочками в решетчатых чехлах. Тянулись во все стороны изогнутые трубы с медными колесами вентилей. Где‑то ровно дышали котлы. И – никого…

Стукая башмаками по железу, Гвоздик пошел наугад. Грустно ему стало. Пуговицу не найти, выбраться бы самому…

– Господин Гвоздик, – услышал он вдруг шумный шепот. – Постойте, пожалуйста, послушайте…

Из‑за клепаной железной колонны выглядывала большущая бородатая голова в полосатом колпаке. Гвоздик перепугался так, что прямо хоть взлетай с разбега в квадратную черноту шахты и марш‑марш наверх по скобам. Но ничего подобного, конечно, он не сделал. Только съежился! А через пару секунд разглядел, что лицо у головы добродушное. Глазки под густыми бровями были приветливые, щеки – будто два розовых шарика, нос похож на растоптанный башмак (как у тетушки Тонги!), а толстый рот смущенно улыбался.

– Извините, пожалуйста, если я напугал вас… – И хозяин волосатой головы неловко выбрался на свет. Это был толстячок ростом Гвоздику до плеча. В мешковатом парусиновом халате, из‑под которого выглядывали мясистые ступни – пятидесятого, наверно, размера! И руки были большущие – до самой палубы.

– Вы кто? – выдохнул Гвоздик.

– Ах, простите! Позвольте представиться: Тилли‑Тегус. Я из местных жителей. Из обитателей, так сказать, здешних недр. Я понимаю, вы, скорее всего, о нас не слышали и потому несколько удивлены. Однако я все объясню…

– Вы… корабельный гном, что ли? – спросил Гвоздик. Все еще робко, но уже без прежнего страха.

– Вы правильно угадали! – Тилли‑Тегус радостно подскочил и всплеснул ручищами. – Замечательно!..

– Я слышал про корабельных гномов от моряков и от дядюшки… И шкипер Джордж рассказывал, что у них на «Милом Дюке» раньше жил гном Фома Нилыч, но не выдержал заклинаний Макарони и сбежал на другую шхуну… Но я думал, что это шутка.

– К сожалению, не шутка, это случилось на самом деле. И очень жаль. Если бы Фома Нилыч остался на «Милом Дюке», то ни за что не позволил бы ему сгореть…

– Ой, а вы откуда про все про это знаете? И про пожар…

– Видите ли, корабельные гномы очень осведомлены о всяких морских делах. Такая у нас должность…

– Вот дядя Ю удивится, когда узнает, что я вас видел!

– Передайте ему привет. Мы о нем слышали много хорошего. Прекрасный писатель!

– Благодарю вас, – вежливо сказал Гвоздик. – Дяде будет очень приятно узнать ваше мнение… А можно поинтересоваться, много вас тут?

– Ох, много нас, господин Гвоздик…

– Не говорите мне «господин», я же не взрослый дядька…

– Тогда и вы зовите меня попросту – Тилли… Да, нас много. Раньше мы обычно жили в одиночку или парами, а теперь вот, когда стали строить такие громадины, решили попробовать поселиться вместе, как наши лесные и пещерные родственники. Что делать, времена меняются… Тут у нас что‑то вроде городка получилось. И ничего, живем. Я, кстати, староста…

– Рад познакомиться, – шаркнул подошвой Гвоздик.

– Уверяю вас, я тоже весьма рад. И у меня к вам громадная просьба, господин… ох, простите, Гвоздик! Я как раз хотел выбраться на поверхность, чтобы разыскать вас. По просьбе всего населения.

– По просьбе? По какой?.. И как вы про меня узнали?

– Сию минуту объясню!.. Время от времени мы поднимаемся на верхние палубы и незаметно (чтобы, упаси Господи, никому не помешать) смотрим, как и что делается на свете. Надо же расширять кругозор… И вот два наших самых молодых жителя однажды увидели, как вы, госп… ох, Гвоздик, играете с другими мальчишками большим кожаным шаром…

– Мячом!

– Да‑да… Фу‑у‑ут‑балль! Так, да?.. И вот решили попробовать эту игру у нас. Что плохого, вы скажете? Ничего! Только, простите, с той поры в городе кошмар! Все с ума посходили. Матчи каждый день! Игроки чуть не дерутся, болельщики вопят так, что, наверно, на верхней палубе слышно! А почему? Да потому, что никто по‑настоящему не знает правил! Каждый придумывает свои и кричит, что они самые правильные… Милый Гвоздик, мы вас просто умоляем! Будьте судьей на сегодняшней игре! Вы избавите нас от нового скандала и заодно во время матча научите игроков настоящим правилам! Все гномы так будут вам благодарны!.. Мы вам памятник поставим на площади! [У автора этого романа в папке «Любопытные факты» хранится вырезка из газеты «Сидней‑ньюс» 1930 года. Статья называется «Морские великаны прошлого». Вот отрывок из нее: «Недавно был разобран на металл еще один из ветеранов знаменитой пароходной линии «Аустралиа стар» – пароход «Новая Голландия». В одном из трюмов была сделана любопытная находка: мраморная статуя мальчика. Выполнена она весьма изящно и сделала бы честь мастерам античности. Однако нет сомнения, что это относительно недавняя работа: мальчик изображен в почти современной одежде. Он стоит, азартно подавшись вперед, куда‑то показывает рукой и дует не то в свисток, не то в раковину. На постаменте этой необычайно живой скульптуры непонятная надпись. Один из сотрудников публичной библиотеки попытался расшифровать иероглифы и сообщил, что на языке древнего карликового племени они означают: «Уважаемый и любимый маленький железный шип». К сожалению, такая расшифровка весьма сомнительна и ничего не объясняет.

Не менее необычна и дальнейшая судьба находки. Ее купил с аукциона премьер‑министр малоизвестного островного государства Нуканука господин Туги Каи‑Лулонга, который со своей супругой Цыцей‑игой Мамуа‑пена находился тогда в Сиднее с частным визитом. Премьер Туги сообщил, что статуя будет поставлена перед дворцом почтенного короля Катикали Четвертого, как памятник дружбы. На просьбу репортеров объяснить более подробно свой интерес к этой скульптуре, премьер неопределенно сослался на детские годы, а его супруга вежливо заметила: «Пфуги каманяна», что в примерном переводе означает: «Много будете знать – плохо станете спать…»]

– Да что вы… – смутился Гвоздик. – Не надо, я и так… Но только у меня беда: понимаете, пуговица сверху сюда скатилась… Не поможете ли найти, а?

– Это раз плюнуть! – горячо заверил Тилли‑Тегус. – После игры мы обшарим каждую щель. Не то что пуговицу – любого микроба, если надо, отыщем!

– Тогда хорошо!.. Ой, а я не опоздаю к ужину? А то тетя Тонга разволнуется и дядя Ю ворчать станет.

– Успеете! Идемте скорее!

Так все удачно складывалось! И любопытно! Будет для дядюшки Ю новая история!

 

5. Нью‑Гномборо. – Великая битва на стадионе. – Лекция Гвоздика. – Благополучный конец игры. – Чай‑с‑Лимоном. – Опять ловушка!

 

Вслед за Тилли‑Тегусом Гвоздик пролез под толстой изогнутой трубой, затем они миновали железную дверцу. И оказались в высоком коридоре с громадным количеством всяких тюков и ящиков по сторонам. Здесь тоже горели лампы, ярче прежних.

«Видимо, грузовой трюм», – подумал Гвоздик.

Шли долго – будто по улице. Иногда коридор делал повороты, встречались на пути железные переборки с задраенными дверьми. Тилли‑Тегус щелкал пальцами, и двери отодвигались с послушным рокотом подшипников…

Не сразу Гвоздик начал замечать перемены. Однако в конце концов его стало охватывать ощущение, будто он идет по настоящим улицам и переулкам. Ящики, оплетенные тросами тюки, обшитые мешковиной кипы товаров неуловимо менялись и все больше напоминали домики. Странно так! Смотришь в упор – ящик как ящик. Глянешь чуть в сторону – и кажется, что в нем появились окошки, сверху – острая черепичная крыша с трубой, а спереди – крылечко со столбиками и навесом… И такое впечатление, что домиков этих множество, они толпятся, становятся в неровные ряды, громоздятся друг над другом, как на горных склонах. Коридорный потолок исчезал куда‑то, затягивался серой дымкой, свет множества ламп соединился в одно желтое пятно, которое светило, как солнце сквозь облачную пелену.

Гвоздик тряхнул головой, и тогда все эти нагромождения вокруг перестали наконец притворяться корабельными грузами. Честно превратились в сказочный городок.

Домики были разноцветные, с хитрыми украшениями, флюгерами над гребнями крыш, с узорчатыми переплетами на окнах. Они соединялись лесенками, мостиками, арками и решетками изгородей. Всюду стояли столбики с фонарями старинного вида. Посреди садика с деревьями в кадках бил маленький фонтан. Позади домов поднимались круглые башни средневекового замка – в них еще угадывались очертания больших бочек.

Красоту портили, пожалуй, только частые надписи углем и мелом. На дощатых заборах и кирпичных стенах там и тут было нацарапано: «Тулли‑Тубус – глупый пень», «Вилли‑Пупус + Пумпа‑Бумпа = любовь», «Барракуды» – лучшая команда», «Акулы» – победят!» Среди других надписей белели крупные буквы: ЗД h СЬ БЫЛЪ ВАСЯ.

Как известно, Гвоздик уже выучил славянский алфавит и понимал, что к чему. «Ну и Вася, – подумал он. – Везде успел…» Впрочем, он догадывался, что Васи, скорее всего, разные…

– Как у вас тут здорово!

– Это наш главный город. В удаленных местах есть еще деревеньки, а здесь столица. Называется Нью‑Гномборо…

– «Нью» – это ведь значит «новый»… – заметил Гвоздик. – Выходит, есть где‑то еще и старый Гномборо?

– Был… – вздохнул Тилли‑Тегус. – Каждый раз, когда пароход приходит в порт, случается разгрузка‑погрузка, и наш город рассыпается, исчезает. Мы вынуждены отсиживаться в дальних трюмных закутках, а потом строить заново. Поэтому вот все время – «Нью»…

– А разве никто не замечает, что грузы превращаются в дома? – удивился Гвоздик.

– Что вы! Они превращаются только на время рейса!

– А если, когда идет плавание, кто‑нибудь спустится сюда? Ну для проверки. И увидит такое…

– Никто не увидит, – с удовольствием сообщил Тилли‑Тегус. – Конечно, мы строим город и раздвигаем пространство, но все это с помощью некоторых сказочных приемов. А взрослые, как известно, уверены, что сказок не бывает. Поэтому ничего и не замечают. Дети же здесь никогда не появляются. Вы – первый за всю историю… Идемте скорее, нас очень ждут. Видите, как пусто на улицах! Это потому, что все на стадионе…

Стадион оказался почти как настоящий, только поменьше. Над площадкой подымались ярусы скамеек. Они были забиты длиннобородыми гномами в пестрых колпаках и халатах и гномихами – румяными старушками в чепцах и передниках с оборками. Когда Тилли‑Тегус через проход под трибуной вывел Гвоздика на поле, зрители захлопали и одобрительно засвистели (причем свистели даже старушки). Гвоздик очень смутился, хотя, казалось бы, уже привык и к славе, и к шумным встречам, когда жил в Сиднее. Он потупился и стал ковырять башмаком траву (она была искусственная – толстый ворсистый ковер).

Тилли‑Тегус поднял руку.

– Уважаемые гномы! – возгласил он. – Этот замечательный мальчик Гвоздик, о котором вы все слышали, настолько добр, что без лишних слов согласился принять ваше приглашение и судить сегодняшнюю встречу между командами «Акулы» и «Барракуды»! Ура!

Ух, что поднялось на трибунах! Какой радостный рев! Гвоздик даже испугался, что весь Нью‑Гномборо сейчас рассыплется, словно карточный городок. Минут десять бушевали трибуны, а Гвоздик сперва буквально засыхал от смущения, но в конце концов освоился и даже помахал над головой ладонью.

Наконец зрители поутихли, заиграли блестящие трубы маленького оркестра, и на поле выкатились двумя вереницами обе команды. «Акулы» – в зеленых трусах и желтых майках, «Барракуды» – во всем белом с голубыми полосками. Правда, майки висели мешками, а трусы на коротких гномьих ножках достигали пяток, но все‑таки форма! Как полагается.

Тилли‑Тегус начал церемонно представлять всех игроков судье. Гвоздик пожимал большие мягкие ладони, и в голове у него путались похожие друг на друга имена:

– Телли‑Тигис…

– Буги‑Кугис…

– Куги‑Бугис…

– Топи‑Тапус…

– Тапи‑Топус…

И так далее!.. Лишь одного гнома – очень румяного, с ясными желтыми глазами и бородой веером, звали удивительно и непохоже на других: Чай‑с‑Лимоном!

Принесли мяч. Он оказался самодельным, как на Нукануке, только тяжелее. Плотно набитый шерстью. Гвоздик положил его на центр поля, игроки разбежались по местам, заправили в трусы бороды. Все выжидательно притихли. Гвоздик посмотрел на большие часы – они светились над стадионом на высокой башне с флюгером. Было ровно шесть. Гвоздик строго скомандовал:

– Матч!

В вмиг желто‑зеленые и белые слиплись в большущий вопящий шар, который покатился на Гвоздика. Тот еле успел отскочить. Трибуны взорвались ревом… Из «шара» выскочил Чай‑с‑Лимоном и, подхватив свои зеленые трусы, погнал мяч к воротам.

– Куда! – орали с трибун. – В свои гонишь! Протри бородой гляделки!

Чай‑с‑Лимоном растерянно остановился. Мяч у него тут же отобрали, пестрая орущая толпа ринулась в другую сторону… Летали по воздуху колпаки и клочья бород. Мелькали сцепившиеся игроки. Разносились боевые кличи. Бело‑желто‑зеленая куча металась по площадке от ворот к воротам, вратари то и дело лезли в общую свалку. Гвоздик еле успевал увертываться. Ну, посудите сами, какое тут судейство? Он через две минуты охрип, стараясь навести хоть какой‑то порядок. И наконец – вот удача‑то! – вспомнил, что у него в кармане свистелка из маленькой раковины. Та, что подарила ему при расставании Цыца‑ига. Гвоздик постоянно таскал ее с собой.

Он выхватил плоскую ракушку и подул изо всех сил. Пронзительный свист разнесся, наверно, не только над стадионом, а по всем трюмам «Новой Голландии». Трибуны вмиг притихли. Куча игроков рассыпалась, и они сели на ковер, упираясь ладонями и раскинув большущие босые ступни. Их похожие друг на друга простодушные лица были растерянными.

– Господа! – звонко и обиженно сказал Гвоздик. – Что же это делается?!

– Что? – нерешительно спросил один из игроков. На него цыкнули.

– Я вам говорил! – громким шепотом упрекнул прибежавший с трибун Тилли‑Тегус. – Какой стыд…

Гвоздик решительно усадил обе команды в круг, стал в середине и сообщил, что у них не футбол, а вроде охоты первобытного племени за диким индюком. У футбола же есть свои строгие законы. С полчаса он растолковывал правила всем этим притихшим тути‑мотусам и моти‑тутусам.

– А главное правило такое: играть вежливо, быть джентльменами.

– «Мены» – это ведь люди, – придирчиво заметил Чай‑с‑Лимоном. – А мы гномы.

– Ну, будьте тогда… джентльгномами! – решительно потребовал Гвоздик. – И, пожалуйста, не жульничайте во время игры. Иначе никакого интереса!

– Почему это? – не поверил кто‑то из игроков.

– Ну, сами‑то подумайте!.. Вот, например… Вы любите арбузы?

– Да‑а!! – отозвались обе команды и толпа на трибунах.

– Тогда представьте… Скажем, раздобыли вы арбуз. Но внутри он оказался пустой…

– У‑у‑у!..

– Да! Снаружи – как новенький, а внутри высох. Вот вы его разрезали, корки выбросили, а себя по пузу поглаживаете, делаете вид: ух, как я наелся!

– Зачем? – удивился кто‑то.

– Чтобы соседи завидовали…

– Но ведь в пузе‑то все равно пусто! – подал голос Чай‑с‑Лимоном.

– Вот именно! Так же и в игре, если вы нечестно победили, не по правилам! С виду настоящая победа, а на самом деле… как пустое пузо, сколько его ни надувай!

Сперва все молчали, потом одобрительный шепот зашелестел над стадионом, словно крылья летучих мышей. Негромко и с почтением население Нью‑Гномборо обсуждало речь юного судьи. Дивились его уму и здравости суждений. Наконец капитан желто‑зеленых «акул» встал, отряхнул трусы и пообещал:

– Мы будем играть без жульничества. И это… по‑джентльгномски.

Капитан «Барракуд» тоже поднялся и протянул «акуле» руку. Трибуны зааплодировали.

…Ну, названия «джентльгномской» игра эта, возможно, и заслуживала, а что касается настоящего джентльменства… Впрочем, правила старались не нарушать и специально не хитрили. И судью слушались. Тем более что Гвоздик теперь не командовал голосом, а дул в свисток. Но порой судье доставалось крепко. Гномы, хотя и были без обуви, по мячу лупили от души, и он – тугой, увесистый – несколько раз вляпывал в Гвоздика и сбивал его с ног. Но судью тут же поднимали, вежливо отряхивали и просили прощения.

Матч закончился со счетом пятнадцать – пятнадцать. Правда последний гол в ворота «барракуд» показался Гвоздику малость спорным. Но, поколебавшись чуть‑чуть, Гвоздик засчитал его – чтобы получилась ничья и все радовались одинаково.

И гномы радовались! Гвоздика подхватили на руки и сделали с ним круг почета мимо трибун. Зрители вопили и рукоплескали. Гвоздик чуть не оглох.

Когда Гвоздика поставили на ноги, он увидел перед собой веселого Чая‑с‑Лимоном. Тот широко улыбался, а из‑под бороды у него… спускалась на шнурке пуговица! Та самая!

Гвоздик так удивился и обрадовался, что вскрикнул тут же без всяких размышлений:

– Эй, да это же моя пуговица!

Чай‑с‑Лимоном перестал улыбаться. Взялся за шнурок.

– Еще чего!

– Честное слово, моя! Она в трубу улетела, я и полез искать…

– Чаек, отдай, пожалуйста, – строго сказал Тилли‑Тегус. – Нехорошо.

– Еще чего! – опять заявил Чай‑с‑Лимоном и сильно покраснел, а желтая борода его растопырилась. – Я ее дома нашел, в печке. Когда золу выгребал!

– Ну, вот! Она через трубу в печку и залетела!

– А печка‑то чья? Моя! Есть такое правило:

 

Если в мой карман влетело,

То кому какое дело!

 

– Это нехорошее правило, Чай, – заговорили наперебой гномы. – Оно совсем даже устаревшее… Отдай сейчас же. Что господин Гвоздик про нас подумает!

Чай‑с‑Лимоном громко заревел, размазывая бородой слезы.

Все растерялись и примолкли. «Вот ведь какая дурацкая история…» – смущенно подумал Гвоздик. И сказал виновато:

– Если бы это обыкновенная пуговица была, я бы, конечно, подарил. Но она… очень‑очень важная для меня…

– А для меня… тоже важная, – пыхтел и всхлипывал Чай‑с‑Лимоном. – Красивая такая… Как что найдешь, сразу отбирают… – Он вдруг перестал плакать, помигал и быстро предложил: – А давай тогда меняться! На свисток!

– Ох… мне ведь его подарили. На память… – растерялся Гвоздик. Но часы уже показывали без четверти восемь, а ровно в восемь начинался ужин. – Ладно, держи!

Под укоризненное молчание гномов сопящий Чай‑с‑Лимоном стащил через голову шнурок. Вцепился в свистульку и сунул Гвоздику пуговицу. Засопел сильнее и быстро затопал прочь.

– Вы уж простите его, пожалуйста, – неловко попросил Тилли‑Тегус. – Он прямо совсем еще дитя…

Сперва Гвоздика провожало множество народа. Но постепенно толпа редела. А когда вместо улиц Нью‑Гномборо потянулись опять штабеля грузов, провожающих осталось трое: Тилли‑Тегус и оба футбольных капитана. Пришли наконец в помещение с трубами, где в потолке чернел квадратный зев шахты. Капитан «Акул» встал на четвереньки, капитан «Барракуд» забрался на него, а Тилли‑Тегус подхватил Гвоздика, чтобы поставить на капитанские плечи. Оттуда можно было дотянуться до нижней скобы. В этот момент забухали по железу тяжелые ступни. Из‑под коленчатой трубы поспешно вылез Чай‑с‑Лимоном. Отводя глаза и вытирая бородой под носом, он буркнул:

– На… раз тебе подарили… – и сунул Гвоздику свисток‑ракушку.

– Спасибо! – обрадовался Гвоздик. – А я тебе пуговицу подарю! Не эту, но тоже красивую. Брошу в трубу.

– Ага… – заулыбался Чай‑с‑Лимоном.

– Зачем же бросать, – сказал Тилли‑Тегус. – Мы надеемся, что вы еще побываете у нас в гостях.

…Подъем прошел быстро. Прямо как на лифте. Потому что Тилли‑Тегус лез вслед за Гвоздиком и подсаживал его мягкой, как подушка, ладонью. Когда Гвоздик выбрался наружу, Тилли‑Тегус по пояс высунулся из люка, пожал Гвоздику руку и пропал. Гвоздик опустил тяжелую крышку и оглянулся. Над спокойным океаном горел красивый разноцветно‑полосатый закат.

«Ох и будет мне сегодня…» – подумал Гвоздик.

В этот миг чья‑то рука ухватила его поперек живота. А потная ладонь зажала Гвоздику рот.